Текст книги "Командор"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 11, в которой Олега вычисляют

Рудник в горах Сибао скорее можно было назвать карьером, золото здесь добывали в открытую, не пробивая штолен и прочих штреков.

А походил карьер больше всего на огромную яму, в которой копошились десятки фигурок.

В принципе, это была неширокая долина, по которой протекала речка.

Глядя на неё сверху, Сухов никак не мог отделаться от аналогии с Конской долиной, куда они загоняли мустангов.

Только там были изгороди, а здесь поднимались валы из пустой породы, укреплённые частоколом.

Валы перекрывали оба берега, почти сходясь, оставляя проход реке. Через неё были переброшены мостики, опиравшиеся на массу свай, – только кошка и прошмыгнёт низом, а человеку никак не протиснуться.

Таких укреплений было два – вверху и внизу долины.

Вход и выход, причём оба заперты.

А иного пути к бегству не существовало – вскарабкаться на крутые глинистые склоны было так же легко, как на ледяную горку. Зацепиться совершенно не за что, а после дождей глина скользила, как маслом намазанная.

Вообще, внизу преобладали именно «глинистые» цвета – жёлтый да оранжевый с переходом в красноту.

Всю долину порядком изрыли ямами, полными жижи, и шурфами. Невысокие холмы были будто скальпированы – ни клочка травы не осталось.

Даже хижины для рабов, крытые пальмовыми листьями, были того же коричневатого тона, что и окружающий их безрадостный пейзаж.

Река тоже перекрасилась: желобы для промывки золотоносной породы постоянно сливали в воду муть – чудилось, что течением сносило кофе с молоком.

Олег только головой покачал. Каково это – всю жизнь прожить в яме?

Правда, долго тут не жили. Индейцы-невольники мерли от голода и непосильного труда. Вон они, вкалывают на благо его величества – роют землю, таскают к желобам…

Глухо грохочет камнедробилка-аррастра, перемалывая куски кварца ради зёрен драгметалла.

И так каждый день, от темна до темна, за пару чёрствых лепёшек и воду.

– Лагерь смерти! – процедил Пончик. – Угу…

– А вон и эсэсовцы, – сказал Быков, – и тоже в чёрном.

Испанцы лениво бродили по мостикам, держа в руках тяжёлые мушкеты. Для пущего устрашения имелись фальконеты на вертлюгах.

А за верхним валом, на берегу ещё чистой речки стояли в ряд прелестные домики, занятые офицерами и служащими рудника. Рядом расплывалась приземистая казарма, к ней примыкали длинные здания конюшен.

Дорога от Санто-Доминго подходила именно сюда, здесь и заканчиваясь.

В пыльном дворике близ глыбистого склада, вокруг которого шагали стражники, стояла запылённая карета и пара мощных фургонов из бруса, обшитого позеленевшими листами меди.

– В фургонах, как я понимаю, перевозят золото, – негромко сказал Сухов, разглядывая окрестности в подзорную трубу.

– Которое, – тут же подхватил Диего, – находится во-он в том складике. Не зря же его охраняют! Смысл тогда кружить просто так?

– Согласен… – протянул Олег, соображая. – Это самое… Жак!

– Я здесь! – отозвался мушкетёр.

– Это самое… Берёшь троих и скрытно пробираешься к нижнему мосту. Испанцев там тоже трое, а всех строений – сторожка. Проверишь её и снимай охранников. Только тихо. Отсюда не заметят, если стрельбу не открывать. Понял?

– Ага!

– Действуй. Барон, ты где?

– Туточки я.

Жерар Туссен де Вилье, барон де Сен-Клер подполз по шуршащей траве.

– Смотри, как удачно может получиться – тут лесок по склону, и можно, прячась за деревьями, выйти к самому мосту, а там заняться тем же, что и Жак на той стороне. Уяснил?

– А то! Так я займусь мостом?

– Давай! Только будь крайне осторожен – мост у всех на виду. Солдат тут человек сорок от силы, но и этим числом можно нам больно сделать.

