Текст книги "Мертвый час"

Автор книги: Валерий Введенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– А если бы Наташа не в гувернантки, а в содержанки пошла?

– Тогда препятствий не было бы.

– Получается, телом торговать почетно, а вот честным трудом зарабатывать ни в коем разе?

– Выходит, так.

– Пошли их к черту, Лешич. И выходи в отставку.

Сашенька от возмущения даже про салон Копосовой забыла.

– Но..

– Что ты на государевой службе забыл? Тебя ведь кормит частная практика.

– Да… Но…

– Что «но»?

– Я морг свой не меньше Наташи люблю. Как мне без трупов? Любопытно ведь, от чего умерли, насильственно или нет? А частных врачей к трупам не подпускают.

– Тогда выбирай: или Наталья, или трупы.

Прыжов промолчал. А Сашенька едва не запрыгала. Как славно! Взяла Лешича за руку и вкрадчиво сказала:

– Не беспокойся. В тот момент, когда ты дезавуируешь помолвку, я буду с ней рядом. Постараюсь утешить.

– Ты не поняла, – выдернул руку Лешич. – Помолвку разрывать я не собираюсь. И в церкви оклик сделали, и венчание уже назначено. Если вопрос ребром станет – выйду в отставку. Им же хуже. Таких, как я, еще поискать. Крутилин вон через день посылает за мной, потому что полицейским врачам не доверяет.

– Чего ж ты хочешь?

– А вот чего. Идейку подсказали. Написать в прошении, что Наташа не гувернантка, а твоя компаньонка. Или приживалка.

– Что? Что? – в недоумении спросила княгиня.

– Родственница якобы дальняя. Вы с Диди взяли ее к себе из жалости.

Сашенька идейку оценила сразу. Однако и свою припомнила – пойти вместе в салон Копосовой. Потому наигранно возмутилась:

– С ума сошел?

– Послушай, Наташа, кроме вашей семьи, нигде не служила. Да и у вас всего второй месяц. Точно поверят.

– А вдруг проверят? И выяснят, что так называемая приживалка каждый день гуляет с ребенком.

– Да, гуляет. Потому что очень его любит. И в благодарность за вашу милость помогает его воспитывать. Абсолютно бескорыстно.

– Значит, жалованье ей можно больше не платить?

– Имей совесть, Сашич! Ты же знаешь – Наташа с матерью очень стеснены в средствах, а гордость не позволяет им брать деньги у меня. Во всяком случае до свадьбы.

– Она их матери отдает? А я думала, на приданое копит.

– Хватит твоих шуточек. Давай серьезно. Ты согласна?

– Дай подумать. Боже! Нет. Мы же в околоток сведения подали.

– За то не беспокойся. Ваш околоточный лечится у меня от подагры. Уже все исправил.

Сашенька и не беспокоилась, про околоточного знала.

– А Диди? Он до болезненности законопослушен. На такой подлог не пойдет.

– С Диди я тоже договорился. Коли в должности останусь, ему еще пригожусь, – подмигнул княгине Прыжов.

Алексей Иванович заведовал анатомо-патологическими экспертизами во Врачебном Отделении Губернского Правления. Кабы не его наблюдательность, брел бы сейчас Антип Муравкин по тракту в Сибирь…

– Тогда и я не против…

– Спасибо, моя дорогая. – Лешич склонился к Сашенькиной ручке.

– Если, конечно, поможешь мне…

– Весь твой.

– Как приятно слышать. Значит, купание отменяется…

– Но Сашич…

– Да, Лешич. Мы идем в салон…

– Я детям пообещал. Твоим детям! Неужели из-за платья…

– Таков мой каприз.

– Давай к модистке сходим завтра.

– Как завтра? Ты ведь уезжаешь на дневной машине.

– А завтра вернусь… Хотя…

Читатель, конечно же, помнит, что тем субботним вечером Прыжов, Диди и его помощник Выговский собирались смотреть канкан на Черной речке. И Алексей Иванович резонно предположил, что завтрашним утром голова его будет раскалываться.

– Нет. В салон сходим в понедельник.

– В понедельник? А как же твоя служба?

– Я сам себе начальник. Вот сегодня[90]90
  Суббота в Российской империи была рабочим днем.


[Закрыть] решил, что до зарезу нуждаюсь в консультации профессора Бруса из Медико-хирургической академии, и на службу не пошел, поехал к вам. А в понедельник решу, что с Тоннером надо посоветоваться.

– Илья Андреевич в Петербурге?

– Да, вынужден был покинуть Париж из-за войны с германцами…

– Поклон ему от меня.

