Текст книги "Пространство библиотеки: Библиотечная симфония"

Автор книги: Валерий Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Но разве так необходима любовь для познания социальных явлений, разве недостаточно здесь только познавательного интереса? Не нужно забывать о том, что интерес, создавая определённую установку и строя отношения диалога с библиотекой, выступает начальной формой любви. Без проявления интереса любви нет. Вообще, понятие «интерес» происходит от латинского «inter – esse», что буквально означает «быть между, в промежутке». Интересно то, что находится в промежутке двух крайностей, – между правилом и исключением из правил, между достоверностью и невероятностью. Нас интересует, например, не просто история БАН, а такие её страницы, из которых видно, как и почему она превращалась из первой национальной библиотеки нового типа в обычную универсальную научную библиотеку, почему власть на рубеже XXI века потеряла к ней интерес? Вероятность, что она возвратится к замыслу её создателя, достаточно мала, и веские доказательства в пользу её возрождения были бы исключительно интересны.

У каждой библиотеки своя жизнь и можно, в принципе, говорить о наличии разных моделей библиотечной жизни. Рассматривая жизнь библиотек как текст, надо помнить, что у них существует свой круг проблем и своя идеология. Библиотеки формировались обособленно, создавая свои ценности и традиции, и, вместе с тем, активно взаимодействовали между собой. Возникает вопрос: почему в условиях тесного взаимодействия культурные и научные традиции сохранились и не стираются? Чтобы в этом разобраться, нужно попытаться построить собственный текст библиотеки, основанный на опыте и знаниях познающей личности. Как же построить свой текст? Думаю, что посмотрев на библиотеку «чужими глазами», пытаясь проникнуть во внутренний её мир, и понять. Сопоставляя эти два текста, библиотеку возможно прочитать «изнутри» как отдельно существующий социальный институт со специфическими функциями.

И всё же: что означает угадать библиотеку, а, угадав её, понять и полюбить? Я бы ответил кратко. Во-первых, большая библиотека всегда есть некое таинство, неразгаданная тайна, спрятанная в недрах её текстов и судьбах людей. Многое нам неизвестно и содержится взаперти, многое из известного нуждается в уточнениях. К разгадке тайны надо подобрать ключи. Чем старше библиотека, тем сложнее её «открыть». Во-вторых, есть загадки, для разгадывания которых нужны время и веские причины, чтобы осуществить такую работу. Например, изучение записей на книгах, судьбы отдельных коллекций и др. Причины порой важнее самих загадок, поскольку результат разгадывания может в итоге учёного и разочаровать. Тем не менее, в процессе диалога библиотеки с исследователем происходит сближение позиций, а страстная личная самоотдача, по Полани, способствует росту интереса и более глубокому пониманию сущности.

До сих пор, рассуждая о пространстве библиотеки, я говорил о текстах, о том, как они создаются и как могут быть прочитаны. Но тексты – это только один из многих объектов, населяющих пространство. Сюда следует отнести ещё и библиотечные здания, и оборудование, и технические средства, и поисковые аппараты, и средства защиты и сохранности. В пространстве также находятся библиотекари, читатели, обслуживающий библиотеку персонал. Другими словами, разные субъекты и объекты занимают разные места. Они различны по форме, объёму, назначению, свойствам, характерам, но все создают то, что называется геометрией пространства. Геометрию пространства библиотеки, т.е. различие предметов друг от друга, можно увидеть сверху и изнутри, или, иначе: нужно различать геометрию внутреннего (рис. 1) и внешнего (рис. 2) пространств.

Рис. 1. Внутреннее пространство библиотеки. A – здания, B – фонды, C – читатели, D – справочный аппарат, E – библиотекари…

Внутри пространства (рис. 1) и между внешними пространствами (рис. 2) действуют свои силы притяжения (как у Ш. Фурье: «Притяжения пропорциональны судьбам»). Можно допустить, что во внешнем пространстве, взаимодействуя, каждая из библиотек, исходя из геометрии внутреннего пространства, движется по своей особой траектории.

Рис. 2. Пример внешнего пространства библиотек

Задержимся на фразе о внутреннем и внешнем пространствах, задумаемся над тем, какой в ней может скрываться смысл?

