Текст книги "Агент чужой планеты"

Автор книги: Валерий Нечипоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Саныч поднял на меня глаза, полные тревоги:

– Хозяин, это опасный человек! Он затаился и ждет. Как только меня выпишут, он появится снова. Подстеречь его трудно. Он, как голодная пантера, прыгнет из темноты в самый неожиданный момент. Он может уволочь меня в какую-нибудь дыру и пытать. Он сумасшедший! – Тревога в глазах Саныча сменилась страхом. – Помоги мне, хозяин! Спаси! Он и сюда может прийти!

– Спокойно, Саныч. – Я сжал его узкую, слабую ладонь. – Придумаем что-нибудь. Поправляйся пока. Версию для следователя ты уже сочинил?

– А что тут сочинять? Готовился ко сну, услышал шум за стеной, вышел во вторую комнату, вдруг – удар. Потерял сознание...

– У следователя может возникнуть вопрос: кто отвез тебя в больницу? Из уединенного домика?

– А я сумел доползти до дороги. Дальше ничего не помню. Наверное, какой-то хороший человек проезжал мимо.

– Ладно. За неимением лучшего сойдет и это. Выше нос, Саныч! Мы такой соорудим капкан, что наша пантера сломает хребет.

* * *

Поразмыслив, я решил, что нет никаких оснований скрывать от других мое знакомство с Санычем. В результате получил повестку от следователя.

На беседе я объяснил, что как литератор, пишущий на научные темы, давно интересуюсь проблемой утилизации отходов. Известно ли вам, товарищ следователь, что металлолом можно перерабатывать в порошок, а из того, в свою очередь, изготавливать нужные народному хозяйству детали? Исключительно перспективное направление! Кстати, вы не читали моих статей? Вот вам книжечка, могу надписать. Разрабатывая тему, я случайно познакомился с Балашовым, живущим возле "Вторчермета". Весьма положительный человек. Спокойный, выдержанный. Безумно жаль, что он стал жертвой разбойного нападения. О круге его общения ничего не знаю. Нет, никаких догадок не имею. Вы спрашиваете, где я находился в ту ночь? На своей даче, в Жердяевке. Супруги Пономарцы могут подтвердить.

Теперь я бывал у Саныча не таясь.

Сделал приличные подарки лечащему врачу, медсестрам и нянечкам в надежде, что они удвоят внимание к больному. Носил передачи, попросил подыскать опытную сиделку, пообещав щедро приплачивать ей.

От идеи нанять охранника я отказался. Нет, не станет Макс нападать на Саныча в больнице. Слишком опасно. Притом Саныч ему необходим как источник информации. Макс затаился и терпеливо ждет выписки своего бывшего подельника. Пусть ждет...

Словом, в эти дни Саныч стал значить для меня гораздо больше, чем просто исполнительный помощник.

– Саныч, расскажи что-нибудь о себе, – попросил однажды я.

– Что именно, хозяин?

– Как ты дошел до жизни такой? По натуре тебе надо бы служить в какой-нибудь солидной конторе, сочинять хитроумные отписки, подсиживать глуповатых начальников, а по вечерам возвращаться в лоно семьи, где тебя будут ждать покой и душевное тепло, вкусный ужин, тапочки и кресло перед телевизором.

– Наверное, ты прав, хозяин, – задумчиво ответил он. – Может, так оно и вышло бы, но... Детство у меня было несладкое. Папаша здорово прикладывался, поколачивал маму, да и мне доставалось на орехи. Но больше, чем пьяного отца, я боялся Витьку Прушникова по прозвищу Пруш, заводилу местных хулиганов. Впрочем, боялся я всех этих грубых и нахрапистых парней, потому как был слабенький и безответный. Они же, чувствуя мой страх, издевались надо мной с особой изощренностью. Каждое возвращение из школы – а жили мы в перенаселенном бараке в самой грязной и бедной части города – было для меня пыткой.

Помню, однажды они вываляли меня в зловонной луже. Как раз был праздник, накануне мама всю ночь штопала и утюжила мой единственный костюм, чтобы я выглядел понаряднее, а эти подонки все испохабили. Да еще дома отец задал мне трепку.

