Текст книги "В Солнечном городе"

Автор книги: Валерий Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Тимофеев Валерий
В Солнечном городе

Л О Т Е Р Е Й Н Ы Й Б И Л Е Т

Взлохмаченный внук ногой откинул застонавшую калитку. Куры, кудахтая, рассыпались по двору, за-лаял с просыпу угольно-черный Гришка, рыжий теленок Семка перестал жевать прошлогоднее сено, под-нял на Борьку блестючие карие глаза. Это бабка прозвала всякую свою животину человечьими именами. В честь тех, кого она по-своему любила, на кого она безмерно изливала свою невостребованную нежность.

Борька ткнул телка кулаком в чугунный лоб, подергал за маленькие – не больше мизинчика – рожки и, далеко выбрасывая вперед худые ноги в обшарпанном ботинке сорок третьего размера, затопал по хлип-кому крыльцу.

– Ну, бабка, вот тебе лотерейка, – крикнул с порога.

Бабка сидела на лавке возле небольшого оконца, придавив задом почерневшую от времени прялку, наматывала на юркое веретено грязно-серую овечьей шерсти пряжу.

Борька всегда приходил шумно. Бабка уже привыкла, только голову в его сторону поведет, проворчит заученно: "Утихни, оглашеннай! Обедать будешь?" И неспешно примется накрывать на стол.

Сегодня устоявшийся ритуал нарушился. Бабка привыкла слышать в своей жизни только одно: "дай мне", и еще больше привыкла пропускать эту фразу мимо сознания. И вдруг ее слуха достигло иное сло-во. Она оторопело заморгала тусклыми глазенками, силясь поймать непривычное, выдернула из-под себя старую прялку, уложила ее на лавку.

– Чё ты там провякал? – напрягла она слух, аж шею до размеров гусиной вытянула.

Борьке нравилось производить на людей впечатление. Хоть на любых, даже на свою собственную баб-ку. А проявленный ею неподдельный интерес, разжигая его воображение, парня возбуждал. Он заговорил взросло и значимо.

– Поздравляю, значит, и, что же еще? Здоровья и любви тебе не пожелаешь, старенькая совсем – вот-вот развалишься. И никто в тебя не влюбится. Ты ведь если кому ночью приснишься, он с кровати упадет от страха. – Борька поскреб вихрастый затылок, отчего его лохмы немного пригладились. – Ага, нашел! Как говорят у них: "Эврика!" Дай-ка я поцелую тебя, бабка-ежка ты моя ненаглядная! Желаю тебе выиг-рать машину. "Москвича." Во!

Бабка осторожно за уголок приняла из рук внука билет и, придвинув к нему свой морщинистый нос, обнюхала со всех сторон.

– Вот спасибо, вот уважил, балбесина ты моя, – это слово в лексиконе старой относилось к разряду ласкательных. – Интересная штуковина, красивая, с цветочками нали. Гля-ка, Борь, тут "С праздником" написано. Меня, небось, проздравляют-то, а?

– Конечно тебя, кого же еще им поздравлять, – усмехнулся внук.

Борька был страшно доволен произведенным впечатлением. Надо же, как ловко он догадался – за три-дцать копеек враз снять кучу проблем. И бабку ублажил, и себя не шибко разорил, и покормит его она сегодня чем-нибудь вкусненьким. Это уж точно, бабка запасливая, у нее завсегда где-нибудь что-нибудь да припрятано. Искать самому – бесполезно. Бабка – прирожденный шпион, так порой запрячет, сама по-том найти не может.

Мысли бабки вышли на тот же круг – надо бы покормить этого оболтуса. Она сложила билетик вдвое, испугалась и уставилась на внука:

– Борька! Чего эт я? Его можно гнуть-то, а? Он не испортится?

Борька взял билет, посмотрел его на свет, покрутил, соображая что-то, и, громко выдохнув, заключил:

– Да, бабка, наделала ты делов, – ему захотелось малость побаламутить. – Теперь, если выиграешь, экспертизу тебе делать будут.

– Чево делать?

– Экспертизу, говорю.

– Ой, батюшки, зачем же еённую делать?

– Какая ты, бабка, тупая у меня, – сморщился Борька. – Ну, проверят, не пририсовывала ли ты какие другие цифры, чтоб, значит, выиграть.

– Да ты ж видел! – наседала бабка. – Ничего я ему не пририсовывала, согнула только!

Борька надул губу, покачал головой.

– Они, бабка, все узнают, у них приборы всякие есть. Ух, надежные!

