Текст книги "Мертвый час"

Автор книги: Валерий Введенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Валерий Введенский
Мертвый час

Памяти родителей

Автор благодарит Ивана Скобеева и Наталью Мирскую за помощь, поправки и замечания

© Введенский В., текст, 2015

© Асадчева Е., иллюстрации, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

Пролог

Путь из третьего Парголова, где начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Крутилин снимал для семьи дачу, до Большой Морской неблизок, потому по понедельникам, после единственного выходного, он приезжал в сыскное лишь к одиннадцати. А десятого августа 1870 года и вовсе явился в двенадцать – лошадь по дороге потеряла подкову, пришлось менять пролетку. Поприветствовав немногочисленный штат, Крутилин уединился в кабинете, чтоб ознакомиться с бумагами, поступившими от обер-полицмейстера.

Всем известно, что найденная подкова к удаче, а потерянная – наоборот. Примета сия не преминула сбыться. Сверху в папке лежала телеграмма с грозной резолюцией: «Принять меры к отысканию убийцы». Крутилин пробежался по строчкам и в сердцах отбросил депешу на самый край огромного стола.

Этого еще не хватало!

Крикнул, чтоб принесли чай, нервным движением протер очки, потом, не вставая, дотянулся до телеграммы и перечитал. На сей раз вдумчиво, медленно, даже не по слогам – по буквам.

Депеша изобиловала тчк, зпт, отсутствием предлогов и связующих частиц. Для ее дешифровки требуется особый навык, потому оригинальный текст опустим, изложим суть: в минувшую субботу на Николаевском вокзале Москвы[1]1
  Ныне Ленинградский.


[Закрыть] носильщик Мелентьев, перенося сундук, почувствовал характерный тошнотворный запах. Он сообщил о том кладовщику, тот вызвал полицейского. С разрешения оного сундук вскрыли и обнаружили внутри полуразложившийся женский труп, прикрытый платьями.

Получательница багажа, крестьянка Маланья Варфоломеева, опознала в покойной свою хозяйку Екатерину Мызникову, из дворян, известную театралам под сценическим псевдонимом Красовская. Причиной смерти актрисы стала огнестрельная рана от револьверной пули сорок четвертого калибра. Сундук был сдан самой Варфоломеевой двадцать пятого июля на петербургском Николаевском вокзале[2]2
  Ныне Московский.


[Закрыть], прибыл в Москву двадцать седьмого и тогда же оставлен на временное хранение.

Иван Дмитриевич посчитал на пальцах. Однако! Шестнадцать дней прошло.

– Кажись, поторопился Федор Федорович с резолюцией, – сказал он себе. – Не наше это дело. Пущай москвичи расхлебывают. Вот ведь орлы. Лишь бы от себя отпихнуть. Нет, господин судебный следователь Барбасов (так была подписана телеграмма), не выйдет у вас сей фокус. Где сядете, там и слезете. Что-что говорите? Сундук в Питере сдали? А есть доказательства, что актрисульку именно тут пристрелили? Вдруг по дороге? Или в вашей Москве? Молчите? Что? Что? Ах, труп у вас сильно разложился. А про жару, батенька, позабыли? Зря! Больше месяца ужо стоит. Мой вам совет, голубчик Барбасов: не тратьте казенные деньги на глупые телеграммки. Допросите-ка лучше эту Варфоломееву построже да поподробней. Наверняка причастна. Наверняка!

Одержав воображаемую победу над провинциальным следователем, Крутилин со спокойной душой отложил телеграмму. Но, взяв из папки следующий листок, понял, что обер-полицмейстер грозную резолюцию наложил не с бухты-барахты, а следователь Барбасов дело свое знает и в советах Крутилина не нуждается: сразу после обнаружения страшной находки он задержал Маланью Варфоломееву, провел допрос и успел выслать с курьерским копию его протокола в Петербург.

