Текст книги "Мертвый час"

Автор книги: Валерий Введенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ласточкина промолчала. Но ведь молчание – тоже согласие. И Сашенька ринулась в атаку:

– Припомните, пожалуйста, заходил ли князь в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое июля. Это важно.

Ласточкина внимательно на нее посмотрела:

– Насколько важно?

– Князю грозит каторга.

– Бедолага, – и Домна Петровна раскрыла какую-то книгу.

Может, Лешич ошибается и учет посетителей все-таки ведется? Нет! К Сашенькиному разочарованию, книга оказалась табель-календарем.

– В ночь с пятницы на субботу?

– Да.

– Кажется, заходил.

– Кажется?

– Должна уточнить.

– Я подожду.

– Давайте сперва договоримся. Насколько я поняла, требуется дать показания в суде?

– Вы очень умны, Домна Петровна.

– Мои показания должна подтвердить девочка, с которой князь провел ночь…

– Ночь? Вы уверены? – вскочила Сашенька, но тут же села обратно.

Голову словно мечом рассекли. Опять мигрень!

– Повторюсь, мне надо уточнить, – испытующе посмотрела на княгиню Домна Петровна Ласточкина.

– Умоляю! Если вы выступите на суде – князь спасен.

– Обязательно выступлю.

– Не знаю, как отблагодарить вас.

– Пустяки, каких-то двести рублей.

У княгини округлились глаза:

– Так дорого?

– Да, ваше сиятельство. Нелегко признать публично, что занимаешься непотребством…

– Но двести рублей…

– Хорошо, сто пятьдесят.

Княгиня чувствовала, что аппетиты Домны Петровны можно уменьшить еще, однако голова болела так, что продолжить разговор не могла.

– Я должна посоветоваться с мужем…

– Понимаю. Буду ждать. Позвольте проводить.

Пришлось брать экипаж с закрытым верхом. До дома еле доехала. Велела подать пилюли из женьшеня. Несмотря на возражения, Матрена ее раздела. Мелькнула мысль, что с Лешичем надо отправить Диди письмо. Пусть приезжает. Пора подписывать соглашение с Урушадзе. Дело-то раскрыто.

Вернее, не раскрыто, но невиновный, считай, оправдан. А оправдание и есть задача адвоката. Сколько раз Диди ей повторял: «Меня не интересует кто преступник? Моя задача – оправдать клиента!»

Как жаль, что Сашенька не может сама представлять интересы князя. Российский закон отказал дамам в праве быть судьями, защитниками и даже присяжными. Опять придется прятаться за спину мужа. Да и пусть. Сашенька не честолюбива.

Глаза ее смежились.

Купание вошло в моду недавно. Еще в Сашенькину молодость занятие это считалось неприличным, в особенности для женщин, поэтому княгиня и не умела плавать. Ныне же каждое лето только в Петербурге открывалось несколько десятков купален. И на Неве, и на Фонтанке. Доступны они были практически всем, цена редко превышала гривенник. За отдельную плату желающие могли взять напрокат простыню и полотенце, воспользоваться душем.

Но те, кому позволяли время и доход, предпочитали купальни морские. Ораниенбаум как раз ими славился. Устроены они были так: довольно далеко от берега на сваях устанавливали большие деревянные платформы, к ним прокладывали узкие длинные мостки. С платформы в воду уходила лестница. Купальщик, спустившись по ней, оказывался по пояс в воде, под его ногами пружинил мягкий морской песок.

Финский залив очень мелок, из-за жары хорошо прогрелся, потому пребывание в воде было комфортным, вылезать из нее никому не хотелось. Купание завершили лишь к шести вечера. По дороге, проголодавшись, зашли в кондитерскую, заказали кофе по-венски со штруделем и мороженым. Что может быть вкуснее?