– Борька, ты, чё дык, скажешь им, – не пририсовывала бабка. Сложила напополам, а не пририсовыва-ла. Скажешь, а? – уговаривала она. – То ведь жалко машину, она ж вон каких деньжищ стоит!

– А чего, можно и сказать, – успокоил внук бабку.

– Ну вот и хорошо, вот и ладно. Давай билетик-то, потеряешь, не приведи Господь. Он ведь выигрыш-ный!

Бабка забрала у Борьки билет и понесла его на вытянутых руках к комоду. Все свои бумаги она храни-ла в старой чугунной шкатулке, – самый дорогой подарок на ее свадьбу. Да и в остатней жизни дороже подарков у нее не было. Их вообще никаких больше не было.

– Бабуся, – спросил Борька, – а ты как выигрыш возьмешь? Деньгами или машиной?

– Чего? – остановилась та на полпути.

– Как возьмешь, говорю, – с нажимом спросил Борька.

– Дык, возьму как? – задумалась бабка. Она не могла так сразу взять и ответить. – Надоть покумекать… Это ж не пенсия… Это ж… – На ум никак не приходило нужное сравнение. Она вспотела, соображая, но поняла, что не справится с задачей, обреченно махнула рукой. – А деньгами возьму. Мне деньги нужны.

Бабка присела к столу, подперла голову высохшей рукой и замечтала:

– Деньги вон что! Их же куча будет!.. Куплю себе на юбку, платок там новый, еще чего…

– Чего? – Борька ждал, – вдруг и про него бабка вспомнит, и ему чего-нибудь от ее выигрыша перепа-дет. Но бабка его разочаровала.

– К Петьке, вон, съезжу. Давно его не видела, не узнать, поди. В третий, кажись, пошел. А, Борь? В третий, что ли?

– Не-а, во второй.

– Ну все одно, большой уже. На фотке-то какой стоит, прямо мужик! В отца поди будет.

– Ага, жди да радуйся. В отца! Сопливый да писклявый. Ничего путнего из него не выйдет.

– Много ты понимаешь, балаболка. Вы все и писклявые и сопливые. И из всех какие-никакие мужики вырастают, – мудро поставила его на место бабка. – А машина мне ни к черту не нужна. Я и ездить не умею. Страшно, чай, рулю-то крутить?

– Так я умею, – заверил Борька. – Не, бабка, ты бери обязательно машину. Представляешь? Красный такой "Москвич". Я за рулем, а ты рядом. Все смотрят и говорят: – Вот Зотовна на старости лет рехнулась, машину завела. По деревне грязь месит.

– Борька! Я тебе счас как наподдам, ты у меня доболтаешься! – бабка выпрямилась на стуле.

– Ты чего, бабуся! – Борька понял, что малость перегнул. – Это они от зависти так говорить будут. А ты их не слушай, бери да ездий. А мне во как машина сгодится! – он провел ребром ладони по шее. – У нас в техникуме ни у кого нет, а у меня будет. – Борька и сам размечтался, задрав кверху голову, но бабка бы-стро спустила его с небес.

– Шиш тебе будет! Больно быстры вы на чужое. Ма-ши-ну ему захотелось! Не отдам!

Бабка взяла шкатулку и прижала ее обеими руками к груди:

– Ни черта я вам, прости Господи, не дам! Вы с меня жил потянули, что ты, что отец твой. Расти вас, оболтусов, а вы и похоронить не придете. Ма-ши-ну ему! На вот, выкуси! – она протянула внуку худой кукиш, уперлась взглядом в Борькино лицо, потом глаза ее увидели икону. Бабка одернула руку, пере-крестилась и крепче прижала к себе шкатулку. – Я билетик спрячу, не то мигом стащишь. Знаю я вас! – И бабка пошла прятать билет.

– А тебе не дадут ничего по билету, не думай.

Бабка остановилась.

– Это почему же не дадут? Я им не дам! Выиграла я машину? Выиграла! Значит, давай!

– Не, не дадут, – Борька уверенно покачал головой.

– Ты меня не зли, не зли. А то…

– Билет кто согнул?

– Дык я…

– Во-во, согнула! Теперь он не годный стал. Свидетели у тебя есть? Ага, нету свидетелей? А экспертиза все узнает. Даже возьми его сейчас утюгом по этому месту прогладь. Следа от сгиба не останется, а там уже знать будут. Ага, согнула и утюгом его гладила! А за это и посадить могут. Так вот, бабусенька, – ошарашил внук бабку.

