Текст книги "Война после войны (СИ)"

Автор книги: Валерий Шмаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12

Январь 1948 года. Москва. Россия.

Соломон Моисеевич не был преступником. Он не был проклятым жидом и расхитителем социалистической собственности. Не был врагом народа и империалистическим наймитом, подрывающим устои Великого Советского Государства. Его совсем не надо было бить и топтать ногами на допросах, выбивая признания в том, что он не просто не совершал, но о чём он никогда не смог бы даже подумать. Но его били, топтали ногами, не давали ему пить и спать, и делали это изо дня в день, пока он не подписал все, что от него требовали. Правда, как только он поставил последнюю подпись под собственным расстрельным приговором, его перестали бить и вместо холодного каменного пенала неожиданно привели в огромную общую камеру, наполненную самыми разнообразными горемыками, попавшими в эту страшную внутреннюю тюрьму Министерства Государственной Безопасности Советского Союза.

Угрюмый конвоир, привычно втолкнувший его в камеру, отвесил ему сильнейшего пинка, как только Соломон Моисеевич замешкался на пороге этой душной преисподней. Старый, вернее после бесконечных допросов постаревший на два десятка лет еврей кубарем покатился по полу. Впрочем, старожилы камеры обошлись к нему благосклонно, таких как он, было немного. Выбивали признания, далеко не из всех и уже вскоре Соломон Моисеевич сидел в углу с небольшой краюхой хлеба и кружкой воды. Незнакомые люди оказались к нему добрее, чем самое справедливое рабоче-крестьянское государство.

Самое главное, что Соломон Моисеевич даже не был виноват. Нет, вина на нем, конечно же, была. Вернее, целых три. Соломон Моисеевич был евреем это раз. Соломон Моисеевич был умным и опытным цеховиком, организовавшим маленький кооперативчик, работающий на отходах промышленного завода гиганта это два. И, наконец, у Соломона Моисеевича было четыре дочери это три.

На беду Соломона Моисеевича, последнее обстоятельство сыграло над уважаемым человеком дурную шутку. Старшая дочь Фира понравилась майору МГБ. Всесильный майор, получив по мордасам прямо на улице, закусил удила и вот Соломон Моисеевич здесь. Где теперь строптивая старшая дочка, да и вся его семья, сколько прошло времени и какой сегодня день недели, Соломон Моисеевич не знал. Впрочем, он обязательно узнает об этом на суде, а пока, вполне уважаемый и довольный ранее жизнью человек, забылся тяжёлым беспокойным сном. Свою историю старый «цеховик», абсолютно не скрывая, рассказал за общим столом и тут же забыл об этом. По мнению почти всех, кто был в камере, жить Соломону Моисеевичу оставалось только до суда, но был человек, который считал иначе.

* * *

Анатолий Васильевич Киселёв не был евреем, у него не было своего дела и четырёх дочек. Был он молодым сильным здоровым комсомольцем двадцати трёх лет от роду. Успел послужить в армии и даже зацепил полгода войны, правда, не на фронте. А ещё у него был папа – полковник МГБ, который, переговорив со своим приятелем, устроил отпрыску перевод во внутреннюю тюрьму Министерства Государственной Безопасности. Так – на непыльную работёнку, чтобы набрался опыта и вот уже третий год Толик писал рапорта о переводе, так как такая служба ему жутко не нравилась.

Дважды Толик ездил в знаменитую дивизию Управления Специальных Операций сдавать нормативы. Первый раз не прошёл. За год подтянул языки, сдал всё, а когда председатель приёмной комиссии глянул кто его отец, то послал Толика в такую заоблачную даль, что конечную точку весьма извилистого маршрута, ошарашенный таким поворотом дела, сержант МГБ ищет до сих пор.