Снова изложим суть: Маланья Варфоломеева, тридцати одного года, служила у Красовской более пяти лет. Последний раз хозяйку свою видела вечером 24 июля, после последнего в Петербурге спектакля. Следующее представление частной труппы антрепренера Кораллова, в которой Красовская числилась, должно было состояться лишь через две недели на ярмарке в Нижнем Новгороде. Паузу в гастролях актриса собиралась заполнить следующим образом: сначала посещением московской подруги, от нее отправиться в Курскую губернию, в имение, доставшееся актрисе после кончины супруга, оттуда обратно в Москву и уже из Первопрестольной по чугунке[3]3
  Железная дорога.


[Закрыть] в Нижний. Перевозить свои сценические костюмы вместе с декорациями Красовская-Мызникова не позволила: вдруг потеряют или попортят? Поэтому после спектакля Маланья их собрала, уложила в злосчастный сундук и перевезла из Озерков, где выступала труппа, в двухэтажный флигель по адресу: Артиллерийская улица, дом три, который на время гастролей снимала актриса.

Упоминание Озерков освежило память. Иван Дмитриевич припомнил, что Красовскую видел лично. Супруга его, Прасковья Матвеевна, изнывавшая от дачной скуки, в одно из воскресений потащила Крутилина в театр, где, помимо прочего, играли отрывки из «Гамлета»[4]4
  До середины 70-х годов XIX века играть пьесу целиком имели право лишь государственные труппы. Частные на своих спектаклях были вынуждены играть отрывки из разных произведений.


[Закрыть]. Начальник сыскной остался в недоумении: почему Офелию, юную девочку, играла дама этак под пятьдесят, а вот Гертруду, мать Гамлета, молоденькая барышня? После представления Прасковья Матвеевна попыталась втолковать мужу, что возраст в театре не важен, главное – талант, а его у Красовской-Офелии хоть отбавляй, но Крутилин не переубедился. По сей день считал, что тем актрискам надо было обменяться ролями.

Задержавшись на прощальном банкете, Красовская вернулась во флигель около одиннадцати вечера, приказала Маланье подать в спальню фрукты и бутылку бургундского, а затем велела служанке удалиться из дома на всю ночь.

Сей факт так удивил Барбасова, что он с предельной дотошностью выспросил у Варфоломеевой подробности. По словам Маланьи, хозяйка ее правил была строгих. Поклонникам и воздыхателям лишь улыбалась, с мужем жила душа в душу, ссорилась с ним, лишь когда тот намулындится[5]5
  Напьется (простореч.).


[Закрыть]. И как в воду глядела – прошлым летом барин по пьяни утонул. В трауре Красовская блюла себя еще строже, даже на сцену выходила с плерезами[6]6
  Легко спарываемые нашивки белого цвета на рукава и воротник, носили их в знак траура.


[Закрыть], а ухажеров по-прежнему не подпускала. Однако, приехав в июне в Петербург, неожиданно отказалась проживать вместе с труппой в меблированных комнатах. Жилье подобрала и оплачивала сама, остановив выбор на двухэтажном флигеле с отдельным входом, в котором два раза в неделю ее посещал мужчина. Как его звали, Маланья не знает – ни разу не видела – Красовская перед свиданиями (они всегда происходили днем) отсылала ее, иногда с поручениями, иногда без. Всегда по возвращении Маланья находила в спальне хозяйки смятую постель, пустую бутылку из-под бургундского или шабли, два пользованных бокала и пепельницу с сигарным окурком.

Но на ночь ее отослали один-единственный раз – 24 июля. Получив от хозяйки полтора рубля на ночлег в меблированных комнатах, Маланья распорядилась ими по-своему: полтинник оставила на извозчика, а рубль истратила в ближайшем трактире: накупила селедок, фунт вареной колбасы, пирогов с печенкой да полуштоф[7]7
  Бутылка емкостью 0,6 литра.


[Закрыть]столового вина[8]8
  Водка.