Как и предполагал Володя, все разбились на пары: Женя сидел с Ниной, Таня с Михаилом, Наталья Ивановна с Лешичем. И лишь Володя был один. Чтобы не скучал, гувернантка сунула ему «Трех мушкетеров», которые прихватила на всякий случай. Ребенок быстро увлекся романом, даже штрудель ел с книжкой в руках. Хозяин кондитерской был изумлен. Совсем еще малыш, а читает такую толстую книжку. И принес ему дополнительную порцию мороженого. Володя был горд собой и очень доволен.

После кондитерской проводили Михаила. Татьяна, попрощавшись с ним, пошла впереди всех. Наталья Ивановна, которая вместе с Лешичем вела за руки Володю, буркнула им:

– Я сейчас, – и догнала ее.

Отношения между барышнями не были простыми. Потому что предыдущий кавалер Натальи Ивановны приглянулся Тане. И она была счастлива, когда гувернантка предпочла ему Прыжова. Но, получив отставку, Юра-студент исчез. Татьяна сильно горевала, пока гувернантка по секрету не рассказала ей, что не любви тот искал, а вынуждал шпионить за Дмитрием Даниловичем для Третьего отделения. Чувства к Юре-студенту тут же у Тани прошли.

– Михаил тебе нравится? – спросила Наталья Ивановна, догнав девушку.

– Нет, мне просто его жаль. После падения с лошади к нему как к живому трупу относятся. Друзья забыли, невеста разорвала помолвку. У его матери роман с кучером, ей не до него.

– Таня, что ты такое говоришь?

– Михаил так сказал. И у графа Андрея тоже роман на стороне. Возможно, что не один. Ему тоже нет дела до старшего сына. Брата Николая, с которым Миша был близок, услали в Москву, у сестры Аси нервическая болезнь, князь Урушадзе в тюрьме. Лишь идиот Леонидик иногда заходит к Михаилу. Ужасно, не правда ли?

– Хуже не придумаешь, – согласилась Наталья Ивановна. – Надо спросить у Алексея Ивановича, вдруг есть способ помочь Михаилу?

– Есть! Михаил списался со швейцарской клиникой. Они обещали поставить его на ноги…

– Как здорово.

– Но стоит это сумасшедших денег. Граф Андрей в них отказал. Де, все вложил в какое-то дело. Может быть, через год, через два, когда деньги вернутся. А Михаил ждать не может. Говорит, год в коляске стоил ему десяти. Сказал, что если не достанет денег, руки на себя наложит.

– Как же бессердечен его отец. Деньги можно одолжить, по подписке собрать… Мир не без добрых людей.

Княгиня проснулась от детских голосов в столовой. Повернув резко голову, посмотрела на часы – половина девятого. Как же долго она спала. И вдруг поняла, что голова не болит. Какое счастье! Вскочила, надела халат и вышла к детям.

– Как себя чувствуешь? – сразу спросил Лешич.

– Спасибо, лучше, – холодно ответила Сашенька.

Обида на него так и не прошла.

– А ты что, решил у нас заночевать? Извини, свободных комнат нет, – соврала княгиня.

Пусть-ка побегает, поищет жилье на ночь глядя.

– И не надо. Уеду девятичасовой машиной.

– Что ж, скатертью дорога, – Сашенька села к столу.

Какая же она голодная, словно год не ела. Взяв ложку, набросилась на свекольник. Съев, попросила добавку.

– Раз аппетит проснулся, значит, на поправку идете, ваше сиятельство, – похвалила ее Матрена.

Сил действительно прибавилось. Хоть мешки ворочай. А почему бы и ей не уехать девятичасовой машиной?

– Дети! Вынуждена вас огорчить, – обвела их взглядом княгиня.

Все поскучнели. Какой прелестный выдался день. Неужели маман решила его испортить?

– Я уезжаю с дядей Лешей. У меня срочные дела. Однако завтра вернусь. И обещаю, что привезу вашего отца.

Лешич чуть за голову не схватился. Что Сашич за человек? Ему день исковеркала, теперь решила испортить вечер Диди. Как тот мечтал о холостяцкой вечеринке!

– Как врач я не советовал бы… Езжай завтра, – пробормотал Прыжов.