– Понял, господин командор!

– Давай… Как закончишь, выйдешь к парапету и снимешь шлем. Ну испарину вытрешь, что ли.

– Понял!

– Шикарно, как Виктор говорит. С лошадьми кто?

– Клаас и Пюисегюр.

– Ага… Ну всё.

– Я пошёл.

– Диего! Ты со своими окружаешь гарнизон по берегу реки, где дома офицеров и пробирная. А я выйду вдоль склона. Встретишь кого – палаш ему в пузо. И следи за мостом – как барон покажется, стало быть, они свои дела сделали, и нам огонь сверху не грозит. И можно самим стрелять, хоть до одурения! Вопросы есть? Вопросов нет. Выдвигаемся!

Сухов махнул рукой своему десятку, и корсары, крадучись, пошли лесом, почти начисто вырубленным в самой долине, отчего строения гарнизона были пыльными и лишёнными тени.

Испанцы были беспечны, ибо уверили себя в полнейшей безопасности.

Ещё бы, индейцев они практически истребили, а жалкие шайки буканьеров – это как стайки зверьков, на которых стоит иногда поохотиться, чтобы не плодились слишком.

Единственную опасность могли представлять рудокопы из индейцев-невольников, так стража затем и бдила, чтобы рабы вели себя смирно.

Пройдя склоном чуть ли не до самого вала, наверняка отсыпанного первыми из согнанных сюда тайно, Олег сделал знак остановиться. Прямо перед ним белела стена казармы, сложенная из сырцового кирпича и выбеленная извёсткой.

Солдаты-«вертухаи» наверняка внутри, отдыхают от тягот службы. Солнышко-то палит изрядно, вот они и забились в какую-никакую прохладу. Сиеста.

Сухов задумчиво поглядел на крышу казармы, сложенную из тугих снопов.

– Яр, – сказал он, не оборачиваясь, – огниво с собой?

– Крышу хочешь запалить?

– Ну да, догадливый ты наш… Это самое… Сразу выскочат – и стреляй по врагам рабочего класса.

– О! – выдохнул Пончик. – Барон вышел!

Жерар Туссен неторопливо приблизился к парапету

моста, снял шлем и промокнул рукавом лоб.

– Начинаем представление, – негромко сказал Олег. – «Махмуд, поджигай!»

– Какой Махмуд? – удивился Франсуа.

– Поговорка такая. Яр, видишь, понял.

Быков живенько заработал огнивом и поджёг пучок травы. Перебежав к казарме, он поднял свой импровизированный факел, и соломенная крыша мигом задымилась, стало расширяться тёмное пятно, невидимое на солнце пламя весело поедало влажную после дождя кровлю – плотно уложенная солома была сухой внутри.

Огонь расходился, загудел, заревел, как выпущенный на волю зверь.

– Рассредоточиться!

Корсары заняли места, поджидая свои жертвы. Испанцы не стали тянуть с появлением.

Вскоре выскочил первый «вертухай», сгибавшийся в три погибели от надсадного кашля. За ним выбежал второй, третий…

Испанцы повалили толпой, а корсары открыли огонь на поражение.

Те из тюремщиков, кто не был убит сразу, заметались в панике, однако увесистые мушкетные пули нашли многих, прежде чем сопротивление стало более-менее организованным.

Пальба донеслась и от реки.

Вот вздрогнул всем телом один из корсаров, поймал пулю второй…

Пончик пополз оказывать первую помощь.

Некий хитроумный идальго в одной рубахе, вскочив на коня верхом, попытался скрыться, но Сухов не засчитал попытку, сняв всадника метким выстрелом.

– За мной! Янс, проверь казарму!

Линге метнулся куда сказано и вскоре вернулся, кашляя и размазывая слёзы по щекам.

– Никого, господин командор!

– Не плачь, Янс, тут ещё хватает испанского отродья!

Жестами указав, куда кому двигаться, Олег с Яром и Шанго пошёл прямиком через конюшню – длинное сооружение с парой открытых ворот на торцах.

