Текст книги "Ушаков"

Автор книги: Валерий Ганичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

В голосе Али появилась какая-то неуверенность, и Метакса решил ее укрепить.

– Поверьте, ваше превосходительство, но адмирал Ушаков не имеет сделать вам ни малейшего оскорбления. Напротив, он желает снискать дружбу вашу. Но поступка вашего с консулом Ламбросом он терпеть не может и не должен.

Али заходил по комнате, заложив руки за спину. Чувствовалось, что он напряженно думает.

– Ламброс виноват кругом. Он же знал, что я нападаю. Зачем не убрался на острова? Зачем он давал советы французам? В доме Ламброса злодей Христаки проводил совещания с французами. Ламброс – изменник! Он недостоин ни вашего покровительства, ни моей пощады.

Метакса продолжал пригашивать пожар и раздумчиво втолковывал паше:

– Может быть, неприятели его оговорили. Он, как и все консулы, знал о войне с Францией и тесном союзе России и Турции. И он предуведомлен был о приезде эскадр. Зачем уезжать? Он и остался, будучи уверен, что будет уважен, как чиновник союзной державы. – Сейчас уже в голосе посланника зазвучало возмущение. – А его ограбили, он, скованный, сидит на галере. Сей поступок оскорбляет лично государя императора и всю Россию. Тем самым доказывается неприязнь к русским вообще.

Али заволновался. Он прекрасно представил последствия гнева великой державы.

– Неправда! Я русских люблю, я уважаю храбрый сей народ. Вашему князю Потемкину имел я случай оказывать важные услуги. Вот был человек! – с неподдельным восхищением воскликнул паша, подняв вверх ладони. – Он умел ценить меня. В своих письмах объяснялся как с истинным другом. Я получал от него драгоценности, подарки. Жаль, что их нет со мной, я бы их показал. – Али-паша склонился перед Метаксой и доверительно прошептал: – Потемкин был великий, необыкновенный человек. Он знал людей, знал, как с ними обходиться. Ежли бы он был жив, ваш адмирал так бы не поступил со мной.

– Будьте уверены, что князь Потемкин принял такое же участие в российском консуле, как адмирал Ушаков.

Консул не есть частное лицо, он доверенная особа государя и принадлежит целой России. Кто его оскорбляет, тот оскорбляет всех русских.

Паша налил две чашки напитка из стоящего на серебряном подносе кувшина и одну пододвинул Метаксе. Устало сказал:

– Хорошо. Я освобожу консула, но адмирал Ушаков должен отступить от Парги и не вмешиваться в мои дела.

– Он не может этого, не подвергая себя гневу императора. Он обязан защищать паргистов. Ведь они, перейдя от венецианцев к французам, подняли флаг объединенных эскадр. Адмирал Ушаков и товарищ его Кадыр-бей не могут не признать их независимыми. Они сами обнародовали в своих воззваниях сей призыв. Иначе их почтут вероломными.

– Да, я сам оплошал, – покачал головой Али. – Надо было ускорить взятие Превзы на пять дней. Тогда и Парга была бы моя. Я бы не посмотрел на неприступность ее и атаковал бы с моря. – Подумав, доверительно спросил у Егора: – Скажи откровенно, кто у него любимец. Я бы не пожалел двадцать тысяч венецианских червонных тому, кто уговорит адмирала отказаться от Парги.

Имей он дело с посланцем Константинополя, со своим соседом, пашой – это возымело бы действие, но Метакса лишь усмехнулся:

– Адмирал наш всех равно любит, но особенно тех, кто усердствует в служении императору. Впрочем, я могу уверить вас, что ни один чиновник русский ни за какие деньги не примет на себя такие препоручения и никто не уговорит сделать поступок, противный данной инструкции и собственной совести.

Али сокрушенно покачал головой и несколько растерянно обратился к Метаксе:

– Что же мне делать? Дай совет.

– Ни возраст мой, ни положение не позволяют мне этого. Вы славитесь умом и примите решение сами. Ясно, вы не захотите из-за Парги поссориться с императором и впасть в немилость у султана. Вам необходимо сблизиться с адмиралом Ушаковым, военное искусство и слава которого вам хорошо известны, отправить Ламброса к русским, примириться с Паргой и приказать своим войскам не причинять ей никакого вреда.

– О, да ты требуешь невозможного.