[Закрыть]для себя и милого дружка, ломового извозчика Дорофея Любого. Приглянулся он ей сразу по приезде в Петербург, когда вещи с вокзала перевозил. О сурьезных отношениях речь не шла, где-то в Калужской у Дорофея имелась жена с тремя детишками, да и у самой Маланьи обзаконенный супруг наличествовал. Все пять лет, что провела в услужении у Красовской, ни разу его не видала, потому была не прочь попутаться с Дорофеем, он с ней тоже.

Приехав нежданно-негаданно к полюбовнику, Маланья обнаружила в его комнатухе развеселую компанию: двух приятелей-ломовиков, одного гужбана[9]9
  Легковые извозчики, перевозившие пассажиров.


[Закрыть] и четырех прачек с соседней улицы. Конечно, не так она представляла себе прощальную ночь, когда, прижав к груди пироги с водкой, летела к дружку на извозчике. Однако деваться было некуда, потому ревностной обиды своей не предъявила, просто присоединилась к компании. Гуляли до самого утра: завтрашняя суббота по причине праздника, Успения Богородицы, была нерабочей. Проводив гостей в семь утра, Дорофей с Маланьей рухнули на кровать без чувств и задрыхли.

Проснулась Варфоломеева от грохота адмиралтейской пушки. «Господи, 12 утра! Ей же барыню одевать». Та с самого утра собиралась отправиться с прощальными визитами. Уже через минуту Маланья мчалась в пролетке. Добралась в пять минут, а барыни-то дома и нет. Хорошо, у Варфоломеевой ключ был, не то пришлось бы в окно лезть, благо в спальне актрисы оно было открыто. Войдя во флигель, Маланья поднялась на второй этаж. Постель не разобрана, вино и фрукты нетронуты, дорожный костюм из кашемира войлочного цвета, что барыня в вагон собиралась надеть, висит в шкафу. А вот сафьянового ридикюля, в котором Красовская хранила три тысячи рублей сторублевыми купюрами, в спальне не оказалось.

Маланья призадумалась, что сие значит? Однако объяснение придумала быстро: ухажер с сигарой решил их последнее с Красовской свидание в своем жилище провести. А значит, барыня с минуты на минуту вернется.

Варфоломеева сходила за щепками, вскипятила самовар, выпила чаю. После бессонной ночи глаза слипались. Решила прилечь, всего на минутку… Вскочила в пять вечера от настойчивого стука в дверь. То Дорофей, как и было условлено, за вещами приехал. На вокзал пора.

Маланья засомневалась. Кто ж барыню переоденет? В целях экономии Красовская себе купила билет на одиннадцатичасовой курьерский, а служанке – на самый дешевый почтово-пассажирский, который отходит в восемь вечера. Если и дальше ожидать хозяйку, Маланья не успеет сдать вещи в багаж. Решила ехать на вокзал. Если барыня все же вернется, переодеться ей поможет дворничиха Дуня, если нет, она же перешлет дорожный костюм в Москву.

Муж Дуни, Тимоха, сильно выпимший, потому что праздновал с самого утра, вместе с Дорофеем погрузил вещи в телегу. Злополучный сундук показался мужикам чересчур тяжелым, за что они Маланью всяческими словами отругали. Но та решила, что подшучивают, ведь, кроме сценических нарядов, ничего туда не клала. Прибыв на Николаевский вокзал, Варфоломеева сдала вещи в багаж, получила квитанции, попрощалась с Дорофеем, нашла свой вагон третьего класса, успела занять место у окошечка, притулилась к нему и снова заснула.

Курьерский летит, словно птица сапсан, аж за двадцать часов путь преодолевает и прибывает в Первопрестольную в семь пополудни. Почтово-пассажирский плетется двадцать девять часов. Потому, выехав раньше курьерского на три часа, в Москву Маланья попала гораздо позже его, в час ночи. Поручила носильщику получить из багажного вагона вещи и погрузить на извозчика. Все, кроме сундука. Его, согласно указанию хозяйки, сдала на временное хранение.