Как и мой старинный друг Игорь Степанович Добронравов – философ, библиограф, информатик и спортивный журналист, – я заметил за собой в зрелые годы любопытное пристрастие. Люблю рассматривать фотографии и иллюстрации разных библиотек[34]34
  Подр. об этом см. авторское вступление к книге: Добронравов И.С. На бессрочной службе футболу. Факты и цифры из биографии команды «Динамо» Москва. М.: Два Мира Прин, 2000. 704 с.


[Закрыть].

Передо мной лежит книга, изданная в США в 1997 г. Название её необычное: «Библиотека. Внутренняя драматургия»[35]35
  Griliches D.A. Library: The drama within. Albuquerque: Univ. of New Mexico, 1997. 132 p.


[Закрыть]. Автор – профессиональный фотограф, собирала свою книгу в течение шести лет. Шестьдесят чёрно-белых снимков, отражающих самые разные эпизоды из жизни библиотек США, Италии, Хорватии, Франции, Англии, Израиля, Японии, Боснии и Герцеговины, Палестины. Своего рода «фотосимфония». На каждом снимке своё внутреннее пространство: особенности архитектуры зданий, читальные залы, хранилища, лица читателей и библиотекарей, книги, рукописи… За внутренним пространством библиотек можно рассмотреть их судьбу, настолько выразительны эти тщательно отобранные из сотен других фотографии. Что же побудило автора заняться такой работой? Не случайно предисловие к книге написал Даниэль Бурстин, директор Библиотеки конгресса в 1975–1987 гг.

«Люди, которые любят книги и хотят, чтобы другие их тоже любили, — пишет во введении автор Дайяна Гриличес, – должны быть добрыми людьми. В каждой области есть невоспетые герои. Я хочу воздать должное великодушным, ярким и замечательным библиотекарям, пригласившим меня в свой богатый мир и тем самым поделившись им со мной. Без них не существовало бы библиотек и не появилась бы эта книга» (P. VIII).

Вглядываясь в интерьеры читальных залов и лица библиотекарей, испытываешь желание представить их круг обязанностей и возможные действия в то время в библиотеке. Поражает удивительная опрятность в одежде, аккуратность причёсок, непринуждённая поза, как будто они заранее знают, что эти изображения передают эстафету другим поколениям (но будет ли она воспринята?). Чаще всего задаю себе один и тот же вопрос: что же заставляло этих симпатичных людей отдаваться любимому делу, что сплачивало их в коллектив? Ловишь себя на мысли, что хочется угадать, как же эти библиотекари смогли сформировать и сохранить своеобразие своей библиотеки, точно не определяемое, но определённо чувствуемое. Что ими двигало, почему и сейчас это своеобразие сохранилось? Почему так охватывает волнение при разговоре о вчерашнем, сегодняшнем или завтрашнем дне библиотеки? Почему так важно доказать, что десять, тридцать, пятьдесят, сто лет назад было хорошо, плохо, чудесно, невозможно? И вообще, стоит ли говорить о времени, что оно было хорошее или плохое?

Психологами подмечено, что при воспоминании о бывшем давно или недавно чаще всего всплывают детали. Для меня – это не только лица и глаза бановцев в тяжёлые февральские дни 1988 г., но и мучительное ожидание окончания следствия в 1996 г., мгновения радости за БАН у коллег на конференциях и семинарах, обида на невнимание к нам властей. Прошлое становится историей, все истории переплетаются, перекликаются друг с другом, образуя ткань времени. Чем теснее библиотечная история смыкается с нашей жизнью, тем больше она наполнена живым чувством. По рассказанным историям, по их подробностям можно точно сложить картину состояния библиотечного сообщества. Только начни рассказывать кто-то о своей профессиональной жизни, назови несколько сюжетообразующих деталей – и уже понятно, когда это происходило.

Вот примеры, которые говорят о многом. В одной из книг петербургского писателя Михаила Кураева есть такое воспоминание[36]36
  Кураев М.Н. Ночной дозор. Ноктюрн на два голоса, при участии стрелка ВОХР товарища Полуболотова // Маленькая семейная тайна. М.: СП «Слово», 1992. С. 145-200.


[Закрыть].

