Текст книги "Почтовый круг"
Автор книги: Валерий Хайрюзов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
– Родители разные бывают, я бы от своих никогда не уехал, – замешкавшись, сказал я. И тут же понял, что спорол глупость.
– Конечно, разные, – потускнев, согласилась она. – Только в детдоме мы не были чужими.
Она отвернулась от меня, расцеловала ребятишек и не оглядываясь пошла на автобусную остановку.
* * *
Хозяйка жила в двухэтажном деревянном доме. Она часто рассказывала, что раньше он принадлежал купцу Сутырину, и в подтверждение своих слов показывала на дверь. Там еще болталась круглая полусгнившая жестянка, на ней замысловатый вензель и фамилия хозяина. Рядом несколько одноэтажных домов. Со всех сторон, точно бульдозеры, надвигались высокие крупнопанельные дома. Пока я летал на Севере, деревянный остров уменьшился, отступил к окраине, и на его месте строился детский комбинат.
От железнодорожного вокзала мы доехали на такси. Шофер остановился, не доезжая до дома.
– Улица перекрыта траншеей. Канализацию ведут. Дальше не проедешь, – сказал он, поворачиваясь ко мне.
– Подождите немного, мне тут нужно с хозяйкой договориться.
Навряд ли она отнесется спокойно к тому, что я привез с собой ребятишек, обязательно ругаться будет.
Таксист достал сигарету, помял ее в пальцах:
– Давай побыстрее, мне в гараж надо.
Через дыру в заборе я пролез во двор, прошел мимо кладовок, увешанных круглыми пудовыми замками, и неожиданно увидел хозяйку: она возвращалась из магазина, в руках у нее была сумка с булками. Увидев меня, она остановилась.
– Явился, наконец, не запылился, – задыхаясь, проговорила она. – Кто же так делает, мил человек? Я уж на розыск подавать хотела. Предупреждать надо, а то как в воду канул, ни слуху ни духу.
– Так вас дома не было, Зинаида Мироновна, – как можно приветливее проговорил я.
– Мог бы по телефону позвонить, на что он у меня стоит?
Месяц назад, перед вылетом в Жиганск, я на несколько минут заскочил домой, взял сменное белье, рассчитывая вернуться через несколько дней, а приехал почти через месяц. О телефоне я забыл, как-то даже не пришло на ум.
Хозяйка поправила платок, вытерла ноги о тряпку, зашла в дом. Передо мной захлопнулась дверь, несколько раз брякнула фамильная жестянка.
«Чего она, не с той ноги встала?» – подумал я.
– Ты, мил человек, не сердись на меня, – сказала хозяйка, едва я вошел в дом. – Твою комнату заняли, все равно тебя здесь не бывает. Поживешь в маленькой, за нее буду поменьше брать.
Она вынимала из сумки свертки и раскладывала на полки. Хозяйка у меня полная, щеки что булочки, блестят сыто и румяно, будто только что испеченные.
– Вот твой чемодан, перебирайся в другую комнату.
– Зинаида Мироновна, здесь вот какое дело. Со мной двое ребятишек – брат и сестра. Может, оставите за мной большую комнату, я вам вперед заплачу.
Хозяйка быстро повернулась ко мне, всплеснула руками.
– Вот так раз! Не предупредят, но спросят, и нате вам, принимай гостей! Да ко мне племянница приехала, живет в твоей комнате.
Племянницу хозяйки Валентину я видел осенью, после курорта она заезжала к Зинаиде Мироновне. Когда я бывал дома, Валентина заходила ко мне, рассказывала, как отдыхала в санатории, приглашала в Бодайбо, где вот уже два года работала продавцом. Судя по разговорам, возвращаться в Иркутск она не собиралась. Комната, в которой я жил, принадлежала ей, но после того как она завербовалась на Север, Мироновна с ее согласия пускала туда квартирантов.
– Зинаида Мироновна, у меня мать умерла, ребятишек оставить не с кем, – выдавил я из себя и замолчал.
Хлопнула дверь, вошел таксист с чемоданами, вслед за ним – Вера с Костей.
– Что за люди, – пробурчал он, – бросят детей, как будто так и надо!
– Спасибо, поставьте здесь.
Я рассчитался с таксистом, и он тотчас ушел.