– Значит, договорились? Дети вон из окна выглядывают…

– К модистке идем сегодня, – топнула ножкой Тарусова.

И Прыжов понял, что придется уступить. Похоже, Сашенька уперлась. А он теперь ее должник. Но и детей обманывать нельзя. Так они обрадовались, даже Евгений прыгал до потолка. Значит, придется менять собственные планы. Так-так… На Черной речке они договорились встретиться около полуночи. Следующая, после дневной, машина отходит из Ораниенбаума в девять вечера. Черт! Придется ехать в Новую Деревню[91]91
  Местность, где протекает
  Черная речка.


[Закрыть]прямо с Петергофского вокзала. Помыться и переодеться он не успеет. Зато накупается вволю!

– Как долго пробудем в салоне?

– Как повезет, – честно призналась Сашенька. – Хотя…

В полдень туда припрется Волобуев. С ним сталкиваться нельзя.

– В двенадцать закончим. Успеешь вернуться на дачу и перекусить перед дорогой.

– А где салон находится? – уточнил Прыжов.

С детьми ведь и на пристани можно встретиться. Важно лишь знать время, когда туда сможет прийти. А Сашенька вдруг поняла, что не знает адреса, граф не назвал. У кого бы выяснить?

– Дай мне пять минут.

Четыркина, всегда с иголочки одетая, наверняка в курсе.

Эх, Лешич, Лешич… Мог бы и у калитки подождать. Так нет, вернулся к невесте. Пришлось Сашеньке в дом за ним заходить. Из-за этого в прихожей споткнулась и едва не упала. Какого черта ведро поставили на проходе?

Схватив его за ручку, она ворвалась на кухню к Матрене:

– Убить меня хочешь?

– Что вы, барыня. Отдать приготовила. Вчерась Глеб Тимофеевич Обормоту рыбки в нем принес. Три ершика и окунька. Самолично выудил. Эх! И не лень же такому барину цельный день комаров кормить.

Сашенька швырнула ведро об пол. Что такое? На его боку масляными буквами выведена буква «М»! Сашенька это ведро уже видела. Вчера. У рыбака Дорофея. Как раз три ершика с окунем в нем и плескались.

Несмотря на выволочку, Матрена решилась на вопрос:

– А вы, барыня, к Четыркиным заходили?

– Твое какое дело?

– Так узнать, дома ли Глеб Тимофеевич? Лично в руки просил ведро вернуть.

– Нету его. В Петербург уехал. Мануфактурную выставку осматривать.

А вот где Четыркин был вчера? Если на рыбалке, то почему улов на базаре купил? Застыдился признаться, что не поймал ничего? Ну да. Мужчины своих неудач не признают.

– Выяснила адрес? – спросил Лешич, когда Сашенька зашла в столовую.

Он вместе с детьми сидел на оттоманке.

– Салон расположен на Еленинской, – сообщила княгиня.

– Оттуда до пристани пятнадцать минут пешком, – перевел расстояние во время Евгений

– Значит, встречаемся на пристани в четверть первого, – постановил Лешич.

– Ура! – закричал Володя.

– Иду предупредить Михаила, – сообщила Таня.

– А я Нину, – сказал Женя.

– Я только что от Четыркиных. Сообщила твоей Нине, что купание отменяется, – разозлилась Сашенька.

– Не отменяется! Переносится! – закричал Евгений и выскочил в сад.

Княгиня скрипнула зубами. Как же ее провели! Лешич решил пожертвовать и предложенным обедом, и возможностью провести время с ней, Сашенькой. Вместо этого тащит детей на залив. Ну и мерзавец!

– Мамочка, а ты точно придешь на купальни? – засомневался Володя.

– Точно-точно, – заверил его Лешич. – А Наталья Ивановна научит маму плавать.

Сашеньке захотелось ударить его по голове чем-нибудь тяжелым, например толстой книгой. В детстве, когда злилась, так и поступала. Но сейчас просто хлопнула дверью.

Алексей Иванович вылетел из дома вслед за ней.

– Саквояж забыл, – буркнула Сашенька, когда он ее догнал.

С медицинскими инструментами Прыжов никогда не расставался. Но в купальни решил их не брать. До девяти, когда отходит следующая машина, успеет вернуться и забрать. Но попытка объяснить это Сашеньке не удалась. Разгневанная княгиня говорить с ним не желала. После нескольких попыток заткнулся и Лешич.

Войдя в салон, Сашенька сразу догадалась, куда она попала. Наряды здесь висели лишь для отвода глаз, все они были пошиты задолго до крестьянской реформы. Салон, видать, давно предпочел побочный доход основному.

