Текст книги "Изувер"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Глава 33
В НЕЖНЫХ ОБЪЯТИЯХ ФСБ

Гогу Махарадзе «топтуны» упустили.

По совету Койота он поднялся на чердак, прошел по нему, спустился в другом подъезде и, не замеченный «наружкой», вышел из дома. Потом поймал машину и через три четверти часа был в аэропорту. Еще через час он был уже в воздухе, на пути в Москву.

Вечером Гога позвонил в Придонск, попросил Джабу.

Разговор шел на грузинском.

– Я на месте, Джаба.

– Как долетел?

– Хорошо. Меня встретили.

– Там все готово?

– Конечно. Как наш солист себя чувствует?

– Нормально. Спокоен. Сидим с его отцом, чаи гоняем… ха-ха-ха…

– А я забыл спросить… там… Валентины чтото не видно было?

– Ее нет. Сказали, что она уехала в деревню, мать заболела.

– У вас там все спокойно, Джаба?

– Да, не волнуйся, брат. Переночуем и прилетим. Скажи Арсену, пусть треть гонорара солисту сразу отдаст, чтобы он не дергался, спокойно работал. А дальше – как решили. Сам знаешь.

– Конечно, скажу. Ну, до завтра, Джаба! Обнимаю тебя.

– И я тоже.

Уже по-русски Джаба сказал Волковым:

– Привет вам от Гоги. Долетел хорошо. Пожелал спокойной ночи.

* * *

Грузинский текст надо было срочно перевести. О чем говорили по телефону из квартиры Волковых? Кто говорил? О чем договаривались эти люди?

В русском управлении ФСБ грузинского языка никто, разумеется, не знал. Но грузины в городе жили. Немного, но тем не менее.

Омельченко с Брянцевым сели на телефоны.

Через час на столе Мельникова лежал список, в котором мелькали имена: Гиви, Резо, Отари, Вахтанг, Иосиф… И соответствующие фамилии.

Однако оперативную тайну всем не доверишь.

К тому же, шел уже десятый час вечера. Не каждый из обрусевших, проживающих в Придонске грузин согласится в законный час отдыха давать какие-либо консультации ФСБ.

Но медлить было нельзя.

Мельников позвонил домой Кириллову, доложил о проблемах. Полковник (он жил недалеко от управления) тотчас бросил домашние дела, пришел.

Полистал свою записную книжку. Вспомнил, что на одной из кафедр университета работает преподавателем некий Гурам Суренович Меранашвили, наполовину грузин, наполовину армянин. В Придонске он с незапамятных времен, вполне возможно, что давно уже забыл язык своих предков.

Гурам Суренович дал согласие послушать пленку, при условии, что за ним приедут – жил он на окраине Придонска.

Через полчаса Меранашвили сидел в кабинете Кириллова и слушал запись.

– Мне кажется, это какие-то урки договариваются, Анатолий Михайлович, сказал он. – И о серьезных делах.

– У нас такое же предположение, Гурам Суренович, – согласился Кириллов. – Потому и пригласили вас помочь.

– Ну что ж, давайте ручку и бумагу. Я запишу диалог.

Через пятнадцать минут работа была сделана.

На столе Кириллова лежал точный перевод разговора братьев Махарадзс.

Стало ясно, что завтра утром Павел Волков должен лететь в Москву вместе с Джабой Махарадзе. Убивать какого-то Амирана…

* * *

Мельников позвонил Крайко.

– Эмма Александровна, добрый вечер. Извините за поздний звонок.

– Ладно тебе извиняться, Саша, ты же не будешь беспокоить меня по пустякам.

– Да, дело срочное… Наш подопечный завтра утром собирается улетать в Москву. Судя по перехваченному нами телефонному разговору, на новое серьезное дело…

– Можем упустить?

– Можем.

– Оружие вы не нашли?

– Нет. Никаких упоминаний о нем мы не прослушали.

– Понятно. Та-ак… Сколько там у нас натикало?.. Ого! Половина одиннадцатого! Наше прокурорское начальство отдыхает. Разрешения на задержание Заиграев не даст даже в этой ситуации, упрется. Значит, решение принимать мне. – Крайко умолкла. В трубке отчетливо было слышно ее сосредоточенное дыхание. В следующее мгновение она сказала:

– Берите обоих. Под мою ответственность.