– Ты же им скажешь, я ничего не делала! Борька, скажешь же? – взмолилась бабка.

– Не, не скажу. Зачем мне это?

– Борька! Ты рехнулся, небось? Такие деньжищи зазря пропадут!

– А мне какое дело? Твои пропадут, не мои. Подумаешь, тысяч шесть всего, – подлил внук масла в огонь.

– Батюшки, Борька! – бабка забегала вокруг него. – Ты им подскажи, а я тебе дам денег тоже. Сколько-нибудь.

– Сколь? – Борьке понравилось бабкино предложение.

– Ну сколь-нибудь дам.

– А сколь дашь? – не унимался Борька.

– Ну сколь, сколь… Сказала, дам… Рублей сто хватит?

– Ха, сто! Тебе шесть тыщ, а мне сто? Не, не скажу ничего.

– Двести, Борька! – расщедрилась бабка.

– Две тыщи дашь? – Борька пошел ва-банк.

– Ты что? Побойся бога, внучек, – взмолилась бабка.

– Тебе же еще четыре тысячи останется, – разъяснял ей внук.

– Ох и жадный ты, ох и жадный. Ну на кой черт тебе столько денег? – уговаривала его бабка.

– Ладно, я пошел. Не хочешь делиться со мной, ничего не получишь. А могла же просто так четыре тысячи получить. Че-ты-ре ты-щи! Вон сколько.

– Стой, Борька, стой! Дам тебе две тыщи, черт окаянный! Подавись ты ими, паразит этакий!

– Давай, – Борька протянул руку.

– Чего давай? – бабка разинула рот.

– Деньги давай.

– Какие?

– Ты же обещала? Давай.

– Я же еще не получила их.

– Аванс давай, задаток. Двести рублей. Мне во как нужны, – Борька опять провел себе рукой по горлу. – А я тебе бумагу напишу, что ты ничего не пририсовывала к билету. Согласная?

– Где я тебе, бандит, денег таких возьму?

– Показать, а? – Борька решительно шагнул к комоду.

– Уйди, уйди! – замахала на него бабка. – Я те покажу! Я тебе так сейчас покажу, обормот, ты у меня в подпол улетишь! Пиши садись бумагу! И как надо пиши!

Борька взял лист и начал писать.

Бабка, оглядываясь на внука, достала из заветного закутка деньги, отсчитала, сколь просил Борька, перечла их два раза, слюнявя пальцы и шевеля губами, и спрятала остальное за пазуху, чтобы потом пе-репрятать в другое место.

Она подошла к внуку и заглянула ему через плечо.

– Написал?

– Счас, распишусь только и все.

Борька размахнулся на листе с крючками и завитушками и протянул бабке лист. – На готово!

Бабка отстранила Борькину руку:

– Ну-ка, прочитай.

– Давай, прочитаю. – Он отставил лист подальше и громко прокричал:

– Я, Борька, бабкин внук, хоть она и называет меня всякими нехорошими словами, подтверждаю, что она ничего не пририсовывала к лотерейки. Она вообще ни фига…

– Ты чего эт пишешь? Это же документ, а ты – "ни фига"! Я тебе счас дам вот! Убирай свою фигу! – Бабка наступала на внука.

– Да стой ты! Это я так. Написано-то по другому. Гляди сюда, – Борька ткнул пальцем в лист, – видишь? Написано – ни-че-го.

– А ты и читай, как написано! Грамотей.

– Ладно, слушай дальше. – И он снова отставил лист. – Она вообще ни фи… то есть, ничего не может рисовать, потому как и пишет коряво. А билет она согнула и все. Так удобней его в шкатулку прятать…

– Так, так, правильно, удобней, – поддержала бабка.

– Не встревай, я еще не кончил, – перебил ее внук.

– …Так что, товарищи, отдайте ей деньги за выигранную машину, пусть пользуется.

Борька положил лист на стол:

– Все. Давай деньги.

Бабка взяла бумагу, посмотрела в нее и отдала внуку деньги.

– Смотри, бабуся, не считаю. Верю тебе, – и он убрал деньги в карман. – Ну, счастливо тебе выиграть.

– Как выиграть? – испугалась бабка. – А если не выиграю?

– Нет, должна, – Борька был в отличном настроении, – выигрывают же иногда.

– А не выиграю? – Что-то непонятное навалилось на нее, обескровило ноги, она вяло опустилась на скамью. – Ой, Борька. Ты бы мне отдал пока деньги-то, а? – попросила бабка.