Крутилин, хлебнув кяхтинского чая, призадумался: а почему вдруг Красовская, так дорожившая сценическими костюмами, решила их на вокзале хранить? Однако быстро отыскал резон: а зачем их взад-вперед, в Курскую и обратно, возить? Там они без надобности.

В третьем часу ночи Маланья добралась до Остоженки, где квартировала подруга Красовской, актриса Людмила Замшина, сценический псевдоним – Захаржевская. Ей долго не открывали, Варфоломеева даже взволновалась, вдруг адрес неверно запомнила? Но когда наконец заспанная кухарка впустила ее в дом, волнение Маланьи лишь усилилось. Красовская и здесь не появлялась.

Утром Маланья решила идти в полицию, чтобы заявить об исчезновении хозяйки. Однако Замшина-Захаржевская запретила сие категорически: «Катенька наконец свободная птичка. Покойный Мызников шагу ей ступить не давал, по всем гастролям таскался! Пусть хоть Катенька напоследок погуляет. Лет-то ей уже, страшно сказать. Наверняка в вагоне раззнакомилась. Небось сейчас за городом пирует, в «Яре» или «Стрельне». Не волнуйся, нагуляется – вернется».

Однако через пару дней забеспокоилась и Замшина. Дали телеграмму в курское имение, вскоре получили ответ: «Барыня не приезжала». С ним отправились в часть, но помощник пристава заявление не принял: «Делать нам, что ли, нечего, загулявших актрис разыскивать? Сама объявится».

В пятницу, 07 августа, к Замшиной неожиданно заехал антрепренер Кораллов. Она рассказала ему о таинственном исчезновении Красовской, что сильно его растревожило. Заподозрил даже, что ведущая актриса, давно мучившая его требованием поднять жалованье, переметнулась к конкуренту. В отчаянии (первый спектакль на ярмарке уже в понедельник) Кораллов предложил Замшиной ехать в Нижний вместо Красовской. Та с радостью согласилась. И повелела Маланье привезти ей сценические костюмы для примерки.

В субботу утром Маланья отправилась за сундуком на вокзал, где и была задержана.

Иван Дмитриевич потер руки. Чуйка, по-научному интуиция, и на сей раз его не подвела. Даже если вдруг Маланья не убийца, то точно соучастница. Хитрая какая тварь! Ловко как тело спрятала. И врет удивительно складно. Однако самоуверенна чересчур. Ей исчезнуть бы, испариться. Ан нет, полезла на рожон, задумала честное имя сохранить, непричастность свою разыграть.

«Уж я ей покажу!» – Крутилин погрозил пальцем зеркалу, к которому подошел, чтобы расчесать пышные бакенбарды.

Покойный Николай Первый растительность на лице считал признаком вольнодумства, потому категорически запретил дворянам и чиновникам ее носить. Сын его, реформатор Александр, сей запрет несколько ослабил, дозволив бакенбарды, которыми щеголял и сам.

Картина преступления великому сыщику была уже ясна. После спектакля Маланье поручили перевезти сундук с костюмами из Озерков на Артиллерийскую. Кого она наняла? Конечно же, полюбовника. Ехали медленно, в тоске, завтра – неизбежное расставанье навсегда. Дорофей осторожно спросил, много ли у барыни наличных? Маланья ответила, что куры не клюют. «Давай ее ограбим и убежим с тобой куда-нибудь далеко, где нас никто не знает. Купим трактир или постоялый двор, заживем как люди, ты мне мальчиков с девочками нарожаешь», – предложил Дорофей. Маланья колебалась, мол, поймают нас. Ломовик обнял ее, поцеловал страстно: «Не боись! Усе продумал. Две недели хозяйку твою искать никто не будет». Варфоломеева возразила: «А Захаржевская? А управляющий в имении?» Дорофей улыбнулся: «Телеграмму им дашь от ее имени, мол, поездка отменяется». Маланья в ответ: «Нет, Дорофейчик, нет! Подозрение на меня падет. Давай лучше так…»

И предложила свой план, который и претворили: выгрузив сундук, Дорофей спрятался в спальне. Когда туда вошла Красовская, вытащил из-за пазухи револьвер…

– Тпру! – скомандовал разогнавшимся мыслям Крутилин.