Я забился в какой-то угол, дрожа от обиды и заливаясь горючими слезами. Как же мне жить дальше, думал я. Мне всего тринадцать лет, и конца издевкам не предвидится. Я не смогу больше терпеть. И вдруг я понял, как избавиться от издевок. Надо оказать какую-нибудь услугу Витьке Прушу, такую важную, чтобы он взял меня под свое покровительство. Тогда ни один из его босяков меня и пальцем не тронет. Но что предложить? Больше всего Витьку интересовали деньги. Его компания отбирала мелочь у пацанов, обшаривала карманы пьяных, но на более серьезные дела пока не решалась.

А что, если...

Отец, а он работал строителем в СМУ, не раз матерился дома по поводу того, что деньги в контору привозят двадцать восьмого числа, а зарплату дают только после первого, чтобы, значит, в завершающие, ударные, дни месяца никто не напивался. Держат их в задрипанном сейфе, который под силу открыть даже младенцу. Не дай Бог, сокрушался папаша, какой-нибудь ворюга пронюхает – останешься без копейки.

Свое родное СМУ он обычно называл ЧМУ или ЧМО, мехколонну -механизированную колонну, где работал до этого, – смехколонной, наш барак -естественно, бардаком. Мир, по его понятиям, состоял из множества ЧМУ, смехколонн и бардаков.

Папашино СМУ находилось неподалеку от нашего жилища, в глухой и уединенной местности. После праздников я отправился туда, вроде бы в поисках отца, а сам внимательно осмотрел территорию, расположение комнат в конторе, возможные подходы... Мой визит ни у кого не вызвал подозрений.

Саныч вздохнул.

– Взяли мы эти денежки. Я, хоть и был пацан, придумал такой ловкий план, что обошлось без последствий. Пруш меня зауважал и приблизил. Больше меня не обижали. А колесо покатилось, пока не довезло меня до Кителя. У него на службе я был, считай, двенадцать лет. Ну, а дальнейшее тебе, хозяин, известно...

– Ты был женат?

– Нет.

– Почему?

– Жизнь у меня беспокойная. Не хочу, чтобы мои близкие страдали так же, как в детстве страдал я. – Он доверчиво посмотрел мне в глаза. – Но с тобой, хозяин, я впервые почувствовал себя человеком.

– Знаешь что, Саныч... – Я поправил его одеяло. – Не называй меня хозяином. Слишком уж раболепно.

– А как же?

– Ну, раз ты – Саныч, то я, давай договоримся, буду Федорыч.

– Идет. – Он мягко улыбнулся.

В этот момент в палату вошла та самая сиделка, которую по моей просьбе подыскали для персонального ухода за Санычем.

Это была крупная, приятной полноты женщина с приветливым лицом, чем-то напоминающая кустодиевских красавиц.

– Виктор Александрович, пора обедать, – пропела она. – А вам, Вадим Федорович, надо уходить. И так долго пробыли. Больному нужен покой.

Я присмотрелся к ней внимательнее. Ясные, чистые глаза, плавная линия пухлого подбородка, милая, этакая домашняя улыбка... Халатик так и трещал под напором плоти. А не пригласить ли мне ее в Жердяевку и не посмотреть, какова же она без халата? Но не сейчас. Сначала пусть она поставит на ноги Саныча.

– Как вас величают? – спросил я.

– Вика, – ответила она, вдруг вспыхнув. Румянец делал ее еще краше.

– Виктория – значит, победа, – улыбнулся я ей. – Мне нравится, Вика, как вы работаете. Оставайтесь такой. А засим – выполняю ваше распоряжение. -Я поднялся. – До свидания!

– До свидания, – пропела она.

– До свидания, Федорыч!

Признаться, я полагал, что пробудил в сердце пышнотелой красавицы интерес к своей персоне. Но уже на выходе из палаты, случайно глянув в висевшее на стене зеркало, увидел, что Виктория нежно поглаживает руку Саныча.

Ого! Да никак здесь роман! Ай да Саныч! Ай да скромник! Ладно, уступаю ему без боя. На мой век хватит других красоток.

Проходя по коридору, я представил себе их рядом: сухой, как спичка, Саныч и крупная сочная ягода – Вика-ежевика. Забавно!

