Текст книги "Год вне Земли"

Автор книги: Валерий Рюмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Не успели мы так подумать, как звонит Главный конструктор, просит соединить с БРП...

– Вы что, решили прервать экспедицию?

– Какую экспедицию?

– То есть как какую?

– Ах, да... помню, помню... Нет, прервать мы не можем... Уже и Рюмины не просят. А что, разве нужно прервать?

– Алексей Станиславович, соберитесь с мыслями... Нельзя же так... я, кстати, хотел с вами посоветоваться.

– Слушаю.

– Как вы считаете, если мы будет периодически привозить космонавтов на Землю, сколько времени они смогут здесь находиться?

– Я думаю, для начала дня два-три, потом посмотрим.

– Да... Вы не изменились... Мы же не можем такими темпами двигаться вперед. Вы ведь должны понимать, что мы достигнем цели тогда, когда всех космонавтов окончательно вернем на Землю.

– Товарищ Главный конструктор, отпустите меня с этой работы. Я устал.

– Опять... Я ведь уже обещал, доведите эту работу до конца, и мы вас отпустим.

– Спасибо.

А в ГЗО в это время уже обсуждали план действий. Отдел анализа предложил выйти на связь с космонавтами и пообещать, что все будет сделано. Предложение отвергли сразу, так как все давно забыли, как выходить на связь. Отдел снабжения советовал установить контакт с комиссией. Кто-то говорил, что надо пристыковать комиссию к другой станции. Мысли кипели... Час юбилея приближался неотвратимо...»

Газета, которую привезли Ю. Романенко и Арнальдо Тамайо, также была интересна и по-своему оригинальна. Мы ее прочитали сразу и потом еще несколько раз перечитывали отдельные отрывки. Затем поставили на ней свои автографы, все имевшиеся на борту космические штемпели и отдали ребятам для возвращения на Землю, как редкий сувенир и память о совместной работе в космосе.

23 сентября 1980 года

Прошло четыре дня нашей совместной работы. Начали проведение совместных экспериментов. Для нас интересным было в первую очередь технологическое направление. И если в начале проведения таких исследований казалось, что в невесомости уменьшится процесс перемешивания за счет отсутствия земной гравитации, то уже теперь стало ясно, что в космосе усилилась роль других факторов, например сил поверхностного натяжения и ряд других не совсем понятных явлений. Поэтому нужно сейчас усиленно развивать новую область знаний, получившую название «физики невесомости». Нужно создавать научную базу космической технологии будущего. И поэтому многие технологические эксперименты, проводимые сейчас, преследуют эту цель. Кубинские ученые также включились в эту работу и старались внести свой вклад в это направление исследований.

Эксперимент под названием «Карибе» планировался на установках «Сплав» и «Кристалл». В капсулах предполагалось выращивать полупроводниковые пленки и монокристаллы сложного состава, чтобы найти оптимальные условия их получения. Это традиционное направление важно для развития физики невесомости. Но в установках «Сплав» и «Кристалл» процесс протекает при высоких температурах и в закрытых камерах. Невозможно заглянуть вовнутрь, подсмотреть, что же там происходит на самом деле. А ведь это было бы очень интересно. И вот кубинские ученые предложили подсмотреть процессы кристаллизации на всем известном сахаре. Были созданы специальные установки для этих экспериментов.

В эксперименте «Сахар» в специальный кристаллизатор, состоящий из четырех камер, заливается сахарный сироп. Затем в каждую камеру вводятся кристаллики сахара, как бы для затравки. В одну из камер в насыщенный раствор сахарозы вводятся поверхностно активные вещества, с тем чтобы получаемые результаты можно было сравнить. Через специальные окошки весь процесс фиксировался на фотопленку. Это важно для выяснения тайн роста кристаллов сахара.

