Текст книги "Капкан для киллера – 1"

Автор книги: Валерий Карышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Подъем, подъем! – послышался за дверью чей-то на редкость грубый голос.

Задержанный поднялся, невольно подумав о том, что все ментовские голоса в чем-то одинаковые – и если не в высоте, не в тембре, но наверняка в интонациях.

– Подъем!

– Свеча, кентуха, вставай, сегодня банный день. – Конверт сбросил серый «вшивник», то есть одеяло, пружинисто поднялся и, проходя к умывальнику, крикнул в сторону двери: – Будет тебе стучать, «пупкарь» долбаный! Глухих нет.

После завтрака задержанных вывели в коридор и повели мыться.

Баня – а точней, помывочная – представляла собой несколько отдельных кабинок.

– Вот у нас под Красноярском баня на зоне была, так это баня, – подмигнул Свечникову Конверт, быстро сбрасывая одежду. Его тело оказалось сплошь в густых фиолетовых татуировках, свидетельствующих о несомненно высоком авторитете в блатной иерархии. Он объяснил, что на помывку дается один тазик горячей воды и один холодной. В этой воде еще и постираться надо было... Свеча рассеянно кивнул, взял мыло и двинулся в душевую кабинку. Едва он успел намылиться, как услышал совсем рядом глухие звуки ударов и чей-то сдавленный крик. Голос кричавшего показался новому обитателю «Петров» знакомым...

Потом, много месяцев спустя, Свечников и сам не мог себе ответить, зачем он выскочил из душевой, почему побежал в предбанник, где шла драка.

Впрочем, происходившее в предбаннике вряд ли можно было назвать дракой: это было жестокое избиение. Трое здоровенных амбалов безжалостно месили ногами какого-то пацана, лица которого нельзя было рассмотреть. Окровавленный, он лежал на полу, уже не в силах отвечать, а лишь стонал, закрывая голову руками.

– Стоп, братва! – Свеча бросился вперед, оттирая амбалов. – Что за дела! Он один, а вас вон сколько.

Наклонился, приподнял жертву избиения – окровавленное лицо, распухшие скулы, разбитый нос свидетельствовали о безжалостности нападавших.

Жертвой беспредельного наезда оказался не кто иной, как Шмель, тот самый березовский бригадир. Свечников, увидев своего недавнего оппонента, вскрикнул от неожиданности.

– Ты?!

Несмотря на то, что лицо березовского было залито кровью, Свеча заметил, что тот удивлен не меньше его.

– Я...

– Слышь, я в натуре не понял, – послышался чей-то голос. Обернувшись, Свеча увидел подошедшего Конверта. Глаза блатного недобро сверкали.

– Поясни нам, – продолжал он, – почему ты влез в разговор. У тебя что, какие-то дела к нам или к этому человеку? Я тебе вчера вечером говорил, что ищу его, беспредельщика хренова. – Конверт неприязненно взглянул на окровавленного Шмеля. – Он меня когда-то оскорбил, и теперь я хочу получить с него сполна.

– Я не знаю, почему вы на него наехали. – Свечников кивнул в сторону амбалов. – Но бить одного втроем – это не по понятиям.

– Глянь, какой грамотный: в понятия въезжаешь, – пренебрежительно процедил один из амбалов. – А ведь сам первоходом на «хату» заехал...

Свеча вспыхнул.

– Всех ваших понятий я, конечно, не знаю, хотя и уважаю их, – не сдавался Свеча. – Но мой брат, будь он тут, объяснил бы всем вам, что я прав.

– Стоп, Свеча! – Зрачки Конверта хищно сузились, превратившись в щелочки. – А кто такой был твой брат?

– Глобус, – ответил урицкий, – Валера Длугач. Вор. Никогда не слыхал про такого?

Конверт хотел было что-то сказать в ответ, но в это время в помывочную ворвались трое ментов. Видимо, они прибежали на шум драки. Оба они – в кителях и хромовых сапогах – выглядели на фоне белоснежного кафеля, среди голых арестантов достаточно нелепо. Милиционеры, сторонясь раскаленных змеевиков, заняли позицию между недавними противниками.

– Все, время истекло, одевайтесь и по камерам, – сердито произнес старший мент, опасаясь, что баня может окончиться серьезным ЧП. – Не научились себя нормально вести – сидите грязными...