Али встал, не обращая внимания на Метаксу, заходил из угла в угол. Морщины собрались на его лбу, он кусал губы, ломал в пожатии пальцы, замирал, снова ходил затем резко остановился перед Егором.

– Консула Ламброса отправлю завтра утром, войска и продовольствие начну собирать, от меня послан и подарок, повезет мой ближайший советник Махмут-эфенди. – Хлопнул по плечу Метаксу и, взглянув в глаза, сказал: – Я знаю, сила Ушакова и в том, что он умеет подбирать верных ему служителей.

«Главный пункт предприятий ваших»

К концу ноября все Ионические острова были освобождены от французских войск. Все, кроме Корфу. Взятие других островов тоже было большой победой. Цепь гарнизонов Директории, вытянувшаяся вдоль Балкан, в любой момент была готова сжаться в крепкое ядро, которое по мановению залихватского Бонапарта могло быть пущено в крепостные стены Константинополя, королевские дворцы Неаполя и даже в не очень-то укрепленную базу русского флота в Ахтиярской бухте. Сейчас все это уже не могло произойти. Гарнизоны на Ионических островах были разгромлены, на крепостных сооружениях развевались союзные флаги. На всех, кроме Корфу. А без Корфу победы на островах как бы не шли в зачет. Корфу решал судьбу операции в целом.

Наполеон, безусловно, уже тогда обладал стратегическим талантом1515
  А. В. Суворов неоднократно отмечал это. Так, в письме к А. И. Горчакову (27.10.1796 г.) он пишет: «О, как шагает этот юный Бонапарт. Он герой, он чудо-богатырь, он колдун. ...Ему ведома неодолимая сила натиска – более не надобно... у него военный совет в голове, – правда, Суворов предупреждает: – Пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но если, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, – он погибнет».
  Как провидчески прав был великий русский полководец.


[Закрыть] полководца, умел точно оценить преимущества и слабые места различных позиций. Это умение и расчет помогали ему выиграть немало сражений и даже операций (вспомним хотя бы знаменитый его сухопутный Абукир, где он вдребезги разбил турок). В конце 1798 года он, конечно, ощущал, что судьба экспедиции в Египте зависит не только от его побед над мамлюками, а и от того, удержатся ли его укрепленные базы на Мальте и на Корфу. Сумеют ли французские гарнизоны устоять против союзных эскадр? Наполеон понимал значение Корфу. Но понимал ли Ушаков? Была ли крепость и остров Корфу с самого начала целью Ушакова? Получив указ Павла I от 25 июля о выходе к Дарданеллам, он знал лишь то, что должен известить Томару, «что буде Порта потребует помощи», тогда «содействовать с турецким флотом противу французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось» (выделено мною. – В. Г.). А куда «далее»? Отправляясь в Константинополь, Ушаков еще не знал: Египет, Греция, Италия, Ионические острова, Корфу? А коль так, он не мог увеличить свои возможности на все случаи военной судьбы: от морских баталий до штурма крепостных стен. Поэтому-то и не оказалось с ним ни мощных осадных пушек, ни штурмовых приспособлений, да и продовольствие обеспечивалось лишь на первый период плавания.

7 августа Павел I расширяет «пределы плаванья» до Египта, Кандии, Морей, Венецианского залива. И, пожалуй, мысль Ушакова уже работает с этого дня на будущую операцию. По прибытии в Константинополь он сразу запросил лоцманов, знающих «все места и пристройки во всем Архипелаге до Сицилии, в Венецианском заливе и до Александрии». Все яснее и четче вырисовывается район действия. Первый драгоман (переводчик) Порты спрашивает в это время мнение Ушакова, «какой лучший план избрать в действиях против французов в Архипелаге, Венецианском заливе и в Александрии». Ушаков к этому времени выработал свой план и ощутил после Абукирского сражения, где надо действовать русской эскадре. Тогда и написал Павлу I, что в ответ на просьбы драгомана «мнение мое объявил им я откровенно».