Лучше, конечно, в аэропорту, с билетами на руках.

Им сложнее будет объясняться – куда и зачем собирались лететь. А брать сейчас, на квартире… нет, не стоит.

– Вы правы, Эмма Александровна, лучше в аэропорту, – согласился Мельников. – Лишние улики. Основание для вопросов…

– Саша, не будем терять время. Действуйте!

Во сколько самолет?

– В семь утра.

– Через час, в восемь, жду от тебя звонка. Полагаю, уже из изолятора Жду!

И Крайко положила трубку.

* * *

Ночь для следящих за преступниками прошла спокойно.

Окна в квартире Волковых светились до полуночи. В открытые форточки доносились нестройные хмельные голоса, смех, звяканье посуды. Волковы и Махарадзе гуляли.

А под окнами квартиры, меняясь по выработанной схеме, прогуливались молодые люди с рациями в карманах курток, время от времени докладывая по связи:

– Первый, у меня все спокойно.

– Наверху потушили свет. Из подъезда никто не выходил.

– Говорит Шестой. Все тихо. Спят.

Да, Койот спал.

Спал его отец, Виталий Волков.

Спал и гость из солнечного Батуми, Джаба Махарадзе, посредник заказного убийства в Москве.

* * *

Ночь в автомобиле даже для молодых и здоровых людей – занятие не из приятных. Ноги не вытянешь, полностью не расслабишься, спать нельзя. Преступники хитры и изобретательны: исчез же из квартиры, которая находилась под наблюдением, Гога Махарадзе!.. Позвонил уже из Москвы…

Койот и Джаба, судя по всему, исчезать не собирались. Они спокойно, ничего не подозревая, дрыхли на втором этаже старого городского дома Слежки и наблюдения за собой не заметили. Да и сложно было ее заметить.

Не спали «топтуны».

Не спали офицеры отдела Мельникова.

Был соответствующим образом проинструктирован дежурный по управлению ФСБ.

Была наготове группа захвата Все эти люди как бы оберегали сон Павла Волкова и Джабы Махарадзе.

Начало мая в Придонске – чудная пора. Вовсю уже зеленеют скверы и городские парки, нежное тепло разливается по улицам, они – чисто вымытые и подметенные – благоухают свежестью, стекла домов охотно ловят самые первые солнечные лучи, еще не жаркие, розовые со сна, робкие.

В половине пятого улицы города еще пусты: пробежит какой-нибудь «жигуленок» по серому асфальту, и снова тишина. Потом зашуршит губастыми шинами пустой и гулкий троллейбус, с воем промчится «Икарус»-«гармошка», и испуганное эхо забьется меж стен домов, будоража досматривающих последние сны людей, вынуждая их просыпаться…

Койот поднялся первым. Глянул на молчавший пока будильник, подошел к окну, раскрыл его. В комнату потек чистый воздух, тело охватила приятная утренняя прохлада Хорошо-о!

Он потянулся: сладкая истома жила в каждой клетке его тела, радовалась солнечному утру, пробуждению.

Хорошо жить на свете! А жить хорошо – еще лучше!

Что ж, кажется, теперь он, Павел Волков, заживет. Десять тысяч «зеленых» – это вам, граждане, не кот чихнул! Это кое для кого целое состояние. Особенно в его положении… Если не шиковать, тратить деньги с умом, на них можно пожить года два вполне безбедно…

Разумеется, он сделает работу в Москве. Выдержки у него хватит. И рука не дрогнет. Никакого такого Амирана он не знает, он для него просто мишень. Амиран чем-то провинился перед другими, его решили убить. Жизнь жестока. Кто-то имеет право существовать, радоваться вот этому утру, первым лучам солнца, улыбкам женщин, а кого-то этой радости лишают, значит, заслужил.

Он, Койот, здесь ни при чем. Пусть рассудят потом наверху, в Небесной Канцелярии, кто прав, а кто виноват. Он же, Павел Волков, выполняет свою работу. А за работу полагается плата.

Из Москвы он уедет на юг, в Сочи. Отдохнет.

Погуляет. Познакомится там с какой-нибудь женщиной, скажет, что он бизнесмен, занимается торговлей… Наконец фортуна повернулась к нему лицом.

Ах, какой он дурак, что открылся Марине!

Зачем развязал язык, зачем?! Твердил же себе, понимал: тайна – это когда знает один.