* * *

Я еще не знал, что сделаю с Максом.

Но для начала решил осмотреть тылы домика на Полевой, откуда прокрался этот мерзавец.

Впритык к забору тянулась двухпутная железная дорога с весьма интенсивным движением. Здесь ходили не только товарняки, но и скорые, и электрички.

Я сразу же понял, с какой легкостью Макс мог наблюдать за присутствием Саныча. Достаточно было сесть в любую вечернюю электричку и посмотреть из окна, горит ли в домике свет.

Метрах в трехстах находилась платформа "Полевая", чрезвычайно оживленная днем и совершенно пустынная с наступлением сумерек. Ознакомившись с расписанием, я убедился, что в тот злополучный вечер Макс приехал именно на электричке. Видимо, и в дальнейшем он будет пользоваться ею.

За железной дорогой раскинулась территория мясокомбината, периодически наводящего зловоние на всю округу. Трехметровый бетонный забор поверху обтягивала колючая проволока. Под ним буйно разросся бурьян – выше человеческого роста. Идеальное место для засады, откуда отлично просматривается освещенная рядом фонарей платформа. Да и горящие всю ночь прожекторы "Вторчермета" и мясокомбината – мои союзники.

В противоположной от платформы стороне железная дорога круто огибала нефтебазу. Помнится, Саныч рассказывал как-то, что это место облюбовано самоубийцами. Чуть не каждый месяц какой-нибудь несчастный сводил тут последние счеты с жизнью. Были и случайные жертвы, особенно после авансов и получек. Масса пьяного народу перетекала через рельсы именно на этом опасном закруглении, будто не ведая, что тормозной путь у поезда, тем более скорого, – больше километра.

Так что же мне делать с Максом?

Но сначала надо его выманить из норы.

* * *

Я не хотел ни в малейшей степени рисковать Санычем, единственным на сегодняшний день человеком, который хоть что-то затронул в моей душе.

Вскоре сложился план.

В нашем драматическом театре на вторых ролях служил актер по фамилии Струйкин, обликом несколько напоминающий Саныча. Ну а полное сходство мог придать грим.

Актер был сильно пьющий, с вечно пустым карманом, поэтому на мое предложение согласился без раздумий. Естественно, дело я ему представил как невинный розыгрыш.

И вот в домике на Полевой загорелся свет. (Саныча я тайно отвез в Жердяевку.)

Моя задача сильно облегчалась тем, что после наступления темноты проходило всего четыре электрички, и мне не было нужды подолгу торчать в бурьяне. Я прослеживал отъезд очередного поезда, а после возвращался в домик, коротая время за беседой с лже-Санычем, знавшим массу любопытнейших театральных историй. Перед проходом каждой электрички он степенно расхаживал – в качестве приманки – по двору, освещенному вторчерметовским прожектором.

Почему я не дожидался Макса непосредственно в доме? Терпение, скоро узнаете.

Макс появился на третий вечер предпоследней электричкой в 23.15. К этому моменту район Полевой прочно погрузился в дрему. Лишь собачий лай изредка нарушал глубокую тишину.

Макс был единственным, кто сошел на платформу. Сбежав по ступенькам, он быстро и бесшумно, как пантера, двинулся в мою сторону.

Что ж, он сам выбрал свою судьбу! Этот убийца и садист не оставил мне иной возможности. Пора раз и навсегда оборвать цепочку злодеяний, которыми унизан путь этого мерзавца.

Через четыре минуты должен был пройти скорый. Теперь понимаете, почему я не мог поджидать его в доме? Я не успел бы.

Когда Макс приблизился на достаточное расстояние, я послал ему мощный мысленный приказ.

Он с ходу остановился, будто налетел на невидимую преграду.

Оглядевшись на всякий случай, я покинул свою засаду.

– Макс, куда топаешь?

– Надо развязать язык одному сучонку, – ответил он с закрытыми глазами.

– Что ты собираешься с ним сделать? В его правой руке блеснула финка. Очевидно, та самая. Я так и не понял, откуда она появилась.

– За ним должок.

– Он ведь предлагал тебе деньги?