Проверяющие из партийного контроля приехали в тюрьму неожиданно и в неурочное время. В субботу в пять утра то есть. Старший смены, майор МГБ Лазарев Николай Сидорович, за глаза называемый подчинёнными просто Сидором, попытался послать контролёров, но тут же сдал назад, так как проверяющие из партийного контроля таких шуток не понимают и сразу вызывают группу поддержки из Управления Специальных Операций. А до такого партийный контроль лучше не доводить. В дивизии быстрого реагирования шутники отсутствуют напрочь – могут и на танке приехать, а то и не на одном.

Благоухающий непередаваемой смесью коньяка и самогона майор после предъявления проверяющими сопроводительных документов сгрузил их на сержанта, после чего недолго думая величественно удалился в свой кабинет досыпать. Если эти ребята приехали, то надолго, ещё и пообедать все успеют. До прихода руководства можно медленно поморгать, а подчинённые пусть трудятся, прыгая вокруг проверяющих. К своей работе сотрудники партийного контроля никогда местных не привлекали, работая с задержанными и их документами самостоятельно.

Проверяющие действительно оказались дотошными, полтора десятка пожилых, многое повидавших на своём веку мужиков, неспешно ходили по одиночным камерам, расспрашивая арестантов. Кого-то проходили сразу, а у кого-то задерживались надолго, допрашивая арестованных и делая пометки в личных делах, спешно притащенных заместителем начальника смены капитаном Самсоновым.

До отдельного блока трое проверяющих дошли позже всех. Остальная группа разбрелась по подвальному этажу так же по трое. Толик, контролирующий процесс на этаже напрягся – приказ полковника Завьялова был категоричен, не впускать в это крыло никого, и сержант встал у решётки намертво. Впрочем, мужики оказались с пониманием, приказали принести журнал дежурства и поставили там свои подписи с указанием номеров удостоверений.

Зайдя в дальнюю камеру, майор, и два старших лейтенанта пропали в ней надолго. Затем один старший лейтенант сходил ещё за троими проверяющими, а потом на этаже началось такое, чего сержант не видел никогда в жизни. Вышедший из камеры пожилой майор устало сказал Толику.

– Сержант. Проводи к городскому телефону. – Приказ был однозначен, и не выполнить его Толик не мог.

Пришлось дойти с майором до дежурки и остаться в комнате – по инструкции дежурный спецблока не имел права покидать постороннего у телефона. Майор набрал номер и Толик от его слов превратился в соляной столб.

– Лето. Твои архаровцы далеко? Всё подтвердилось, пусть подтягиваются. Давай и сам подъезжай, без тебя не разрулим и спецгруппу возьми с постановлениями. Здесь всё руководство сажать давно пора. – майор, положив трубку, обратился к Толику.

– Пойдём сержант, кончилась у вас спокойная жизнь. – спокойная жизнь действительно закончилась.

Майор этот оказался личным представителем Берии и уже через десять минут рядом с Толиком вырос боец управления спецопераций в полном вооружении, не отходящий от сержанта ни на шаг. Такого сопровождающего получил каждый сотрудник смены, а вот весь командный состав арестовали, походя, ввалив не до конца проснувшемуся Сидору по печени, распихали всех по одиночным камерам и выставили охрану.

Толик с любопытством рассматривал стоящего рядом с ним спецназовца. Вот это экипировочка! Маски, короткие каски, широкие очки, новенькие десантные автоматы, таких Толик даже не видел, нож разведчика, в разгрузках чего только нет. Бронежилеты под разгрузками тоже десантные. Такая форма и экипировка только у нескольких дивизий в стране. Все новинки сначала идут в дивизию управления спецопераций и десантные дивизии быстрого реагирования.

Ещё через час приехали следователи управления, во главе с командиром дивизии, и Толик, наплевав на субординацию, неожиданно для своего сопровождающего заступил дорогу Лето. Так генерала звали во время войны его солдаты. Во время десантов командир разведгруппы, батальона, полка, а затем и дивизии отзывался только на позывной. Теперь это имя знали и любили во всей стране. Во время войны, да и после неё Лето с Багги такое отчебучивали, что только держись.