Марина, должно быть, ничего никому не сказала, иначе бы его уже замели. Но сколько женщина сможет держать язык за зубами? И что, собственно, удержит ее? Она же ничем не обязана ему. Он в ту ночь пообещал на ней жениться, да, это в какой-то мере может на нее повлиять, но, с другой стороны, зачем ей такой муж, за которым могут прийти в любой день?

И кому он вообще теперь нужен, кроме себя самогода, наверное, заказчиков.

Зря, зря он открылся Марине! Непростительная минутная слабость. Зато теперь на душе тревога и даже какой-то холодноватый страх. Теперь он ждет ментов каждую ночь, мучительно засыпает, видит кошмарные сны!

Его возьмут, он это чувствует. Что-то незримое повисло над ним, как те инопланетяне на своих тарелках, что носятся над Землей, изучают людей, вступая с ними в странные контакты.

Может, эти инопланетяне кружат сейчас и над его домом, заглядывают в это вот распахнутое окно, может, это они холодят его душу?

Истому сменила мелкая противная дрожь. Через каких-нибудь два часа он, Койот, полетит в Москву. Убивать еще одного человека.

Его, Павла Волкова, признали хорошим киллером. Которому везет. Который умеет скрыться с места убийства. Которого не могут найти.

И за это ему предложили хорошие деньги.

Он их честно, добросовестно отработает.

…Утро поднялось совсем летнее – солнечное, с голубым высоким небом, тихое и теплое…

Таким утром особенно остро чувствуется, как хороша и прекрасна жизнь! И хочется жить бесконечно долго.

«Инопланетяне» дремали в своих тачках – белой «Волге» и бежевой «шестерке», когда по рации раздалось:

– Внимание! Вышли из подъезда. Идут в сторону Ленинградской… Направились к рынку.

Оперативники несколько зевнули объект – не видели, как Джаба с Койотом вышли на Ленинградскую, как мгновенно (так уж им повезло) взяли машину и покатили в аэропорт.

Теперь надо было, не медля, догонять.

И «Волга» с «жигуленком» помчались кратчайшим путем, по окружной дороге.

Мельников сидел как на иголках. Он отвечал за исход операции.

«Упустили! Упустили! – стучало в висках. – Не смыкали глаз всю ночь, а в самый последний момент… Эх!.. А если этот телефонный разговор на грузинском языке – ход конем, отвлекающий маневр? Если преступники заранее продумали и специально запустили по телефону „дезу“? И полетит Койот вовсе не в Москву, а куда-нибудь на юг, в тот же Тбилиси? Или в Свердловск-Екатеринбург?!»

– Жми, Юра, жми! – торопил Мельников водителя «Волги». – Не опоздать бы.

– Куда больше… И так сто двадцать, Александр Николаевич! – отвечал водитель, не отрывая глаз от асфальта.

Мельников промолчал. Пять-шесть минут, которые они потеряли в городе, конечно же, особой роли не сыграют. Если Волков и Махарадзе едут в аэропорт, то они обязательно там встретятся.

А если они двинули в другую сторону? По той же Ростовской трассе, на юг?!

В группе захвата – восемь офицеров. Экипировка боевая: пистолеты, броники под легкими куртками. Со стороны, с первого взгляда, никто бы эту самую группу захвата не признал – обычные молодые люди. Может, чуть полноватые для своих лет. Но это кому как повезет, с полнотой-то.

Омельченко и Брянцев – на заднем сиденье «Волги». Сидят молча, никак погоню не комментируют, Мельникову не мешают. Зевнули, да, но, кажется, не все еще потеряно.

Сзади «Волги», как приклеенный, – бежевый «жигуль», «шестерка». Тоже летят как на крыльях, не отстают. Никто из них не знает, что их ждет впереди. У Койота с Махарадзе могут быть стволы – пистолеты или короткоствольный автомат, хотя бы один на двоих, тот же «борз».[4]4
  Чеченский аналог израильского автомата «узи» (Примеч. авт.).


[Закрыть] Его легко спрятать, им легко воспользоваться, так что надо быть начеку.