– Нет, бабуся. – Борьке не хотелось расставаться с так легко добытыми деньгами. – Ты, когда выигра-ешь, мне ничего не дашь. Бумага-то у тебя уже.

– На, Борь, возьми, потом отдашь, когда выиграю, – радостно протянула бабка лист.

– Давай, давай. Только я потом тебе бумагу не за двести рублей дам, а за три тысячи! Чтобы тебе по-ловина, и мне половина. Ну, давай, давай.

Борька пошел на бабку с протянутой рукой.

Та отступала.

– Три тыщи?.. Ну бандит… ну, охломон… ну… ну.

– Давай, давай бумагу, чего прижала!

– Постой, ладно. Забирай деньги. Но смотри, ежели не выиграю, на глаза мне не смей показаться! Ох смотри! Ну, Борька! Ухват об тебя переломаю, черт окаянный. Вон чего подарил-надумал. Машина. "Моск-вич". Красный…

КАНИКУЛЫ

святочный рассказ

Толик возвращался из школы.

Снег скрипел под ногами взрослых. У него из-под валенок выползало только жалкое попискивание. Он старательно нажимал на снег, переносил тяжесть с одной ноги на другую, раскорячивался потолстевшей уткой, убыстрял и замедлял шаги, но настоящего хрусткого звука все никак не получалось. Толик остано-вился под фонарем. В большой круг искрящегося голубого снега заполз треугольник синего – от столба к забору, а дальше тянулся фиолетовый с черными ямками. Мальчик вступил в круг и пошел по цветам – где глыбже? Снег везде был одинаков, и вилась по нему дорожка темных следов-ямок, а рядом неглубокая полоска – от мешка со второй обувкой.

– Сила! – мечтал он вслух. – Две недели никаких уроков! Ох и нагуляюсь! Мама сама выгонять будет: "Иди, сынок, побегай. Устал за книжками целые дни просиживать. Вон какой бледненький". Станешь тут бледненьким! Вовка в четвертом классе учится, а мы в третьем столько же пройдем. Вовка хвалится: "Нам учиться лафа!" А сам завидует. Еще бы! Он старше на год, а энглиш вместе зубрить начнем. Посмотрим еще, кто быстрей по иностранному закалякает. Лафа ему! А каждую субботу ремня получает. За дневник. Толик не получает. У него папа хороший. Да и с отметками порядочек. За что получать? Ни одной тройки в табеле. Вот он, здесь в портфеле. Все оценки красными чернилами проставлены. А в дневнике Марина Юрьевна еще "спасибо за сына" написала. Подарок маме и папе.

Он решил проверить – не потерялся ли табель, на месте ли приписка учительницы? Присел на снегу, стянул зубами закуржавевшие варежки. Пальцы красные, от морозца огнем горят, слушаются плохо. Но ничего, проверил. На месте! Куда денется? Закрыл портфель и вприпрыжку побежал домой.

– Сегодня елку наряжать, – вспомнил он.

Мама достанет с антресолей старый почтовый ящик с игрушками, сядет на диван, поставит ящик на стул и зашелестят бумажки – каждая игрушка в обрывок газеты завернута. Мама разворачивает и Толику подает.

– Эту на верхушку, эту – пониже, эту – рядом, – подсказывает сыну. Игрушки на нитках крутятся, лам-почки в шарах перемаргиваются, улыбаются. Толика спать рано не погонят. Мама книжку почитает, а он будет слушать, слушать и на елку смотреть. Сила!

Толик забежал на четвертый этаж и услышал из за двери громкий разговор – сразу несколько голосов. Не ругались, весело спорили.

– Гости!

Он радовался, когда к ним приходили гости. При гостях можно хоть на голове ходить – не заругают. И в любую игру играть: хочешь в прятки, хочешь в шахматы. Взрослые любят играть в шахматы с маленьки-ми. Толик не знает – почему, но знает, что любят. Он сначала плакал, когда проигрывал. Его жалели и убирали шахматы. Теперь он не плачет. Карпов и то проигрывает! А Карпов – любимый его шахматист.

Постучал. Голоса затихли.

По коридору, прижимаясь к стенке, поползли чужие шаги. Толик постучал еще. Дверь открыла незна-комая тетя.

– Ты кто? – спросила она.

– Я? – растерялся мальчик от такого вопроса. – Я…. Толик.

– Ну и что?

– Пусти, пусти, – крикнул папа из комнаты. – Сын это.