Боец хватанул сержанта за плечо и Толик на чистом автомате прихватил того на болевой приём. Для кандидата в мастера по боевому самбо, каким недавно стал Толик, это не было проблемой, а гиревым спортом он занимался с начала службы.

– Товарищ генерал-майор. Разрешите обратиться. – Почтительно, но твёрдо обратился Толик, придерживая, тем не менее, своего сопровождающего. Не сумев освободиться от захвата, тот тянулся за ножом.

– О, как! Силён! – Восхитился легендарный генерал.

– Чего хотел сержант? Соловей! Кого это из твоих сержант прихватил? Разберись. – Лето не рассердился и Толик выпалил на одном духу, отпустив бойца и придержав его второй рукой за разгрузку, чтобы тот не рухнул на пол.

– Я в этом году у вас все экзамены сдал, а меня не взяли, сказали, что происхождением не подхожу. Отец у меня – полковник МГБ. Можно мне в этом году ещё раз сдать? От отца всё равно не откажусь, он один, но я же не виноват. Я сюда не просился, шесть рапортов уже написал на перевод, не переводят. – командир дивизии с интересом смотрел на Толика, но решение принял мгновенно.

– Соловей! Кто это у нас в приёмной комиссии такой борзый? Кому погоны жмут? Сержанта берём с собой, проверь насчёт рапортов и отношения к подследственным, и вообще займись бойцом. Утром доложишь. Не подойдет, организуешь перевод. Работай. – Так у Анатолия Киселёва изменилась вся его жизнь.

Всего только через неделю сержанта взяли кандидатом в дивизию управления спецопераций, а тренироваться в учебной роте он стал уже на следующий день. У них так принято, а Толику другой жизни и не надо.

Жизнь изменилась не у одного сержанта. Большинство сотрудников тюрьмы поменялись местами с подследственными, а оставшихся раскидали по другим местам службы. Сидельцев допросили всех, нескольких по нескольку раз, причём следователи управления спецопераций были очень дотошны. Многих выпустили, причём большинство освободили совсем с компенсацией морального и физического вреда за счёт задержавших их сотрудников МГБ. Такая форма извинений совсем недавно стала применяться сотрудниками управления и обновлённой системой правосудия.

Большинство сотрудников спецтюрьмы и следственного управления МГБ сменили место службы на менее комфортабельное, но изобилующее разнообразием жильё в камерах следственного отдела управления спецопераций. Несколько заключённых перевели в одиночные камеры, на них висело, что-то очень серьёзное, а Соломона Моисеевича и ещё полтора десятка человек из различных камер подвального этажа перевезли в закрытый госпиталь в комплексе зданий Управления Специальных Операций. Вся семья Соломона Моисеевича уже через сутки поселилась в гостинице того же управления.

Всю прошедшую неделю Соломона Моисеевича лечили как члена президиума Верховного Совета страны, а жена и дочки могли прийти к нему в палату в любое время дня и ночи. Никаких ограничений на посещение не существовало. Впрочем, это касалось всех, кто лежал в этом госпитале.

На восьмой день прямо во время посещения враз помолодевшего Соломона Моисеевича всей его семьёй, неожиданно в палату в сопровождении лечащего врача вошли три человека.

Первым был тот самый высокий пожилой следователь, что опрашивал всех в тюремной камере. Второй невысокий и неприметный коренастый человек в военной форме без знаков различия. Наверное, какой-то мгбшник, подумалось бывшему сидельцу. А вот третий. Увидев этого человека, вся семья Соломона Моисеевича превратилась в изваяния. Даже строптивица и красавица Фира напоминала мраморный памятник. Это был Авиэль Кац. Тот самый, с обложки журнала мод.