Револьвер 44-го калибра[10]10
  11 мм


[Закрыть] в придуманную им картину ну никак не вписывался. Простолюдин Дорофей мог жертву удавить, пырнуть ножом, оглушить кастетом, кистенем приложить… Но вот выстрелить из «кольта» или «ремингтона», а именно они способны подобные дырки в теле проделать, нет, увольте. Штуки эти дорогие, не меньше пятнадцати рублей стоят. Потому российским злодеям пока не по карману. Ходят слухи, что в Штатах Североамериканских уже все разбойники такими обзавелись, но Крутилин глупым сплетням не верил: неужели заокеанские мазурики столь состоятельны?

А вдруг Дорофей офицера какого ограбил?

Предположение приободрило. Почему, собственно, нет? Но до конца не успокоило. Многолетний опыт гадко нашептывал: преступление – словно костюм от хорошего портного, должно подойти подозреваемому идеально. А ежели не налазит, ищи другого. Ухажера с сигарой. Сигары тоже недешевы, значит, и покупка револьвера ухажера не разорила бы.

Эх, неспроста кобыла подкову потеряла. Пакостное дело, пакостное. Красовская сделала все, чтобы сохранить ухажеру инкогнито. Где теперь его искать? Наверняка он из высших сфер. Если даже чудом каким разыщется, сыскарей на порог не пустит. «Как смеете подозревать?» Чтоб показания получить, придется обер-полицмейстера привлекать. А как эти показания проверить? В высших сферах у Крутилина осведомителей нет.

Ах, если бы не револьвер. А пусть бы и револьвер, кабы в сундуке нашелся. Самоубийства нынче в моде. Никто бы и не удивился. Но, увы, Красовская не покончила с собой – ее убили. И, вероятней всего, в ночь после последнего спектакля. Потому что на трупе платье из шелка лилово-сероватого отлива, в котором актриса блистала на прощальном банкете.

Крутилин вернулся к столу, сел, положил в рот кусочек колотого сахара, покатал, пока тот не распался на крупинки, сделал глоток чая. Ух, какое дело нехорошее. Хуже и не бывает. Личность убита известная, можно сказать, знаменитая, репортеры накинутся, что мухи на экскремент. Писать им летом не о чем – затишье, все, кому кошелек позволяет, на дачах или в Крыму. Вот и будут каждый день смаковать: «Загадочное убийство все еще не раскрыто», «Труп из сундука взывает к возмездию», «Чем занята полиция?»

Кстати, а что в газетах?

Новый чиновник для поручений, Арсений Иванович Яблочков, словно ждал команду их принести. Иван Дмитриевич быстро просмотрел криминальные колонки. Шило, конечно, утаить в мешке невозможно, в каждой газете имелась маленькая заметка о том, что в Москве найдена мертвой актриса Екатерина Красовская. Но без подробностей.

«Молодец Барбасов», – проникся уважением к московскому следователю Крутилин. – И расследование провел на ура, и протокол умудрился переслать, и репортерам лишнего не сболтнул».

Яблочков деликатно кашлянул.

– Шо тебе?

Крутилин, выбившийся в надворные советники с самых низов, когда с начальниками говорил – слова подбирал, а вот с подчиненными простецкий свой говор скрывать не пытался.

– Тимофей Саночкин, дворник с Артиллерийской, доставлен.

Крутилин нахмурил кустистые брови:

– Допрежь[11]11
  Прежде (простореч.).


[Закрыть] меня прочел? – спросил он, указав на телеграмму.