– Ты хочешь платье здесь заказать? – поразился Лешич.

Ответить Сашенька не успела. Из боковой двери выскочила щербатая хозяйка.

– Месье, мадам! Счастлива вас лицезреть, и, уверена, вы тоже будете здесь счастливы. Наше обслуживание безупречно. Конфиденциальность и чистое белье – мой девиз. Прейскурант желаете?

– Сашич… – зашипел Лешич Сашеньке в ухо.

Та, сделав вид, что его не слышит, ответила Копосовой:

– Ознакомьте в двух словах.

– Пять рублей за час. Шампанское за отдельную плату.

– Это не салон… – продолжил шипеть Лешич.

– Ты будешь шампанское, дорогой? – спросила его Сашенька.

Жаль, рисовать не умеет – вытянувшееся в изумлении лицо Прыжова достойно было запечатления.

– Значит, шампанское в другой раз, – объявила Сашенька хозяйке.

– Как прикажете, – Копосова позвонила в колокольчик.

Из той же боковой двери выбежали заспанная девка в цветастом сарафане и неуклюжий парень в подпоясанной навыпуск красной рубахе и шароварах.

– Прошу вас, мадам, на примерочку. Марта вам поможет. – Копосова пальцем показала Сашеньке на дверь и повернулась к Лешичу. – А вас обслужит Ганс.

– Что это значит? – уже громко, не стесняясь, спросил Лешич.

– То, что я жду тебя, дорогой, – чмокнула его в щечку княгиня и упорхнула вслед за Мартой.

Пусть распалится, пусть помечтает, пусть пофантазирует. С каким удовольствием она охладит его пыл. Никакое купание не понадобится.

Шагнув за Мартой в боковую дверь, Сашенька раскрыла ридикюль. Сейчас сунет ей несколько монет, девица все расскажет, и Сашенька потихонечку удалится. Пусть Лешич ждет ее до морковкина заговения. Ишь, каков! Детям, видите ли, обещал. А обещал, между прочим, опасное баловство.

Марта была опытна, княгиня и не заметила, как та расправилась с крючками на лифе.

– Нет-нет! – встрепенулась Сашенька и подала полтинник. – Раздевать не надо.

– Danke schön[92]92
  Большое спасибо (нем.).


[Закрыть], – сделала книксен Марта и принялась за корсет.

Княгиня вынуждена была сделать шаг вперед, чтоб та не могла расшнуровывать:

– Знаешь князя Урушадзе?

Девица, не задумываясь, шагнула вслед за ней:

– Ja, ja, Frau. Schnel! Fünf minut[93]93
  Да-да, сударыня! Быстро! Пять минут! (Нем.)


[Закрыть].

И снова принялась за шнуровку.

– Нет, – отпрянула Сашенька.

– Nein? Warum?[94]94
  Нет? Почему? (Нем.)


[Закрыть]

– Говоришь по-русски?

– Русски? Nein! Warum?[95]95
  Зачем? (Нем.)


[Закрыть]

И вправду, warum?

Что ж, следует признать, здешняя хозяйка ой как неглупа. Дабы избежать сплетен о клиентках, наняла прислугу, не знающую русского языка.

Вот незадача. Немецкий-то Сашенька за полной ненадобностью позабыла.

– Князь, – Сашенька пальцами изобразила у себя на лице пышные усы Урушадзе.

– Ja, ja, – Марта показала на дверь. На другую, не ту, в которую вошли.

– У-ру-шад-зе, – произнесла Сашенька по слогам.

Марта пожала плечами. И в третий раз попыталась разобраться с корсетом.

– Nein! Nein! – закричала Сашенька. – Князь!

Девица скорчила гримасу, мол, как хотите, и открыла дверь, на которую только что показывала. Примерочная тут же наполнилась табачным дымом.

– Княсс! Bitte![96]96
  Пожалуйста (Нем.)


[Закрыть] – Марта жестом показала, что Сашенька может войти к своему «князю», и удалилась.

– Битте-дритте, фрау-мадам, входи, – крикнул Лешич.

Придерживая лиф рукой, Сашенька шагнула в узкую с окном до потолка комнату. Большую ее часть занимала огромная кровать. По самому ее центру, прикрытый лишь простыней, возлежал Лешич.

– И что сие значит? – вопросил он строго.

– Ничего. Шутка.

Объясняться не хотелось.

– Так давай дошутим ее до конца. Я лично готов!

И Лешич указал глазами на центр простыни. О боже! Его желание ее приподнимало! Сашенька покраснела:

– Я позвала тебя не за этим.