28 августа «на конференции» с министром и морскими чиновниками (то есть собрании высших чинов Порты) Ушаков, «согласуясь с мнением» константинопольских правителей, убежденно и твердо, хотя и «с предосторожностью и надлежащей учтивостью» изложил стратегический план действий объединенной эскадры. Вот тогда-то и стал в центре устремлений военной экспедиции Ушакова город и крепость Корфу – ключевая база французских сил в Венецианском заливе. Ушаков понимает, что с ходу атаковать Корфу нельзя: гарнизон сильный, припасов довольно, крепостные стены безупречны. Да и было это в практике военной крайне редко – брать крепость с моря. Он понимает необходимость блокады, которую можно осуществить, взяв предварительно другие острова. Двигаясь в сторону Корфу, Федор Федорович непрерывно проводит разведку, приходит к выводу, что острова «при помощи самих обывателей отобрать можно». Правда, он тут же добавил, «кроме Корфу». Одну треть эскадры Ушаков предназначил для крейсирования и патрулирования, а две трети для блокады крепостей острова и побережья. Под особым надзором держал он Анакону, откуда опасался десанта. Для координации деятельности русский вице-адмирал предложил установить постоянные сношения с Нельсоном. Ушаков в письме вице-адмиралу1616
  Так обращается везде к Нельсону в своих письмах Ф. Ушаков. В. Г. Трухановский же пишет, что вице-адмиралом Нельсон стал в 1801 году («Вопросы истории», 1975, № 8).


[Закрыть] описал ему план своих действий и добавил по собственной инициативе (не всякий бы решился на это, ведь союзный договор с Англией еще не подписан): «ежели бы потребно наше подкрепление в случае важной надобности, то к спомоществованию мы готовы».

Приближаясь к Корфу и захватывая острова, Ушаков накапливает опыт, ведет агитацию среди населения и собирает сведения о гарнизоне и морских силах противника. 29 сентября он пишет капитану 2-го ранга Сорокину: «В Корфу, сказывают, есть два корабля и один фрегат, другие говорят, все три фрегата, а кораблей тут нет...» Постепенно выясняет реальную картину. Даты начала осады называют разные, но думаю, что таковой можно считать 20 октября. Накануне (19 октября) Ушаков пишет в ордере майору Дандри: «Я в завтрашний день иду с эскадрой в поведенный мне путь к островам Кефаллонии, Св. Мавры и Корфу...»

20 октября он отдает приказ капитану 1-го ранга Сенявину следовать на соединение с эскадрой к острову Корфу. В этот же день он отдает приказ капитану 1-го ранга Селивачеву с кораблями «Захарий и Елисавета», «Богоявление Господне» и с фрегатом «Григорий Великая Армении», а также с кораблями турецкой эскадры следовать к острову Корфу.

Приказ был четок и конкретен. «Старайтесь как наивозможно приходом Вашим туда поспешить и облегчить его блокадою, чтобы прибавку войск на него и провоз провиантов ни отколь не допустить, старайтесь все к нему приходящее от французов брать в плен, если из Анаконы сделана будет какая-нибудь оному острову помощь, ровно и то, ежели узнаете в близости находящееся...»

Вице-адмирал требует всякую коммуникацию с оным островом французам пресечь, предлагая действовать по законам военного времени: противящихся «наказывать огнем и мечом» и брать в плен. Яснее не скажешь.

24 октября «Богоявление» занял северный пролив, другие корабли – южный. Началась блокада.

74-пушечный французский корабль «Женеро» и два других корабля решили прощупать ее прочность: 27 в 29 октября вступили в бой с «Захарием и Елисаветой», а также с «Богоявлением». Нападение было лихим, у «Богоявления» даже сбило бизань-мачту. Но и русские артиллеристы стреляли метко, разбили у «Женеро» палубу, расщепили бушприт. На «Женеро» поняли – свободно разгуливать вокруг острова больше не придется. Отныне французы плавали только между островом Видо и крепостью.

Ушаков понимал, что для штурма крепости у него не хватает сил и средств. Что надо для успешной осады и взятия такой крепости, как Корфу (ныне Керкира)? Конечно, большое количество войск и осадной артиллерии. Но их у русского вице-адмирала не было. Нет? Значит, надо достать ее, добиться, придумать, как выйти из положения, – таков был его постоянный принцип, внутренний закон. В этот момент он развивает бурную деятельность, пытаясь привлечь к выполнению главной задачи турок, особенно подвластных им пашей на Балканах. К самому влиятельному из них – Али-паше Янинскому – посылает он личного порученца, лейтенанта Егора Метаксу. Надо собрать войско для штурма. Ведь Порта обещала это ему в Константинополе. Но паши не спешат, отделываясь обещаниями и льстивыми словами. Ушакова это раздражает. «За выражаемую вами дружбу покорно благодарю, – отвечает он Али-паше. – Я не имею времени объясняться подробно, но тогда дружбу вашу почту совершенною, когда войска требованные пришлются, о которых я повторяю мою просьбу ни одного дня не замедлить, также и не препятствовать другим, которые желали к нам войска послать. ...В вашей воле зависит прислать те войска, которые Блистательною Портою назначены от ваших детей1717
  Сыновья Али-паши – Мухтар-паша и Вели-паша.