– Проходите, детки, садитесь, – дрогнувшим голосом проговорила хозяйка и мелкими шажками побежала к столу, достала две булочки, протянула их ребятишкам. Вера отказалась, Костя взял, повертел в руке, засунул в карман. В этот момент он чем-то напоминал воробья, нечаянно залетевшего в комнату.
– Сиротки, за что же такая на вас напасть, – сгорбилась хозяйка, стараясь не встречаться со мной глазами. – Может, поживете пока в маленькой, а там видно будет. Комната теплая, высокая.
Я сходил, посмотрел комнату. Там стоял диван, старинный шкаф, на стене висели санки, стиральная доска. Раньше у хозяйки здесь была кладовка, снизу доверху заваленная всяким хламом, она стаскала все на чердак, комната освободилась.
«На худой конец одному жить можно, но куда же с ребятишками?» – подумал я.
– Шкаф можно убрать, сразу вон сколько места добавится. Ну как, согласен? – тыкалась в спину хозяйка.
– Нет. Мне это не подойдет, тесно.
– Что ж, хозяин-барин, – обидчиво вздохнула она.
– Ребятишкам заниматься надо, а тут негде.
– Можно и на кухне.
Она коротко вздохнула, оглядела ребятишек.
– Здесь соседка комнату сдает, двадцать квадратов, солнечная сторона, попьем чаю и сходим.
Было уже темно, когда мы пошли к соседке. Поднялся ветер, с крыш сыпался черный снег, пахло дымом. Дома бессмысленно смотрели на засыпанные снегом кладовки, на желтые поленницы дров, жалобно поскрипывали ставнями, точно устали ждать того дня, когда придет их черед на слом.
Хозяйка шла осторожно, боялась поскользнуться. Когда ветер дул особенно сильно, она останавливалась, прикрывшись рукой, концом платка вытирала глаза. Долго барабанила в ставень к соседке. Рядом, громыхая цепью, рвалась собака.
– Кто там? – тихо спросили через окно.
– Открой, Михайловна, это я, – крикнула хозяйка, – дело есть.
Женщина вышла не скоро. Мироновна показала глазами, чтоб я подождал, засеменила навстречу. Они о чем-то пошептались.
– Уже пустила, – сказала соседка, разглядывая меня. – Кабы раньше.
Мне это было знакомо. Обычно стараются пустить одиноких. С ребятишками возни много, они и спичками балуются, и стекло разбить могут.
– На нет и суда нет, – сказала Зинаида Мироновна.
Мы спустились вниз по переулку, перешли улицу, потом свернули еще куда-то. Отыскан нужный дом, хозяйка вновь забарабанила в окно. Я загадал про себя: если выйдет мужчина, то нас пустят на квартиру.
– Кого надо? – из ворот выглянул мужик.
– Семен, я слышала, студенты съехали от тебя.
– Скатертью дорога. – Мужик сплюнул, длинно выругался.
Был он какой-то взлохмаченный, помятый, наверное, мы его подняли с постели.
«Вот так угадал, – усмехнулся я. – Лучше на вокзале жить, чем у такого».
– Пойдемте! – я тронул за рукав Зинаиду Мироновну, она поняла, подтянула концы платка, запихала под него выпавшие волосы, повернула от дома на дорогу.
– Зачем приходила? – крикнул вслед мужик.
Мироновна махнула рукой. Мы свернули на другую улицу. Она, видимо, не теряла надежды найти квартиру.
– Зинаида Мироновна, я, пожалуй, пойду, ребятишки одни.
– Ага, иди, а я тут еще кое-куда забегу, старики живут, может, и пустят.
Она боком засеменила через дорогу.
Я поднялся по переулку вверх, но неожиданно для себя попал в тупик. Переулок оказался глухим. Пришлось возвращаться обратно. Я вернулся на улицу, спустился вниз и вышел на узенькую улочку, она вывела на пустырь. Ветер хлестал в лицо, обжигал щеки, здесь он чувствовал себя вольготно. Где-то рядом поскрипывал забор, через пустырь текла поземка, возле ног, прихваченная старым снегом, трепыхалась бумага. На противоположной стороне стоял дом под снос, без окон, он был как простреленная каска, уже никому не нужный, пустой.
«Вот тебе раз, потерял ориентировку», – посмеялся я над собой. У меня было ощущение пустоты, когда вокруг тебя вроде бы знакомые предметы, но ты не знаешь, что делать, куда идти. «Может, пойти постучать в дом?» Я пошел к ближайшей калитке и вдруг увидел впереди на улице женскую фигурку, обрадовался, бросился догонять.