– А зачем? Что за князь Урушадзе?

– Подслушивать неприлично.

– Лежать голышом перед чужой женой тоже!

– Значит, мне пора уходить.

– Тогда скажи Копосовой, чтоб зашла. Не пропадать же добру, – и снова показал на простыню.

Сашенька вскинулась:

– Ты в своем уме?

– Шутка.

– Дурак!

Княгиня медленно, чтобы не споткнуться, попятилась к двери – повернуться к Лешичу спиной не могла, чтобы корсет не увидел.

– Денег не вздумай платить, Копосова до сих пор за лечение мне должна, – велел Прыжов.

Сашенька остановилась:

– За какое лечение?

– От триппера. Бланковой была. Из дорогих, что с собственным выездом. В Спасской части промышляла. Видать, прикопила деньжат, салоном обзавелась…

Глаза княгини загорелись:

– Почему молчал? Почему сразу не сказал?

– Видит бог, пытался. Но ты слушать не хотела. «Будешь шампанское, дорогой?» – передразнил Лешич Сашеньку.

– Отлично.

– Что, прости?

– Что Копосову знаешь. Узнай у нее…

– …Про князя Урушадзе?

– Да. Бывал ли здесь и с кем?

– Зачем?

– Любопытно.

– С чего вдруг? Неужели он – твой любовник? – съязвил Лешич.

– Глупости не говори, – отмахнулась Сашенька.

– Или снова что-то расследуешь?

– А чем заняться, если воздыхатель ведет под венец другую?

– Причина веская. Хватит шутить, садись и рассказывай.

– Ну, Лешич…

– Иначе расспрашивать Копосову не буду…

– Диди ни слова.

Сашенька мелкими шажками подошла к кровати и села вполоборота, чтобы не видеть простыню, потому что помимо ее воли княгиню мучило желание. Видимо, стены здешние к блуду располагают. Почему нет? В намоленных церквях хочется каяться, в доме свиданий – грешить.

Как и предполагала, Лешич пришел в бешенство:

– Сашич, оставь в покое криминальный мир. Умоляю тебя! Пусть преступников ловит Крутилин, это его долг, а Диди их защищает. В прошлый раз тебя чуть не убили.

– Потому что ловила убийцу. А сейчас всего лишь расследую грабеж. Вернее, его инсценировку. Будь другом, расспроси Копосову.

– Ладно, – сдался Прыжов.

Глава девятая

Выйдя на Еленинскую, Сашенька зажмурилась от яркого солнца и открыла зонтик.

– И как вам? – окликнули ее сзади.

Княгиня обернулась. Четыркина! Любопытство ее привело или просто шла по дороге из церкви, куда, по ее словам, собиралась?

Сашенька поморщилась:

– Лучше бы я не ходила по такой жаре. Одна сплошная ерунда.

– А я вам говорила, Александра Ильинична, – Четыркина вдруг перешла на шепот, хотя улица была пустынна. – Говорят, этот салон совсем для другого…

– Весьма вероятно, – оборвала ее Сашенька, всем видом показав, что не настроена продолжать беседу.

Однако Юлия Васильевна так обрадовалась встрече, что уходить не собиралась:

– A propos[97]97
  Кстати (фр.).


[Закрыть], княгиня, дети таки отправились на купальни.

– Знаю.

– А ваши умеют?

– Только Евгений.

– А моя плавает как рыба, – похвалилась Четыркина.

Как бы ее прогнать? Сейчас ведь Лешич выйдет.

– Вы, кажется, торопитесь?

– Нет, что вы.

– А я, простите, очень.

Сашенька решила хотя бы отойти от салона. Если медленно-медленно идти по Еленинской, то Лешич, выйдя из салона, ее заметит и догонит. Только вот в какую сторону пойти, чтобы с Четыркиной было не по пути? Юлия Васильевна подошла к салону с левой стороны, значит, Сашеньке туда:

– Всего доброго, – быстро попрощалась княгиня.

– Нам по дороге.

Вот ведь прицепилась, зараза!

Не прошли и десяти шагов, как хлопнула дверь, Лешич вышел. Догадается пойти следом? Однако Четыркина неожиданно обернулась и воскликнула:

– Ой, да это Алексей Иванович, вашей гувернантки жених.

– И вправду он, – с тоской согласилась Сашенька.

Растерявшийся Лешич закурил папиросу.

– Не решается подойти. Давайте его позовем, – с противным смешком предложила Четыркина.

– Алексей Иванович, – помахала Сашенька зонтиком.