Лошади в стойлах фыркали, чуя непривычные запахи, переступали, топоча копытами.

Людей было гораздо меньше, всего двое. Правда, эти, «предупреждённые» животными, были настороже, испробовав оказать вооружённое сопротивление.

Сопротивление заглохло быстро – одному лошаднику в шею попал остро отточенный нож, а его дружку, заскочившему поболтать, прилетела пулька из флинт-лока. Спеклись оба.

За воротами конюшни открывался задний дворик одного из офицерских домов.

Во дворике сам Мулат Диего кружил, с палашом в руке, ожидая выпада со стороны своего противника – бледного, встрёпанного испанца в чёрном камзоле.

Испанец был вооружён шпагой, и это изделие толедских оружейников металось в его руке весьма умело, жаля корсара то в живот, то в ногу – и всё мимо.

Мулата фехтованию не учили, правда, но опыт Диего нажил богатый, недаром камзол соперника распорот был в паре мест.

В зияния проглядывала окровавленная рубаха.

Сколько бы ещё длилась дуэль, неизвестно, но тут испанец узрел Сухова, отвлёкшись на долю секунды.

Этого времени Диего хватило, чтобы выиграть поединок.

– Всех уделали? – поинтересовался Олег.

– Почти! Четверо в доме засели. Выковыриваем!

– В этом или в том?

– В том!

– Пошли.

Искомый дом корсары окружили плотно, узкие стрельчатые окна были выбиты, из одного выглядывала кокетливая занавесочка – и чёрное воронёное дуло. Выстрел! Мимо…

Железная Рука выстрелил из пистолетов, с обеих рук.

Пули влетели в комнату, чиркнув по стене.

Послушав, как зудят пули, пущенные из дома, Сухов покачал головой и крикнул:

– Сдавайтесь! Или запалим дом! Сгореть не сгорите, но задохнётесь! Поджигать? Или выходите?

– Мы выходим! – отозвался высокий женский голос.

Маша полотенцем, из двери показался пожилой мужчина, крупный и не сказать что худой. Жирный – так будет вернее.

Следом за ним вышел юноша бледный со взором горящим, а последней покинула дом хрупкая женщина в тёмно-синем платье с массой тонких кружев.

В одной руке она несла веер, в другой держала пистолет.

– Надеюсь на ваше благородство, сеньор! – сипло проговорил толстяк, срываясь на одышку. – Единственная вина сеньоры Лауры Риарио де Мартинес в том, что она является супругой хефе – начальника рудника «Каньон дель Оро», ныне отправившегося по делам в Санто-Доминго!

– Браво, сеньор, – насмешливо сказал Сухов. – Очень возвышенно. Я бы с удовольствием повесил самого Мартинеса за то, что мордовал сотни индейцев, но к его законной жене претензий не имею.

Тут законная жена вздёрнула свою хорошенькую головку и сказала:

– Мой муж никого не мордовал, сеньор, а в том, что эти дикари гибли, виноваты они сами.

– Конечно-конечно, сеньора! – подхватил Олег. – Какое они имели право селиться на земле своих предков? И что это за наглость – сопротивляться добрым и милосердным захватчикам, кротко сжигающим индейские деревни и смиренно насилующим туземных девушек! Извините, сеньора Мартинес, но единственные дикари на этом острове, как, впрочем, и во всём Новом Свете, – это испанцы!

Лаура закусила губку, приходя в бешенство. Толстяк попробовал было образумить её, но женщина с негодованием отбросила его пухлую руку.

– Испанцы, сеньор, – сказала она с вызовом, кривя рот, – несут дикарям Слово Божие, поучают этих невежд, не знающих животворящей силы креста!

– Сеньора, эти невежды строили выложенные камнем дороги, по сравнению с которыми лучшие испанские тракты всего лишь жалкие звериные тропы. Они знали астрономию и математику куда лучше европейских мудрецов. И что сделали ваши убогие предки, набившиеся им в просветители? Сожгли майянские книги, каждая из которых стоила куда дороже жалкого золотишка!