– Собачье дерьмо! Дешевка! Мелочью хочет откупиться. А я за него срок мотал. Или он сведет меня с хозяином, или я вырежу его сердце. Поглядим, зашьют ли его во второй раз.

Где-то далеко-далеко послышался перестук колес.

Продолжать беседу не имело смысла.

– Макс, становись на шпалы, на второй путь, и топай вперед. Да поторапливайся!

Он подчинился.

Я шел за ним сбоку по извилистой гаревой тропинке, строго контролируя дистанцию.

Когда мы приблизились к опасному закруглению, о котором я упоминал, скорый был совсем рядом, хотя его и закрывали цистерны нефтебазы.

Ну, пора!

Я бросился в густые заросли бурьяна, которого и здесь было предостаточно.

Локомотив вырвался из-за поворота. Мощный прожектор, похожий на удивленный глаз циклопа, высветил поджарую фигуру Макса, стоявшего между рельсов. Раздался протяжный гудок.

Должно быть, я непроизвольно ослабил контроль.

Макс вдруг встрепенулся, словно выходя из транса и обретая способность здраво рассуждать.

На миг я заколебался, пораженный чудовищностью своего замысла.

Макс рванулся было в сторону, но я, собрав волю в кулак, послал ему последнюю команду.

В следующую секунду локомотив подмял его под себя. Надрывно завизжали тормоза.

Пригибаясь, я бросился к забору нефтебазы, вдоль которого тянулась тропинка, выводящая на Полевую, и через несколько минут вошел во двор Саныча с другой стороны.

Состав стоял напротив. Он полностью прошел через то самое место. Хлопали двери, тревожно переговаривались проводники. Несколько человек с фонарем пробежали к хвосту.

Помнится, я где-то читал, что на счету каждого машиниста, в среднем, до десяти человеческих жизней. Им не привыкать. Издержки профессии. Тем более что поворот, где все произошло, давно уже пользуется у них дурной славой. Очередной самоубийца. Только и всего.

Струйкин стоял неподалеку.

– Что там случилось? – кивнул он на замерший поезд.

– Кто его знает? – Я пожал плечами. – Вероятно, встречного ждут.

– А-а...

– Знаешь, дорогой, поехали-ка в город.

– А как же розыгрыш?

– Не состоится. Тот человек уехал. Навсегда.

– А мой гонорар?

– Получишь сию минуту.

Я подвез актера до театрального общежития, где он обитал, и, покуда тот шел к подъезду, облучил его блокиратором.

* * *

Я рассказал Санычу, что ночью кто-то опять попал под поезд на злополучном повороте. Судя по найденной финке – это Макс.

Саныч ничего не ответил, но его взгляд, полный трепетной благодарности, был красноречив.

Когда мы уже ехали по Полевой, он, смущаясь, как мальчишка, признался, что они с Викой решили расписаться. Похоже, он рассчитывал на мое благословение. И получил его.

Я предложил ему поменять адрес. Этот домик засвечен, а кроме того, мало подходит в качестве семейного очага. Отчего бы не купить более приличное жилье? Например, в Жердяевке. Там тихо и зелено, ни лязга металла, ни самосвалов со щебенкой. Да и легализоваться стоило бы основательней. Только-только вышел закон об индивидуальном частном предпринимательстве. Надо пораскинуть мозгами и организовать какой-нибудь кооператив для прикрытия. Что же касается наших пиратских рейдов, то готовить их нужно более тщательно. Чтобы комар носа не подточил. Выждем еще два-три месяца, чтобы никому в голову не пришла мысль связать перерыв в "работе" с его пребыванием в больнице, и продолжим наше благородное дело. Тем более кандидатур хватает.

В скором времени Саныч стал моим соседом. Через две улицы он приобрел коттедж – не такой, конечно, просторный, как у меня, и не такой роскошный, какой был у Алины, но вполне, приятный, чтобы свить в нем семейное гнездышко.

Свадьбу сыграли в узком кругу. Кроме меня, четы Пономарцов и трех-четырех соседей, присутствовали, в основном, родственники Вики – такие же милые, симпатичные и простодушные люди.