В другом эксперименте, под названием «Зона», моделируется процесс зонной плавки, широко используемый при производстве полупроводниковых материалов на орбите. И опять же в качестве подопытного кролика использовалась сахароза. Сахарный кубик разрезается пополам, и между половинками вводится капелька раствора, образуя как бы бутерброд. Потом одна половинка нагревается до 60 градусов, а в другой, холодной, идет кристаллизация. Этот процесс также фотографируется на пленку с определенной периодичностью, чтобы можно было проследить за действием перепада температур.

Оба этих эксперимента подготовлены на Кубе научно-производственным объединением «Сахар». И в этих экспериментах кубинские ученые надеются увидеть, что дает устранение такого важного фактора, как земная гравитация, для процесса кристаллизации сахара – основного в подобном производстве на Земле. Возможно, при этом проявятся какие-то скрытые явления, не обнаруживаемые при земной технологии производства. И здесь важно то, что к исследованиям процессов кристаллизации сахара привлечены ученые, занимавшиеся физикой твердого тела, для которых в этих экспериментах сахар является лишь модельным веществом.

С первого дня после прихода ребят начались медицинские эксперименты. Началось с «Пневматика». Это исследование и устранение причин кровенаполнения верхней части туловища. С моей точки зрения, нашим гостям этот эксперимент делать было незачем. У них совершенно не опухшие лица, прилива крови к голове не наблюдалось. Но врачи отступать не хотели, и ребятам пришлось зря тратить время на ненужную, с моей точки зрения, работу.

26 сентября 1980 года

Сегодня мы проводили наших друзей. Для них полет уже закончен, а нам еще предстоит проработать чуть больше двух недель. Времени осталось мало, а работы еще очень много, и чувствуется, что времени не хватит на решение некоторых задач, хотя мы, конечно, будем стараться сделать все, что можно.

В последние дни было очень много работы. Закончили медицинские эксперименты. Все перечислять не буду. Большинство из них мы выполняли и сами в ходе полета, но были и новые. Впервые непосредственно на борту станции снималась электроэнцефалограмма космонавта. Эксперимент носил название «Кортекс», и аппаратура изготавливалась кубинской стороной. Инструментальное изучение функционального состояния мозга, центральной нервной системы человека, работающего на орбите, имеет большое значение и весьма перспективно. Когда снимают электроэнцефалограмму на Земле, то обычно медсестра обклеивает голову множеством датчиков. Как правило, испытуемого помещают в темную комнату и перед ним ставят яркую импульсную лампу, которую включают совершенно для тебя неожиданно, и на электроэнцефалограмме видна реакция человека на Такие воздействия. Сидеть надо стараться с открытыми глазами. Это исследование входит в программу отборочной комиссии, и такие исследования космонавт проходит один раз в год. В полете наклеивать датчики на голову неудобно, а медсестры, к сожалению, тоже нет. Поэтому кубинские врачи изготовили специальную шапочку по голове Арнальдо Тамайо. В шапочку были вмонтированы датчики. Когда Арнальдо первый раз надел эту шапку, то мы очень долго смеялись. Шапочка была сделана под цвет кожи Арнальдо, а торчащие во все стороны датчики превращали голову Арнальдо в ежа с редкими колючками.

Для контроля режима питания и уровня физической нагрузки кубинские специалисты создали довольно простой прибор – калиброметр кожно-жировой складки, состоящий, по сути, из своего рода щипцов и циферблата. Просто, но надежно. И в эксперименте под названием «Антропометрия» космонавты, измеряя количество жира в определенных местах тела, сводят данные в таблицу, которая позволяет определить количество жира в организме. Благодаря этому можно следить за изменением отношения жировой массы к мышечной. Если бы этот прибор был на борту раньше, может быть, я бы так не поправился на орбите.