– Тем не менее вы явились сюда, сеньор, именно за этим жалким золотишком!

– Ну не оставлять же его! Так, сеньора, насколько я понимаю, перлы моего вразумения завязли в навозной кучке, а посему предлагаю вам закончить дискуссию и удалиться, да поскорее, иначе, боюсь, кто-нибудь из индейцев вздумает сделать вас своею скво!

Гордо задрав носик, супруга хефе удалилась в сопровождении толстяка и юнца.

– Шанго! Что в доме?

– Два трупа! И… и всё!

– Ну и ладно…

Залп из трёх или четырёх мушкетов, раздавшийся за углом, мигом разрушил иллюзию некоего умиротворения. Зачистка продолжалась.

На единственной улочке гарнизонного посёлка, куда выходили дома офицеров, пробирная палата и прочее, уже перебегали корсары из отряда Мулата Диего.

– Командор! Тут эти… крысы конторские! Их куда?

Олег приблизился к группке перепуганных служащих, чьи камзольчики были перепачканы в глине.

Оглядев их по очереди, он обратился к самому старшему:

– Имя!

– Дон Луис Федерико де Силва, – ответил тот, собирая остатки достоинства.

– Сколько золота на складе?

– Там совсем мало… – промямлил дон Луис.

А глазки-то забегали! Сухов усмехнулся и сказал ласково:

– А вот мы сейчас приведём сюда индейцев с рудника! Пусть они тебя сами поспрошают, где золото и сколько его!

Де Силва мигом бухнулся на коленки прямо в пыль:

– Нет, нет! Не надо, я всё скажу! И покажу! И проведу! Ключи у меня!

– Так чего стоишь? Веди! Диего, всё чисто?

– Всех уложили, командор! Кроме этих, – Мулат указал на конторских.

– Порядок… А наши как?

– Одного убило…

– Ч-чёрт… Кого хоть?

– Люка Роше. А Жака Ротонди, который де Бикар-ра, ранило.

Невидимый Пончик отозвался:

– Не опасно! Кровь я остановил. Угу…

– Ясненько… Вперёд, дон Луис!

Тот провёл Сухова не на склад, а в свою контору.

Выстроенная из камня, с толстой дверью и узкими оконцами-бойницами, контора больше походила на маленький форт.

Жёлтый металл находился здесь. Золотой песок и маленькие самородки были расфасованы по кожаным мешочкам, под весом которых проседали толстые деревянные полки в чуланчике, что «исполнял обязанности» сейфа.

«Пудов пять, если не больше!» – прикинул Олег, осматривая хранилище.

– Неплохо для начала, – сказал он и отдал приказ: – Нолан! Это самое… Возьми двоих, и грузите золото на лошадей.

– На наших?

– На наших. Тех, что в конюшнях, отдадим индейцам.

– Слушаю, капитан!

Сухов безразлично посмотрел на конторских и сказал:

– Дуйте отсюда, и чтоб я вас больше не видел.

– Нас же спросят, – заныл дон Луис, – куда делось золото!

– А вы им ответьте, что Капитан Эш его реквизировал. Свободны! А то передумаю.

И конторские служащие удалились по дороге трусцой, прижимая локотки и часто оглядываясь.

– Пошли, Яр, – сказал Олег, – освободим заключённых. Катакоа, ты тоже со мной, будешь переводчиком.

На рудник вели ворота, уходившие под вал.

Сырую арку, выложенную брёвнами в накат, перегораживала металлическая решётка. Ещё одни ворота открывались с другой стороны вала, выводя в карьер.

Когда створки разъехались, скрипя несмазанными навесами, Сухов увидел индейцев, сбившихся в толпу.

– Катакоа, скажи им, что они получат свободу, если продолжат начатое мною дело – будут освобождать своих соплеменников на других рудниках.

Буканьер кивнул и сделал шаг.

Подняв руку, он прокричал нечто гортанное и непонятное. Однако невольники разобрали сказанное им и заволновались.