А солнце-то какое за окнами машин! Так и сияет, золотит верхушки сосен и берез, заливает лес мощными, пронизывающими кроны деревьев лучами. Такими противоестественными были бы сейчас, в это чудесное теплое утро, автоматные очереди, хлопки пистолетных выстрелов, и тем более брошенная на ложе смерти чья-то молодая крепкая жизнь…

…В аэропорт они примчались в рекордно короткий срок. Хорошо, что не встретилась машина ГАИ, не пришлось ни с кем объясняться, теряя время. Гаишники, видно, еще досматривают сны.

И вот оно – длинное серое здание аэропорта…

Можно было перевести дух: Койот с Джабой спокойно сидели на диванчике в зале ожидания.

Оперативники осмотрелись.

Народу в зале мало. Летают сейчас немногие, авиабилеты не по карману. До той же Москвы выгоднее доехать поездом. Ночь переспал на жесткой полке плацкартного вагона – и здравствуй, столица!..

В зале толклись два омоновца – в полной форме, с оружием, но сонные после ночного дежурства, нетерпеливо поглядывали на часы – когда наконец придет смена?

Мельников подошел к ним, показал удостоверение, предупредил, чтобы они не вмешивались в то, что сейчас здесь произойдет.

Омоновцы – молодые деревенские ребята – туповато, но послушно кивнули, отошли к дверям, заблокировали их на всякий случай.

Разбившись на две боевые «четверки», оперативники стали «обтекать» Волкова и Махарадзе, приближаться к ним – как можно естественнее) незаметно.

Шаг за шагом.

С некоторой даже медлительностью, ленцой, посматривали на табло, слушали объявления диктора. Кто-то позевывал, кто-то похлопывал свернутой в трубку газетой, кто-то, прогуливаясь, держал руки в карманах…

Сделали круг. Еще один, ближе.

Чуть заметный кивок.

Упреждающий взгляд – не спеши: не все еще вышли на линию броска. Еще не зашли со спины.

Омельченко еще должен пройти по проходу, где сидят «объекты».

Брянцев что-то замешкался, опаздывает на шаг-другой… Нет, все нормально, выровнялся, заходит с правой руки грузина. Держит сумку. Кажется, «молния» раскрыта… Выхватить оружие – доля секунды. Но противника надо ошеломить внезапным броском, лишить его возможности сопротивляться, парализовать его ответные действия постараться без стрельбы, чтобы негпострадали неповинные люди.

Это называется профессиональной работой.

Цена ошибки может оказаться очень высока.

В ФСБ всегда помнят об этом.

Еще шаг… другой… еще круг… руки у всех восьмерых готовы к действию… «Объекты» сидят спокойно, ничего не подозревают. Махарадзе повернул голову, глянул на Омельченко, но взгляд беспечно скользнул, уплыл куда-то вбок, на проходящую мимо бабенку…

Шевельнулся и Койот, глянул на часы… хотел было встать, поглядеть на аэропортовское расписание…

Взяли!

Группа захвата в одно мгновение навалилась на киллера и его заказчика.

Джаба закричал на весь зал, будто перепуганный насмерть заяц.

Койот отбивался от оперативников молча, зло.

Он не испугался, нет. Наверное, в первый момент он даже и не понял, что такое произошло, и сопротивлялся машинально, как стал бы сопротивляться на его месте любой нормальный человек.

Он отбивался руками, ногами, вырывался – на него никак не удавалось надеть наручники. Он дергался и тогда, когда его подняли четыре пары сильных мужских рук и понесли к выходу. Он выскользнул, ударился лицом о бетонный пол, вскрикнул.

Щелкнули наконец наручники.

Сбежались пассажиры, приняли потасовку за хулиганскую разборку, кто-то завопил:

– Прекратите безобразие! Милиция-а-а! Вы что там стоите, как столбы?! Смотрите, что делают!

Омоновцы наблюдали за действом со всем вниманием и интересом. Молодые, деревенские учились у «старшего брата» работе. Пригодится.

…Джабу и Койота везли в разных машинах.

Едва «Волга» сорвалась с места, навалились на Волкова с допросом:

– Где оружие, Волков? Стволы?! Ну!

– К… какие стволы?

– Которые ты забрал у милиционеров! Из которых стрелял в инкассаторов! Говори!

– Не знаю ничего… Вы ошиблись… – Койот вел себя довольно хладнокровно. Этой выдержке можно было позавидовать.

– Говори, хуже будет! Лучше сам стволы сдай.

– Не знаю ничего… Вы меня с кем-то спутали.