Уже в камере у Свечи состоялся долгий и обстоятельный разговор с Конвертом. Виталик деликатно и осторожно задал несколько вопросов, касавшихся покойного Глобуса. Безусловно, он проверял правдивость недавних слов Свечникова. А тот не скрывал от него почти ничего. Вкратце рассказал и о покойном братане, и о своих делах, и о неудачной курганской поездке, и, естественно, о поисках киллера Македонского, завалившего вора.

В конце беседы взгляд уркагана заметно потеплел.

– Значит, сучонка того, киллера ищешь? – В голосе Конверта прозвучали явно одобрительные интонации.

Свеча кивнул.

– Ищу. Наказать его, гниду, хочу, нутро его поганое выпустить...

– Правильно, такие вещи смываются лишь кровью. Может, я тебе чем-нибудь помогу, – медленно, обращаясь словно не к собеседнику, а к самому себе, произнес Виталик. – Меня через неделю выпускают. Как откинешься, позвони. Телефончик запомнишь?

А вечером того же дня Свечников через того же Конверта получил «маляву». Межкамерная переписка в «Петрах» была налажена отлично. Развернув запаянную в целлофан записку, арестант прочитал:

Братушка, привет, всех тебе благ!

Обращается к тебе Шмель. Хочу поблагодарить тебя за участие в моей проблеме. Я о таких вещах никогда не забываю. Спасибо тебе, брат. Хочу также ответить добром на добро: мы позавчера ехали на «стрелку» для того, чтобы вас в натуре завалить, потому что «стрелка» эта была брошена специально под тебя. Не знаю, как и зачем, но ваши старшие договорились с нашими старшими, чтобы тебя и твоих пацанов подставить. Мы должны были подвести вас под косяк, а потом достать стволы. Если бы даже у нас ничего не вышло, тебя бы все равно вальнул какой-то киллер из ваших. О последнем точно не знаю, пацаны слышали, мне уже в машине сказали. Тогда я еще не думал, что ты человек, наши старшие говорили, что негодяй отмороженный.

Короче, я все написал, что знаю, а уже выводы делай сам.

С уважением к тебе Шмель.

Отложив «маляву», Свеча закурил, но сигарета не пошла впрок. Поперхнувшись дымом, арестант долго и мучительно кашлял.

Да, эта записка оправдывала самые худшие подозрения.

Вспомнились и вчерашние слова Воинова: «Березовские приехали, чтобы тебя и твоих пацанов вальнуть, в натуре! Стволы мы у них в машине нашли! А отмашку на твой завал Лукины дали. Не нужен ты им больше, вот и договорились со старшими березовскими на такой прогон».

Теперь, после признания березовского бригадира, было понятно: Воинов не брал его на понт, а действительно спас, спрятав на ИВС. Правда, непонятно, для чего это ему понадобилось...

Да и Шмель не врал. Какой смысл ему было обманывать недавнего противника? К тому же это очень походило на правду: он, Свечников, набиравший в группировке авторитет, давно уже стал братьям Лукиным как кость в горле. И у них был несомненный смысл подставить человека, который в недалеком будущем мог составить им серьезную конкуренцию. Первый шаг к войне они уже сделали.

А коли так, руки у Свечи были развязаны. После скорого освобождения он решил перейти к решительным действиям: к ним подталкивало не только оскорбленное самолюбие, но и естественный инстинкт самосохранения.

Что поделать, законы бандитского мира в подобных случаях просты и суровы. Не нанесешь удар первым – можешь заказывать для себя деревянный макинтош и место на Хованском кладбище. Но первый удар, нанесенный противником неточно, с промахом, оставляет его оппоненту значительные шансы выжить и ударить в ответ.

Глава 11

Казалось, ничто не изменилось в жизни Солоника после возвращения в Афины из Италии. Все так же светило солнце над греческой столицей, пусть зимнее, но все равно ласковое и яркое, все так же плескалось синее море, наливалось голубизной небо. Саша, выходя рано утром во дворик, следил, как взъерошенные воробьи, совсем как в Москве, суетятся на бордовой черепице крыши его коттеджа.