[Закрыть], так же и от других пашей, и я предвижу, что за упущением времени может произойти вред невозвратный».

Очень точно выражался Федор Федорович, вред действительно был «невозвратный». Время штурма затягивалось, наступала штормовая, ветреная зима.

Блистательной Портой предписано требовать от Мухтара и Вели-паши по три тысячи человек. Скутарийскому Ибраим-паше – пять, паше Авлонскому – три. Паши стали войско посылать, Али-паша сразу вторгся в их владения, грабил, разорял, как бы намекая – не спешите помогать русскому адмиралу. Сам же с ним вступал в сладчайшие переговоры и тоже намекал: имей дело только со мной, я хозяин побережья, без меня Корфу не взять. Ушаков еще одного грозного противника не хотел иметь – вел переговоры, старался примирить пашей во имя общей цели: разгрома французов и взятия Корфу. Али-паша изворачивается, виляет.

«Переписка его всегда ко мне учтива, – пишет командующий эскадрой Павлу I, – но на деле верного соответствия незаметно, кроме поманки замысловатых его предприятиев». Ушаков видит, что Али-паша «имеет особое намерение, несходное с нашим расположением», имеет сведения, что тот хочет сделать, перебравшись с войсками, «замешательство и еще что-либо важное». Ну и союзники! Но ведь и без них не обойтись. Ушаков действует так, чтобы Али-паша понял: перед ним все понимающий, твердый и решительный человек, который не простит предательства. Приглашает вместе с Кадыр-беем доверенного Али-паши Гасан-эфенди и требует прекратить козни, задержки, сопротивление указаниям султана. Гасан стал уверять, что Али-паша пришлет немедленно войска для штурма, «а более того посылать не будет». Это тоже было важно, ибо разнузданное воинство Али-паши вызывало страх и ужас у греков.

Вот так и балансировал в своих действиях Ушаков перед штурмом, стягивая войска и корабли к Корфу и затягивая узел блокады.

Понимал, что войск мало, эскадра тоже не мощна, собирал силы в единый кулак. 9 декабря подтянулись два фрегата – «Св. Михаил» и «Казанская богородица» капитана Сорокина, что до того крейсировали у берегов Родоса. 30 декабря подошли из Севастополя корабли «Св. Михаил» и «Симеон и Анна» под командованием контр-адмирала Пустошкина. Началась осада.

Примерка...

24 октября перед крепостными стенами Корфу прошли русские корабли «Захарий и Елисавета», «Богоявление Господне», «Григорий Великая Армении». Стали поодаль. Якоря сбросили. Запахло варевом. Было ясно – не уйдут...

Иван Андреевич Селивачев, что возглавлял весь отряд (турецкие корабли подошли позднее), проводил на берег священника, который вез и сюда послания константинопольского патриарха. Решил ждать островитян: так ли будут рады, как на других островах, эскадре? Гром канонады прервал его спокойные размышления. Ядро проскакало по палубе, разбрасывая в разные стороны щепу, и плюхнулось с противоположной стороны в воды моря. Изящный французский корабль «Женерос» выскочил из-под стен крепости, «поймав ветер», промчался вдоль линии русских кораблей, осыпая их ядрами.

– Великий рискун, однако же, сей французский капитан, – проворчал Селивачев, отдавая приказ артиллеристам достойно ответить лихачу. Ядра прочертили воздух. Знакомство состоялось.

Утром на палубу «Захария и Елисаветы» поднимались шумноватые жители Корфу.

... – Мы просим вас, – протягивая руки к Селивачеву, перебил всех доктор Папонис, – не высаживайте на остров турок. Сейчас у нас почти все единодушны, все благосклонны к вашему императору. А имя господина Ушакова давно прославлено на наших островах и гремит по всему Средиземноморью. Не посылайте на острова турок!