– А, сын, – растягивая слова, сказала тетя. – Ну, заходи, коли сын.

Она отступила от двери и засмеялась.

Толик тоже засмеялся. Ну и тетя! Рот как у клоуна – большой и красный. И волосы лохматые, в разные стороны торчат, как на болотной кочке трава – у головы рыжие, на концах – бледно-желтые.

В коридоре и на кухне горит свет, а в комнате темно. Только лампочка магнитофона зеленым глазком светится. Гости какие-то чужие – кричат, курят. Мама не разрешает курить дома, а они курят. Папа сидит на диване, локтями надавил на стол и кричит кому-то через музыку. Болотная Кочка толкнула его в пле-чо; папа покачнулся, оторвался от стола и вышел на свет.

– Отучился? – спросил он.

– Угу. А где мама?

– Мама? – повторил папа таким голосом, словно Толик спросил у него: "А где ручка, или книжка?" Он оглянулся на гостей. – Пойдем-ка на кухню. – И легонько подтолкнул сына. Когда вошли, закрыл дверь и прислонился к ней – забаррикадировал. Толик ждал, а отец смотрел на стену, смотрел на пол, смотрел в потолок – смотрел на все, только не на сына; левая рука в брючном кармане, правой несколько раз по-правлял волосы, но еще больше растрепал их, и никак не мог начать разговора. – Мама… – сказал он, раз-гоняя себя. – Ты уже большой, сынок…

Он пытался подготовить сына к важному, вселить в него спокойствие, смягчить голос, но добился об-ратного. Мальчик сжался и, не зная, что скажет ему отец, всхлипнул, вытянул шею и впился глазами в папины губы. Он ждал – сейчас губы зашевелятся и в маленькую щелку выползут страшные слова. Но гу-бы никак не раскрывались. Правая рука ерошила волосы, опускалась и вновь водворяла на голове беспо-рядок.

– Мама, она ничего… Все в порядке… Она скоро нам ляльку принесет… Из больницы. – Сказал и уди-вился – как долго не находились такие простые слова, и, словно гора с плеч свалилась, почувствовал бли-зость сына, его напряженное ожидание, доверчивость; привлек к себе и улыбнулся.

Толик и не хотел плакать – с чего? – но слезы сами побежали. Он смахивал их с одной, с другой щеки, шмыгал носом и теснее прижимался к отцу.

– Ляльку? – переспросил он и тоже улыбнулся. – А кого? Братика или сестренку?

– Ну… это я не знаю… Это как получится… то есть… что я говорю? Что достанется.

– Завтра?

– Да нет, пожалуй, попозже.

– Послезавтра?

– Поживем, увидим.

– И в Новый год ее не будет? – вспомнил Толик и снова засопел. Как это Новый год без мамы встре-чать?

– Ну-ну, перестань, – сказал папа. – Попросим врача, может отпустит нашу маму пораньше. А сейчас, давай-ка поешь тут чего-нибудь. Мы теперь сами хозяева.

Дверь толкнула папу в спину. Он отступил.

Вошла тетя с красным ртом.

– Что-то у нас такое? – загнусявила она, склоняя к мальчику болотную кочку. – Какой большой и пла-чет? – хотела погладить Толика. Он увернулся и сделал шаг назад. – Фу, нехороший, – капризно поджала губы.

– Отстань! – папа взял ее за плечо и выпрямил.

Тетя крутнулась на пятках, потрепала папу по щеке.

– Тю-тю-тю. Ладно, ладно, не стреляй глазками. Отстаю, – она передернула плечами и ушла, по-клоунски виляя откляченным задом.

Папа ушел за ней.

Про Толика забыли.

Он смотрел в окно. Сначала просто так – ничего не видел, все о маме думал. Плохо без нее. Когда мама дома, она как будто в каждой комнате, в каждом уголке сразу. Даже когда сидит на диване и вяжет, или на кухне возится. Толик не подходит к ней, не мешает. Ему и так хорошо и спокойно. Он умеет играть один. И читать любит… когда мама дома.

По низу стекла протянулись ледяные горы. Толик срезает ногтем острые вершинки, передвигает их; лед тает, холодит пальцы; чистая вода по капельке стекает на подоконник, собирается в маленькое озер-цо.

На хоккейную коробку падает свет прожектора. В комнате играет магнитофон – громко поют на ино-странном языке. И еще громче хихикает Болотная Кочка. Чему она радуется? Рыжая!