Где-то далеко, в неком условном, словно бы ирреальном, выдуманном мире оставалась бескрайняя заснеженная Россия с ее зонами, пересылками и централами. Где-то была огромная суматошная Москва с ее бандитами, блатными и ворами в законе, ментами, РУОПом, «конторой», прокуратурой, мрачным следственным изолятором «Матросская тишина», где он, Александр Македонский, еще несколько месяцев назад ожидал суда и смертного приговора.

Перемены последних месяцев впечатлили настолько, что все чаще и чаще Македонский задавал себе вопрос: а может, всех этих страшных, странных и неправдоподобных событий в его жизни на самом деле и не было? Может быть, все происшедшее лишь приснилось ему, может быть, это случилось и не с ним вовсе, а с кем-то другим, а он, Солоник, узнав обо всем из книги или фильма, вбил себе в голову, что это и была его жизнь?!

Да и не киллер он никакой, а немолодой уже, степенный и далеко не бедный человек, решивший провести остаток жизни в тепле и неге солнечной Эллады, у желтых камней древнего Парфенона...

Но безукоризненно исполненный паспорт на имя греческого гражданина Владимироса Кесова, огромный оружейный арсенал, хранившийся в подвале под тихим коттеджем, и мобильный телефон, иногда говоривший сухим голосом серенького чекистского Куратора, убеждали в обратном: он, Александр Сергеевич Солоник, наемный убийца, марионетка в чужих руках, человек, купивший жизнь самой дорогой ценой – собственной свободой.

А иногда случалось и наоборот. Вечерами, спускаясь в подвал проверить и почистить оружие, Саша прицеливался из «АКСа» или снайперской винтовки в темный угол, подолгу размышляя – чье «исполнение» могут заказать ему в следующий раз. Ведь Коновал наверняка был не последней его жертвой, наверняка будут и еще.

Разумеется, будут.

И теперь, в конце 1995 года, эти люди ни о чем не подозревают: гребут под себя деньги и фирмы, дербанят коммерсантов, разбираются с конкурентами, назначают «стрелки», ходят по саунам, трахают телок, пьют, веселятся, строят планы на далекую перспективу, не зная, что планам этим не суждено сбыться.

В такие минуты киллер снова становился уверенным в себе. Заключительную точку в жизни этих пока неизвестных людей поставит именно он, а стало быть, он, Саша, хозяин их судеб. Считать себя вершителем чужих жизней – самое большое искушение. Солоник, все более проникаясь собственной значимостью, был уверен, что дальнейшее его существование в конечном итоге сложится столь же благополучно, как и до приезда в Грецию.

Алена, неотступно бывшая при нем, казалось, все понимала, но никогда не задавала лишних вопросов. Лишь взгляд ее сделался беспокойнее и пронзительнее, да тонкая сеть морщинок ложилась у глаз. Иной раз, спрашивая Солоника о чем-то мелком, малосущественном, она внезапно смолкала на полуслове.

Тогда, в конце 1995 года, Македонский любил бывать в одиночестве. После посещения спортзала и стрелкового тира садился за руль белоснежного джипа, отъезжал подальше и, оставив машину где-нибудь в оливковой или апельсиновой роще, подолгу бродил по пологим горам. И, наверное, сотни и тысячи раз задавал себе один и тот же вопрос – кто же он на самом деле? Таинственный киллер-одиночка, каковым его представляли в России? Жестокий боевик-чистильщик из шадринской преступной группировки? Послушный агент-ликвидатор, каковым был на самом деле, или же простой курганский парень, волею судеб оказавшийся и тем, и другим, и третьим, парень, жизнь которого по большому счету все-таки не сложилась?!

Наверное, последнее утверждение было ближе к истине.

А вывод был однозначным: его, великого и ужасного киллера, рано или поздно убьют. Вечерние размышления в подвале-арсенале с «АКСом» или снайперской винтовкой в руках – не более чем самоуспокоение. Солоник был достаточно умен, чтобы понимать очевидное. Еще на зоне под Ульяновском он хорошо запомнил древнее латинское изречение, часто встречающееся у блатных в виде татуировок: Memento more – «Помни о смерти».

Эти слова как нельзя лучше характеризуют состояние профессионального наемного убийцы. Уж если он живет благодаря чужой смерти, стало быть, по всем законам должен помнить и о том, что смертен сам. Может быть, в большей степени, чем другие живущие на Земле.