Селивачеву было неловко, турецкий офицер сидел рядом. Иван Андреевич потер подбородок, покряхтел и спросил:

– Сколько сможете выставить ополченцев? Корфиоты зашумели, перебивая друг друга.

– Пять... Семь!.. Десять тысяч!.. Возьмем штурмом крепость...

Граф Булгарис величественно поднял руку, надеясь, что все сразу замолчат. Но корфиоты были уже другие, почтения к сановитости не испытывали, они продолжали спорить, доказывать, не обращая внимания на поднятую руку. Граф не выдержал и тоже стал кричать, стараясь, чтобы русский капитан услышал его...

– Ну пятнадцать, так пятнадцать, – успокоительно ответил ему Селивачев. И другим: – Вот прибудет командующий, и о всех остальных делах договоримся. Главное – французов в крепость, как в котел, загнать, так Федор Федорович сказал, и там сварить их, как раков. Так, соименник? – обратился он с улыбкой к Ивану Андреевичу Шостаку, командиру фрегата «Григорий Великая Армении», что присутствовал на встрече. Тот улыбки не принял, скептически посмотрел на островных гостей и раздумчиво сказал:

– Крепость – орешек твердый, крови прольется немало. Может, им предложить почетную капитуляцию?

Селивачев с удивлением посмотрел на своего соратника: он тоже об этом думал.

– Пожалуй, что и так, Иван Андреевич. Давай завтра испробуем. Ты и язык знаешь отменно. Съезди, авось уговоришь.

Выпроваживая гостей, приговаривал:

– Главное, не дать им на острове хозяйничать – вот приказ адмирала. Загнать в крепость! Загнать в крепость!

На следующий день на острове повсюду собирались дружины повстанцев. Французы к вечеру везде сняли свои предмостные посты и гарнизоны, отступив в крепость. Оставаться лицом к лицу с бушующей массой было небезопасно...

...В доме у командующего французским гарнизоном генерала Шабо было тепло и уютно, горел камин, из окошка виднелся красивый изгиб бухты. Генерал, снявший мундир, вытянул ноги, поставил на поручни кресла стакан с вином и с безразличием вслушивался как в болтовню комиссара, так и в прибаутки капитана «Женеро» Ле-Жоаля, который поддразнивал кота кисточкой от шпаги. Кот пытался ухватить ее, зацепить коготками, но капитан ловко выдергивал кисть из цепких кошачьих лап. Игривость кота сменилась злостью, ему было обидно, что этот громадный человек успевает раньше его.

– Перебродят. Обломают зубы о крепостные стены и повернут свои косы против нобилей. Корфу снова запылает. Вот тогда мы и соединимся с повстанцами, – говорил, ощупывая висевший на стуле мундир генерала, комиссар Дюбуа. На досуге он любил портняжничать, поэтому всегда оценивал одежду на людях.

– Вы ошибаетесь, комиссар. Мы больше не воссоединимся с ними. Вернее, они с нами. У них рядом появился единоверец.

– Полноте, полноте, генерал! Во-первых, мне известно, что греки боятся союзников русских – турок и вот-вот выступят против них.

– Острая сабля – самый сильный довод в свою пользу у турок...

– Во-вторых, – не обращая внимания на реплику Жоаля, продолжал комиссар, – мы вскоре получим помощь и приятные известия из Анконы. Бонапарт покорил Египет. Он не сегодня завтра нанесет удар в подбрюшье Оттоманской Порты. Дни зловонного неаполитанского королевства тоже сочтены.

– Хорошо бы... – лениво потянул вместе с вином генерал.

– А я надеюсь больше всего на себя. Надо уметь выскальзывать из цепких лап противника. – Ле-Жоаль даже улыбнулся, когда кот снова промахнулся и сердито заводил усами.

– Полагаться на себя можно, – отхлебнул вино генерал, – тем более что наши стены позволяют вам это. Главное, лишь бы ожиревшая Директория не забыла, что у нее тут доблестные солдаты. – И генерал резко опустил руку со стаканом вниз. Кот, почувствовав, что ему не опередить Жоаля, сделал прыжок к руке генерала.

– Паршивец! – уронил бокал Шабо. Красное пятно разлилось у его ног. – Вы, Жоаль, вечно всех возбуждаете, а от этого нет никакой пользы, только кровь, – слизывая ее капельки с руки, сердито выговаривал капитану генерал.