После недолгой кутерьмы к Олегу приблизились трое смуглых, истощённых туземцев со следами побоев и давних ран.

– Мой – Гуанакачири, – шлёпнул себя по груди самый высокий. – Кто есть ты?

– Капитан Эш, – спокойно представился Сухов. – Индейцы зовут меня Длинным Ножом.

Таино переглянулись, а в толпе прошёл шумок – это имя было известно даже среди невольников.

– Мы согласные воевать, – сказал Гуанакачири. – Мы потерять дома и жён, нам некуда возвращаться. Мы будем убивать испанцы и давать свобода тайно. Но мы не иметь оружие.

– Двадцать мушкетов ждут вас за этими воротами. Испанцам, у которых мы отобрали их, оружие больше не нужно – они мертвы. Есть ножи и сабли, порох и пули. Лошадей возьмёте в конюшнях. На первое время всего этого хватит, остальное добудете у захватчиков. Только уговор: не резать испанских женщин и детей, они не виноваты в ваших бедах. Согласны?

Катакоа старательно перевёл краснокожим рабам слова Длинного Ножа, и те дружно согласились.

Вряд ли, конечно, индейцы удержатся от «непропорционального насилия», но совесть Олегова будет чиста…

– Наш старейшина болен, – сказал Гуанакачири, – он не сможет садиться в седло.

Обернувшись к воротам, в проёме которых маячило человек десять, Шурик в том числе, Олег крикнул:

– Понч! Твоя помощь требуется! Веди, Гуанакачири.

Таино пошагал к хижинам, обходя раскопанные

ямы, полные грязной воды, и обычные лужи.

Вблизи хижины выглядели ещё ужасней, наполняя воздух зловонием.

Гуанакачири провёл освободителей в самое большое из обиталищ.

Оно было пусто, лишь на жалкой циновке в углу лежал старик, больше всего похожий на ожившую мумию. Вернее, на чуть живую.

Грудь его вздымалась, выделяя рёбра, впалый живот без лишних комментариев убеждал в скудости здешнего меню.

А вот лицо старейшины было совершенно спокойно.

Запавшие глаза, беззубый рот, перебитый нос – всё это были лишь отдельные черты, не застилавшие главного впечатления – достойного покоя.

Сухов только головою покачал: этот человек был свободен! Заточите такого хоть в самую глубокую темницу, он не утратит своей воли, ибо внутреннее благородство, честь и достоинство не покинут его нигде и никогда.

– Его имя – Каонобо! – выдохнул Гуанакачири.

При этих словах глаза старейшины открылись. Они

были ясны и полны печали.

– Это сам Длинный Нож! – с поклоном сказал Гу-анакачири. – Он освободил нас и дал нам оружие!

Губы Каонобо расползлись в улыбке.

– Хорошо… – тихим голосом сказал он.

– Позвольте врачу осмотреть вас, – почтительно произнёс Олег.

Пончик неуверенно присел рядом со стариком.

– Не стоит, – улыбнулся старейшина. – Хворь мою не в силах излечить никто, ибо имя ей – старость. Я умру сегодня, но испытывая великую радость – мой народ наконец-то свободен!

– Вряд ли это надолго, Каонобо, – покачал головою Олег. – Испанцев много, и за ними сила. Они всё равно покончат с тайно, и я уже говорил это – лучше погибнуть в бою, как подобает воину, чем быть забитым плетьми.

– Ты слышал это, Гуанакачири? – проговорил Каонобо. – Длинный Нож сказал правду.

– Да, старейшина, – поклонился Гуанакачири, – и я согласен с нею.

– Вот и хорошо… Оставьте меня все, я буду говорить с Длинным Ножом наедине.

Краснокожие и бледнолицые удалились, а Сухов опустился на колени и присел на пятки по индейскому обычаю.

– Я слушаю тебя, Каонобо.

– Чего ты хочешь, Длинный Нож? Что ты ищешь в нашем мире?

– В вашем мире? – насторожился Олег.

Внимательный взгляд старейшины он выдержал, не

дрогнув, не отводя глаз.