– Ничего мы не спутали. Знаем, зачем ты летишь… вернее, собирался лететь в Москву. Знаем, зачем вас с Джабой ждет Гога.

– Вы знаете, я не знаю… Вы ошиблись.

В «жигуленке» шел другой разговор.

Джаба Махардзе, насмерть перепуганный, стучал зубами на весь салон. Спрашивал.

– Вы что, ребята… Вы из какой банды? За что взяли? Я никому плохого ничего не делал… А про «КамАЗ» скажу…

– Говори. И про Волкова рассказывай. Мы знаем, зачем вы собирались в Москву.

– Вы кто такие, ребята?

– Мы из управления ФСБ.

– Господи-и, чекисты! – завопил вдруг Махарадзе – радости его не было предела. – К порядочным людям попал. Ну хоть живой останусь.

А то ведь что подумал: навалились, скрутили, повезли… Кто такие? Душа в пятки ушла, с жизнью уже попрощался…

В «Волге» шла своя беседа, которую тоже скучной не назовешь.

Мельников кричал по рации, в «жигуленок»:

– Сворачивай в лес. Сейчас будем кончать этого, нашего! Молчит, собака! Говорит, что ошиблись… Потом и вашего замочим…

Койот молчал. Он понял, что к чему. И лишь усмехнулся. Он читал в одном из детективов, что оперативники почти всегда пользуются этим психологическим приемом – стараются «расколоть» ошалевшего от внезапного задержания преступника в первые же минуты…

Задержанных довезли в ИВС живыми и здоровыми. Только у Койота распух и налился небесной синевой синяк под глазом.

Нечего было трепыхаться в нежных объятиях ФСБ. Оперативники этого не любят. Накрыли – протягивай лапы для наручников…

Глава 34
НЕЧАЯННОЕ УБИЙСТВО

В это же утро в Придонске произошло еще одно событие, связанное с именем Павла Волкова. Трагическое.

…Людмила, брошенная жена Койота, вместе с матерью, Верой Ивановной, возилась на кухне.

Женщины затеяли печь блинчики – дешево и калорийно. Мука у них была, пол-литра кефира и пара яиц в холодильнике отыскались, остальное – дело проворных женских рук и горячей сковородки. Блинчики еще вчера попросил Костик. Слово это он выговаривал по-своему: «Бинцик». Ну, «бинцик» так «бинцик». И мать и бабушка мальчика поняли, дружно захлопотали у плиты, радуясь тому, что стопка пышных румяных блинчиков быстро росла на тарелке, и Костик, когда проснется, поест их с удовольствием, да и они позавтракают вместе с ним, а потом Людмила отправится с сыном в поликлинику – показать его хирургу. Ходить Костик стал гораздо лучше, и речь постепенно выравнивалась, становилась понятнее. Но левая ножка все же их беспокоила: Костик ее как бы приволакивал, подтаскивал за собой. Сразу это в глаза не бросалось, но если присмотреться, понаблюдать за тем, как мальчик передвигается по комнате, становилось ясно, что ребенка необходимо опять показать врачу.

А вот руки у Костика почти поправились, стали сильными, цепкими. Людмила, да и Вера Ивановна тоже, часами массировали ему пальчики, разминали их, гладили. Купили резиновое кольцо, каким пользуются спортсмены, и мячик. Костик, втянувшись, и сам потом тискал и мял эти игрушки. И чудо свершилось: руки мальчонки стали выздоравливать, набирать силу.

– Ты знаешь, мам, – сказала Людмила, снимая со сковородки очередной блин. – Он меня вчера так цапнул за руку! Я аж вскрикнула. Силы как у… она хотела сказать «у Павла», но спохватилась, передумала. – Прямо как у взрослого.

– Ну и хорошо, – спокойно отвечала Вера Ивановна, и лицо ее посветлело. – Значит, выздоравливает наш мальчик. Ему ведь скоро учиться, потом работать. Как без рук? Даже если хромать будет, ничего, а вот руки…

Она вздохнула. Слова словами, а как-то еще будет на самом деле? Ребенок растет без отца, рассчитывать на помощь со стороны не приходится. Кто ему станет помогать? А без денег – какая учеба в нынешнее время? Школу бы закончил да специальность какую-нибудь хорошую приобрел. Стал бы Костик, например, мастером по ремонту телевизоров. Телевизоров много, они ломаются…

– Павел давно что-то не приходил, Люся, – снова заговорила Вера Ивановна. – Вы что – опять поругались?