Интересным был эксперимент «Суппорт». Суть его сводилась к опробованию специальной обуви, имеющей надувной супинатор. Поддув его, космонавт сразу получает ощущение давления снизу на стопу, аналогичное тому, которое возникает при ходьбе по земле. Ведь в космосе отсутствие гравитации, вывод солей из организма изменяют стопу человека, вернее, «купол» стопы – он делается более плоским. И вот, может быть, такая обувь пригодится для профилактики этого явления.

Для визуальных наблюдений с борта космического комплекса в эксперименте «Биосфера-К» специалистами было отобрано 15 задач. Это прежде всего геологические задачи – наблюдение основных разломов земной коры, которые хорошо прослеживаются из космоса, кольцевых структур, зон развития тех или иных горных пород. Из космоса можно проследить структурные связи Кубы с основными блоками земной коры Центральной и Южной Америки. Правда, условия наблюдения Кубы сейчас не очень благоприятные, но думаю, что Арнальдо привезет на Землю много материала для анализа. Земля и мы вообще-то предвидели это обстоятельство и еще в августе, в безоблачные дни провели фотосъемку территории Кубы с помощью фотокамеры МКФ-6М. Поэтому за эту часть эксперимента мы были спокойны. Хотя сейчас съемку также выполняли. Вокруг Кубы примерно 40 тысяч квадратных километров занимают территории, где глубины меньше 30 метров. Эту шельфовую зону можно весьма эффективно исследовать аэрокосмическими методами. И здесь не только рыбные запасы, но и потенциальные запасы нефти, газа, так необходимые Кубе.

Главный же эффект от использования аэрокосмической съемки ожидается в производстве сахарного тростника – основного богатства Кубы. Здесь громадное значение имеет точный прогноз урожая. Пока этот прогноз делается на глазок. Опытные специалисты объезжают поля и дают предварительный прогноз 30 июня, а потом определяющий – 28 сентября. Этот прогноз целиком зависит от искусства, опыта специалиста. Ошибки порой доходят до пятидесяти процентов. В зависимости от прогноза начинается массовая уборка, и если он неправильный, то в переработку вынуждены пускать недозрелый тростник, а это потери. Сейчас параллельно со съемкой наземными методами определяли густоту посевов, цветность и вес тростника на поле. Сравнение с космическими методами позволит определить точность прогноза из космоса и разработать методику таких оценок. Поэтому кубинские ученые с большим энтузиазмом взялись за разработку методов дистанционного зондирования.

По уже установившейся традиции в один из вечеров была устроена пресс-конференция для журналистов, аккредитованных в Центре управления полетами. Мы все вместе в течение трех сеансов связи отвечали на вопросы. Но, конечно, больше всего вопросов было задано Арнальдо Тамайо. Приведу несколько вопросов и ответов.

– Таким ли оказался космос, каким вы его представляли на Земле?

– Те представления о космосе, которые сложились у меня на Земле, существенно отличаются от реальности, – говорит Арнальдо Тамайо.

– А какая разница между тем, что вы испытывали во время подготовки к полету, и тем, что испытываете сейчас?

– Единственная разница в ощущениях невесомости, – еще раз подчеркивает Арнальдо. – Это совершенно новое состояние, к которому не просто приспособиться. Подготовка, которую мы прошли, предусматривала эту трудность. Благодаря этому я и смог работать в невесомости.

– А что лучше, на ваш взгляд, встречать товарищей на «Салюте-6» в качестве основного экипажа или самому быть гостем? – спрашивают журналисты у Юрия Романенко, вспоминая, как он, будучи в первой длительной экспедиции, принимал здесь же Алексея Губарева и чехословацкого космонавта Владимира Ремека.

– По-моему, все-таки с профессиональной точки зрения длительный полет привлекательнее. Разница большая. Мы настолько сейчас заняты выполнением программы в течение суток, что просто не хватает времени полюбоваться красками нашей планеты. Нагрузка за семь дней, конечно, большая – постоянно в работе с утра до позднего вечера. Ведь хочется выполнить всю задуманную специалистами программу хорошо. А длительный полет дает возможность, соразмеряя режим труда и отдыха, провести какие-то незапланированные эксперименты, дает большой простор для творческого поиска.