Зажила новая семейная пара душа в душу. Я поразился, каким галантным и заботливым мужем оказался Саныч. Свою дражайшую половину он готов был носить на руках, несмотря на некоторый избыток ее веса. Каждую свободную минуту он что-то приколачивал, прилаживал или красил, и вскоре их дом засиял как народная игрушка.

Нередко я захаживал к ним на чашку чая и, признаться, не раз испытывал внезапный приступ зависти, замечая, с какой нежностью Вика обхаживает своего благоверного. Господи, почему же в моей жизни не было ничего похожего?

Между тем раны Саныча зарубцевались, и мы решили, что пора вернуться к доходному промыслу. (Естественно, о тайной стороне жизни своего супруга Вика не догадывалась. Для нее он был заместителем директора кооператива "Старт", выпускающего кожаные ремешки и мундштуки из отходов, получаемых с мясокомбината. В общем, современные "Рога и копыта".)

Саныч разыскал своих орлов, выплатил им компенсацию за вынужденный простой, поблагодарил, что не бросили его на Полевой, и колесо опять завертелось.

Первым делом взяли-таки тайник на кладбище. Обошлось без мистики и привидений. Нервы у Саныча оказались покрепче моих.

Теперь мы действовали более осторожно. Сначала вдвоем с Санычем подробно обговаривали план операции, затем несколько дней он вел наблюдение, и, если не возникало ни малейших подозрений, команда отправлялась за очередной захоронкой.

Содержимое моей каморки росло как на дрожжах, пополнялась и фонотека.

Но счастья не было. Не было и удовольствия от прожитого дня. Так, рутина, хотя и с блеском золота.

Алина перестала являться мне в снах. Как и Федор. Зато начал приходить Макс. Он стоял между рельсов, почему-то в жаркой пустыне под белесым солнцем. Рельсы сходились у горизонта, откуда на огромной скорости несся локомотив. Вот он наезжает на Макса и... обтекает его, будто на киноэкране. А Макс стоит, поигрывая финкой и ухмыляясь: "Я все равно доберусь до тебя, гипнотизер! Ох, доберусь! Попомнишь!"

Я просыпался в холодном поту, почти уверенный, что Макс где-то рядом. Но это были только сны.

Все чаще по ночам я поднимался в башенку и принимался за очередной рассказ. Мистика, детектив, фантастика, триллер – идеи переполняли меня. Сюжет легко ложился на бумагу. Но вот какая загвоздка! Стоило мне поставить последнюю точку, как я терял всякий интерес к написанному. Черновики копились в ящиках стола и на полках. Но у меня не возникало желания даже перепечатать готовый текст. Я утратил некие мускулы честолюбия.

Дед Пономарец заметно осунулся, но на вопрос: "Васильич, хлопнешь рюмашку?" неизменно вытягивался в струнку: "Всегда готов!"

Фекла Матвеевна тоже состарилась, но ее пельмени и бифштексы были такими же превосходными.

Мой городской сосед, дядя Миша, открыл у себя в гараже автомастерскую. Руки у него были золотые, и владельцы "Волг", "Москвичей", "Жигулей" и "Запорожцев" съезжались со всего города, так что наш тихий двор стал напоминать своеобразный таксопарк.

Через восемь месяцев после выписки Саныча из больницы у Вики родился славный бутуз на четыре кило. Назвали его Антоном. Что ж, значит, Саныч и на больничной койке не терял времени даром.

Связь с Мамалыгиным оставалась эпизодической. Новых дизов я не обнаружил, про старых забыл, заданий с Диара не получал.

Правда, был один случай, весьма странный.

Как-то раз Мамалыгин пригласил меня к себе и вручил несколько бусинок -синеватых, размером чуть больше горошины.

– Вадим, в окрестностях города, неподалеку от деревеньки Мартынове, археологи раскапывают древний курган. Сегодня утром там обнаружили кости доисторического человека. Тебе надо посетить их лагерь, якобы по поводу подготовки статьи, и незаметно подбросить эти бусинки.

– Хорошо, – пожал я плечами.

– Сделай это завтра.

Я кивнул, но, выйдя от старичка, тут же забыл о них.

Назавтра Мамалыгин позвонил:

– Был у археологов?

– Конечно, все в порядке, – соврал я, досадуя на собственную память.