Несколько месяцев назад, через хороших знакомых Фире удалось взять ненадолго такой журнал, и вся семья с жаром спорила, существует ли «Лерман Центр» на самом деле. Да и сам Авиэль Кац казался тогда выходцем с другой планеты, но оказалось, что существует и Авиэль Кац, и «Лерман Центр», и новая жизнь их семьи.

Авиэль негромко и спокойно изложил предложение, которое прозвучало настолько фантастически, что Соломон Моисеевич даже не смог внятно сказать слово «да». За него, сверкнув глазами, это произнесла моментально оживившаяся Фира.

Всего только через полтора месяца вся семья Соломона Моисеевича и большинство из тех, кого порекомендовал глава семейства, ступили на землю тропических островов. Вместе с ними приехали ещё более трёхсот человек.

Это были первые из тех людей, которых по моей схеме отбирали в нашей стране Авиэль, Марк, Степаныч и Сава со своими сотрудниками московского центра по реабилитации инвалидов.

Единственное что никогда не узнает ни Соломон Моисеевич, ни его семья и вообще никто из тех людей, которые приходили в «Лерман Центр» по моей схеме, так это то, что попадание их в тюрьмы Министерства Государственной Безопасности Советского Союза было запланировано мной. Это была комплексная проверка сотрудников МГБ и людей, которые приходили к нам.

Стукачи, предатели, трусы и просто малодушные, жадные и неумные люди мне были не нужны. Всех их проверяли в экстремальной ситуации и по результатам проверок и допросов отсеивали ненужных, а уже потом при озвучивании предложения ставилось обязательное условие раздела их семей.

С каждым человеком независимо от пола и возраста «Лерман Центр» заключает долговременный контракт. Дети пройдут обучение, престарелые родители могут остаться в санаториях, а остальные после небольших проверок и необходимых тестов на профпригодность переедут на новые места жительства.

Есть ещё одно обязательное условие работы в «Лерман Центре», и оно озвучивается сразу. Прохождение курса «молодого бойца» для всех, кто приходит в организацию, а для молодых людей и девушек служба в охране островов в течение трёх лет. Очень скоро у нас будет пусть и небольшое, но своё государство и это государство должно уметь себя защищать.

Вот такое я «овно» – овен я по гороскопу. Среди тех, кто пришли к нам и придут ещё есть и Давиды, и Зерахи, и Марки, и Авиэли, и, к сожалению, такие как еврейские полицейские в Вильнюсском гетто, расстреливавшие своих соплеменников. Так что такая жестокая проверка была просто необходима.

Заодно и МГБ от «гестаповцев» вычистили. Слишком много их развелось за время бесконтрольного военного беспредела. Война, может, всё и спишет, но не в нашем случае. Степаныч с Савой и Малышев с Лисом этого постараются не допустить, а не получится, «запасной аэродром» мы приготовим. В любом случае мы здесь уже не зря.

Март 1948 года.

Я дома уже месяц, а с Феей и детьми два месяца. Весь февраль мы катались с Лёхой Тарошиным и его экипажем по разным островам Карибского архипелага. Хотя в положении Майки это было непросто. Похоже, у нас получился второй мальчишка, впрочем, и девочке я буду безумно рад. С нами были Клаус с Еленой, правда без детей, Ави-эль, Марк, Ким, «Хаски» и Зерах с тремя своими бойцами в качестве силового прикрытия. Мы давно не были вместе, нам о многом надо было поговорить, многое обсудить без посторонних глаз и ушей и отдохнуть от повседневных забот.

Маршрут прорабатывал Ким, так что с заправкой самолёта у нас проблем не было. Только что закончился сезон дождей и непогоды и, казалось, что всё живое родилось вновь, хотя слова «зима» эти места не знали никогда. Все мы вели себя как очень богатые американцы и принимали нас везде по высшему разряду, но, как это водится, сказка заканчивается быстро и в начале марта мы вернулись домой.