Мне задается привычный уже вопрос: как я себя чувствую после длительного пребывания в космосе?

Отвечаю, что чувствую себя хорошо, и думаю, не последнюю роль в этом сыграло то, что перед полетом мне удалось отдохнуть на Кубе. Нас очень тепло принимали. Несмотря на зиму, погода была хорошая. В январе для кубинцев холодно, а для нас это было настоящее лето. Так что на Кубе я набрался сил, и их хватает на второй длительный полет.

– Я думаю, что теперь станет традицией, – добавляет Леша, – перед каждым длительным полетом обязательно отдыхать на Кубе.

– Перед полетом Романенко говорил, что вас поразят космические краски и необъятность пространства. Сбылись ли его прогнозы? – спрашивают Арнальдо Тамайо.

– Да, мне много рассказывали в процессе подготовки о красотах в космосе, – отвечает Тамайо. – Но то, что я вижу своими глазами здесь, на высоте 350 километров, прекраснее всех рассказов. Яркие краски континентов и океанов, космические зори и закаты удивительны. Товарищи меня научили определять, где будет восход Солнца, и наблюдать это яркое, красочное зрелище в космосе очень интересно... Я думаю, что еще нет такой совершенной техники, которая могла бы достоверно запечатлеть все те чудеса, которые мы наблюдаем.

«Комсомольская правда» просит Лешу и меня помечтать об орбитальной станции будущего.

– Я думаю, – начинает Леша, – что в будущем на орбитальных станциях основной экипаж будет состоять из четырех-пяти человек с обязательным участием представителей других стран. Опыт пристыковки «Прогрессов» может быть использован для создания отдельных специализированных модулей.

– Должна быть какая-то базовая часть, – продолжаю я, – и к ней целесообразно пристыковывать модули, скажем, для астрономических, технологических, геофизических и других работ. На них должны работать специалисты в этих областях. В целом же станция будущего должна иметь отдельные отсеки – жилые, управленческие, научно-технические.

Так думаем мы сейчас, а жизнь, наверное, нас поправит или уточнит наши мечты, и лет через двадцать мы сможем сравнить, совпал ли прогноз с реальностью...

30 сентября 1980 года

Полет идет к концу. Сегодня уже 175-е сутки. Год назад на 175-е сутки была посадка. А сейчас нам еще осталось летать десять суток. И чем меньше остается времени, тем отчетливее понимаю, что на все задуманное времени опять не хватит. Сегодня к станции пристыковали очередной «Прогресс-11». Все операции с ним прошли без замечаний, как-то буднично. Все уже привыкли к тому, что грузовые корабли работают надежно, как настоящие трудяги.

После ухода «Таймыров» мы в основном занимались астрофизикой и съемками. Леша, приспособив длиннофокусный объектив с фокусным расстоянием 500 миллиметров к кинокамере, снимал заходы и восходы Солнца. Я уже состыковал прибор ночного видения с кинокамерой и снимал полярные сияния, тропические грозы, ночные города. Это интересно будет показать на Земле. Записал эти же явления на видеомагнитофон. Дело в том, что для подготовки будущих экипажей одних рассказов мало и необходимо иметь материал, с помощью которого лекции по визуальным наблюдениям можно просматривать.

Во всех этих работах большую помощь нам оказывал Станислав Андреевич – энтузиаст своего дела, человек, умеющий ненавязчиво направить экипаж на решение вопросов как сегодняшнего дня, так и дня завтрашнего. Он работал со многими экипажами, и по крупицам собирал всю информацию о строении атмосферы, отдельных явлений при визуальных наблюдениях, оптических приборах и их возможностях, словом, обо всех интересных и непонятных случаях. Со временем он стал специалистом, без консультаций которого все наши наблюдения были бы просто невыполнимы. И делал он свое дело незаметно и очень добросовестно. Если ему задавали с орбиты вопрос, то ответ на него мы получали обязательно. Если случай был непонятен, то Станислав Андреевич предлагал схему выяснения этого явления. В ЦУП он, как правило, появлялся после своего рабочего дня на вечерние сеансы, и мы обменивались с ним полученными результатами или он нам ставил очередную задачу. Мы ему очень благодарны за оказанную нам помощь.