– Простите, сдуру, – смутился под грозным взором Яблочков. – Курьер от обер-полицмейстера сообщил, что дело срочное, а вы, ваше высокоблагородие, задерживались. Но впредь ни-ни. Как лучше хотел…

– И впредь так поступай, – оборвал его Крутилин. – Мало ли где я задержался? Может, меня и на свете этом больше нету. Служба у нас, сам знаешь, – всякое может приключиться. А шо тебе не положено знать – в запечатанных конвертах приносят.

Окончательного мнения о Яблочкове Крутилин пока не составил. Из положительных качеств: умен, образован, с интуицией порядок (в сыщицком деле она ох как необходима), инициативен. Из отрицательных: желания Ивана Дмитриевича стремится предугадать. Что для розыска – беда. Сыскарей вечно подгоняют, начальству хочется более высокому начальству доложить о поимке убийцы-грабителя-насильника! Мол, хоть и допустили, уже исправили. Однако поспешность в розыске чревата. Чай, не блох ловим: которую задавил, ту и ладно. Преступника надо вычислить наверняка, иначе невиновного засадишь, а истинного злодея упустишь.

– Двоих агентов отправил за дворником, двоих за ломовиком, полюбовником Маланьи.

– Молодец, – похвалил Арсения Ивановича Крутилин. – Может, еще какие соображения имеются?

– Имеются, однако поперед целесообразно дворника с извозчиком допросить. Оба могли убить. И порознь, и вместе.

– Могли, – согласился Крутилин.

Дворника Иван Дмитриевич почему-то из виду упустил. А ведь подозрителен. Почему, интересно, пьян был с утра? На их службе злоупотребление не приветствуется. А вдруг потому, что деньгой разжился? Увидел ночью, как Варфоломеева из дома уходит, пробрался во флигель через открытое окошко, выстрелил…

Опять этот хренов револьвер. Откуда он, черт побери, у дворника?

Нет, но почему Красовскую не задушили?

Крутилин от злости сломал карандаш, который вертел в руке:

– Ты каучук не тяни. Излагай соображения.

Яблочков затараторил:

– В Нижний следует агента отправить, труппу опросить.

– Шо они могут знать? Жили от нее отдельно…

– Во-первых, личность ухажера. Наверняка и представления посещал, и цветы дарил.

– А вдруг их было несколько?

Яблочков закатил глаза. Не дай, как говорится… И продолжил:

– Во-вторых, почему именно ухажер? А вдруг кто-то из труппы Красовскую убил?

– С какой такой стати?

– Народец в театрах собран сумасшедший. Из-за выигрышной роли любую пакость друг дружке способны сделать. Даже убить.

– Шо ты говоришь, – не поверил Крутилин.

– Ей-богу, Иван Дмитриевич. Чего только актеры не вытворяют. И слабительное конкурентам подмешивают, и битое стекло в туфли запихивают…

– Откуда знаешь?

Яблочков покраснел:

– Мечтал об актерской карьере. Однако судьба распорядилась иначе.

– Жаль, актер бы из тебя вышел знатный.

В прошлую среду к Крутилину явился осведомитель. Опустившаяся личность, горюн[12]12
  На похоронах с фонарями в руках сопровождали катафалк.


[Закрыть] Степка по кличке Кобель. Пришел с обычной бедой – пропил сапоги. А сапоги для горюнов ценность исключительная. Траурные фрак и брюки им старосты выдают, а вот сапоги надо иметь свои. Пропьешь – из горюнов вон. Что со Степкой и приключилось. Пришел он к Крутилину просить на сапоги, а взамен шепнул, что в известном трактире на Лиговке, где нищие собираются, прячется варнак[13]13
  Сбежавший из Сибири каторжник.


[Закрыть] Студеный, осужденный пару лет назад за убийство и грабеж.

Трактир, кроме парадного, имел множество невоскресных[14]14
  Черных.