И уж если кому-то так скоро суждено поставить точку в его судьбе, то надо успеть насладиться жизнью, испытав все удовольствия, которые она только может предоставить. А уж если рядом с тобой любимая женщина, которая, бросив все, приехала к тебе, то почему бы не сделать и ее жизнь легкой и красивой?! Если его смерть неизбежна, стоит ли о ней думать? В такие минуты Македонскому жадно хотелось жить, получать удовольствия, наслаждаясь сегодняшним днем, не вспоминая о том, что наступит завтрашний день.

И хотелось, чтобы рядом была Алена.

В один из теплых ноябрьских вечеров, после плановой встречи с Куратором, Македонский вернулся домой. Алене показалось, что он выглядел немного спокойней, чем обычно.

– Собирайся, через три дня отправляемся в большой круиз. – Саша небрежно бросил на стол два билета и кредитную карточку. – Испания, Франция, Лазурный берег, Монте-Карло. Отдохнем, повеселимся!

Удивительно, но Алена не высказала особой радости по поводу грядущего отдыха и веселья. Лишь спросила осторожно:

– У тебя в ближайшее время не будет никакой работы?

– Нет, – не глядя на нее, произнес Саша, и по его помрачневшему лицу девушка поняла, что напрасно задала этот вопрос.

Вечер накануне отъезда выдался лунным. Безжизненный свет заливал веранду коттеджа. Хозяева пили вечерний чай, мирно беседовали. Александр строил грандиозные планы, рассказывал, куда он еще хочет повезти Алену, какие впечатления желает получить, что ей подарить и где сфотографироваться. Мания «фоткаться» у памятных мест неискоренима у всех провинциалов.

Девушка молчала, лишь изредка бросая на Солоника короткие и странные, как ему показалось, взгляды.

– Саша, а если бы ты все бросил и мы уехали куда-нибудь насовсем... Понимаешь? – Горячая сухая ладонь девушки легла на его руку.

– Куда? – не глядя на нее, спросил он глухо.

– Ведь у тебя есть деньги, мы можем исчезнуть... Насовсем, понимаешь?

Наигранная веселость тут же исчезла с лица Солоника.

– Исчезнуть? Это невозможно. Ты многого не знаешь, не понимаешь... А все рассказать я тебе не могу, не имею права!

Тонкие ноздри Алены задрожали, миндалевидные глаза вспыхнули холодным блеском, голос дрогнул. Казалось, еще чуть-чуть, и она расплачется.

– Саша, я до сих пор не могу понять, кто ты на самом деле? Куда ты так часто пропадаешь? Что это за странный русский, который часто звонит тебе на мобильный телефон? Почему у нас в подвале так много всякого оружия? За что тебе платят такие огромные деньги? И вообще – чем ты занимаешься?

Солоник не ответил – над столом повисла тяжелая, томительная пауза.

Они молчали бесконечно долго, и эта пауза, полная внутреннего напряжения, окончательно сокрушила Алену.

Первым нарушил молчание Солоник.

– Ничего, все будет нормально, – наконец бросил он классическую фразу, свидетельствующую о попытке самоуспокоения и нежелании думать о будущем, – все будет хорошо...

На следующий день они отбыли самолетом в Испанию. Круиз обещал быть долгим: средиземноморское побережье Испании и Франции с заездом в Монте-Карло. В Коста-Браво Солоник несколько раз звонил какому-то русскому, общался с ним на непонятном конспиративном языке, но Алена, бывшая в этот момент рядом с Сашей, больше не задавала ему никаких вопросов...

Нигде время не тянется так мучительно медленно, как в тесном замкнутом пространстве. А особенно – в тюремной камере.

Все друг о друге знают все, что можно: жена, дети, родственники, болезни, биография, чем занимался на «волняшке», какие сроки кому грозят, как кошмарят следаки на допросах и какую статью шьют. И каждый день – одни и те же впечатления: подъем, баландер с тележкой, чай, иногда – баня, но куда чаще – вызовы на допрос.

И разговоры, разговоры...

Как ни странно, Свечников особо не тяготился своим нынешним положением. Время работало на него, и теперь, сидя в «Петрах», он был уверен, что решит все свои проблемы на воле после неизбежной скорой «откидки».