– Если тебе неприятна моя компания, возьми билет во второй класс.

– Ты не поняла. Как врач…

– Я думала, ты – друг. Оказалось, просто врач.

Что же делать? Первой пронеслась мысль дать телеграмму Диди. Но вдруг она запоздает, вдруг разминется с Диди и ее получит сама Сашенька? Нет, лучше поступить по-другому: как галантный кавалер он, Лешич, сопроводит ее до Сергеевской. Если Диди окажется дома, беды не случится. Если нет, он отправится той же пролеткой на Черную речку, предупредить Тарусова. Тот уж придумает, как отговориться. Например, встречался с клиентом в ресторане.

– Хорошо, едем вместе, – решительно сказал Прыжов.

Сашич смерила его уничижительным взглядом. Не могла простить, что не пошел с ней в бордель.

И потому всю дорогу до Петербурга молчала, лишь карандашом поскрипывала – княгиня по привычке записывала сегодняшние события в дневник. Прыжов не переживал. Знал, что княгиня не злопамятна, покипятится малость и успокоится.

Подъехав к их дому, он помог Сашеньке спуститься, проводил до парадного подъезда, угостил дворника Ильфата папироской, поинтересовался, дома ли Дмитрий Данилович.

Слава богу, да.

Подумав-подумав, велел извозчику ехать на Черную речку. Что ж вечеру пропадать?

Отсмотрев выступление для всех, они с Выговским пригласили двух кокоток в отдельный кабинет для приватного танца. Девочки сплясали зажигательно, однако после потребовали самого дорогого шампанского, устриц, креветок… Алексей Иванович переглянулся с Антоном Семеновичем, и решили воздержаться. Эх, если бы Дмитрий Данилович был с ними. У того теперь денег куры не клюют.

Часа в три ночи поехали по домам.

Антон Семенович жил в Литейной части, его завезли первым. Он долго стучал дворнику, но тот, видимо, был мертвецки пьян. Так и не открыл, шельмец. Шальную мысль заявиться к Тарусову Выговский отверг, будить патрона в столь поздний час неприлично. Догонять Лешича тоже не захотел. Квартирка у того маленькая, придется почивать в коридоре на сундуке.

А не пойти ли ему в публичный дом по соседству? Про отставку Антона Семеновича там пока не знают, значит, скидку дадут прежнюю. Да и чресла после канкана следует успокоить.

Малышка Жаклин, любимица Выговского, оказалась свободна. Поднялись в ее комнату. Девица сразу подбежала к шкафу:

– Тохес! Полюбуйся, какое я платье прикупила!

– Сколько же ты на него копила?

Платье было из голубого бархата, с вышивкой и кружевами. Словно для царицы пошито.

– Представь, за сорок рублей сторговала.

– Не может быть.

– Может. Актриса одна флигелек тут снимала неподалеку. Недавно съехала, а наряды, что надоели, в подвале бросила. Вот дворничиха ими и торгует.

– Повезло тебе. Но бог с ними, с нарядами. Иди ко мне. Весь горю, – сказал Антон Семенович, скидывая панталоны.

Напомним самым забывчивым, что именно в ту субботу 8 августа на Петербургском вокзале в Москве в сундуке было обнаружено тело актрисы Красовской.

Глава десятая

Последние страницы дневника, что были писаны в вагоне, Дмитрий Данилович разбирал чуть ли не час – буквы прыгали, налезали друг на друга, не желали читаться.

Закончив, Тарусов пробормотал:

– Да уж!

Если бы супруга не заснула, показал бы где раки зимуют.

Чтобы унять нервы, князь прокрался в собственный кабинет, на ощупь отыскал в буфете заветную бутылочку и, плеснув себе в рюмку коньяк, уселся в любимое кресло. Сделав несколько жадных обжигающих глотков, Тарусов раскурил сигару.