Меня уже ждали Елагин, Лис и Серж. Елагин и Серж прилетели со своими семьями на Острова на самолёте, а Лис появился неожиданно и, как и откуда никто не знал. У Лиса свои, известные только ему дорожки и тропы. У Малышева он занимается всеми делами в этом регионе, в том числе и тайными операциями. Кроме Майки, Лис был единственным человеком, который знал от начала до конца все, что я задумал. Без Лиса реализация этой задумки могла бы затянуться.

Надо сказать, что хитромудрый заместитель Малышева принял очередную мою безумную идею с полным пониманием и выделил на неё немаленькие деньги из своего фонда спецопераций. На реализацию этого плана я вбухиваю почти все средства, которые я собрал в Аргентине и часть резервного фонда «Лерман Центра». Клаус тоже здорово «за», это тоже развитие «Лерман Центра», тем более что вся семья мне должна по жизни.

Очередная моя задумка касалась расширения «Лерман Центра» и обкатки моей очередной старой идеи. Острова, которые мы посетили за время своего вояжа, на сегодняшний день жуткая тропическая дыра со слабыми зачатками цивилизации, но в ближайшем будущем они станут центрами мирового туризма. Пока я отметил четыре группы островов, и все они будут без Советского Союза и частично без «Лерман Центра».

Мы начинаем создавать «запасной аэродром» и пока не собираемся привлекать ни чьего внимания. Каждый из моих друзей будет заниматься своим островом. Марк со своим племянником уже сейчас осваивают Каймановы острова. Зерах со своими бойцами готовят место на Тринидаде и Тобаго, курировать их будет Хаски. Несколько позже сам Зерах с частью своих бойцов официально погибнет, воскреснув под другими именами.

Кима заинтересовал остров Бонайре. В общем, конечно, не сам остров, а нефтепереработка и всё сопутствующее ей на нём. Кто с ним будет работать, мы пока не решили.

Клаус, Дочка и Фея займутся Галапагосскими островами и островом Пасхи. Там мы будем делать самые тайные базы нашего отряда. О Галапагоссах я не сказал даже своим современникам, а остров Пасхи вообще держу про запас. Чтобы понять, как мне всё там организовать, необходимо туда сходить на одном из наших разъездных кораблей, а это не менее четырёх месяцев. Пока времени на это нет.

С Галапагоссами всё понятно. Даже в наше времени на всех островах будет жить не более двадцати пяти тысяч человек, а сейчас проживают единицы. Тем более что острова принадлежат Эквадору, в котором у Шелеста есть неплохие связи. Свой десант мы отправим туда максимум через месяц. Осталось только отобрать костяк постоянно проживающих там людей и наметить направление их развития, но этим займутся уже без нас, а вот с островом Пасхи…

… с островом Пасхи всё сложно. Принадлежит он Чили, но находится очень далеко от материка, но именно на остров Пасхи мне надо попасть самому, потому что необходимо понять, что там делают или делали немцы.

Есть у меня протокол одного допроса на детали которого Гек не обратил внимания, а вот меня эти несколько абзацев зацепили. Речь там шла именно об острове Пасхи, но Гек выяснив то, что немцы, закинув на остров научную группу больше никогда о ней не вспоминали, потерял к этой теме интерес.

Было это в сорок первом году, а в сорок четвёртом группа погибла в полном составе. При каких обстоятельствах это произошло допрашиваемый Геком кусок мяса не знал. Через этого эсэсовца на остров Пасхи шли различные грузы в том числе и поставляемые из Германии, но что конкретно туда возили из родного Фатерланда и что конкретно произошло на острове он даже не догадывался. В конце сорок четвёртого поток поставок через этого посредника резко оборвался, а ему приказали обо всём забыть. Ну забыть не забыть – у Гека и его головорезов и местные обезьяны не молчали, но кроме нескольких имён ничего путного умирающий от жесточайших пыток эсэсовец больше не вспомнил.