– Это очень важно, Вадим, – с нажимом произнес Мамалыгин.

Закончив разговор, я принялся искать эти дурацкие бусинки, но их будто корова языком слизала. Наконец я припомнил, что сунул их в пустую пачку сигарет, чтобы не потерялись, а ту скорее всего машинально выбросил. Где их теперь найдешь! Впрочем, бусинки были самые обыкновенные, таких полно в любой галантерейной лавке. Я купил похожие и поехал к археологам.

Через два дня Мамалыгин снова позвонил. Куда подевалось его всегдашнее благодушие! Он был даже не раздосадован – взбешен.

– Ты обманул меня, Вадим! Это подло! Гнусно! Где бусинки, которые я тебе дал?! Пришлось сказать правду.

– Надо бы тебя примерно проучить! – закричал он и бросил трубку.

Признаться, никакого чувства вины я не испытывал. Пропади он пропадом, этот старикашка со своими бусинками!

С того дня мы не встречались очень долго.

Последние три года были, наверное, самыми спокойными в моей жизни, хотя страну сотрясали немыслимые прежде катаклизмы. Но я сторонился политических бурь. Я стоял над схваткой, поскольку мог соблюсти свои интересы при любом режиме. Я жил не ведая ни страстей, ни желаний. Но не отпускало ощущение, что в чем-то мне еще предстоит разобраться. В чем?

Как-то раз, беседуя с Санычем, я нежданно для себя вспомнил:

– А ведь скоро и Китель выйдет на свободу.

Саныч ответил мне мягкой и грустной улыбкой:

– Не волнуйся, Федорыч. Я навел справки. Китель – опущенный. Больше он не опасен.

Я молча кивнул.

Конечно же, Китель не опасен. По крайней мере, для меня. В тот раз Мамалыгин от души облучил его блокиратором. На веки вечные.

Знать бы нам обоим, как мы заблуждались...

* * *

Новый виток моей судьбы, вместивший столько неожиданных событий, берет отсчет от того дня, когда я вернулся с похорон моей матушки.

Она была еще крепкой, совсем не старой женщиной, редко болела, управлялась по хозяйству, но ее бедное сердце не выдержало крушения Государства. Рухнуло то, чему она благоговейно поклонялась сызмальства, что считала справедливым, истинным и незыблемым.

Должен сознаться, что при жизни я мало баловал ее вниманием. Увы, таковы многие из нас. Но в эту скорбную минуту постарался исполнить свой последний сыновний долг надлежащим образом. Принял на себя все хлопоты, справил поминки, заказал памятник и, естественно, все оплатил...

Оставалось устроить судьбу сестры Людмилы и ее сынишки Толика, моего племянника, о котором вы еще услышите, и в весьма необычном контексте.

Людмила по-прежнему была одинока. Что-то не заладилось в ее личной жизни. Вообще, с ней приключилась какая-то странная метаморфоза. Я помнил ее восторженной девчонкой, страстной любительницей сентиментальных фильмов и мороженого пломбир. Затем эта непонятная беременность... Замкнутость...

Теперь передо мной была законченная мужененавистница, этакая современная амазонка, недовольная даже тем, что у нее сын, а не дочь.

Притом, как выяснилось, она внимательно следила за политическими событиями (вот уж чего ожидал от нее меньше всего!) и имела свое безапеляционное суждение по всем вопросам.

В отличие от матушки, которая само слово "Государство" произносила со священным трепетом, Людмила выговаривала "это государство" с таким презрением, словно речь шла о чем-то низком и недостойном. Все было плохо, все требовалось разрушить и перекроить.

Я только диву давался, когда же она успела превратиться в антипод нашей доброй мамы, откуда эта злоба и ненависть во вчерашней благонравной девчонке.

Но перевоспитывать ее я не собирался, а лишь спросил, какие у нее планы на будущее. Она ответила, что хотела бы вместе с подругами открыть кафе, но не имеет средств на вступительный пай, поскольку при прежней власти в "этом государстве" уделом народа была нищета. Последнюю половину фразы она произнесла с клокочущим гневом, а вот упоминание о подругах содержало столько ласки, что я поневоле подумал, а не стала ли моя милая сестричка лесбияночкой. Впрочем, это ее личные проблемы.