Последнее перед возвращением на Землю медицинское обследование прошло успешно. Теперь осталось провести по нескольку тренировок в вакуумной установке «Чибис» для тренировки сосудов к предстоящим земным условиям. И на этом медицинская часть программы полета будет завершена. Такие тренировки мы уже начали. «Чибис» представляет из себя специальные штаны, в которые облачается космонавт. Дальше с помощью насоса во внутреннем объеме создается определенное разряжение последовательно 20, 30, 40, 50 миллиметров ртутного столба. И на каждом значении следует временная остановка по 3-5 минут. При этом с помощью бортовой медицинской аппаратуры осуществляется контроль за состоянием здоровья и оценивается переносимость такой нагрузки каждым космонавтом. Кроме тренировки, это позволяет оценить потенциальные возможности и резервы человека, длительное время находящегося в невесомости.

Вечером на встречу с нами пришли Геннадий Хазанов и Юра Визбор. Хазанов целый сеанс смешил нас своими миниатюрами, а в следующем сеансе Визбор пел свои песни. Он получил задание сделать обо мне телефильм и интересовался, что бы я хотел в нем увидеть. Я сказал, что никакого отношения к такому заданию не имею и думаю, что эта тема преждевременна. После чего он этот разговор свернул, понял, что вопрос перешел не в нужное для него русло. Мы расстались друзьями с надеждой на скорую встречу уже на Земле.

Так как проверка герметичности люков не закончилась, то в «Прогресс» мы сегодня не попали. Правда, с ЦУП договорились, что завтра встанем пораньше, в 6 часов, откроем люк и достанем капсулу для «Сплава». Нам еще до посадки нужно выполнить длительную, в течение шести суток, плавку по выращиванию кристалла. Проведенный на Земле анализ доставленных ранее образцов показал, что хорошие результаты получаются при длительных плавках. Поэтому в последний «Прогресс» и положили эту капсулу.

А в Звездном городке сегодня встречали наших друзей «Таймыров». Их наградили высшими наградами нашей страны и Республики Куба.

11 октября 1980 года

Вот и подошел день окончания этого пока самого длинного полета. Три года тому назад, день в день, тоже 11 октября, я вместе с Владимиром Коваленком возвращался с орбиты на корабле «Союз-25». Мы тогда пролетали двое суток. Стыковка со станцией у нас не получилась. Причина нам была непонятна. На три попытки стыковки мы израсходовали все топливо в основных баках системы исполнительных органов. Резервной системой до этого случая Никогда не пользовались, и это как-то настораживало. Вскрыли резервный бак прямо перед выполнением последней ориентации корабля, перед включением двигателя на торможение. А до этого мы в течение 5-7 витков висели очень близко от станции, метрах в 20-30. А топлива на ориентацию уже не было, и мы никак не могли разойтись. Но в дальнейшем из-за разных масс и различных конфигураций корабль и станция стали медленно расходиться, и к концу второй нашей бессонной ночи расстояние было уже около километра. Настроение у нас было такое, что белый свет не мил. И возвращаться на Землю совсем не хотелось. Мы ведь летели не на двое суток. Правда, спуск тогда прошел замечательно. Мы сели на мягкую пашню и в тот же день были в Москве. Почему-то я вспомнил о том спуске, и последующие три года у меня быстро прокрутились в голове.