Лешич нерешительно двинулся к ним.

Откуда Четыркина его знает?

– Какая неожиданная встреча, – сказала княгиня надменно-безразличным тоном, когда Прыжов приблизился.

Словно и не знакомы всю жизнь, словно Лешич – лишь жених ее гувернантки.

Прыжов игру подхватил:

– Очень рад-с снова-с вас лицезреть, ваше сиятельство-с. Вас тоже, Юлия Васильевна, – и, приподняв шляпу, раскланялся.

– Обновку выбирали? – предположила Четыркина.

– Да-с! К свадьбе-с! Наталья Ивановна в этом салоне платье присмотрела.

– Какой у нее тонкий вкус, – не преминула съязвить Сашенька.

Лешич наградил ее многообещающим взглядом, а Юлия Васильевна всплеснула руками:

– И ее сиятельство только что оттуда. Как вы умудрились не встретиться?

Прыжов, чтобы скрыть замешательство, полез в карман за папиросами и серниками, забыв, что уже дымит. Пришлось выворачиваться Сашеньке:

– Я зашла лишь на секунду. Мне сразу не понравилось. Возможно, для Натальи Ивановны тамошние платья самое то. Но мне? Извините!

– А я, видно, в тот момент панталоны мерил, – наконец-то придумал ответ Лешич. – Вот и разминули-с.

– Вам, собственно, куда, Юлия Васильевна? – потеряв терпение, уточнила Сашенька.

– В кассы театра, – ответила та. – Хочу билеты взять на вечер.

Театр напротив вокзала. Пристань – за вокзалом. Придется идти вместе.

– А вам, Алексей Иванович? – словно невзначай спросила Сашенька.

– К пристани-с.

– Значит, всем по пути. Я в аптеку, – соврала княгиня, чтобы иметь возможность пойти вместе с Лешичем.

Узнав, что Прыжов – доктор, Юлия Васильевна принялась расспрашивать его, правильно ли лечат ее врачи. Сашенька знала, что Лешич подобные разговоры обычно пресекает: по его мнению, коли пациент не доверяет доктору, должен обратиться к другому, а не проверять его назначения. Однако сейчас Прыжов терпеливо выслушал Четыркину и уже перед самым театром посоветовал какую-то мазь от экземы.

Юлия Васильевна горячо его поблагодарила:

– Большое спасибо. Сейчас куплю билеты на вечерний спектакль и зайду к Соломону. Так что, Александра Ильинична, не прощаюсь, встретимся в аптеке.

Вот ведь привязалась!

– Я сперва на купальни, детей проведаю.

Сашенька с Лешичем медленно, благо время позволяло, шли к пристани.

– Четыркина у салона случайно появилась? – спросил Прыжов.

– Думаю, нет. Я у нее адрес узнавала. Видимо, решила выяснить, с кем у меня свидание.

– Из собственного окна могла увидеть. Мы ведь вместе выходили.

– А вдруг совпало? Вдруг нам было по пути? Кстати, а откуда она тебя знает?

Лешич засмущался:

– Ну, мы утром с Наташей… вышли в сад… поздороваться…

– То бишь поцеловаться?

– Ну не при детях же? Нашли укромное место под вишней. А Четыркина, оказывается, под соседней сидела, на стульчике, фотографические карточки разглядывала. Пришлось представиться.

– Понятно.

– Господи, а вдруг Четыркина Наташе про нас и про салон расскажет? Что она подумает?

– Опереди ее. Расскажи сам, – посоветовала Сашенька.

– Нет, ни в коем случае. Не поверит.

– Если Наталья тебе не верит, зачем ты на ней женишься? Ладно, меня это не касается. Что ты выяснил у Копосовой?

– Ровным счетом ничего. Урушадзе в салоне ни разу не был.

– Врет.

– Икону целовала, я ведь ей тоже сперва не поверил, врачебно-полицейским комитетом грозил. А она ни в какую. Мол, с таким видным мужчиной сама бы не прочь…

– Значит, Копосова с ним знакома?

– Волобуев их как-то на улице представил.

– Вот как…

– Твой похотливый граф – постоянный клиент.

– Кто бы сомневался…

– А вот его зять туда так и не заглянул.

– Выходит, верный муж и примерный семьянин…

Сашеньке вспомнилась невзрачная Ася. Что такой красавец в ней нашел?

– Не думаю. Копосова однажды видела князя у местного борделя…

– Адрес борделя выяснил?

– Ты не просила…

– А сам не догадался? Я разве ясновидящая? Я считала, Урушадзе с благородной путается. Выходит, нет. Впрочем, и лучше. Благородную попробуй уговори прийти в суд. А проститутке чего стесняться?