Я дал ей денег. Сверх того, что она просила. И обещал дать еще, как только потребуется. Она кивнула с натянутой улыбкой, показавшей мне, как сильно мы отдалились друг от друга.

Зато Толик рос молодцом. Не по годам развитый и смышленый, он твердо заявил, что хочет быть банкиром и намерен поступать после школы в финансовый. Но еще не выбрал в какой.

– Замечательная идея, – поддержал его я. – Приезжай ко мне летом погостить. И вообще, навещай почаще. А поступить можно в нашем городе. Жить будешь у меня. Помогу, чем только сумею.

– Спасибо, дядя Вадик, – серьезно ответил он.

На том и порешили.

Домой я вернулся в тоскливом, даже смятенном настроении. Что ни говори, смерть матушки означала некую черту, которую я незримо переступил. Тяжесть давила на сердце, не хватало воздуха. Оставаться в комнате было невозможно.

Я оделся и вышел на улицу.

Погода стояла отвратительная. Нудный дождь, колючий ветер, рваные облака, несущиеся через лунный диск... Напиться, что ли? А толку? Водкой этот камень не размоешь. Почему же мне так скверно?

Я медленно брел по темному бульвару. Ни одного прохожего. Редкие машины шуршали по мокрому асфальту. Далеко впереди светились огни гостиницы "Мир" и ресторана "Волна".

Рядом остановилось такси.

Из него выпорхнула влюбленная парочка. Молодой человек склонился к окошку водителя, а девушка огляделась и решительно направилась ко мне, держа что-то на вытянутой ладони.

– Простите, вы не могли бы разменять?

Занятый своими мыслями, я не сразу понял ее просьбу.

– У водителя нет сдачи, – пояснила она нежным голоском.

Девушка была тонкая, стройная, с короткой стрижкой.

Я кивнул и полез в карман за кошельком.

В тот момент, когда я опустил голову, какое-то едкое облачко брызнуло мне в лицо. Гостиница "Мир" почему-то стала заваливаться набок. Это последнее, что я запомнил.

* * *

Пробуждение было тягостным. Страшно раскалывалась голова. Я лежал на чем-то жестком, мои руки и ноги были разведены в стороны и привязаны по отдельности. Вот, значит, как! Я снова пленник. Кто же меня вычислил? Где я дал пенку? Надо же быть таким олухом, чтобы попасться на дешевенький приемчик! Ловко меня провела эта смазливая малышка!

Однако нечто подобное со мной уже случалось... Ну да ладно, не впервой выпутываться из критической ситуации.

Сбоку послышался кашляющий смех. Я повернул голову и... не поверил собственным глазам, увидев торжествующего Кителя.

В первую секунду я его даже не узнал – не потому, что он состарился и обрюзг, просто я давно вычеркнул его из своей памяти. Оказалось – рано.

Но самое удивительное заключалось в том, что Китель тоже был пленником: наручники приковывали его к металлическому кольцу в бетонной стене.

Похоже, однако, что собственное положение его не расстраивало. На его землистом лице блуждало выражение злорадной мстительности.

А напрасно Саныч утверждал, что Китель больше не опасен. Судя по безумному блеску его поросячьих глазок, он еще способен натворить немало бед.

Не без содрогания узнал я и место действия: да, это был тот самый подвал на Лесной Даче, ставший кошмаром моей жизни! Сомнений никаких!

Смутное предчувствие кольнуло меня: с этого подвала начались мои злоключения, здесь же они и завершатся. Это – рок.

Однако же не будем забывать о главном правиле: никогда не терять головы.

Китель резко оборвал смех.

– Посмотри на меня, гипнотизер! – прохрипел он. – Хорошо выгляжу? Как на картинке, а? Это по твоей милости я провел лучшие годы за колючей проволокой. Из-за тебя терпел унижения и потерял здоровье. Потерял все, что имел: свободу, имущество, жену... Ты раздавил меня как дождевого червяка, но торжествуешь рано. У меня остается последнее счастье в жизни: увидеть, как ты подыхаешь, и, клянусь памятью жены, я увижу это! – Его глаза все сильнее разгорались нездоровым демоническим огнем. Передо мной был сумасшедший.