А вообще-то спуск в этот раз 11 октября мог не состояться по совершенно тривиальной причине. Мы с Лешей в этот день проспали подъем. Как обычно перед любым отъездом, набирается масса мелких дел. И мы провозились до ночи. Встать же надо было в 2 часа 30 минут ночи. Я проверил наш будильник и выставил его. Часы нас никогда еще не подводили. Среди ночи меня как будто что-то кольнуло. Я открыл глаза и посмотрел на часы. Было 3 часа 16 минут. Я кричу: «Леша, сколько времени?» Он просыпается, открывает один глаз и, посмотрев на наручные часы, говорит: 3 часа 17 минут. Мы уже должны были проводить ориентацию станции перед расстыковкой.

До сеанса связи оставалось несколько минут. Мы пулей выскочили из спальников, начали включать пульты, выдавать команды и проводить ориентацию на повышенных скоростях. Пока Леша крутил ручкой ориентации, я быстро демонтировал из пульта космонавта неисправные часы и поставил из ЗИПа новые. Подошел сеанс связи. Мы практически все успели сделать и вошли в график работ последнего дня. Надо сказать, что последние десять дней полета были напряженными. Открыв 1 октября люк пришедшего грузового корабля, надо было его разгрузить и загрузить всем ненужным оборудованием. На это при нашем уже накопленном опыте ушло порядка двух суток очень плотной работы. Сразу после открытия люка мы достали капсулу и на шесть суток включили печь «Сплав». Нас поджидала крупная ремонтная операция по замене выработавшего свой ресурс комплекта аппаратуры дальней радиосвязи. Пожалуй, это была самая серьезная ремонтная операция из всех ранее выполнявшихся на борту станции. Надо было расстыковать большое количество разъемов. Часть из них находилась под напряжением, и была опасность при неаккуратном выполнении работы получить короткое замыкание. Мне здесь очень пригодился опыт предыдущей работы на Земле во время наземных испытаний, когда для поиска неисправности приходилось расстыковывать множество разъемов. И сейчас мы довольно быстро с Лешей управились с этой работой, после чего уже без нашего участия Центр управления в течение трех суток проводил тесты по проверке правильности выполнения всех стыковок разъемов.

В один из дней заменили блок датчиков угловых скоростей и преобразователь в системе ориентации «Каскад». После этого провели тесты и целый день занимались съемками Земли. Надо было добить всю пленку в фотокамере МКФ-6М. Это на светлой части витка. А на темной снимали зодиакальный свет, второй эмиссионный слой, заходы звезд, поля молний. Последние дни крутились буквально как белки в колесе. Выполнили коррекцию траектории для посадки в заданный район.

Необходимо было уложить в спускаемом аппарате все возвращаемое оборудование и личные вещи. Несмотря на то, что с каждой экспедицией посещения мы отправляли на Землю результаты научных исследований, вещей набралось много, а в спускаемом аппарате свободных объемов мало. С трудом все разместили. Я не описываю множество мелких работ, которые необходимо было выполнить для подготовки станции к беспилотному полету.

И вот наступил момент, когда надо было покидать станцию. По традиции присели, помолчали, осмотрели еще раз наш замечательный дом-лабораторию и приступили к закрытию люков. После проверки герметичности надели противоперегрузочные костюмы, скафандры, заняли места в креслах. Программа автоматического спуска была включена с Земли. В последнем сеансе связи мы поблагодарили ЦУП за совместную работу. По традиции Г. Т. Береговой сообщает о метеоусловиях в районе нашей посадки.