«Что она себе вообразила? Тоже мне, ищейка. Считает, раз повезло с Муравкиным, то и дальше будет везти? Да и то… Кабы не мой аналитический ум, лежала бы на кладбище. А убийца жил бы не тужил. Как же мудро поступили законодатели, отказав женщинам в праве заниматься юридической практикой. А все из-за того, что чересчур эмоциональны, доверяют не фактам, а чутью. А чутье и обмануть может.

Чем бы Сашеньку занять? Полезным для семьи и безопасным для жизни?»

Проснулись в половине девятого. Ссориться за завтраком Дмитрий Данилович не собирался, потому раскрыл вчерашнюю газету и сделал вид, что углубился в чтение. Александра Ильинична удивилась этакой отстраненности супруга – и это после вчерашней-то страсти – и осторожно заметила:

– Если поторопишься, успеем на одиннадцатичасовую машину.

Дмитрий Данилович промолчал. Прием пищи в родительской семье был священнодействием, ритуалом, во время которого серьезные разговоры, тем более конфликты, исключались. Однако привить сие правило собственной супруге никак не удавалось. Вот и сейчас, не дождавшись ответа, княгиня снова заговорила:

– Я детям пообещала, что вернусь утром. Причем с тобой.

– И очень зря. Я, к твоему сведению, приглашен сегодня на обед, – сквозь газету процедил князь.

– К кому?

– Как обычно, к твоему отцу.

– Какая ерунда. Пошли записку с извинением. Мол, неотложное дело. Илья Игнатьевич поймет.

Не дождавшись ответа и на эту тираду, Сашенька предложила:

– Я и сама могу батюшке написать.

Дмитрий Данилович чертыхнулся про себя и отложил газету. Оттянуть неприятный разговор не получилось. Что ж, придется ссориться за завтраком:

– Не надо. В Ораниенбаум я не поеду. Ни сегодня, ни завтра. А вот ты, если поторопишься, вполне успеешь на свою машину.

– Как тебя понимать? – приняла воинственную позу Александра Ильинична.

– А очень просто. Главная твоя обязанность – заниматься детьми. Нашими детьми. А из того, что я тут вычитал, – князь указал на дневник, – следует, что они предоставлены сами себе, заводят неподходящие знакомства, в то время как их мать играет в Пинкертона[105]105
  Алан Пинкертон (25 августа 1819 – 1 июля 1884) – американский сыщик и разведчик, известен как основатель детективного «Национального агентства Пинкертона» (1850).


[Закрыть]…

– Я, оказывается, играю? Да я всю работу за тебя сделала, поднесла результат на блюдечке…

– Ах, на блюдечке? Давай тогда рассмотрим его содержимое. Первое – князь Урушадзе не хочет, чтобы я представлял его на суде…

– Когда объявишь ему, что способен оправдать, тут же согласится.

– Но я не в силах спасти его от каторги.

– Что ты несешь? Я нашла свидетельниц…

– Лживых тварей из борделя?

– Что? По-твоему, если женщина из-за нужды и голода торгует телом – она тварь? Вспомни Сонечку Мармеладову! Она тоже тварь? Не ожидала от тебя…

– Род их занятий совершенно ни при чем, Мария Магдалина, между прочим, тоже была проституткой.

– Тогда за что ты их припечатал?

– Перечитай свою беседу с Ласточкиной, сама поймешь.

– Отлично помню разговор…

– А помнишь, что ты даже не спросила, когда Урушадзе в последний раз посещал бордель? И сама назвала дату.

– Да.

– Сама рассказала про ограбление…

– Ну и что?

– …обозначив тем самым причину, по которой надо засвидетельствовать присутствие в ту ночь Урушадзе в публичном доме.

– Я лишь освежила Домне Петровне память…

– Ты подкинула ей идею, как срубить деньжат. Неужели не понимаешь?

Сашенька задумалась. Очень и очень серьезно. Даже по детской привычке мизинец в рот положила. Дмитрий Данилович наблюдал за ней. Как же хороша!

– Ты прав, я – дура, – вынуждена была признать княгиня.

– Ну, наконец-то…

– У меня голова разболелась…

– …потому что предыдущая твоя игра в Пинкертона закончилась ударом по затылку. Все, милая. Тебе нужен отдых и покой. Никаких расследований. Точка.