Он помнит! – вдруг осенило меня. Он помнит обо мне все! Но ведь это невозможно! Блокиратор начисто стер из его памяти все, что касалось меня. Каким образом к нему вернулись давние воспоминания? Что-то здесь было не так...

А он продолжал, то и дело захлебываясь кашлем и звеня наручниками:

– Да, мне осталась месть. Ух, как я истомился в зоне! Но зато сегодня утешусь досыта. А ловко я все устроил, а, гипнотизер? Последнюю копейку пустил в дело и не прогадал. Ты здесь, на Лесной Даче... Тепленький, смирный... Ха-ха! Ну, пробуй свое хваленое биополе, пробуй! Хрен тебе в глотку! Я специально велел приковать себя к стене, чтобы не поддаться на твои чары, когда ты пустишь их в ход. Я знаю, что надолго тебя не хватит. Знаю! Я увижу, как ты мучаешься, а мне этого очень хочется, приятель! Да, ты хитер и изворотлив, но на этот раз тебе не выкрутиться. Впрочем, рискни, вдруг получится. – Он опять надрывно рассмеялся.

Ответить я не успел.

Раздалось отвратительное визжание, заставившее меня насторожиться.

Я приподнял, насколько мог, затылок, упершись подбородком в грудь, и увидел кошмарное зрелище.

В пространстве между моими щиколотками бешено вращалась циркулярная пила. Я же был накрепко привязан к некоему верстаку, медленно наезжавшему на чудовищный диск с зубьями. Линия разреза должна была пройти от моего паха до темечка.

– Понял?! – в экстазе заорал Китель. – Дошло?! Ха-ха! Я велел отрегулировать ее на самый малый ход! Хочу, чтобы ты помучился подольше, гнусный гипнотизер!

– Постой, Константин Петрович! – взмолился я, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. – Раз уж я в твоей власти, то куда спешить? Давай поговорим по-мужски. Вдруг выяснится, что не я главный виновник твоих бед?

– Ты! Ты! – исступленно заорал он. – Ты заслужил более лютую казнь, да есть опаска, что выскользнешь. Сделаем просто, но надежно. Я сам развезу твои останки по разным местам. Уж тогда сам дьявол тебя не воскресит.

Зубья, сливавшиеся в светлую полоску, приближались, достигнув уже уровня моих колен.

Китель приплясывал как каннибал, готовившийся освежевать жертву.

Но самое страшное заключалось в том, что я отчетливо понимал: на сей раз биополе меня не выручит. Китель и впрямь все предусмотрел, вновь использовав оправдавший себя вариант с "железным" человеком. Станком управлял кто-то находящийся наверху, вне подвала и зоны моего влияния. Кто же это может быть?

В приступе отчаяния я послал наверх мысленную команду. Никакой реакции. Пила приближалась. Мне оставалось одно: переключиться на Кителя, который находился рядом.

Тот тотчас прекратил свой ритуальный танец и плачуще заголосил, порываясь к выходу:

– Инночка! Алексей! Хватит! Довольно! Остановите пилу! Я не могу на это смотреть!

Пила наползала – острозубый хищник.

Крики Кителя остались без ответа. Это и понятно. Он, несомненно, предупредил, чтобы на них не обращали внимания.

– О, я подлец! О, негодяй! – выл Китель. Крупные слезы стекали по его бугристым щекам. – Друг мой! – Он подался ко мне, насколько это позволяли оковы. – Как мне спасти вас?! Как избавить от жестокой смерти?!

А пила приближалась. Из положения лежа трудно было судить, сколь велик зазор между ней и моей плотью. Но, несомненно, счет уже шел на миллиметры.

Что мне оставалось? Лишь обратить свое биополе на собственные нервные клетки, чтобы, по крайней мере, не страдать от боли.

Едва я сделал это, как Китель вновь злобно завопил:

– Месть! Месть! Ты подохнешь, как вонючий шакал!

Да, он увидит мою смерть...

Но зачем эти неприличные вопли?

Я закрыл глаза.

И тут что-то произошло.

Сверху послышался шум, кто-то ураганом ворвался в затхлый подвал. Короткий звук, похожий на резкий удар, и – тишина.