Через несколько дней после того, как Свеча получил «маляву» от Шмеля, он завел осторожный разговор с Конвертом. Этот человек был несомненным знатоком блатных понятий, и бригадир урицких, знавший о понятиях лишь понаслышке от покойного брата да немного от пацанов своей бригады, впитывал их в себя, как губка воду.

– А чем это Шмель перед тобой провинился? – спросил брат покойного Глобуса.

Конверт вкратце рассказал. Сидели с братвой в каком-то кабаке, подъехали эти самые беспредельщики-спортсмены, вели себя шумно, вызывающе и нагло. Виталик сделал им справедливое замечание: пацаны, нельзя же так, не одни вы тут. А березовские быки, у которых Шмель был старшим, на его кентов наехали. Одному руку вывихнули, другому глаз подбили и ребро сломали, а ему, Конверту, пришлось удариться в бега.

– Если бы не ты, быть бы этому Шмелю инвалидом, – резюмировал блатной. – Ладно, оставлю я его. Он и так наказан.

Свеча закурил, глубоко затягиваясь, и предупредительно поднес зажигалку к сигарете собеседника. Заметил на философский лад:

– Что правда, то правда. За такие вещи надо обязательно наказывать, это справедливо. Но троим бить одного все-таки нельзя. Я не жалею, что за этого пацана заступился – твои кенты его и так сильно отделали. Послушай. – Тон Свечникова сделался вкрадчивым. – Я тут у тебя проконсультироваться хотел бы по одному вопросу.

Конверт едва заметно улыбнулся – роль знатока-эксперта в спорных вопросах ему явно льстила.

– Давай.

– Есть у меня один пацан знакомый, звеньевой в одной группировке. И такая с ним приключилась история...

Свечников долго, подробно и детально рассказывал о вымышленном пацане, звеньевом некой абстрактной подмосковной группировки: мол, хороший человек, в авторитет входит, а старшие его сперва затирали, а потом подставить решили. Послали на «стрелку», которую кинули специально под него. Добазарились с конкурентами, чтобы те выслали на «стрелку» быков-ликвидаторов, подвели под «косяк» и вальнули. Насилу выкрутился.

Тюрьмы и зоны делают человека необыкновенно проницательным. Конверт, имевший четыре судимости и проведший в местах лишения свободы лет четырнадцать, не был лишен этого качества и потому сразу понял, о каком пацане идет речь. Понял, но вида не подал. Даже не поинтересовался, что это за группировка такая.

– Конечно, старшие этого твоего друга поступили как законченные негодяи, – вздохнул он, выпуская изо рта колечко дыма. – Не нужен им человек – пусть скажут честно. Но чтобы подставлять внагляк... За такое, конечно, надо спросить. У друга твоего есть что предъявить? И откуда он вообще узнал, что его швырнуть решили?

– Случайно потом выяснилось, – туманно объяснил Свеча.

– Ясненько. Ну, будь я на месте того пацана, я бы сделал так: пошел бы к старшим и сказал, что ухожу от них. А затем, при удобном случае, вальнул бы их тихонько. А вообще к таким вопросам надо осторожно подходить: нож – он ведь обычно обоюдоострый, – философски завершил консультант. – Пусть твой друг перед таким серьезным шагом еще и еще раз взвесит свои возможности. Пусть подумает, что он дальше будет делать.

Свечников думал несколько дней и решил, что Конверт прав. С одной стороны, ему вроде бы нечего предъявить братьям Лукиным. Дать прочесть «маляву» – подставить под удар Шмеля. А других предъяв вроде и нет. Можно было бы, конечно, явиться и заявить: мол, все, ухожу от вас, собирайте пацанов. Если кто-нибудь скажет, что я кому что должен, готов ответить и отдать.

Ну а дальше?

Из десятка боевиков, которые теперь под его началом, под ушедшего из-под контроля Лукиных бригадира подпишется человек семь от силы. Собственных фирм, банков, с которых можно было бы жить, у него пока нет. Стало быть, надо шустрить, вертеться, искать бесхозных бизнесменов и подписывать их под себя. Или же – дербанить чужих. Или – переподписывать их. А это, безусловно, война, и силы в ней явно будут неравные...

А слово найти и завалить киллера Солоника – слово, которое он дал Крапленому? Для поисков нужны деньги, и немалые.

А неудачная поездка в Курган?