«Один раз мы так в засаде два дня просидели, а дело-то было ерундовое, библиотекаршу какую-то брали. Тогда порядок был какой? По всем библиотекам рассылают списки: такие-то и такие книги из обращения изъять, сдать по акту или уничтожить. Срок давали – двадцать четыре часа, потом добавили, но больше семидесяти двух часов, то есть трёх суток, всё равно не давали. То, что на полках стоит, это просто сняли и ликвидировали, а то, что на руках, что выдано?.. Вот и бегали они как зайцы, иногда за одну ночь нужно было множество людей обежать и всё собрать. А народ какой? Он взял книжку в библиотеке и поехал с ней в отпуск или в командировку, в вагончике, чтобы не скучать… На дачу летом с собой тоже библиотечные книги вывозят… А то, бывало, и в больнице человек, а книга у него дома. Так надо было его в больнице найти, разыскать, умолить, чтобы ключ дал да объяснил, где искать… Один даст, а другой ещё подумает… Если срок установленный прошёл, а книги, внесённые в список, не заактированы, то привлекали библиотечных работников. Вот мы такую заведующую библиотекой и ждали два дня, она моталась куда-то в Сиверскую или Вырицу, пыталась найти какие-то журналы, а мы сидели в засаде и ждали. Тоска зелёная…» (С. 185).

А вот воспоминания о БАН, связанные с событиями совсем недавнего прошлого. Чем дальше уходит от нас февраль 1988 г., тем внимательнее мы вчитываемся в публикации последних лет, ища что-то новое, сверяя впечатления свои и тех, кто помогал спасать библиотеку. А их было более двенадцати тысяч! Приведу два не похожие друг на друга, и, следовательно, такие разные впечатления. Первое взято мною из книги Л.З. Аксёновой[37]37
  Аксёнова Л.З. На том свете: Роман. СПб.: Журнал «Нева», 2000. 320 с.


[Закрыть].

«Горел БАН – гордость Ленинграда, гордость страны. Полуголодные и нищие, спасали в своё время ленинградцы книги и рукописи, хранившиеся в библиотеке, не доедали, рисковали жизнью, увозили в эвакуацию, берегли от наводнений, кропотливо вылавливали в заморских библиотеках, расплачивались валютой, которую жалели на покупку зерна, берегли, как зеницу ока, получая для научной работы, понимали, что эти книги читали Ломоносов, Пушкин, Толстой, – те, кто жил во славу русской науки и культуры, был её бессмертной душой, помогавшей народу выжить в страшные дни его истории…

Каждый считал эти книги своим достоянием – и тот, кто пользовался библиотекой Академии наук, и тот, кто без всякого интереса проходил мимо этого здания. Так человек устроен: стоит у него на полке томик Пушкина, и он годами в него не заглядывает. Но захотелось – открыл заветную страницу, и снова Пушкин со мной, потому что он мой, он часть моей жизни. Пусть жизнь моя бедная, нет у меня красивого автомобиля и модных кроссовок, зато есть бессмертие души, приобщённой к великой культуре…

Антуан де Сент-Экзюпери надеялся: кому-то нужно, чтобы на небе зажигались звёзды. То, что увидели мои современники, заставило их понять: кому-то нужно обратное – чтобы звёзды погибали, чтобы огромная страна осталась без своей нетленной души… Конечно, пожар библиотеки Академии наук не был спланирован в Гарвардском университете. Какое-нибудь примечание, вроде: «Появятся попытки использовать беспорядки для ограбления музеев и дворцов», – предусмотренное гарвардскими специалистами, вовсе не означало, что напасть должны именно на эту библиотеку. Хотя, с другой стороны, кого ещё грабить, как не её или Эрмитаж? …

Эти и другие мысли бродили в голове Иосифа Моисеевича, когда он сидел под лампой и прокладывал папиросной бумагой страницы каждой из двенадцати книг, спасённых во время пожара и выданных ему на просушку. Он был постоянным читателем БАНа. Пожар тушили водой и пеной. То, что не сгорело, могло погибнуть потом. В считанные часы книги и рукописи надо было осторожно просушить. Вчера он вложил листочки между страницами, сегодня вынимал и новые, сухие, вкладывал, вторые сутки спасая доверенные его рукам сокровища» (С. 56-58).