* * *

Первый разговор с Елагиным был непростой, но, неожиданно для меня, прошёл без осложнений и плавно перерос в крепкую дружбу между нашими семьями. Чету Елагиных мы поселили в доме Дочки, Вера перебралась к нам и весь март мы обсуждали нашу дальнейшую совместную работу и намечали развитие островов. Я видел, что Елагину это действительно интересно, но ему надоело заниматься только хозяйственными и производственными делами и он рад новому для него приложению его ума и опыта. Не учёл я, включая его в игру с Организацией, что любви к нацистам, а особенно к гестаповцам, он тоже не испытывает. Так что его живое и активное участие было для меня приятной неожиданностью.

Жена Елагина поначалу здорово смущалась, но потом освоилась с моими девчонками и неожиданно была загружена Дочкой работой на островах. Дочка, как всегда, понимала меня без слов. Будущие миллиардеры и владельцы островов должны принимать активное участие в их развитии, а лучше, чем личная заинтересованность стимула не найти. В общем, всё, как всегда, я полчаса думаю, а потом все носятся как оглашенные, а сейчас мне ещё ко всему прочему Елагин думать помогает.

Самый тяжёлый разговор за последние две недели наших обсуждений произошёл у нас четыре дня назад. Я очень долго к нему готовился, прекрасно понимая, что ни Лис, ни Ким, ни Багг' и вообще никто из моих друзей и подчинённых не поймет, почему я так долго молчал. Скрывал я такую убойную информацию только по одной причине – информация у меня была неполная. Общая картинка начала складываться у меня только две недели назад. Ровно через сутки после того, как я получил полный список документов, захваченных нами в Риге.

Встретились мы неурочно, я специально пригласил только Лиса, Кима и Багги. Мы уже всё обговорили и утрясли общие детали, остался только общий банкет и дальнейшая планомерная работа. Начал я, как всегда издалека.

– Я вам сейчас расскажу одну историю, за которую вы меня будете долго бить, и скорее всего ногами. Во время нашего совещания на корабле я попросил Малышева предоставить мне полный список документов, захваченных нами в Риге и списки документов, перевозимых курьерами Гиммлера. Кроме этого, без объяснения причин я попросил Малышева предоставить мне закрытую информацию, касающуюся медицинских разработок нацистов в концлагерях. Две недели назад все заказанные мной документы привёз мне Лис. Сопоставив их, я получил дополнительную информацию, которой готов поделиться.

Для меня эта история началась в сорок третьем году. В тот самый вечер, когда «Лис» с «Рубиком» допрашивали всем нам известного Герхарда Бремера, накачанного препаратами тогда ещё полковника Малышева.

Чтобы не терять даром времени я полез в сейф и нашёл список ежемесячной поставки отдела Бремера. В числе прочего среди бумаг я обнаружил список документов управления гестапо и СД. Уже на аэродроме я отдал эту папку Рубику и находился рядом с ним, когда он просматривал эти бумаги.

Именно там я впервые увидел один любопытный документ, на который сам Рубик особенного внимания не обратил. Это была копия отчёта девятой лаборатории медицинского госпиталя, лагеря смерти «Куртенгоф». Зачем Бремер сделал копию этого документа, я не знаю и теперь, вероятнее всего, никогда не узнаю.

Работу данной лаборатории ровно, как и работу всех остальных лабораторий, о которых далее пойдёт речь, курировал лично Генрих Гиммлер. Отчёт был длинный и сути его я не запомнил, язык я тогда знал не очень хорошо, да и проблемы у меня тогда были несколько иные.

Девятая лаборатория производила испытания препарата D 7a. Я не обратил бы внимания на этот отчет, если бы там не стоял характерный знак. Самая обыкновенная медицинская эмблема, только вместо чаши змея обвивает эсесовский череп с римской цифрой девять. Как и в остальных достаточно серьёзных делах у эсэсовцев было слишком много атрибутики, сопряжённой с мистическими понтами.