Мальчик выглянул в коридор. Везде темно. Из кухни вырывается свет, падает на вешалку с пальто, но в комнаты не заглядывает. Толик щелкнул выключателем. Смех оборвался. Поправляя выбившуюся ру-башку, вышел папа.

– Ты поел? – спросил он.

Толик задумался. Что сказать? Возвращаться на кухню не хотелось. Он опустил голову и ответил.

– Я не хочу.

– Ну ладно, не хочешь, не надо, – согласился папа и позвал сына. – Пойдем, чаю вместе попьем.

Вместе можно. Вместе веселее – само проскакивает. И не заметишь, как в тарелке пусто.

Папа налил суп и пододвинул тарелку сыну. Как вкусно пахнет! Толик сразу проголодался и начал есть.

Снова пришла Болотная Кочка. Толик смотрел на нее и не мог понять – что-то в ней другое. А что?

Она обняла папу за шею, навалилась на него и зевнула:

– Я скучай-й-ю-у. Пойдем, а?

Папа скинул ее руку и прогнал тетю.

– Уйди, – попросил он. – Не видишь, с сыном разговариваю.

– Ну-ну, – проворчала она и лениво побрела.

Ага, – вспомнил Толик. – Кофточка была в юбку заправлена. Теперь болтается как на пугале. И вовсе она не красивая. А ноги толстые, синими жилками переплетены. Я и не видел. Ну, да она гамаши сняла. Жарко стало.

Папе было трудно говорить. Наверное устал на работе. Он сбивался и все помахивал рукой, ероша волосы.

– Ты того, не бойся… Ага?.. Мама нам братика принесет. Вот… Или дочку… А ко мне гости пришли… После Нового года к маме сходим.

– Завтра сходим, – уверенно сказал Толик.

– Завтра, – кивнул папа.

Он уронил голову на грудь, покрутил ею над стаканами. С головы посыпался мелкий белый снег.

– А елку будем наряжать?

– И елку поставим… И гостей позовем… Ты ешь, ешь, я пойду… Люди там ждут… Нехорошо… гости. – Он поднялся и замер в раздумьи.

Толик отодвинул тарелку. Отец заметил и понял.

– Нет, я сяду… отдохну, – сказал он; навалился на стол и повторил. – Ты ешь, ешь.

Толику очень хотелось, чтобы папа вот так и сидел на кухне. Пусть его гости уходят. Они нехорошие, шумные. Курят много. На кухне и то пахнет. И эта тетя с красным ртом. Она как дома, а папа как ее. Жал-ко, мамы нет. Мама бы их быстро всех выгнала. А папа не хочет выгонять.

Мальчик сидел уже просто так. Смотрел то на затылок папы, то на ходики, то в окно. И не шумел. Ды-шал тихо-тихо. Пусть папа немного поспит.

Отец поднял голову; непонимающе оглядел стол; увидел сына.

– Все нормально… Мама нам братика принесет… Или сестренку… Пойдем спать.

– Пойдем, – обрадовался Толик. Он был на все согласен, лишь бы не отпускать папу. А то Болотная Кочка заберет его себе и не отдаст.

Толик прижался к папиной руке и они пошли в спальню – маленький и большой, – оба неуверенно сту-пают по сине-красной дорожке.

Папу перехватила Болотная Кочка.

– Смотри-ка! Мой наклюкался, – крикнула она в комнату и обхватила папу за талию. Толик прижался крепче, но тетя оттолкнула его.

– Тащи сюда! В чувство приводить будем! – засмеялись из комнаты.

Мальчик не видел их в темноте. Только голоса – мужской и женский из угла, где стоит диван. Он ждал – папа опять прогонит Кочку, но отец отстранился и безвольно ушел. Они растаяли в темноте.

Толик торопился уйти из дома. Схватил в охапку пальто, клюшку и валенки и выбежал на лестничную площадку; остановился, – злой, с красными глазами. Сунул ноги в валенки и сильно топнул; даже ноге больно стало – где-то в колене отдалось; пальто надевал, словно рукава хотел оторвать. И, не застегива-ясь, выскочил из подъезда.

Мороз успокоил его. Он сразу отключился от дома. Бегал за оранжевым мячом, похожим на апельсин, успевая и нападать и защищаться.

На площадке все меньше и меньше ребят. Крикнут одного, за ним еще потянутся. Огни в окнах стали пропадать, а он все гонял и гонял мяч от ворот к воротам.