А этот гнусный мусор, которому наверняка наплевать на «стрелку» с березовскими, на которой его, Свечникова, закрыли? Он-то наверняка будет гнуть свою линию и не слезет с него, пока не дожмет!

– Главное – быть уверенным в своих силах, – поучал Конверт, глядя на бригадира исподлобья. – Человек, который уверен в себе, всегда победит всех своих врагов. Свидишься с тем пацаном – так и передай ему...

Офицер столичного РУОПа Воинов принадлежал к той немногочисленной породе негодяев, которые разделяют всех окружающих людей лишь на две категории: на тех, которым надо что-то от него, и тех, от которых что-то надобно ему.

Наверное, именно это качество и позволило Воинову считаться на Шаболовке одним из лучших. А в ментовке быть другим и нельзя. Тут не до гуманизма, не до понимания проблем других и не до обыкновенной порядочности. В РУОПе надо быть готовым в любой момент подставить товарища, но в то же время быть готовым к тому, что и тебя в любой момент могут подставить...

Как ни странно, но бригадир урицких Сергей Свечников сочетал в себе оба качества. С одной стороны, арестант «Петров», конечно же, хотел вырваться на свободу, а свободу он мог получить только благодаря Воинову. С другой, начальник группы по поиску Солоника тоже мог получить от него немало – и прежде всего информацию, касавшуюся загадочного курганского киллера.

Естественно, напрашивалась банальная сделка: или мы, гражданин Свечников, подбрасываем тебе в машину несколько патронов от «ПМ» или «ТТ» и пару стреляных гильз (экспертиза, конечно же, установит, что ствол был «мокрый») и, соответственно, шьем двести восемнадцатую статью со всеми вытекающими, или ты рассказываешь все, что тебе известно о Солонике.

Поразмыслив здраво, Воинов понял, что Свеча безусловно откажется идти на подобную сделку. Уж лучше несколько месяцев провести в следственном изоляторе, а потом благодаря адвокату выйти на свободу под подписку или залог, чем идти на контакт с ментами и тем самым ставить крест на собственной карьере бандита.

А стало быть, назревал другой, более тонкий и эффективный вариант работы со Свечниковым, при котором последний вряд ли смог догадаться, что его используют.

Через две недели после задержания Воинов, еще раз взвесив «за» и «против», распорядился выдернуть Свечу на допрос.

Руоповец был приветлив, улыбчив и подчеркнуто доброжелателен. Предложил присесть, пододвинул сигареты, пепельницу и зажигалку. Спросил, нет ли жалоб по содержанию.

Арестант выглядел сумрачным и настороженным. Видимо, в любом вопросе, в любой, пусть даже самой незначительной фразе он искал какой-то коварный мусорской подвох, какую-то прокладку.

– Напоминаю вам, гражданин Свечников, – скороговоркой произнес мент, – что вы задержаны на тридцать суток по президентскому Указу. С документом вы ознакомлены при поступлении сюда.

– Спасибо, – с заметной издевкой ответил арестант.

– В твоих действиях не обнаружено состава преступления, хотя мы имеем полное право крутить тебя по статье «сопротивление сотрудникам органов правопорядка при задержании», – как ни в чем не бывало продолжил Воинов.

– Ну так крутите! – В голосе собеседника слышался вызов.

– Ну зачем же так грубо? Ты уже отказался давать показания по поводу того, что являешься членом устойчивой преступной группировки, так называемой урицкой. Ты даже не признаешь очевидного – что мы задержали тебя на «стрелке» с березовскими бандитами... Кстати, насчет Кургана не передумал?

– Какого еще Кургана?

– Город есть такой, куда ты, ныне покойный гражданин Савчик, известный тебе как Рыжий, и ныне здравствующий гражданин Ковалев, известный как Укол, ездили для поисков ныне скрывающегося гражданина Солоника. Гражданин Савчик умудрился застрелить там сотрудника милиции. Ты, кстати, все это своими глазами видел.

– Не был я отродясь ни в каком Кургане. А то, что Укол написал, – херня полная. Знаю я вас: прессанули, вот он подпись и поставил.