Теперь другое, по меньшей мере, странное для меня впечатление о том времени уже не читателя, а специалиста, приехавшего впервые в Ленинград зимой 1988 г. Его имя широко известно в библиотечно-информационной среде и не нуждается в комментариях – Жак Токатлян. В 2000 г. он опубликовал путевые заметки «Вокруг света с 80 миссиями»[38]38
  Tocatlian J.J. Around the World in Eighty Missions. Paris, 2000. 175 p.


[Закрыть]. Заглавие с претензией, если вспомнить один из романов Ж. Верна. Знакомясь с книгой, которую получил от друзей из ЮНЕСКО летом 2001 г., я не нашёл названия издательства. Возможно, Ж. Токатлян издал её на свои средства в расчёте на небольшую читательскую аудиторию? Смотрю «Введение». В качестве напутствия читателю автор специально подчёркивает роль и значение юмора, смешного и комического в природе человека и просит учитывать это при чтении (P. 5; 7-8). Любопытно.

Моё внимание сразу же привлекла глава, описывающая события в БАН, под многообещающим заголовком «Ленинградская битва» (P. 121-135). Читая внимательно эту главу, где много пространных рассуждений о русской душе, обычаях, напитках, закусках и агентах КГБ (из пятнадцати страниц текста полторы от силы касаются БАН), я понял одно: Жаку Токатляну, как представителю ЮНЕСКО, очень препятствовали в получении объективной информации о пожаре. Переговоры проходили сложно и трудно. Только на третий день пребывания в Ленинграде ему удалось посетить Библиотеку Академии наук и лично оценить масштабы ущерба: «…я увидел, что пожар нанёс основной ущерб и его последствия достаточно серьёзны» (P. 130). И это всё. Затем, как пишет Ж. Токатлян, общаясь с «дюжиной официальных лиц», он договорился об организации лаборатории для сушки и наблюдениями за пострадавшими изданиями. Отдельно обсуждался вопрос о содействии ЮНЕСКО в поездке ленинградских библиотекарей и консерваторов за границу с целью ознакомления с зарубежными технологиями восстановления фондов. На этом миссия в БАН закончилась. В путевых заметках, кроме имён автора и четырёх его парижских спутниц, приехавших с ним в Ленинград в качестве, видимо, туристов, мелькают ещё три имени неизвестных сотрудников Библиотеки и Академии наук. Это Игорь Панушкин, названный Токатляном представителем БАН, некая Ольга Ананьева – гид-переводчик и Татьяна Никитина – сотрудник партийных органов.

Заканчивается «Ленинградская битва» патетически. Несмотря на трудности, Токатлян доволен своей миссией, но в этот город он больше приезжать не хочет. «Всё хорошо, что хорошо кончается» заключает автор почему-то не только на английском, но и по-французски. И, глядя на своё отражение в зеркале ванной комнаты гостиницы, мысленно произносит: «Ленинградская битва закончилась». Затем поднимает вверх правую руку и добавляет: «Я торжественно клянусь: никогда снова! Никогда!» (P. 135).

Как к этому отнестись, читатель? С юмором, следуя совету автора во введении к книге? У меня не получается. Думаю, что и не только у меня одного. Замечу, кстати, что месье Токатлян нарушил свою клятву. Очень скоро. Спустя три месяца он снова приехал в наш город, но уже в составе другой миссии. В неё, кроме Ж. Токатляна как руководителя отдела ЮНЕСКО по информационным программам и обслуживанию, входили: Ганс-Питер Ге – президент ИФЛА, Шарль Кешкемети – исполнительный секретарь Международного совета по архивам и Виктор Монтвилофф – сотрудник отдела ЮНЕСКО. В течение 10-12 мая 1988 г. миссия посетила БАН, осмотрела, надев для безопасности противогазы, пострадавшие книгохранилища (в это время проводилась фумигация фондов и Библиотека для читателей была закрыта) и составила своё экспертное заключение. Тогда-то впервые я со всеми и встретился. Обстановка для обсуждения самых больных вопросов была открытой, никто с нашей стороны ничего не скрывал, наоборот, хотелось поделиться сделанным и услышать советы. К этому времени на полную мощность работала и специальная лаборатория по контролю за состоянием фондов и массовой их дезобработкой, организованная в марте постановлением Президиума АН СССР.