Вовка забрал мяч и ушел. Толик выбрал подходящую ледяшку и играл сам с собой, но уже не так от-решенно. Нет-нет, а глянет на свои окна. Музыка доносится до него тихо. Свет горит только на кухне, а из подъезда никто не выходит.

Стало зябко. Стыли руки и ноги.

Он бросил ледяшку в ворота, зашел в подъезд. Прислонился спиной к батарее – тепло! И глаза сами собой закрылись.

Хлопнула дверь.

Он вскочил и выжидательно посмотрел наверх, в узкую полоску лестничного пролета.

– Нет, не они, – увидел Толик и побрел на свой этаж. За дверью было тихо. Он постучал; громче; зата-рабанил ногой. Тихо. Бил долго, пока не понял – сейчас расплачется. Присел на ступеньку и… заснул.

Много или мало спал – не знает. Его дергали за рукав.

Открыл глаза. Молодая тетя, похожая на их пионервожатую, виновато заглядывала в лицо.

– Ты чего здесь?

Толик посмотрел в ее грустные глаза и подумал. – Она хорошая. Лучше Болотной Кочки. И рот у нее не красный, а маленький, как у девочки. Только сигаретами пахнет.

– Пойдем домой, – попросила она и помогла Толику подняться.

Высокий худой дядя в коричневой шубке, короткой, как пиджак, отступил от двери.

– Черт знает что, – ругнулся он. – Мальчишку на улице оставили. – Голос его тоже был виноватым и он отворачивал скуластое лицо с большим носом и рыжими усами.

Толик хотел узнать – а какие у него глаза? Но шапка у дяди лохматая и глаз не видно. – А руки хоро-шие, – заметил мальчик, – руки как у папы – большие, сильные.

Его ввели в квартиру. Тетя помогла раздеться и уложила в кровать.

– Спи, – просто, как мама, сказала она и провела рукой по волосам Толика. Ему стало тепло, он рас-слабился и поплыл куда-то далеко, откуда доносился тихий голос. – Я вас закрою, – сказала тетя. – Ключи Саша, папа твой, завтра возьмет. Ты не забудь, скажи ему.

Толик кивнул или хотел кивнуть. Он спал, а рука, теплая, как у мамы, гладила и гладила его по воло-сам.

Проснулся он поздно.

Пробежал по комнатам, заглянул в кладовку, в туалет – никого нет. Папа ушел на работу. Сегодня еще рабочий день. Это у них каникулы. У взрослых каникул не бывает. Только отпуск, и то один раз в году.

Толик обрадовался, что никого нет. Значит папа прогнал Болотную Кочку. Сам догадался, что она пло-хая.

Ему сильно захотелось есть. В холодильнике были яйца и масло. Он поставил на плиту чайник и зашел в комнату, где вчера сидели гости. На столе много посуды; на тарелках несколько долек потемневшей за ночь колбасы; выгнутые лодочкой куски хлеба и картошка. Толик перехватил что-то и начал наводить порядок. Долго мыл посуду, стоя возле раковины на стуле; составлял тарелки в сушилку и протирал вил-ки и ложки, как мама делала. Старательно собрал пылесосом с паласа вчерашний мусор и пепел; чистил диван и кресла; передвигал стулья. И весело насвистывал. Папа придет – вся работа сделана и они будут елку наряжать! Сегодня последний день старого года. Елка стоит на балконе, перевязанная веревкой как гирляндой. Снег ветки припорошил. Толик хотел занести ее в комнату, отогреть. Но дверь балкона не от-крыть – тугой шпингалет не поддавался. Игрушки на антресолях – тоже не достать без папы. Ну ничего, скоро он придет. День сегодня предпраздничный, короткий, и они отлично успеют все сделать. Только бы еще суп сварить, но он ни разу не варил. Вдруг не получится? Папа рассердится, что продукты испортил. Лучше и не пытаться.

Побродил по квартире: где ботинок поправил, где книжку на полку убрал – делать было нечего. Вклю-чил телевизор, убавил звук – услышать папины шаги, – и смотрел какие-то неинтересные передачи: гово-рили, спорили, негры под барабаны танцевали.