Это была Зинаида Мироновна.
– Откуда ты? – удивленно посмотрела она на меня.
– Дорогу потерял.
– Тут надо было во второй переулок, я забыла тебе сказать.
Она взяла меня за руку, свернула за угол дома. Дорога пошла в горку, хозяйка, одолев половину, остановилась передохнуть. Я решил воспользоваться возникшей паузой.
– Ну что, нашли?
– Видишь, какие люди есть, – вздохнула она, – одного бы пустили, а с ребятишками…
У хозяйки полы пальто то разлетались на ветру, то заплетались в ногах. Я боялся, что она упадет, крепко держал ее за руку.
– Живи пока у меня, – задыхаясь, говорила она. – В тесноте, да не в обиде.
– Нет, Зинаида Мироновна. Не буду я здесь жить. Съезжу сейчас к дядьке, может, у него останусь.
– Э, мил человек, будешь ли ты там нужен, – пропела хозяйка. Она тоже расстроилась, ей вроде бы неудобно было передо мной. Я вспомнил, что у Зинаиды Мироновны никогда не было своих детей, поэтому она так старалась для меня.
– Он врачом работает, говорят, недавно квартиру получил.
– Врач, говоришь? – переспросила хозяйка. – Ну, тогда поезжай. А я еще завтра поспрашиваю, авось чего-нибудь найду. Ты мне адресок оставь, мне показаться хорошему врачу не мешало бы. В последнее время голова кружится, будто пьяная, а наши врачи разве правду скажут! Я и на пенсию ушла из-за этого.
«Поживу первое время у него, а найду квартиру – переедем», – думал я. Когда-то студентом дядя Володя каждое лето жил у нас. Мы любили его. Был он веселый, придумывал разные игры. До сих пор помню, как он подарил альбом для рисования, в поселке это была редкость. Когда он появлялся в доме, все, что было у матери в запасе, выставлялось на стол. Дядя Володя не ломался, как это делали другие, вел себя по-свойски, чем несказанно радовал мать. «Все-таки учеба, она силы тянет», – говорила мать. «Обязан я вам, – смущенно бормотал он, – до конца дней своих». – «Выучишься, нас лечить будешь», – смеялась мать.
– Пусть вещи у вас побудут, – попросил я хозяйку.
Она без всякого выражения кивнула головой.
Ребятишки собрались быстро, мы сели в трамвай и поехали через мост. Дальше пошли в гору пешком. Было холодно, дул ветер. Вера шла рядом, Костя прятался за меня от ветра, забегая то с одной, то с другой стороны.
– Вера, смотри, какой будильник! – вдруг высунулся он, показывая на электрические часы.
– Половина седьмого, дядя Володя, наверное, уже дома, – посмотрела на меня Вера. Приноравливаясь к ветру, она шла боком, из-под платка выбились волосы.
– Конечно, где же ему быть.
Мы прошли парк по узкой, обставленной деревянными двухэтажными домами улице, спустились вниз. Я достал записную книжку, нашел адрес. Дядя Володя жил в кирпичном доме. Мы зашли в подъезд и остановились. В нем было тепло, прямо на стене маленькие ящики для почты. Я заметил: эти ящики понравились Вере. Отдышавшись, поднялись на третий этаж. Мелодично звякнул звонок, точь-в-точь как у игрушки «Ванька-встанька». Я подождал некоторое время, прислушиваясь к шагам за дверью. Сзади посапывал Костя.
Дверь открыла девушка в красном халате.
– Вам кого? – недоуменно спросила она.
Я растерялся. Дяде Володе было под сорок, а передо мной стояла моя ровесница. «Наверное, ошибся адресом», – подумал я.
– Владимир Михайлович здесь живет?
– Его нет, он на работе.
Она мельком взглянула на ребятишек и хотела закрыть дверь. Видимо, застеснялась, потому что халат на животе не застегивался, только тут я разглядел, что она беременная.
– Я его племянник, Степан.
– А-а, вы из деревни, – догадалась она наконец. Немного поколебавшись, предложила: – Проходите.
Я пропустил вперед ребятишек, вошел следом. «Раз пустила, теперь не выгонит. Ничего себе дядя Володя жену отхватил!» – подумал я.
– Слышали про ваше горе. Владимир хотел съездить, да заболел как раз. Я ему говорю: тебя самого лечить надо, куда ты поедешь. – Она заметно растерялась, не знала, что говорить. – Надолго вы к нам?