На целую папку таких отчётов я наткнулся в уничтоженном нами отделении гестапо в Норвегии. Отчётов было двенадцать штук. Разная нумерация препаратов, разное время проводимых экспериментов и две различные лаборатории. Несколько позднее из другого источника я узнал, что лаборатория номер одиннадцать находилась в Дании, а четырнадцать в Норвегии. Все отчёты лежали в папке с нумерацией D 8/3 и предназначались для отправки в Бразилию.

В списке документов, переданных мне Малышевым, фигурируют отчёты ещё четырёх разных лабораторий. Эти отчёты везли захваченные нами курьеры.

Теперь немного нашей истории. Ни для кого не секрет что немцы помимо самых разнообразных бесчеловечных экспериментов над людьми, для повышения выносливости своих солдат разрабатывали и активно использовали наркотические препараты. В частности, при вторжении войск Вермахта в Польшу, Голландию, Данию и Францию, а также в течение всей войны с Советским Союзом использовался препарат первитин, он же метамфетамин.

В небольших дозах первитин снимает чувство усталости, вызывает прилив сил, повышает работоспособность, уменьшает аппетит, укорачивает действие снотворных средств. Как и любая другая наркота метамфетамин вызывает привыкание и имеет огромное количество побочных эффектов. Так получается, что помимо остальных факторов, именно массовое использование первитина в войсках Вермахта обусловливало тактику блицкрига. Это показало вторжение в Польшу, да и в Данию, Голландию и Францию тоже: немецкие войска даже в длительных стрессовых ситуациях не чувствовали усталости.

В короткий период времени использование первитина в армии дало потрясающие результаты. С нашей страной немцы обломались, но это было обусловлено совсем другими причинами. Хотя я выскажу одно своё предположение. Дело в том, что по некоторым данным Гитлер тоже принимал первитин и начало приёма им этого препарата приходится на конец тридцатых годов. Вполне вероятно, что, впервые попробовав препарат на себе, Гитлер дал разрешение об использовании первитина в войсках.

К концу войны практически все боевые части Вермахта плотно сидели на первитине. В первую очередь это касается танкистов, лётчиков, подводников и пехотные части, постоянно находившиеся в окопах. Как все знают, для снижения стресса в войсках у нас были наркомовские сто грамм. Мы посадили свою страну на алкоголь, немцы – на наркоту, но немцы пошли ещё дальше.

В сорок четвёртом году в секретной лаборатории, находящейся совсем недалеко от Берлина в концлагере Заксенхаузен, немцы разработали препарат D 9. Грубо говоря, это было первое поколение боевого стимулятора с использованием первитина. Препарат разрабатывался для командиров и экипажей подводных лодок, испытывающих громадную психологическую и физическую нагрузки в боевых походах. По большому счёту я ничего не помнил, кроме этого, но именно наличие у меня нескольких отчётов из разных лабораторий натолкнуло меня на мысль, что таких лабораторий было несколько и базировались они в концлагерях.

Теперь внимание простой вопрос. Для каких целей в сорок третьем году курьерской службой секретного отдела VI D-2 шестого управления РСХА отчёты медицинских лабораторий, базирующихся в концентрационных лагерях, отправлялись в Бразилию? Ответ на этот вопрос я получил в сорок шестом году.

Именно в феврале сорок шестого года мы с Кубиком перехватили курьера Организации, перевозившего в числе прочих документов рапорт руководителя одного из отделов Организации в Бразилии. Мы захватили курьера в порту сразу же после того, как он спустился с трапа пассажирского парохода в Буэнос Айресе. На наше счастье, в порту его никто не встречал.

В рапорте был запрос на поставку пятнадцати килограммов кокаина и десяти килограммов героина помимо обычной поставки для полигона № 2. Мне показалось это странным, и я занялся курьером лично. Кубику как раз надо было уехать в город. И тут меня ожидал сюрприз.