После отъезда миссии Т. Келлер, заместитель генерального директора ЮНЕСКО по общим программам и программам поддержки, написал председателю Президиума Ленинградского научного центра академику И.А. Глебову: «Учитывая большой объём материала, подвергнутого воздействию воды и испарений, насчитывающего 3,6 млн. единиц, а также мудрое решение обработать ещё 3,4 млн., которым угрожал грибок, следует отметить целесообразность и необходимость принятия таких чрезвычайных мер». Члены миссии «были под сильным впечатлением от солидарности и решимости, с которой сотрудники Библиотеки и её читатели, а также власти и население решали проблемы, связанные с восстановлением пострадавшей от пожара Библиотеки»[39]39
  Цит. по: Леонов В.П. Библиотечный синдром: Записки директора БАН. СПб.: Облик, 1996. С. 159.


[Закрыть]. В этом тексте всё чётко и ясно – читай его хоть с чувством юмора или без него.

Чтобы оживить ушедшую эпоху, надо попытаться восстановить и осмыслить ту, её прошлую, жизнь. Нужны факты, документы… Иначе не понять геометрию движения и силу притяжения разных библиотек. Один из таких непростых вопросов – что же разнилось в жизни трёх великих библиотек России, что привело их от столь сходных успешных стартов к столь разным в зрелом возрасте судьбам? Почему при наличии с 1714 г. в Санкт-Петербурге императорской Библиотеки императорской Академии наук Екатерина II решает в 1795 г. основать новую императорскую, на этот раз публичную библиотеку? Загадка для современников осталась загадкой для нас и, по-видимому, так и останется неразгаданной. Это событие было описано и документировано полно и тщательно многими его очевидцами и участниками. Но чем дальше отступает в прошлое это событие, тем больше гипотез и легенд создаётся вокруг него.

БАН оставалась верной служению науке, вся её деятельность была направлена на это, и, возможно, академики и библиотекари не помышляли иного. Может это показалось «узким» местом в идеологии эпохи Просвещения, поскольку радикально менялась культурная ситуация? Мы никогда не получим исчерпывающего ответа на этот вопрос, но сравнение научного и культурного окружения библиотек на первое место выводит влияние фактора среды на их развитие. А в среде вокруг новой библиотеки с самого начала (1814 г.) прививались литературные и культурные традиции, сочетавшиеся с идеологией публичной библиотеки (чего не было в академической среде). Эти традиции были продолжены и в Москве, когда в 1862 г. стало известно о новой библиотеке – библиотеке публичного Румянцевского музея (позднее – государственной библиотеке СССР им. В.И. Ленина, переименованной в 90-е годы ушедшего столетия в Российскую государственную библиотеку). В нелёгкие предвоенные тридцатые годы XX столетия даже не ставился вопрос об их перепрофилировании, о передаче рукописных и редких фондов в другие книгохранилища, как это было в истории БАН.

Прошлая жизнь даёт много информации для понимания сегодняшнего состояния библиотек. Чего, например, стоили только усилия по организации переезда БАН из Ленинграда в Москву в 30-е годы! Немногим известно, что на 12 июня 1942 г. планировалось празднование открытия Библиотеки Академии наук СССР в новом здании на Крымском валу. По моей просьбе библиограф БАН Н.Н. Елкина подготовила краткую справку об этих событиях.

В период с 1934 г. по 1938 г. Правительство СССР организовало специальную Библиотечную комиссию для подготовки документации о полной реорганизации БАН и создания проекта её нового здания в Москве. Её возглавил академик И.В. Гребенщиков. В разработке проекта принимали участие: архитекторы И.Н. Кудрявцев и Д.Д. Пащенко (архитектурно-пространственное решение нового здания и ансамбль с окружающими его строениями), архитектор И.В. Жолтовский (внутренняя планировка здания), С.А. Зайцев – эксперт по консервации и реставрации документов и архитектор А.В. Щусев, ответственный за освещение книгохранилищ.