– Я ему сказала, чтобы он носа больше к нам не показывал, мам, – не оборачиваясь, ответила Людмила сурово и решительно. – Все, хватит.

Поиздевался над нами, покуролесил. Я на развод подам. Соберу вот денег… Ужасно дорого сейчас все это, даже развестись проблема Развестись – дело нехитрое. – Вера Ивановна села к столу, сложила на коленях руки. – А вот семью сохранить… И ты, Люся, виновата кое в чем. Гордая слишком, несговорчивая. А что получила – и тебе плохо, и Костику. Семью беречь надо.

– Да какая это семья, мама! Ты что – не видишь? Месяцами дома не бывает, а придет – вечная ругань, оскорбления. Мне девчонки сказали, что есть у него женщина, Мариной зовут, продавщица в каком-то киоске. Да пошел он куда подальше, чтобы я с ним после всего этого жила. Он для меня больше не существует. Не такой я себе семейную жизнь представляла. Помучилась, хватит.

– Сынок у вас, дате, – гнула свое Вера Ивановна. – А если с тобой что случится? И я еле ползаю.

– Да что со мной может случиться, мам? Чего ты плетешь?

– Мало ли. Вон, на Донбасской, моложе тебя девушку машина сбила… Дите сиротой останется Кому он нужен?

Конечно, Вера Ивановна вела свою линию: ей хотелось, несмотря ни на что, помирить Людмилу с Павлом, хотелось, чтобы у Костика были и отец и мать. Хорошие ли, плохие… какие есть, что теперь поделаешь? И ради ребенка надо снова сойтись, простить друг другу обиды. У молодых все бывает…

Людмила не слушала мать. Павел для нее – отрезанный теперь ломоть. Все! Решено раз и навсегда. Никаких прощений, никаких новых попыток наладить семейную жизнь. Разбитое – не склеишь. А Костик… что ж, без отца, конечно, не очень-то хорошо, но вырастет. С матерью и бабушкой (дай ей Бог здоровья!). Таких детей, как Костик, полгорода. Ну, пусть поменьше четверть. Ничего, как-нибудь перебьются. Костику скоро семь, мальчишка поправляется, набирается силы, выздоравливает. Вот сходят они сегодня к врачу, посоветуются. Сейчас она допечет блины, пойдет будить сына…

А Костик давно уже не спал. Слыша, что мать и бабушка заняты на кухне (из-за закрытой двери доносились их голоса), он вылез из кроватки и взял отцовскую отвертку. Он вспомнил, как отец приподняв матрац, подковырнул под ним отверткой дно, приподнял и положил туда «Бу-бу». Костик проделал то же самое и достал сверток. Развернул, вынул из пакета «Бу-бу». Восхищенно смотрел на тускло отсвечивающую вороненую сталь, гладил ствол пистолета, заглядывал в круглую черную дырочку. Твердил, воображая себя Бог весть кем: «Бу! Бу!» Потом уронил пистолет, который довольно громко стукнулся о доски пола.

Людмила услышала звук, сказала: «Что-то там упало. Костик, что ли, поднялся?»

Она пошла в спальню, а Костик уже снова держал «Макаров» в руках. Пальчики его тянулись к спусковому крючку, а глаза выбирали цель.

Он увидел вошедшую мать, навел на нее пистолет, грозно нахмурил белесые бровки:

– Бу! Бу!

– Эт…то что такое? – успела сказать Людмила. – Ты где это взял, Кос…

Ударил выстрел. Пуля попала Людмиле в шею, пробила сонную артерию фонтаном брызнула кровь. Людмила рухнула тут же, у двери, зажала рану рукой, захрипела. Жила она минуту, не больше.

На выстрел кинулась Вера Ивановна. Костик и ее встретил грозным: «Бу! Бу!» Снова выстрел.

Дико закричав, Вера Ивановна отклонилась, шагнула к внуку, схватилась за ствол. Он выстрелил еще раз. Пуля разворотила бабке плечо, и Вера Ивановна упала без сознания.

Дверь квартиры сотрясалась от ударов – сначала ломились соседи, а потом и вызванная по телефону милиция.

Костик очень испугался, спрятался в бабушкиной комнате за диван – его едва вытащили оттуда…