У меня уже третья посадка, у Леши первая. Я еще до спуска рассказал ему обо всех особенностях этой операции. Сейчас стараюсь не упустить ни одной мелочи. Итак, программа спуска включилась. Мы контролируем ее прохождение по специальному световому табло и по фактическому исполнению команд на включение. Где-то за одну минуту до конца сеанса связи погасло и опять засветилось световое табло-индикатор контроля программ. Я подумал, что это мне показалось, но Леша поднял вверх палец и показал мне на ИКП. Я понял, что он тоже это заметил, но на Землю говорить пока не стал. Мы молча дождались окончания связи и после выхода из зоны обсудили положение. Отменить спуск мы могли сами уже перед самым включением двигателя, поэтому решили пока идти вперед. Тем временем табло мигнуло еще раз и погасло окончательно. По тому, как работали системы корабля, мы понимали, что все идет нормально, кроме индикации. В заданное время включился двигатель и, отработав требуемое время, выключился от интегратора. Это подтверждало, что процесс спуска идет штатно. В расчетное время перегрузка начала расти. И хотя она не превышала 3,5–4 g, субъективно воспринималась как 6– 7 g. Организм отвык от земной гравитации. В иллюминатор видна фантастическая картина ревущего пламени. Перед выходом парашюта спускаемый аппарат начинает трясти. Возникает ощущение, что ты едешь по булыжной мостовой. Я это все уже проходил и смотрел, как Леша реагирует на все эти новые для него ощущения. Он был спокоен, а я за этими наблюдениями прозевал момент взведения кресел, и мне чуть не прищемило руку. Она оказалась прижатой, и мне пришлось ее выдирать из-под пульта. Установили связь с вертолетом поисково-спасательной службы. Он шел рядом, видел купол нашего парашюта. Сработали двигатели мягкой посадки. Мы отстрелили парашют и посмотрели друг на друга, еще не совсем ощущая, что уже никуда не летим. Спускаемый аппарат стоял самым благоприятным образом, но самим нам вылезать из него было бы неудобно. Через несколько минут наверху послышались голоса. При срабатывании двигателей мягкой посадки на люк набросало земли, и когда его открывали, а он открывается вовнутрь, то эта земля посыпалась на Лешу, так как он сидел по центру спускаемого аппарата. С помощью врачей Леша выбрался наружу. Я еще сидел внутри, отвязывая личные вещи и передавал их встречавшему нас Саше Иванченкову. Затем мне помогли выбраться на обрез люка и по подставляемому желобу аккуратно спустили на Землю. Посадили в шезлонг. Появился Алексей Леонов. Поздоровались. Хотелось пить. Протягивая Леонову руку, заметил, что из рукава скафандра течет струйка пота. Эта перегрузка выдавила из меня лишнюю воду. Знакомые лица корреспондентов и операторов телевидения. Короткие вопросы и ответы. Минут через пятнадцать нас отнесли в палатку, которую к этому моменту разбили. Врачи тут же начали обследование. Оно продолжалось около часа. Результаты были неплохие, хотя самочувствие было неважное. Чувствовалась тяжесть, и было ощущение перегрузки порядка 2 g. Потом меня хотели нести к вертолету. Он стоял метрах в трехстах. Я решил идти сам. И дошел. Через час мы были в Джезказгане, где нас ждал Ту-134 и много народа с хлебом-солью и цветами. Мы сами взошли по трапу в Ту-134 и еще через час были на Байконуре.

Я позвонил домой. Затем пошел в баню. Ходил я сам, правда, заносило меня сильно. Походка была плохо координированная. Зашел к Леше. Там уже сидели несколько инструкторов и врачей. Мы немного поговорили и разошлись спать. Полет закончился, и нужно было приступать к его осмыслению и подготовке доклада госкомиссии. В этот же день был оглашен указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Леше звания Героя Советского Союза и звания «Летчик-космонавт СССР» и о награждении меня второй медалью «Золотая Звезда». Это была оценка не только нашего труда, но и труда всех тех, кто готовил технику и нас, кто управлял полетом, обеспечивал столь длительную орбитальную вахту.

МЕДИКИ ПОДВОДЯТ ИТОГИ

Прошло около двух месяцев после окончания полета. Хотелось бы кратко рассказать о состоянии здоровья в ходе двух длительных полетов. Этот вопрос так или иначе занимает многих специалистов и всех тех, кто интересуется будущим космонавтики, будущими пилотируемыми межпланетными перелетами. Я постараюсь, в меру своего понимания остановиться на отдельных аспектах этого очень обширного вопроса.