– Не будет мне покоя, если не спасешь Урушадзе. И, позволю напомнить, вчера ты обещал…

– Не зная обстоятельств. А после их изучения говорю: нет! Да пойми ты: глупо тратить время на бесперспективное и безденежное дело. Time is money[106]106
  Время – деньги (англ.).


[Закрыть], как говорят англичане. Если выиграю иск Фанталова к Восточно-Каспийскому банку, мы отправимся по Европам. Представь – Прага, Париж, Рим у твоих ног! Останавливаться будем в самых лучших отелях…

Дмитрий Данилович потянул за цепочку жилетные часы, открыл циферблат и посмотрел на стрелки. Настало время проявить твердость:

– Тертий!

В столовую вошел камердинер.

– Крикни Ильфату, чтоб нашел извозчика. Княгине пора на вокзал.

– Нет, Тертий, я никуда не еду, – тут же дезавуировала распоряжение мужа Сашенька.

– Тебя дети ждут.

– А я, представь, по батюшке соскучилась… К детям отправлюсь вечером. Тертий, дай телеграмму в Рамбов.

Спроси в тот момент княгиню, кой черт ее понес в отчий дом, с ответом она затруднилась бы.

Чутье!

Воскресные обеды у Стрельцовых Сашенька не жаловала – слишком уж редко они случались чисто семейными. Илья Игнатьевич, имевший интересы везде, где можно заработать, вынужден был приглашать на них деловых партнеров: важных, а потому нужных сановников; приехавших по делам в Петербург иногородних и иностранных купцов, а в последние годы на эти обеды правдами-неправдами стремились попасть семейства с дочерьми на выданье, ведь Сашенькин брат считался одним из лучших в городе женихов. И то правда – хорошо воспитан и образован, что для купеческих сынков редкость, пригож собой, в кутежах и безобразиях не замечен, а самое главное – наследник несметных миллионов. Невест в дом приводили всяких: из дворянских семей и купеческих; блондинок, брюнеток, шатенок и рыженьких; раскормленных и, словно шотландские гончие, поджарых. Николай Ильич со всеми был любезно галантен, весело шутил и целовал ручки, однако с кем пойти под венец, пока не выбрал.

Обед начался, как обычно, с легкого «перекуса» в гостиной, дабы гости смогли перезнакомиться и пообщаться.

Ольга Ивановна, супруга Ильи Игнатьевича, по-прежнему лечила почки на германских водах, и Сашеньке пришлось играть роль хозяйки – стоять подле отца и приветствовать гостей.

Настроение ее испортилось сразу – встретить свекра здесь она не ожидала.

Их нелюбовь была взаимной. Данила Петрович, по мнению Сашеньки, был столь никчемен, что приходилось удивляться, как от него уродился Диди. Никакими занятиями, кроме вкусно поесть и поволочиться за актрисами, свекор себя не утруждал, а немалое состояние проел и прогулял.

Данила Петрович имел свои основания не жаловать Сашеньку. В свои семьдесят пять он по-прежнему был полон желаний, которые небольшая пенсия за беспорочную службу в департаменте, где он бывал лишь по двадцатым числам каждого месяца, когда выдавали жалованье, удовлетворить не могла. А растяпа Дмитрий зачем-то отказался от приданого, принялся изнурять себя преподаванием, а потом и вовсе стал пописывать статейки за жалкие гроши. Вину за это Данила Петрович, конечно же, возложил на невестку.

– Вы, как всегда, пг’елестны, дочь моя, – произнес Данила Петрович, придирчиво разглядывая Сашеньку через лорнет.

С прононсом говорил всегда, считая грассирование главным признаком аристократа.

– Я тоже г’ада вас лицезг’еть, – передразнила его Сашенька.

Обменявшись поклонами с Ильей Игнатьевичем и Николаем, Данила Петрович двинулся к столовой, на двери которой повар Борис вывесил «минью».

– Зачем тут это чучело? – раздраженно спросила Сашенька.