[Закрыть] входов, потому силами сыскного его не обыскать. А чтоб полицейский резерв привлечь, уверенность должна быть, что варнак и вправду там. А ее как раз и не было, словам оставшегося без сапог Кобеля доверять опасно.

Пойти в трактир самому, чтобы проверить, Крутилин не мог, его там в любом гриме узнают. Помощники Ивана Дмитриевича тоже люди в сих сферах известные. Все, кроме новенького, Яблочкова. Ему и поручили. Переодевшись в лохмотья, Арсений Иванович отправился к Знаменской церкви[15]15
  Церковь на пересечении Невского проспекта и Лиговского канала (ныне засыпан), разрушена в 30-х годах ХХ века.


[Закрыть]. Туда его, конечно, не пустили. За тем, чтобы «сверхштатные» нищие «штатным» не мешали, сторож бдит. Яблочков, пристроившись у оградки, достал из кармана медные крестики на веревочках и образки на кисточках (купил у знакомого целовальника[16]16
  Продавец в питейных заведениях, давший обязательство (целовавший крест), что будет торговать только казенной водкой.


[Закрыть]) и, когда после службы народ повалил из храма, заверещал:

– Кому образки за алтын[17]17
  Три копейки.


[Закрыть]? Кому крестики за грошик[18]18
  Полкопейки.


[Закрыть]?

Выторговал Арсений Иванович жалкий пятак, однако лишь площадь опустела, к нему подскочили двое:

– Эй, хлопец. У нас и без тебя перебор. Катился бы ты…

– Выпить хотите? – без предисловий взял быка за рога Яблочков.

Один из нищих усмехнулся:

– На пятак три стакана не нальют…

Арсений Иванович разжал кулак и продемонстрировал желтенькую депозитку[19]19
  Бумажный рубль.


[Закрыть]. Нищие переглянулись: человек, видать, сурьезный, достоин, чтоб выслушать.

Известный трактир был неподалеку, туда и пошли. Крутилин наблюдал за перипетиями из кареты с зашторенными окнами, остановившейся неподалеку. Задание у Яблочкова было простым – убедиться, что варнак Студеный и впрямь обитает в трактире. Но Арсений Иванович превзошел ожидания. Примерно через два часа вышел оттуда в обнимку со Студеным. Оба еле держались на ногах, попеременно падали и поднимали друг друга, однако, хоть и медленно, двигались вдоль Лиговского канала в сторону Кузнечной. Когда туда свернули, Крутилин скомандовал:

– Брать.

Варнак был столь пьян, что сопротивления не оказал.

Яблочков же наутро попросил у Крутилина в долг червонец. Угощая нищих, спустил остаток жалованья – осторожный варнак долго не показывался, однако, узнав, что в чистой половине всех угощает новенький, не выдержал и спустился. Быстро его напоив, Яблочков предложил Студеному пойти на «верное» дело – ограбить ювелирный магазин на Коломенской, где сторожем служит его кум. Забыв во хмелю осторожность, Студеный покорно поплелся за Арсением Ивановичем.

– Спасибо за комплимент, Иван Дмитриевич, – улыбнулся Яблочков.

– Комплименты я дамам высказываю. А подчиненным – оценки. В трактире проявил себя орлом. Того же жду и в этом деле.

– Рад стараться, – по-военному щелкнул каблуками Яблочков.

– Отыщи обер-кондуктора курьерского поезда. Надо выяснить, уезжала ли Красовская из Петербурга?

– Слушаюсь.

– Телеграмму в Москву отбей, пусть Варфоломееву поскорей этапируют! И вещи Красовской пусть перешлют. Вдруг письма какие найдутся? Надо же выяснить, с кем роман крутила.

Яблочков снова сказал:

– Слушаюсь.

– Распоряжения запомнил? – спросил Крутилин.

– Так точно.

– Иди исполняй. А ко мне дворника пусть приведут. Что не ясно?

– В Нижний кого отправить?

– Фрелих пущай прокатится.