Я не ответил, насупившись, сказал:
– Вы позвоните ему, скажите, что Степан приехал.
Она подошла к тумбочке, на которой стоял телефон, стала набирать номер. Рядом с телефоном я увидел флакончик с репейным маслом, еще какие-то бутылочки с жидкостями для укрепления волос. На полу стояла двухпудовая гиря, сбоку черные шарики гантелей.
– Володя, здесь к тебе гости.
«Почему к тебе, а не к нам, – мелькнуло у меня, – что она, нас за родню не считает?»
– Возьмите трубку, он сам хочет поговорить.
– Степа, привет! – ударил в ухо знакомый голос, точно дядя Володя был рядом, в соседней комнате. – Ты располагайся пока, будь как дома. Как дома, я тебе говорю. Оленька сейчас что-нибудь приготовит, я скоро подойду.
У меня словно камень свалился с плеч. Я оглянулся, чтобы поделиться радостью с ребятишками. Ольга была на кухне, гремела посудой. Вера присела на краешек стула, обвела взглядом стены, вздохнула. Я понял, что она впервые в такой квартире. Костя заглянул в комнату, округлил глаза:
– Телик во! Как в детдоме!
С валенок на пол стекала вода. Пол был ровный, покрытый линолеумом, покрашен под яичный желток.
– Сними валенки, – приказал я.
Костя вздрогнул, торопливо озираясь, стал стягивать валенки. Разулась и Вера. Они остались в серых вязаных носках, которые перед самым отъездом принесла бабка Черниха.
– Идите, будем ужинать, – позвала Ольга.
Я пошел первым. Сели за маленький столик. На столе дымились чашки с кофе, на тарелке лежали тоненькие ломтики белого хлеба. Ребятишки долго не притрагивались, поглядывая то на меня, то на стол. Наконец Костя сказал:
– Я кофею не люблю.
– Кофе, – поправила Ольга.
Я почувствовал, что краснею. Точно так же, когда меня поправляла Галина Семеновна Серикова, когда я бывал у них в гостях: «Вилку надо держать так, а нож вот так». После этих уроков кусок в горло не лез, хотелось поскорей вылезти из-за стола, убежать на улицу. Кое-как, обжигаясь, выпили кофе.
Дядя Володя пришел усталый, молча кивнул мне, стал снимать ботинки.
– Ну и денек, – вздохнул он, – три с половиной часа в операционной.
Пока он раздевался, я разглядывал его. Раньше дядя Володя не следил за собой, носил длинные волосы, костюм болтался точно на жерди. Когда приезжал к нам, мать частенько пришивала пуговицы, чистила и гладила брюки. «Пока доберешься, на черта походить будешь», – оправдывался он. Сейчас он располнел, в голосе я услышал незнакомую мне уверенность и почувствовал – это уже другой человек.
– Это хорошо, что ты прямо ко мне. Вместе обдумаем, что делать дальше. Где ты остановился?
– В Чкаловском предместье. На квартире у одной женщины.
– Вот как! Значит, живем в одном городе и не знаем. Ты что это, брат лихой, в гости не заглядываешь? Зазнался или много зарабатываешь?!
Дядя Володя рассмеялся, оглянулся на жену, скользнул взглядом по животу, вновь посмотрел на меня.
– Оленька, вот встретил бы его в городе, ей-богу, не узнал. Вымахал-то как, я его пацаном помню, а здесь, пожалуйста, взрослый человек. У нас в родне врачи, строители, учителя есть. Теперь вот летчик появился.
Ольга стояла в двери, вытирала полотенцем тарелку, рассеянно улыбалась.
– Куда летаешь? – спросил дядя Володя.
– На Север.
– Я недавно в Казачинске семинар проводил. Туда летел на маленьком, болтало страшно, света божьего не видел. Может, с тобой летел, кто его знает.
– Все может быть, – рассеянно ответил я.
Дядя Володя согнал с лица улыбку:
– Да, жизнь летит. Сейчас вроде бы жить да жить, а тут то одно, то другое. Можешь представить, не нашел отца, – сказал он. – Помню, где-то с краю был, а сейчас там столько нахоронено.
«Так часто бываешь, – обиженно подумал я. – Уж на своей машине мог бы заехать к матери, она бы показала».
Дядя сходил к вешалке, достал из кармана шоколадку, протянул Косте.