– Стесняться и вправду нечего. Только вряд ли вспомнит, кто с ней был две недели назад.

– Вспомнит как миленькая. Если уж Копосова заглядывалась…

– В борделе каждая девица за ночь обслуживает десяток клиентов. И фамилий у посетителей не спрашивает.

– Значит, пригрозишь военно-полицейским комитетом…

– Я? – оторопел Лешич.

– Ну а кто? Меня в бордель и на порог не пустят.

– А я туда не пойду.

– Как это?

– Мне еще за салон с Натальей объясняться.

– Лешич, умоляю…

– Вон, дети твои ждут, – Лешич издалека помахал им рукой.

– Извинись перед ними, скажи, что планы поменялись…

– Ага! Мне срочно захотелось проститутку. Так и скажу…

На всех парах к ним летел Володя:

– Мама! Мамочка! Я знал, что ты придешь. Потому что Обормота не поймал. Он с перепуга на крышу залез.

Сашенька прижала сына:

– Наталья Ивановна объяснила тебе, что коты не купаются.

– А ты?

– И я.

– Значит, ты – кот? Мамочка, ну пойдемте.

– Нет, дорогой. Я зашла лишь проведать вас. А купаться не пойду…

– Но почему?

– Это платье сложно снять…

– В нем и купайся.

– И дядя Леша не пойдет…

– Я пойду, еще как пойду. Мамочка шутит, – бесцеремонно перебил Сашеньку Прыжов. – Айда в море.

– Ура!

И где прикажете искать бордель? Вывески на них запрещены. По занавешенным окнам?[98]98
  Согласно правилам окна в домах терпимости должны были быть всегда занавешены.


[Закрыть] Так из-за яркого солнца в половине домов сегодня зашторены.

Сашенька огляделась. Ну да, так и есть. Лишь в аптеке Соломона нет занавесок.

Соломон! Он-то и поможет. Проститутки ведь тоже болеют: ангиной, насморком, почечуем, не говоря про сифилис и триппер. Следовательно, покупают лекарства. И значит, Соломон их в лицо знает.

Ушла от него Четыркина или нет?

Сашенька подождала чуть-чуть на площади. Заметив горничную, выскочившую от Соломона с пузырьком в руках, подошла к ней:

– В аптеке много покупателей?

– Дык никого, барыня.

Соломон обрадовался:

– Жду вас с самого утра, ваше сиятельство.

Сашенька посмотрела с изумлением. С какой стати?

– Удалось вам поговорить с Ниной?

Ах да! Столько событий с их вчерашней встречи произошло…

– Да, конечно. Нина все поняла и впредь так поступать не будет.

– Очень хорошо. Очень. Теперь я спокоен. Кстати, Осипа Митрофановича я расспросил…

Княгиня с трудом припомнила:

– Обер-кондуктора?

– Его самого. Сказал, что Нина до самого Петербурга ехала.

– Я знаю.

– Вас что-то беспокоит, ваше сиятельство? Не печень ли? Не из-за нее ли круги под глазами?

– Нет, печень моя в норме. Однако, вы правы, предмет для беспокойства имеется.

– Слушаю вас.

– Не знаю, как и сказать… – замялась Сашенька.

– Я тоже вчера не знал, как открыться. А вы подбодрили: «Смелее, Соломон!» И все разрешилось. Теперь моя очередь: «Смелее, ваше сиятельство!»

– Дело крайне деликатное…

– Только с такими ко мне и приходят. Потому что все в Ораниенбауме знают: Соломон не человек, а могила. Никому про чужой геморрой не разболтает.

– У меня геморрой такой: ко мне приехал в гости родственник, мужчина сорока лет. Неженатый.

– Брак – непростое решение, ваше сиятельство. Особенно в Петербурге. Больно жизнь там дорога. Семью прокормить сложно.

– Но отсутствие супружеских отношений его нервирует.

– Так можно понять. Брат мой Самуил тоже страдает. Но где тут найти еврейку?

– А мой несчастный родственник постоянно испытывает… как бы это обозвать? Острое желание, постоянную потребность в женщине… Понимаете?

– Кажется, да, княгиня, – пробормотал Соломон, от души сочувствуя доктору Прыжову.

Тот зашел в аптеку утром, осведомиться, как найти дом Мейнардов, где проживает его невеста. Кто бы мог подумать, что несчастный доктор страдает таким редким и очень осложняющим жизнь расстройством?

– Боюсь, ваше сиятельство, порошки и мази от подобной хвори пока не изобретены.