– Свечников, вы ведь летели туда самолетом. Можно элементарно запросить кассы «Аэрофлота», в корешках билетов остались ваши фамилии, – вкрадчиво продолжал Воинов, словно не замечая предыдущей реплики. – Организовать в Кургане свидетелей стрельбы, хотя бы водителя той «семерки». Да и женщина, которую вы приняли за родственницу Солоника, тебя наверняка опознает. После чего со спокойной совестью избрать в качестве меры пресечения содержание под стражей и перевести тебя в Бутырку или в «Матросскую тишину». Можно, кстати говоря, организовать и очную ставку с гражданином Евгением Ковалевым.

– Так чего не организовываете?

– Зачем? Для чего нам это надо? – многозначительно усмехнулся руоповец. – Для чего нам лишняя головная боль? Ну, выпустим мы тебя, и куда дальше пойдешь? На завод, гайки крутить? К братьям Лукиным пойдешь, а они – будь уверен! – придумают, как подставить тебя по новой. Ну, что ответишь?

– А что я еще должен говорить? – недобро сверкнул глазами Свечников, все еще не понимая, куда клонит собеседник.

– То-то! – осклабился в улыбке милиционер. – И говорить тебе нечего... Ну ладно. – Его рука потянулась к каким-то бумажкам. – На вот, подпиши.

– Что это? – удивился арестант.

– Постановление о твоем освобождении и расписка о том, что не имеешь претензий и жалоб по нахождению в изоляторе временного содержания ИВС ГУВД. Кстати говоря, до полных тридцати дней, которые я могу содержать тебя тут, остается еще целых две недели. Я вполне могу отправить на экспертизу твою одежду – на предмет обнаружения следов наркотиков или пороховых газов, а это значит – накрутить тебе еще небольшой срок. Но я лучше тебя отпущу с миром... Думаю, все-таки мы еще встретимся с тобой. Сам знаешь, сколько веревочке ни виться, а конец, как говорится, будет...

– Ну пока, пацаны, всех вам благ и скорой «откидки». – Стоя на пороге, Свечников в последний раз обвел глазами хату, где пробыл две недели – время, так поменявшее его жизнь.

– Пока. – Конверт растянул рот в улыбке, и золотая фикса блеснула в его зубах. – Базар наш последний не забыл?

– Не забыл, – улыбнулся в ответ Свеча.

– Телефон мой тоже помнишь. Через недельку меня отпустят, позвони вечерком. А то в гости подъезжай – посидим, брата твоего покойного помянем.

– Позвоню.

– И главное – ты того гаденыша ищи, святое дело... Ну, всех тебе благ, пацан!

Свеча махнул на прощание рукой и, развернувшись, вышел из камеры.

Там, за стенами «Петров», его ожидала свобода. И, как следствие, решение всех проблем.

Успешное ли?

«Главное – быть уверенным в своих силах, – говорил Конверт. – Человек, который уверен в себе, всегда победит всех своих врагов».

Свеча был уверен в себе: братья Лукины не знают, что ему стало известно о подставе, и это обстоятельство дает редкую возможность нанести упреждающий удар...

Когда конвоир увел Свечникова в камеру за вещами, Воинов подошел к окну, отдернул занавеску, задумчиво взглянул в окно.

Ветер гнал по серому асфальту какую-то мокроту, то ли снег, то ли дождь. Зима в этом году обещала быть ранней и суровой. Дождевые капли причудливыми траекториями стекали по оконному стеклу, и, глядя на них, хозяин кабинета снова и снова воскрешал в памяти подробности недавней беседы.

План Воинова выглядел довольно просто, но в то же время убедительно.

Свечников – брат покойного Длугача, то есть человек, который, по логике, должен объявить Солоника кровником. К тому же роль бригадира урицких явно не устраивает честолюбивого Свечу. Резко поднять авторитет может только серьезный поступок. Таким поступком может быть ликвидация киллера, на чьей совести – убийство нескольких воров и авторитетов. Стало быть, он будет усиленно искать Македонского – и уже ищет. А то для чего он ездил в Курган?

Потому куда проще отпустить Свечу, проследив его дальнейшие действия. И когда тот нападет на след киллера, мгновенно «закрыть» и преследователя, и преследуемого, отрапортовав о блестяще проведенной операции...

Чего уж проще?!

Дождевые капли чертили на запотевшем стекле замысловатые следы, и офицер столичного РУОПа, улыбаясь своим мыслям, думал: он, Олег Иванович Воинов, рано или поздно получает от людей то, что ему от них надо.

А уж если люди об этом и не подозревают – такое приятно вдвойне.