– Ты чужой здесь, я это чувствую.

– Ещё никто не признавал во мне чужака, – покачал головою Сухов. – Ты прав, Каонобо, это не мой родной мир. Я попал сюда не по своей вине. Отсюда и моё желание – вернуться туда, откуда я пришёл.

Старейшина кивнул удоволенно и закрыл глаза, словно устав держать их открытыми.

– Тебе нужно золото?

– Золото? – Олег пожал плечами. – Да нет… Золота у меня достаточно.

Каонобо растянул беззубый рот в улыбке.

– Так что же ты тогда ищешь? Славы?

– Пусть её ищут те, кому не хватает почестей.

– Тогда чего?

Сухов усмехнулся.

– Если честно, мне не хватает пяти или шести крупных изумрудов. Без них мы не можем вернуться. Моя задача – отобрать такие камни у испанцев или попросту купить их.

– Ага… Слушай меня, Длинный Нож, очень внимательно и ничего не упусти из моей речи. Я – не тайно. Мой отец был вождём-согамосо в землях муисков, зо-вомых также и чибча. Его звали Мичуа, сын Тискесу-се. – Старейшина вздохнул. – Наши долины были обильны зерном и плодами, мы строили храмы и возносили молитвы богу солнца Чиминицагахуа. Так было всегда, но вот испанцы прослышали, что у нас много золота, и они ринулись к нам, как бешеные звери, прозывая нашу страну на языке своих мечтаний – Эльдорадо. Они перебили множество народу, они хохотали, как безумные, срывая золотые пластины с кровель наших домов, алчность сжигала их изнутри. Мой отец сумел увести тысячу или больше женщин и детей. Они ушли по реке, которую испанцы зовут Метой. Она впадает в Ориноко. Тебе нужно будет проделать очень долгий и трудный путь, но ты и твои друзья будут вознаграждены. От тех мест, где Ориноко впадает в океан, надо плыть к устью правого притока этой великой реки – Карони. Поднявшись по нему на несколько миль, судно придётся оставить – через пороги и водопады ему не пройти. Лучше всего будет купить каноэ у индейцев варао, что живут в дельте Ориноко. Плывите по Карони вверх до самого Большого плато. В том месте, где в Карони вольётся река Каррао, разливается Лагуна-де-Канайма. Там будет ещё одна маленькая речушка, впадающая в Карони. Ты узнаешь её по белой скале. Поднимаясь по речке вверх, окажешься в тайном городе Маноа, где скрылся Мичуа и где похоронили его. Там ты обретёшь изумруды любого размера и в любом количестве…

– Мне много не надо, – улыбнулся Олег.

Каонобо ответил на его улыбку и сказал:

– Запоминай путь.

Старейшина подробно рассказал, как добраться до убежища согамосо, бежавшего от испанского нашествия, перечисляя вехи – приметные скалы: Белую скалу. Двухглавую, Скалу рисунков, Падающую, Скалу-с-шап-кой-на-вершине…

Выдохшись, Каонобо полежал в изнеможении, после чего запустил руку в густые седые волосы, заплетённые в две косы, и выудил оттуда маленький золотой диск, величиной с монету, искусно спрятанный под прядью.

На диске было выбито некое страшилище, похожее одновременно и на птицу, взмахнувшую крыльями, и на извернувшегося крокодила.

Это был тихуэлос – что-то вроде монеты, ходившей в государствах чибча.

– Когда выйдешь к вратам, покажешь это, и тебя пропустят как друга. Вот и всё… Много слов я сказал в своей жизни, слов любви и слов злобы, слов мира и слов войны. А ныне пришёл черед замолчать… Гуанакачири!

Таино возник, будто из воздуха материализовался.

– Слушай Длинного Ножа, Гуанакачири, и повинуйся ему, а когда он покинет нас, помни его наставления… Похороните меня на вершине горы, что ближе всех отсюда… Помните или забудьте, богам всё равно… Я сказал.

Каонобо медленно закрыл глаза. И умер.