– Я сожалею о царапине, но что касается беспокойства, которое я приношу, то смею заметить, я не намерен взирать на то, как на мою шею наденут петлю. – Ле-Жоаль встал и нервно пошел к выходу.

– Друзья! Друзья! Не стоит ссориться. Обратите внимание: к нам шлюпка под белым флагом, – позвал их к окну Дюбуа.

...Капитан-лейтенант Шостак, ощупывая ногой ступеньку, шагнул вниз и остановился.

– Снимите повязку! – раздался голос.

Комната, в которой оказался Иван Андреевич, после следования по улицам крепости с повязкой на глазах, показалась светлой и просторной. Горел камин. За столом сидело несколько человек.

– Капитан-лейтенант Шостак! Явился сюда по поручению командующего эскадрой...

Дюбуа оценил ладно скроенный мундир. Жоалю понравилась уверенность офицера. Шабо внимательно всматривался в дерзковатого русского и старался представить себе грозного адмирала Ушакова. Он не совсем понимал, что здесь делают русские, как с ними вести войну. Он знал твердую поступь прусского солдата, разобщенность замыслов австрийцев, пламенную беспорядочность итальянцев, победоносное высокомерие англичан. Но что собой представляет русский солдат? Нет, он не знал. Ясно, что им не по плечу крепость. С суши? Но тогда надо набить весь остров войсками, нашпиговать их артиллерией, а этого, по данным разведки, у эскадры нет. С моря? Оттуда такие крепости не берутся. Шабо снисходительно взглянул еще раз на офицера и с усталой улыбкой сказал:

– Я не понимаю, что нужно здесь вашему адмиралу? Ведь и невоенному человеку ясно, что крепость не взять.

Шостак не стал замечать язвительности и учтиво ответил:

– Адмирал уверен, что крепость падет, и следовало бы избежать жертв! Поэтому он и предлагает почетные условия сдачи.

Шабо начал сердиться:

– Но я еще не вижу, кому сдаваться...

Дюбуа, ковырявший зубочисткой во рту, перебил генерала и игриво спросил у капитан-лейтенанта:

– Скажите, ваш адмирал здоров? У него не болят зубы?

Шостак с недоумением посмотрел на него и, думая, что он допытывается о состоянии эскадры, ответил:

– Адмирал здоров. На эскадре больных нет. Дюбуа прихохотнул и, причмокивая губами, подмигнул русскому офицеру:

– Я бы советовал адмиралу беречь зубы, он может поломать их о Корфу.

Комиссар заливисто расхохотался и встал, потирая руки. Шостак вспыхнул:

– Адмирал имеет десятки побед. Он не проигрывал сражений...

Шабо перебил его и тоже встал:

– Мне жаль, но ему придется прервать этот победоносный ряд, – он сдержанно поклонился. – Еще раз выражаю благосклонность к вашим морякам и солдатам и предлагаю вам, дабы избежать того кровопролития, которое так противно вашему адмиралу, покинуть пределы Венецианского залива.

– Передайте это всем, кто послал вас сюда... на примерку, – опять прихохотнул Дюбуа.

Шостак понял, что другого ответа он не дождется, и тоже поклонился.

– Честь имею! К сожалению, я не увезу разумного ответа. Соболезную будущим жертвам. Они будут не по нашей вине.

А за окном разыгрывалась буря, шквал за шквалом, налетали на остров. Русскую шлюпку, привязанную у причала, бросало по волнам и грозило разбить.

– Капитан-лейтенант! – вдруг дружелюбно обратился к Шостаку Жоаль. – Волна перевернет вашу шлюпку в бухте. Следует переждать, а мы приглашаем вас на ужин.

– Да, капитан, смотрите, брызги долетают сюда, до третьего этажа. Ваш экипаж мы накормим, шлюпку вытащим пока на берег, – учтиво подтвердил Шабо.

– Благодарю за приглашение! Я готов разделить с вами ужин, господа!

– Вот и прекрасно! – бесцеремонно хлопнул Жоаль Шостака по плечу и без обиды поправил: – У нас говорят друг другу «гражданин», а не «господин». Ужин же будет отличный, вот увидите.

* * *

– Хорошее вино у чертей было, – докладывал на следующий день Селивачеву Шостак, потирая виски. – Сдаваться не собираются...