– А кто знал, что ты явишься? – ответил Илья Игнатьевич. – И потом… Надо же родственника привечать… хоть изредка.

– Тоже мне, родственник. Про внуков даже не спросил…

– Давай я спрошу, – перебил сестру Николай. – Ты их одних в Рамбове бросила?

В колкости язычка брат не уступал ни Сашичу, ни Лешичу, потому что, хоть и моложе, рос вместе с ними.

– Заткнись, – оборвала его Сашенька.

– Дмитг’ий, ты уже изучил меню? Какая пг’елесть! Port-au-feu![107]107
  Суп портофе – говядину варят в керамическом горшке пять-шесть часов, постепенно добавляя овощи (морковь, репу, порей, сельдерей, картофель) и пряности (перец, лавр, тмин, гвоздику и чеснок), подают бульон в суповых чашках, мясо – на отдельном блюде au naturel или «огарниренным».


[Закрыть] – разносился по гостиной голос Данилы Петровича. – Сто лет его не ел. Надо поваг’а допг’осить, не забыл ли подлец тмину положить.

– Статский советник Вигилянский Анатолий Кириллович, – возвестил нового гостя лакей.

Илья Игнатьевич прошептал сыну:

– Слава богу, пришел!

Видимо, сию особу ждали с нетерпением. И гость это знал. Раскормленное тело внес важно, поприветствовал Илью Игнатьевича снисходительно.

– Позвольте, ваше высокородие, познакомить вас с сыном и дочкой, – произнес Стрельцов.

Николай был удостоен короткого кивка жирной украшенной «Анной»[108]108
  Орден Святой Анны 2-й степени.


[Закрыть] шеи, Сашенька – касания ручки, которую для этого ей пришлось высоко-высоко приподнять.

– А муж ваш здесь? – неожиданно спросил ее Вигилянский.

– Вы знакомы? – удивилась княгиня.

– Играли в детстве. Но потом родители поссорились, с тех пор не видались.

– Вот же он, в двух шагах от нас. Беседует с отцом.

– Ба! Так и Данила Петрович здесь?

Последовали объятия, воспоминания…

Сашеньку так и подмывало узнать, что за гусь этот Вигилянский, никогда о нем не слыхала, но выяснить сие удалось лишь после обеда, когда статский советник с Ильей Игнатьевичем уединились в курительной комнате для особо важных гостей.

– Толик ныне важная птица, – начал объяснять Дмитрий Данилович.

– Стг’анно, что ты пг’о то не знал, – вмешался в разговор супругов Данила Петрович. – Ведь вы оба юг’исты.

– Он – военный, я – штатский, нам негде пересечься, – попытался объяснить Диди. – Конечно, я слышал фамилию Вигилянский, но никак не мог ее сопоставить с Толиком. Считал его Масальским.

– Масальским? Что ты! Толику пг’осто повезло. Его г’одители, поп с попадьей, замег’зли в снежной буг’е.

– Ничего себе везение, – пробормотала Сашенька.

– И мальчика взял на воспитание крестный отец, который владел селом, где в церкви служил отец Вигилянского, – все так же грассируя, продолжил Данила Петрович. – Ах, какие генерал Масальский давал обеды! Жаль, мы рассорились из-за одной кокотки.

– Без подробностей, папа.

– Сын мой, помнишь какое filet de boeuf braise[109]109
  Говяжье филе, тушенное в жирном бульоне с добавлением петрушки, лука, каперсов, перца и анчоусов.


[Закрыть] готовил повар Масальских? Даже в «Кюба[110]110
  Знаменитый ресторан французской кухни, располагался по адресу: Большая Морская, 16.


[Закрыть]» его делают хуже.

– Как же, помню. Одно время мы часто ездили к ним в Царское…

– В Царское? – удивился князь Данила. – Сын мой, как ты умудрился стать профессором? В отличие от меня ничего никогда не помнишь. У Масальских дача в Рамбове.

– В Рамбове? – удивилась Сашенька.