– Держи. Ну ты, брат лихой, прямо совсем парень. Уже, наверное, и на танцы ходишь?
Дядя Володя, по-видимому, забыл, как звать Костю, наморщил лоб, по лицу скользнула виноватая улыбка. Я пришел на помощь:
– Костя, что нужно сказать?
– Спасибо, – механически отозвался Костя.
– Да что мы сидим, давайте ужинать будем, – воскликнул дядя Володя. – Оленька, накрывай на стол.
– Мы уже поели, – сказал я.
Он, не зная, куда себя деть, чем заняться, вернулся в комнату, сел на стул. Помолчали.
– Да, жалко Анну, – вздохнул дядя Володя.
Мать, конечно, было жалко, но я чувствовал, дядя Володя думает о другом, мы ему были как снег на голову, и он мается, не зная, что сказать, сделать для нас. Ясно было и другое. Он уже далеко ушел от нас, многое забыл, чувствовалось: родственная связь его тяготит. Тем более скоро появится ребенок, хватит своих забот. Нет, надо ехать обратно к хозяйке. Там хоть все определенно: плати деньги и живи себе как знаешь, никто тебе не советчик, не судья.
– Ты их в какую школу устроил? – спросил дядя Володя.
– Еще не знаю, мы только сегодня приехали.
– На какой улице живет хозяйка?
– На Советской.
– Это в старых деревянных домах? – оживился дядя Володя. – Там рядом сорок восьмая школа. Директора я два года назад оперировал. Язва желудка. Тяжелый случай. Мы ему сейчас позвоним.
Он бросился к вешалке, стал шарить в карманах, разыскивая записную книжку. Наконец нашел, наморщил лоб, полистал ее.
Ребятишки, не дожидаясь моей команды, стали одеваться, вернее, первой подошла к вешалке Вера, а следом потянулся и Костя. И тут я впервые поверил: между нами существует какая-то интуитивная связь, мы думали и чувствовали одинаково, хотя никто из нас не подозревал об этом.
– Куда вы на ночь, – сказала Ольга, – может, останетесь, места хватит, я раскладушку с балкона принесу.
– И то верно. Переночуйте, а то и так редко видимся, приехали и сразу обратно, – поддержал дядя Володя. – На улице ветер поднялся, с ног сшибает.
– Нет, мы поедем, сказала Вера.
Она застегивала верхнюю пуговицу пальто, тонкие пальцы никак не могли справиться, срывались, она упрямо щурила глаза и вновь пихала пуговицу в петельку.
– Ух ты, хозяюшка! В строгости мужиков держишь, – засмеялся дядя Володя. – Тогда я вас на машине отвезу.
Пока мы собирались, дядя Володя дозвонился до директора школы, тот пообещал принять ребятишек.
– Ну вот, видел, – торжествующе сказал дядя Володя. – Он мне сказал, у них там продленка есть. Так что ты можешь быть спокоен.
Он сходил в гараж, и через полчаса мы вновь были в Чкаловском предместье. Дядя Володя подвез нас к траншее. Едва мы вылезли из машины, в лицо шибанул ветер со снегом. Согнувшись, мы пролезли через дыру, бросились к крыльцу. Возле двери незаметно, чтобы не видели ребятишки, дядька сунул мне деньги.
– Нет, у меня есть, – отдернул я руку. – Спасибо.
Дядя Володя спрятал голову от ветра под воротник и смущенно проговорил:
– Может быть, что-нибудь надо. Ты не стесняйся, говори. Я завтра директору еще раз позвоню. – Он дождался, когда мы войдем в дом, помахал нам рукой, лишь после этого пошел к машине.
Хозяйка не удивилась, она будто знала, что мы вернемся. Только глянула в окно, проводила машину взглядом.
– Я подмела в комнате. Ты слазь на чердак, там у меня раскладушка старая, – прикрыв ладонью рот, сказала она.
Вера разделась, попросила у хозяйки таз.
Перед тем как мыть в комнате, мы с Костей устроили охоту на тараканов, горячей водой поливали щели между стеной и плинтусами. Комната действительно оказалась теплой. Я принес с чердака старых тряпок, порвал их тонкими лентами и на всякий случай заткнул все щели в окне.
Ребятишки повеселели, и хотя комнатка была не ахти какая, враз как-то все стало на свое место, якорь брошен и уже не надо было идти куда-то, кого-то просить.