– Знаю, но имеется естественный способ…

– И? – Соломон не мог понять, чего от него хотят.

– Где найти в Ораниенбауме…

– Вот о чем речь. Помогу. Знаю несколько особ, этим промышляющих. Только не подумайте дурного. Эти дамы… мои покупательницы. Городок наш невелик, все обо всех знают…

Сашенька вспомнила Четыркину. Если разболтает про салон, весь город будет знать про подвиги, которых княгиня не совершала.

– Могу предложить на выбор: двух прачек, трех белошвеек, одна вдову…

– Не хочется, чтобы родственник путался с кем попало. От девиц без билета[99]99
  Официальные проститутки имели специальное разрешение, так называемый желтый билет.


[Закрыть] легко заразиться. Присоветуйте солидное заведение.

В Петербурге, где большую часть населения всегда составляли холостые мужчины, продажная любовь процветала с самого основания. Петр Великий, сам блуду не чуждый, никак тому не препятствовал. Однако его племянница Анна Иоанновна придерживалась более строгих правил, потому запретила и публичные дома, и содержание «непотребных девок» при трактирах. Но с запретом заведений проституция не исчезла, просто стала тайной. И в самом начале правления Екатерины Второй привела к эпидемии «франц-венерии» [100]100
  Сифилис.


[Закрыть] . Новая императрица решительно пошла на карательные меры. За «беспорядочное поведение» женщин штрафовали, помещали в смирительные дома и даже ссылали на Нерчинские рудники. Но все было тщетно. Мужская похоть по-прежнему требовала свое, а спрос, как известно, подталкивает предложение. И, проявив присущую ей мудрость, Екатерина отступила, освободив от наказаний блудниц, согласившихся на периодический медицинский осмотр. Впрочем, содержание борделей так и осталось под запретом.

Указы Екатерины оставались в силе аж до середины сороковых годов XIX века [101]101
  Павел Первый обязал было блудниц носить желтые платья. Но после его внезапной кончины это решение отменили.


[Закрыть] : де-юре за «непотребство» грозило уголовное наказание, но де-факто состоявшие под врачебным надзором проститутки от него освобождались. В отсутствие легальных публичных домов процветали тайные. Заглянувшего туда клиента могли и убить, и ограбить. И в 1843 году после долгих споров было решено по примеру европейских стран разрешить maison de tolerance [102]102
  Дом терпимости.


[Закрыть] , или, как их еще называли, бордели.

Николай Первый обожал все регламентировать. Бордели исключением не стали. Открыть его могла лишь женщина в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти пяти лет, причем в своем заведении она была обязана проживать. Ближайшие церкви и гимназии должны были отстоять от борделей на сто пятьдесят саженей[103]103
  320 метров, одна сажень равна 2,13 метра.


[Закрыть]. Заниматься проституцией разрешалось с шестнадцати лет. Все девицы, работавшие в публичном доме, должны были иметь так называемый «желтый билет» – особую книжку, которая выдавалась полицией в обмен на паспорт. Кроме медицинских и паспортных сведений там размещались правила поведения для публичных женщин. Блудница в любой момент имела право прекратить свой постыдный промысел и обменять обратно билет на паспорт. Контроль за публичными домами был возложен на врачебно-полицейские комитеты. Всех девиц два раза в неделю осматривал доктор. Эти же комитеты при содействии исполнительной полиции разыскивали тайные притоны, выявляли женщин, занимавшихся проституцией незаконно, и осуществляли контроль за так называемыми «бланковыми»[104]104
  Проститутки, работавшие индивидуально, вне публичного дома, но с тем же «желтым билетом».


[Закрыть].

Выйдя от Соломона, Сашенька пошла обратно в Нагорную часть. Именно там, на Михайловской улице, находился единственный в Рамбове публичный дом для солидной публики.

Как ей представиться? Как объяснить, чего добивается? Способны ли понять ее благородные порывы женщины, лишенные нравственности?

Никакого сочувствия и жалости к ним Сашенька не испытывала. Одно глубокое презрение. Любая здоровая баба всегда способна заработать трудом честным: устроиться прачкой, кухаркой, горничной, etc… Или выйти замуж, составить счастье и себе, и достойному человеку. Так нет же – эти предпочли торговать собой, разносить дурные болезни, губить душу и тело.