– Да, дочь моя.

– А этот Масальский жив?

– Нет, конечно. Уж как пару лет дуба дал. А следом и супруга. А сынок их, хе-хе, дурачок. Днями напролет песенки поет. Муж сестры взял над ним опеку.

– Как его фамилия? – спросили хором Сашенька с Дмитрием Даниловичем.

– Ой, не помню…

– А только что памятью хвастались, – не преминула уколоть свекра Сашенька.

– Какая-то живодерская…

– Волобуев?[111]111
  Волобуй – забойщик волов.


[Закрыть] – опять хором выпалили супруги.

– Точно, граф Волобуев.

После кофе и коньяка гости разошлись. Все, кроме Данилы Петровича. Пришлось дать ему с собой бутылку бургундского, пармской ветчины и кастрюльку с остатками port-au-feu, иначе князь не желал расставаться с любимыми родственниками.

Выпроводив его, расположились в курительной для особых гостей. Николай с Дмитрием Даниловичем дымили сигарами, Илья Игнатьевич посасывал трубку.

– Помнится, в пятницу ты собиралась к Волобуеву. Спрашивал про меня? – поинтересовался у Сашеньки отец.

– Вскользь. Сказал, что ждет ответ на его предложение…

– И ответ готов: пошел-ка он подальше!

– Визит Вигилянского как-то связан с этим решением? – рискнула задать вопрос Сашенька.

Илья Игнатьевич с ехидной улыбочкой посмотрел на Николая:

– Зря считаешь, что женщины лишены ума. Во как сестра твоя соображает!

– Из каждого правила есть исключения. Увы, редкие, – отозвался Николай.

– Значит, и Лопарёвой от ворот поворот?

– Безусловно.

На сегодняшнем обеде среди прочих присутствовал купец первой гильдии Лопарёв с женой и дочерью, дородной девицей с круглым румяным лицом.

– Эх! Такие тузы породниться хотят, что не знаешь, как и отказать. Не скажешь ведь миллионщику, что дочь его дура.

– Лопарёв и сам про то знает, – пожал плечами Николай.

– Но в отличие от тебя считает сие достоинством.

– Вот пусть с ней и живет.

– Э-э… Развел я демократию… Щас как тресну кулаком да как велю жениться…

Сам же первым и рассмеялся. Илья Игнатьевич грозен был лишь для подчиненных, в детях души не чаял.

– Папенька, мы от Волобуева отвлеклись, – отсмеявшись, напомнила Сашенька.

– Коли настаиваешь, расскажу. Но попрошу: все, что услышите, строго между нами.

– Конечно-конечно, – кивнул Диди.

– Граф подал заявку на получение концессии. Но проиграл, нам она досталась. После чего я получил от него письмо с угрозами. Прочитав, решил пригласить его на ужин. Волобуев явился взвинченным, нервным, разговор не получился. Я так и не понял, что конкретно он про наши дела знает, но его аппетиты меня поразили: потребовал ни мало ни много миллион. А в случае отказа пообещал, что разотрет меня в порошок. Я навел справки и выяснил, что у Волобуева есть высокопоставленный родственник, Вигилянский, который действительно может нас обеспечить неприятностями. В Петербургский округ, где он прокурорствует, мы много чего поставляем: муку, крупы, сукно…

– В некоторые полки и овес, – дополнил отца Николай.

– А справочные цены[112]112
  То есть цены, выше которых закупать на нужды армии нельзя.


[Закрыть] в этом году низки, как никогда, товар высшего качества по ним не отгрузишь. Вот и повод завести на нас дело. Потому мы с Николаем крепко задумались: а не отдать ли истребованный миллион?

– А вдруг Волобуев блефовал? – вырвалось у Сашеньки.

– Всегда жалел, что не мальчишкой уродилась, – улыбнулся отец. – Точно так же подумал.

– И решил спросить прокурора напрямую? – предположила Сашенька.