Когда распаковали вещи, я понял, что мы многое не взяли, не хватало кой-какой посуды, матраца и других незаметных на первый взгляд вещей, без которых невозможна нормальная жизнь. В спешке разве все упомнишь.
Хозяйка зашла в комнату, посмотрела наши вещи, потом позвала меня на кухню, достала из буфета кастрюлю, чайник, выставила на стол.
– Спасибо, не надо, я завтра куплю.
– Вот когда купишь, отдашь, – держась за поясницу, сказала она. – Погоди, не уходи. Я тебе матрац отдам. Мне его женщины подарили, когда на пенсию уходила. Только привыкла я к перине, она вроде как подружка. Пойдем, он у меня в шкафу лежит.
Я сходил за матрацем, постелил его на раскладушку.
– Хорошая комната, жить можно, – поделилась со мной Вера, выжимая над тазом тряпку.
– Поживем – увидим, – явно подражая бабке Чернихе, сказал Костя. Он сидел на краю дивана, раскладывая на подоконнике свои вещи. Подоконник был высоким, штукатурка под ним потрескалась, кое-где были видны потемневшие от времени доски.
– Завтра с утра в школу пойдем, – сообщил я, застилая простыней матрац.
– Ой, чуть совсем не забыла, – всполошилась сестра, – Костю постричь надо. Посмотри, как оброс. Мне и в нашей школе за него стыдно было, здесь и подавно будет.
– Ничего, – бодро ответил Костя, – сойдет!
– Давай подстригу, смотреть тошно, – рассердилась сестра.
Она подождала, когда Костя закончит свои дела, достала из сумки ножницы, обмотала шею полотенцем и принялась кромсать волосы. Костя брыкался, мученически смотрел в зеркало.
– Не вертись, – прикрикнула на него Вера и смахнула на пол волосы.
Неожиданно Костя вскрикнул и, зажав рукой ухо, бросился к окну. Увидел на руке кровь, заревел на весь дом. Из своей комнаты выглянула хозяйка.
– Что случилось? – спросила она.
– Ухо ему прихватила, – сквозь слезы ответила Вера.
Я посмотрел Костино ухо. Ранка была пустяковая. Вера чуть-чуть прихватила кожу. Хозяйка принесла йод, обмазала брату ухо, оно почернело, точно обмороженное.
– Эх ты, а еще солдатом хочешь быть!
– Она специально, – ныл Костя.
– Давай я тебя достригу, – предложил я.
Костя послушно сел, показал Вере кулак.
Спать легли поздно. Мы с Костей на диване, Вера на раскладушке. Ребятишки уснули сразу, а я еще долго ворочался, потом встал, подошел к окну. Погода испортилась окончательно. Сердито постукивало стекло, на столбе напротив окна болтался фонарь, белые лохматые языки снега бешено крутились возле кладовок и через поваленный забор уносились в ночь.
* * *
Утром мы встали пораньше, чтоб собраться как следует, все-таки первый день в городской школе. Дверь с улицы была присыпана снегом. Прямо от крыльца пробрались через кособокий сугроб, вышли на заледенелую дорогу. Утро было холодное, ветер лениво срывал с труб белый дым, катил вниз по крыше к земле. Солнце еще не взошло, но на улице было светло, точно в комнате после побелки.
Школа находилась недалеко, в двухэтажном здании. Парадное крыльцо украшали огромные каменные шары.
Кабинет директора был пуст – кто-то из ребятишек сказал, что он в учительской.
По коридору, в сторону гардероба катились шумливые человечки, вешали одежду на крючки и, не задерживаясь, неслись дальше по своим классам. Вера с Костей остались ждать меня в коридоре. Они прижались к стене, с настороженным любопытством посматривали на школьников.
Директор оказался моложе, чем я предполагал, на вид ему было лет тридцать. Он без лишних слов забрал документы, тут же при мне распределил ребятишек по классам. Я подождал, когда начнутся уроки, и пошел домой – нужно было приводить в порядок комнату. Перво-наперво решил избавиться от дивана. Огромный, пузатый, чем-то похожий на старого кабана, он занимал полкомнаты. Обивка давно протерлась, острые пружины выпирали наружу. Диван начал разваливаться, едва я стронул его с места, отвалилась спинка, сухо затрещали пружины. За дверью я нашел ведро с известью, тут же лежал перевязанный бинтом огрызок кисти.