Итак, самочувствие в обоих длительных полетах было хорошим. Совершенно не было признаков «болезни укачивания». В первые дни я ощущал прилив крови к голове, который в 185-суточном полете был менее выражен, чем в предыдущем. Работе это не мешало. Это ощущение сглаживалось к концу первой недели полета и полностью исчезало примерно через 10-15 суток. Чувство усталости в полете появлялось редко, только после очень напряженной работы. Оно всегда снималось ночным сном. Я, не в пример своим командирам, не всегда быстро засыпал. Иногда приходилось принимать снотворное. Таких периодов было несколько. Обычно их продолжительность составляла 10-12 дней. Затем это проходило, и процесс засыпания шел нормально.

В полете я немного «потолстел». Во время 175-су-точного полета масса тела в первые четыре месяца колебалась в сторону увеличения или уменьшения на 300-600 граммов, а в последующем стойко превышала предполетные величины, и к концу полета превышение составило 1,6 килограмма. Это был у нас первый случай, когда вес космонавта в полете увеличился. В 185-суточном полете масса тела все время превышала предполетные величины, и стабилизация этого показателя наступила к концу пятого месяца. Начиная с этого момента и до конца полета превышение предполетных величин составляло 4,3-4,7 килограмма. У Леши Попова масса тела увеличивалась на 2-3,2 килограмма. Увеличение массы тела у обоих членов экипажа в практике наших полетов тоже наблюдалось впервые. Думаю, что это связано с индивидуальными особенностями нервной системы, хорошим психологическим климатом в экипаже, интенсивными физическими тренировками, хорошим питанием, что обеспечило не только компенсацию, но и превышение метаболических потерь. Потребление воды составляло 1,5-1,8 литра в сутки без учета воды пищевого рациона.

Объем голени наиболее интенсивно снижался в первые 10-12 дней полета, и к этому сроку в 175-суточ-ном полете дефицит объема голени составил 11-18 процентов, в 185-суточном полете – 7,4-9,7 процента. Максимальное уменьшение объема голени к концу 175-суточного полета составило 23 процента и 185-су-точного – 13,8 процента.

Частота сердечных сокращений при обследованиях в покое до полета колебалась в пределах 45-66 ударов в минуту. Во время 175-суточного и 185-суточного полетов при обследовании в покое колебания средних величин числа сердечных сокращений составляли примерно 48-64 и 50-64, то есть изменения в полете соответствовали предполетному диапазону.

Артериальное давление в полете изменялось несущественно. До полета оно колебалось в пределах 113– 140 миллиметров ртутного столба – максимальное и 54-69 миллиметров ртутного столба – минимальное. Приблизительно эти же величины были и в полете.

Исследование минерального компонента пяточной кости выявило снижение этого компонента после 175– и 185-суточных полетов на 3,2 и 4,4 процента. Эти данные, характеризующие потерю пяточной костью кальция, существенно меньше, чем это наблюдается после длительного постельного режима, и соответствуют потерям кальция в пяточной кости, наблюдавшимся после 84-суточного полета по программе «Скайлаб». На основании полученных в 175– и 185-суточных полетах данных о потерях минерального компонента в пяточной кости я думаю, что с помощью интенсивных физических тренировок, которые я выполнял в большем объеме, чем мои коллеги по полетам, появляется надежда стабилизировать этот важный показатель в пяточной кости. Однако, как я понимаю, проблема эта достаточно сложна. Поэтому пока полученных данных недостаточно для широких обобщений. Насколько мне известно, медики еще не научились управлять содержанием кальция в организме, и в этом направлении предстоит большая работа по изучению кальциевого баланса в организме в условиях длительных полетов и средств по их нормализации.