Новое здание должно было объединить Президиум АН с Библиотекой, присоединив к ней фундаментальную библиотеку общественных наук (ныне ИНИОН) и библиотеку Ленинградского института материальной культуры. Суммарный фонд реорганизованной БАН предполагался в 10 млн. томов. Строился новый гигант советской науки.

На ход дальнейших событий повлияли два «особых» мнения члена комиссии академика Д.С. Рождественского. Он предложил: 1. придать будущей БАН статус Правительственной библиотеки (по аналогии с Библиотекой конгресса США), а затем – 2. подверг сомнению необходимость существования в Москве государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина, аргументировав это тем, что её фонды – 6,5 млн. томов – во многом будут дублировать и качественно совпадать с фондами новой БАН.

Тем не менее в 1941 г. строительство здания продолжалось и на 12 июня 1942 г. было запланировано новоселье. Великая отечественная война разрушила все эти планы, а затем они и вовсе были преданы забвению.

Это потом, уже как реакция на отсутствие универсальной академической библиотеки в Москве, с начала пятидесятых годов в течение двадцати лет в столице появятся новые и реорганизованные информационно-библиотечные институты: ВИНИТИ, ИНИОН, Библиотека по естественным наукам (БЕН РАН)[40]40
  На сегодняшний день совокупный фонд академических библиотек России составляет 63 млн. единиц хранения, 21 млн. из которых – в Санкт-Петербурге, колыбели Академии…


[Закрыть]. Координация библиотечной деятельностью в Академии наук станет медленно разрушаться, преобладать начнут локальные интересы…

Получается странное, на первый взгляд, заключение: чтобы понять библиотечный мир, одного профессионализма недостаточно. Но это странно только на первый взгляд. В библиотечном мире нужно пожить (хоть какое-то время), «пропустить» его через себя, побыть с ним в контакте, почувствовать, что в нём когда-то происходило[41]41
  Например, почувствовать и понять, что благодаря не только фактору «среды» БАН как первая национальная, публичная и универсальная библиотека XVIII столетия оказалась практически вытесненной из истории Российского государства и эпохи Просвещения. Сегодня в основу профессионального библиотечного праздника страны положен не 1714 год (основание Петром I императорской библиотеки), а год 1795 – дата основания императорской публичной библиотеки Екатериной II. И это не случайно. Так переписывается библиотечная история. В вышедшем недавно тиражом 10 тыс. экз. трёхтомном «Российском гуманитарном энциклопедическом словаре» (М.; СПб. 2002), при участии 450 авторов (а раздел «Книговедение и библиография» курировался А.Н. Антоненко) статьи о Библиотеке Российской Академии наук нет вообще. Есть статьи: «Анекдот», «Водка», «Бокс», а БАН нет. Видимо, осталась вне поля зрения петербургских гуманитариев как не заслуживающая особого внимания среди других библиотек.


[Закрыть].

Нужно уметь создать и собственные нормы общения в библиотечном пространстве. Они у каждого свои. Ведь каждый библиотекарь и каждый читатель создаёт свою собственную философию, оправдывающую его пребывание в этом мире. Осваивая пространство библиотеки, человек реализует себя, с её помощью он открывает внутри себя неизвестную часть своей души и познаёт только ему теперь известную тайну. С помощью своей библиотеки я как бы выбрался на свою дорогу, почувствовал, во что верю, куда и зачем иду, что могу ещё сделать. Многое, видимо, пойму потом, потом (поймёшь, когда будешь большой!).

Знакомый не с одним поколением библиотекарей, могу утверждать, что в особом пространстве каждой библиотеки имеется свой читатель. Возможно, библиотека поможет ему разобраться в себе, узнать, кто он и каково его назначение в этой жизни?

 
У тебя есть душа от каждого тела,
И она связана с тобой одной нитью.
Ты – сердцевина мира, потому и в середине,
Познай себя, ибо ты душа мира[42]42
  Шабустари М. Гюльшан-и раз. Баку: Элм, 1977. С. 51. Махмуд Шабустари (1287–1320) – азербайджанский философ средневековья. Поэма «Гюльшан-и раз» (Цветник тайн) принесла ему мировую славу.


[Закрыть].
 

Бояться этого не надо, надо только радоваться, так как познание самого себя есть процесс бесконечный.