В обед, когда я уже закончил уборку, пришли ребятишки.
– А я пятерку получил по математике, – сияя, прямо с порога сообщил Костя.
– Сам напросился. Они эти задачи с Таней решали, – подчеркнула Вера.
«Первая пятерка за последнее время. Ты скажи, сумела подойти, заинтересовать его», – подумал я о Тане. Со мной Костя занимался спустя рукава, торопился, чувствовалось, ему хотелось поскорее ускользнуть на улицу. Его притворная покорность меня бесила. Наши занятия закапчивались тем, что я решал задачи сам, ему оставалось только переписать.
– Ну, как в новой школе?
– Мальчишки воображалы, а девчонки ничего, с некоторыми я уже подружилась.
Вера быстро сняла школьную форму, принялась помогать мне.
Солнце наконец-то заглянуло к нам в комнату, осветило темную, еще не высохшую стену, кусок некрашеного пола, веселым слепящим огоньком засветился на подоконнике никелированный чайник. Костя подошел к окну, медленно повернул чайник – по стенке пробежали яркие зайчики.
После обеда мы с братом поехали в мебельный магазин покупать кровать, а Веру отправили за продуктами в гастроном.
В центральном мебельном магазине кроватей не оказалось, нам посоветовали съездить в Заречье. Но и там не повезло, мы опоздали, все кровати были уже проданы. Правда, в углу магазина стояли софы, стоили они двести тридцать рублей, мне это было не по карману. Я уже собрался уходить, но неожиданно около кассы увидел Валентину, она тоже заметила меня, помахала рукой.
– Софу купила, – улыбаясь, сказала Валентина. – Решила наконец-то обзавестись мебелью.
Она повернулась к шифоньеру, посмотрела в зеркало, быстрым движением поправила платок, прикрыла полные, как у тетки, щеки. Одевалась Валентина модно, любила меха. Рукава пальто оторочены соболем, на ногах расшитые бисером оленьи унты.
Я заметил, что в магазине рассматривают ее с какой-то тайной завистью; она это чувствовала, по лицу сквозила довольная улыбка.
– Мы тоже хотели кровать купить, только их уже разобрали, – вздохнул Костя.
Он поднял с пола гвоздь, который выпал из упаковки, засунул в карман. В этот момент брат чем-то напоминал мне отца – он не любил разбросанных гвоздей, всегда подбирал их.
– Ты, Степан, прости, заняла я комнату, – смущенно сказала Валентина. – Тетя Зина говорит, что тебя уже больше месяца нет, а тут вещи мои пришли, на улице их не оставишь.
– Да мы устроились, – сказал я, наблюдая за Костей. – Сегодня вот комнату побелили, только спать не на чем.
– А что софу не возьмете? Очень удобно: раздвигается, смотрится. Сейчас все покупают, модно. – В ее голосе послышались профессиональные нотки.
– Куда ее, сломаем. Нам что-нибудь попроще.
Мне не хотелось говорить, что у нас не хватает денег, но она каким-то своим женским чутьем поняла и быстро, не меняя интонации, сказала:
– Конечно, не все сразу, поработаешь, потом хорошую мебель возьмешь. Я вот в Бодайбо вертолетчиков знаю, богато живут.
Валентина взглянула на брата, деловито нахмурилась, затем попросила минутку подождать, ушла куда-то. Через некоторое время вернулась обратно.
– У меня здесь знакомая работает, она говорит: есть одна, недорого стоит, но у нее ножка сломана.
– Посмотреть можно?
Валентина провела меня к заведующей. Та открыла склад, показала кровать. Ножка была не сломана, она слегка треснула, видимо, задели при разгрузке. «Пустяки, посажу на клей». Кровать стоила восемьдесят шесть рублей, это меня устраивало, к тому же еще остались деньги, заодно решил купить и письменный стол. Валентина нашла машину, договорились с шофером.
Когда вернулись домой, увидели – сестра вколачивает в стену гвоздь. На полу, рядом с табуреткой, картина, раньше я ее видел в хозяйственном магазине, что находится недалеко от булочной. Она висела прямо напротив входа, бросалась в глаза. Синее-пресинее небо, темный покосившийся домик и черная пасть собачьей будки. Картина висела давно, никто ее не покупал.
– Ты зачем ее взяла?
– С нею как-то веселее, а то стена голая, жутко даже, – рассудительно ответила сестра. – А тумбочку – под цветы.