– Ну, не напрямую, конечно. Исподволь, обиняками. Однако ответ получил вполне конкретный. К делам Волобуева Вигилянский никакого отношения не имеет. Тот связался с неким пройдохой, Гюббе его фамилия, который и уговорил графа подать заявку на концессию. Выманил деньги, якобы на взятки, и с ними скрылся. Вигилянский в свое время предупреждал Волобуева, что Гюббе пройдоха, но тот отмахнулся. Конечно, Анатолию Кирилловичу горько осознавать, что семья, в которой он рос и всем обязан, фактически разорена – по слухам, Волобуев не только свои деньги вложил, но и в опекунские суммы залез. Вигилянский, конечно, окажет посильную помощь крестной сестре и ее больному брату, но к требованию выплатить миллион отношения не имеет.

– А не врет? – спросил Николай. – Помнишь историю, что я раскопал?

– Что за история? – заинтересовалась Сашенька.

– Волобуев двадцать пять лет тому назад обвинялся в растрате и убийстве, могли и в рядовые разжаловать, и в Сибирь отправить в кандалах. Спас его тогда аудитор полка, в котором он служил, Вигилянский.

Аудиторы, по замыслу Петра Первого, должны были представлять закон в войсках, сочетая функции следователя, прокурора и судьи. Должность поначалу считалась офицерской, однако после смерти первого императора право вершить суд вернули отцам-командирам, и обязанности аудитора сузились до подготовки бумаг к разбирательству. Офицеры этим заниматься не желали, пришлось назначать аудиторами фельдфебелей, вахмистров и даже военных писарей. Уровень их подготовки был очень низким, и в 1832 году для подготовки военных юристов открыли специальное учебное заведение – Аудиторскую школу. За казенный кошт [113]113
  Счет.


[Закрыть] там обучали кантонистов [114]114
  Солдатских детей.


[Закрыть] , за собственный – детей дворян, разночинцев и купцов первой гильдии.

Сашенька накинулась на мужа:

– А я ведь говорила, что Волобуев – подлец. Теперь сомнений больше нет: он сам организовал ограбление…

– Ты о чем? – спросили Стрельцовы.

Сашенька принялась рассказывать. Когда сообщила об украденных облигациях, отец и брат меж собой переглянулись, а как только княгиня закончила, Илья Игнатьевич обратился к зятю:

– Дмитрий Данилович, а если я попрошу вас взяться за защиту Урушадзе?

– Простите…

– Оплачу расходы и гонорарий…

– М-м-м… Но зачем?

– Пока не знаю. Но уверен, чутье меня не подводит.

– Но, Илья Игнатьевич, – Дмитрий Данилович нервно затянулся, – спасти князя Урушадзе я не могу.

– Если вы бессильны, значит, и никто не сможет. Но вы хотя бы попробуете.

– Ставите меня в безвыходное положение. Вам отказать не могу.

– Вот и славно. Кстати, мелкая просьба. Если вдруг на суде или в ходе ваших поисков всплывет украденный список с номерами облигаций, не сочтите за труд скопировать.

Николай вышел проводить их до коляски. Предложив сестре ручку, тихо сказал:

– Есть обстоятельство, от которого отец отмахивается. Мол, не может быть. Однако сведения из надежных источников.

– Говори…

– Именно Вигилянский свел гешефтмахера Гюббе с Волобуевым.

В вагоне Дмитрий Данилович признался Сашеньке, что в юности был влюблен в Машу Масальскую:

– В свои пятнадцать она была прелестна. Я влюбился с первого взгляда. Увы, наши отцы поссорились, и больше я ее не видел. Но как же тесен мир. Вчера, читая твой дневник, я и не подозревал, что ты пишешь о ней, моей первой влюбленности.

– Девочек с именем Маша на свете очень много. Ничего удивительного, что ты ее не узнал, – прокомментировала Сашенька.

– Да, конечно.

– А вот почему не узнал Леонидика? Вряд ли есть другой такой дурачок.

– Масальские его стеснялись и к гостям не выпускали. Конечно, я слышал от отца, что у Машеньки есть брат. Очень больной. Но даже имени не знал.