Сашеньку передернуло. Несмотря на жару, она почувствовала озноб и легкую головную боль. Около поворота на Еленинскую притормозила, осторожно выглянула за поворот – не дожидается ли ее Волобуев? Нет! Однако свернуть не решилась, хотя нужная ей Новая улица, с год назад переименованная в Михайловскую, начиналась именно от Еленинской. Пошла дальше вверх до следующего перекрестка и только там завернула на параллельную улочку. По ней и дошла до Михайловской.

И вот он – двухэтажный неприметный домик. Подойдя к двери, княгиня позвонила в колокольчик.

Со второго этажа раздался в ответ недовольный женский голос:

– Кого в такую рань?

– Не боись, Анютка, не к тебе, – ответили ей из соседнего окна. – К тебе лишь по ночам, когда хари не видать.

– Заткни хавальник, Монька, не то зубья перещитаю.

Тут дверь и открылась.

– Вам кого, барыня? – удивилась пожилая тетка в сарафане и фартуке, в руке державшая половую тряпку.

– Дозволите войти?

– Звиняйте, только для господ, – тетка попыталась захлопнуть дверь, чего Сашенька не допустила, перешагнув через порог.

– Я знаю.

Баба оторопела:

– И чаво?

– С хозяйкой надо поговорить.

– А-а-а, – протянула баба, придирчиво осмотрев Сашеньку с головы до ног. – Не старовата ли будешь?

Сашеньке захотелось вырвать тряпку и отхлестать бабу по физии. Она с трудом сдержалась:

– Не твое дело. Доложи, княгиня Тарусова к ней.

Баба засмеялась, обнажив беззубый рот:

– Ишь ты, княгиня.

И исчезла в глубине коридора, дав Сашеньке войти внутрь. Маленькая шинельная с вешалкой в углу, справа лестница на второй этаж, слева гостиная с мягкой мебелью и фортепиано, в углу которой буфет с рюмками и стаканами. Подойдя к нему, Сашенька открыла створки буфета. Ну и ну! Бутылки с ликерами, виноградными и столовыми винами.

Увы, запрет на продажу в борделях спиртного повсеместно нарушался.

– Хотите выпить? – раздался голос сзади.

Сашенька повернулась. Если бы эту даму в строгом черном платье, с тщательно уложенными черными с проседью волосами, с лорнетом на шейной цепочке она встретила на улице, приняла бы за классную даму или супругу небольшого чина в отставке. Но никак не за хозяйку борделя.

– Нет, спасибо, – пробормотала Тарусова.

– Гостям мы горячительного не подаем. Для себя держу, – и, ловко отодвинув Сашеньку, хозяйка закрыла створку буфета на ключ. – Прошу ко мне в кабинет.

Коридор был полон девиц. Всем хотелось поглазеть на новенькую:

– Гляди, Монька, платье…

– Пятьсот рублев…

– Выше бери, тыща.

– А точно княгиня?

– А сама не видишь?

Сашеньку девицы разочаровали. Самые обычные. Ни красоты, ни печати разврата на лице. Чуть постарше Тани с Ниной. Все в ночных рубашках, не чесанные с ночи. Хозяйка на них цыкнула:

– А ну живо белье менять.

Девиц сдуло.

Они зашли в кабинет, вполне обычный для делового человека: шкаф, заставленный папками с тесемочками, письменный стол в бумагах. Хозяйка села в кресло, показав Сашеньке на стул сбоку:

– Ласточкина Домна Петровна, титулярного советника вдова.

– Княгиня Тарусова Александра Ильинична.

– Если вина не желаете, может, чаю?

Сашенька помотала головой.

– Кофе? Лимонад? Оршид? Нет? Тогда к делу. Билет при вас?

– Ваша прислуга меня не поняла…

– Так и подумала. Потаскушка или нет, различаю сразу, по глазам, – объяснила Домна Петровна. – Тогда что желаете? Только покороче. Расчетные книжки надо заполнить.

В публичных домах содержательницы нередко обманывали своих работниц, потому правительство обязало их вести расчетные книжки, подобные фабричным.

– Мой муж – присяжный поверенный. Он будет защищать князя Урушадзе. – Сашенька тоже владела искусством читать по глазам и сразу поняла, что произнесенное имя Домне Петровне знакомо. – Он ведь заходил к вам?

– Паспортов не спрашиваем.

– Молодой, высокий, очень красивый мужчина кавказского типа. Его невозможно забыть. Бывал такой?

– Не помню.

– Но как же…

– А что ваш кавказец натворил?

– В том-то и дело, что ничего. Но его тесть, граф Волобуев, обвинил его в ограблении…

– Что вы говорите? Я сочла это шуткой. Так Волобуеву и надо. Должен мне бурун денег.

– Значит, знакомы? И с ним, и с Урушадзе?