Тут только я заметил в углу прикрытую белой тряпкой тумбочку.
– Сколько стоит? – тут же спросил Костя, бросая на стул пальто.
– Тебе-то что, уж помалкивал бы. Повесь пальто на вешалку и не разбрасывай, – накинулась на него Вера. – Двадцать пять рублей.
«Сколько дал, столько истратила». Я прикинул в уме – до получки оставалась еще неделя, а денег у меня только-только. Перед тем как лететь домой на похороны, я занял у Добрецова сто рублей, рассчитывая отдать с получки, но не ожидал, что появятся непредвиденные расходы.
– Ну да ладно. Мы кровать привезли. Пойдем, ты дверь придержи, заносить буду.
– А мы еще стол купили письменный, – похвастался Костя. – Мой будет, а ты на своей тумбочке пиши.
Вера что-то хотела ответить, но неожиданно схватилась за горло, закашлялась.
– Что случилось?
– Коктейлю напилась, – призналась она.
Это меня не на шутку напугало, и тотчас же после того, как мы занесли вещи в дом, и пошел на кухню, разжег керогаз. Молоко вскипело быстро, я налил его в кружку, бросил туда немного соды.
Сестра маленькими глотками, морщась, стала пить молоко. На лбу выступили капельки нота.
– Добралась до бесплатного, – пробурчал Костя, выгребая из кармана на подоконник изогнутые гвозди.
Покончив с гвоздями, брат хотел залезть на кровать, но потом, покосившись на поврежденную ножку, передумал, сел за письменный стол, выдрал из тетради листок, нарисовал собаку, отдаленно напоминающую Полкана, вырезал ее и, поплевав с обратной стороны, прилепил к картине, рядом с собачьей будкой.
Вера умоляюще посмотрела на меня, но я показал глазами, чтобы она молчала, похвалил рисунок, затем покосил картину на крючок.
– На наш дом походит, правда? – заглядывал мне в глаза Костя.
– Походит, походит, – улыбнулся я.
Но ощущение того, что теперь все наладится, пойдет как по маслу, пропало, едва к нам в комнату вошла хозяйка. Она осмотрела покупки, спросила о цене, но, выслушав рассеянно, думала о чем-то своем, потому что даже не присела на табуретку, которую ей пододвинула Вера. Хмуро поглядывая в окно, сказала:
– Вот тут какое дело. Приходил управдом. Он уже два года ходит, переписывает жильцов, нас сносить скоро будут. Я к нему насчет прописки. Какой там!! Строго-настрого запретил пускать на квартиру. Я ему объяснять стала, так он и слушать не захотел. «Пусть, говорит, подыскивают в другом месте, мало ли у кого что случится».
На миг мне показалось, что стою не на полу, а на проволоке, она качается подо мной, вокруг нет опоры. Но минутная растерянность быстро прошла.
– Что, прямо сейчас собираться?
Хозяйка сначала удивленно, а потом испуганно посмотрела на меня. Глаза округлились, стали походить на пуговицы.
– Могут неприятности быть. С ними только свяжись, с милицией выселят.
– Пусть выселяют, – отрубил я. – Хуже того, что есть, не будет.
– Бог с тобой, – пробормотала хозяйка. – Я тебя не гоню, только предупредить хотела, он ведь это дело не оставит.
Долгая была ночь, сон не шел, донимали невеселые мысли, и никуда от них не уйти, не укрыться. Зло на хозяйку прошло, не умел я обижаться долго. Собственно, в чем ее вина, кто я ей? Квартирант. Мало ли таких! Хорошо, что еще пустила, не выгнала сразу. Вот управдома не мог, не хотел понять. Еще осенью он не разрешил мне прописку, но тогда я не очень-то и настаивал – один день здесь, неделю в рейсе. К тому же всегда вольный человек: собрал чемодан и ушел. Сейчас же был связан по рукам и ногам. Что-то нужно было делать. Но что? В душе я понимал, что поступил опрометчиво, взяв ребятишек с собой, но не мог же я в те дни отказаться, отречься от них, с ними тяжело, без них еще тяжелее. Отдать их сейчас куда-то! Нет, я не мог перешагнуть через себя, не мог перешагнуть через свою вину перед матерью. Был еще один выход – поехать к друзьям, но, покопавшись в памяти, не нашел хотя бы одного, у кого можно было остановиться. У одного маленькая квартира, другой сам на птичьих правах, третий – в общежитии.