Руководителем этого отдела Организации оказался заместитель начальника Института гигиены войск СС оберштурмбанфюрер СС доктор Пауль Вёхтер. Данный институт проводил садистские медицинские эксперименты над людьми в специальном блоке 46 в Бухенвальде, в концлагере Заксенхаузен и ряде других концлагерей Германии, Австрии и Польши.

Разумеется, я не мог не почтить собственным присутствием данного господина. Кубика на ликвидацию я не брал, придумав ему срочное дело в «Байресе», а в поездку взял с собой одноразовых бандитов из резерва Гека не знающих немецкого языка.

В результате длительной беседы я выяснил следующее. Всего лабораторий было восемнадцать штук. Каждая такая лаборатория обычно базировалась в концентрационном лагере смерти и работала с определённым наркотическим препаратом, реже с двумя. Исследовались кофеин, белладонна, морфин и обезболивающие лекарства на его основе, кокаин, героин, опий, амфетамин, метамфетамин и целый ряд других препаратов, в том числе и ядов. В различных дозировках, различных составляющих и на различных людях всех возрастных групп.

Ежемесячные отчёты о выполненных исследованиях отсылались лично на имя Рейхсминистра внутренних дел Генриха Гиммлера. Отчёт предоставлялся в двух экземплярах. После чего один отчёт уходил в лабораторию в концлагере Заксенхаузен, а второй отправлялся со спецкурьрами в Бразилию.

Цель экспериментов озвучил Отто Кегель, глава института физиологии Берлинской академии военной медицины. Необходимо было создать препарат способный помочь немецким солдатам сражаться в самых сложных условиях, выдерживать длительные нагрузки и наделить их, не много ни мало, сверхчеловеческими способностями организма.

Фактически разрабатывалось средство, которое могло бы усилить психостимулирующее действие и убрать негативные проявления применения наркотических препаратов. Как показал допрошенный мной Пауль Вёхтер разработка препарата была продолжена в Бразилии.

В феврале сорокового года, на границе Бразилии и Колумбии была построена нацистская база «Полигон № 1». Лаборатория на этой базе проводила эксперименты над местными индейцами, используя отчеты, присылаемые из Берлина.

База «Полигон № 2» была построена в Бразилии недалеко от границы с Уругваем в мае сорок четвёртого года. Поначалу она использовалась как перевалочная база материальных ценностей и перебиравшихся в Южную Америку нацистов, а затем, по мере разрастания, и как коммерческая структура. Располагается она прямо на побережье в небольшом городишке и имеет несколько филиалов в пределах ста пятидесяти километров от основной базы.

Один из филиалов используется как лаборатория, в которой до сих пор ставятся опыты над людьми. Людей они отлавливают прямо на месте или в крупных городах, перевозя пленников в дальнейшем на своих кораблях и самолётах. Используется также схема найма людей на сезонные работы. Судя по количеству поставляемых наркотиков испытания, идут полным ходом.

Препарат Д 9/2 приводит к выбросу большого количества адреналина. Человек при этом готов идти на риск, практически не испытывая страха, у него исчезает усталость, чувство голода и жажды. Повышается самооценка и самоуверенность, улучшается реакция и выносливость организма.

На сегодняшний день нацисты не собираются отказываться от создания идеального солдата. Задание остаётся прежним. Идеальный солдат должен быть бесстрашным, выносливым, быстрым и метким. При необходимости должен отказываться от сна и еды и обязан умирать за Родину без страха со счастливой улыбкой на лице. К сожалению, состав препарата D 9/2 мне выяснить не удалось.

По информации Малышева все исследования, проводимые в спецлабораториях, касались секретных разработок в области психотропных и наркотических препаратов и были засекречены. В результате действий наших войск и нашего вмешательства большая часть исследований проводимых нацистскими врачами в концлагерях были захвачены управлением Малышева, но как оказалось некоторая часть исследований, дублировались ещё в ходе войны, и продолжаются уже здесь.