– Сейчас папа придет, – посмотрел он на часы и пошел на кухню. Там из окна весь двор видно. Толик сдвинул горшки с цветами, сел на подоконник. – Елку на моторчик поставим. Огоньки будут мигать и кру-житься. Свет в комнате включишь – как сказка! Всех зверушек рядом посажу: и Мишку, и Зайца, и голубо-го Гномика в красном берете – пусть на мою елку смотрят. А потом подарки Дед Мороз принесет. Конечно, это не Дед Мороз приносит, Толик знает, – это мама всегда под елку подарки прячет. Но когда она их пря-чет, Толик не может понять. Он же через каждую минуту после одиннадцати ходит проверяет – все нет и нет. А в полночь обязательно лежит под елкой. Хитрая мама. Интересно, у папы получится так незаметно? Мама даже три подарка успевает спрятать – всем по одному. Сегодня Дед Мороз маме не принесет. Она елку нашу не увидит. Нет, мы ее до маминого прихода не будем убирать. Пусть и лялечка посмотрит, ка-кая у нас красивая елка. А, она еще ничего не поймет. Я ей после расскажу, как она на елку смотрела. Ох, наверное, и плакать будет! Маленькие всегда плачут. Или спят. Плохо. Принесла бы мама сразу боль-шого братика, я бы с ним в хоккей играл. А так жди, пока вырастет. Я уже в десятый класс пойду, а он только в первый. Чего с ним играть? Надо бы маме раньше в больницу идти, когда я маленький был. Хо-рошо Ирке. У нее и брат и сестра. Брат старше на один класс, а ростом с Ирку. А сестра первоклассница. Везет же некоторым.

Толик разговаривал сам с собой и не забывал поглядывать во двор.

– Вот сейчас, до двадцати сосчитаю и папа придет. Вон, за тем дядькой.

Ранний предновогодний вечер заполнил двор. Прожектор освещал площадку и ребят с клюшками. По-шел мелкий-мелкий снег, как перхоть из папиной головы. По двору туда-сюда бегали взрослые. В окнах зажигались цветные огоньки; приходили к кому-то гости – с кульками, сумками, тортами. А папы все не было. Подъезд их угловой, и Толик видел в окне чужой квартиры длинный стол. На столе чего только нет! И газировка, и яблоки, и все-все! Девчонка помогала накрывать – носила вазочки, тарелки, и каждый раз стаскивала со стола конфету. У, сладкоежка! Потерпеть не может. Еще снегурочкой нарядилась! Возле зеркала вертится, думает – никто ее не видит.

Толику тоже захотелось конфет. Он знал где у мамы заветный мешочек. Но лезть самому… Папа при-дет, достанет. А яблоки можно, яблоки в холодильнике. Толик взял одно, вымыл, съел. И почувствовал приступ голода – резануло и заурчало в животе. Он боялся надолго отойти от окна – проследить папу, – отрезал хлеба, налил стакан холодного чая, пожевал. – До папы потерплю, вместе за стол сядем. Что он так долго? Елку не успеем нарядить.

В угловой квартире садились за стол. Прохожих почти не было, а снег все крошился и крошился. Уже и лед на площадке весь укрыл – она белая-белая, как кофта мамина. Только на кофте еще васильки есть. Мама ее на Новый год всегда надевает. Раза два уже надевала. И сегодня бы надела…

В угловой квартире все поднялись и тыкали друг в друга бокалами. Девчонка прыгала и визжала. То-лик не слышал, но ему так казалось. Девчонки всегда визжат, особенно в Новый год. Они так радуются. Это не мальчишки.

Толик заглянул на ходики. Маятник повис. – Ну вот, встали. – Надо идти в комнату к будильнику. А вдруг папа придет? – Еще до двадцати сосчитаю и быстренько сбегаю. – Он сосчитал, но остался на подо-коннике. – Еще до пятидесяти, – уговаривал себя, снова считал, замедляя, вставлял после каждого числа "и", чтобы получилось пятьдесят секунд – папа так учил.

От окна тянуло холодом; замерз бок. Толик спрыгнул на пол и, выглядывая в окно, попятился. Когда исчезла арка, он побежал в комнату и включил свет. – Ого! Уже Новый год наступил! Интересно, Дед Мо-роз есть, а мамы нет дома. Будет подарок? – Он обшарил все углы, заглянул под диван и кресла. Ничего не было. – Теперь-то я маме скажу, кто подарки приносит. Больше не будет меня перехитрять. Я все равно увижу, как она подкладывает под елку.

Он взял одеяло, положил его на подоконник и, прикрыв плечи, сел.

– Во, тепло! Сколько хочешь сидеть можно. – Он смотрел то на дорожку, то на соседнее окно и ждал праздника – возвращения папы. Девчонка больше не появлялась. Наверное уснула. – Мелкота, – усмех-нулся Толик, но усмехнулся со слезами в горле. Ему было завидно. Ко всем Новый год пришел, а к нему нет.