Текст книги "Изувер"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Глава 12
ПРИСТРЕЛКА

Одевшись поприличнее, тщательно побрившись и критически оглядев себя в зеркало, Койот отправился в ответственный вояж – на разведку в банки. Вторую неделю он не показывался дома, то есть у жены и тещи, жил у Маринки. Нынче же ушли ровно, к восьми, менять в «Брапганс» Надежду, а он понежился в постели, поразмышлял, спешить ему было некуда.

Итак – стволы спрятаны на чердаке в доме отца.

Появление там Павла ни у кого лишних вопросов не вызовет – для него это по-прежнему родной дом, и он по-прежнему там прописан. Другое дело, что ему надо будет забраться на чердак, не привлекая чьего-то внимания. Но и это не проблема: на чердак можно подняться по двум лестницам, из двух подъездов. Выбрать такой момент, когда никого нет, и действовать. Кстати, одна из лестниц находится в подъезде, где живут Волковы.

Ладно, выберет он момент, выберет. Днем в подъездах – никого: детишки в школе, взрослые на работе, старухи на лавочке сидят или по квартирам лежат, радикулиты лечат. Ключи от квартиры у него есть, отец не требовал отдать их, понимал, что у Павла с Людмилой дело не клеится, знал но Марине-продавщице из киоска, но получится ли еще с ней совместное проживание?

А у любого человека должен быть угол, куда он мог бы прийти в любое время дня и ночи.

Койот, разумеется, право на свою комнату имел, Валентина, которой мзпелосъ бы, наверное, чтобы Павел жил у жены и освободил площадь, помалкивала – боялась кулаков Волкова-старшего. Павла же, в свою очередь, заботы молодой мачехи мало волновали – голова его была занята другим. Практически он имел три дома, жил, где считал нужным, и это его вполне устраивало.

Были бы деньги.

Вот о них, проклятых, Койот сейчас, лежа в Маринкиной квартире, и думал.

Деньги находятся в банках.

Деньги – у кассиров, в сейфах, за перегородками.

Деньги – в хранилищах, в подвалах, за мощными дверями, под охраной сигнализации и стволов сторожей.

В подвал ему, конечно, не попасть. Надо знать схему помещений, систему охраны банка, точное месторасположение хранилищ, коды или шифры наборов электронных замков…

Да, взять подвал любого банка – нереально.

Одному ни за что не справиться. Дело это, судя по всему, гиблое. Что-то он не помнит, чтобы гангстеры из зарубежных фильмов старались лезть в эти самые подвалы-хранилища. Нападение на инкассаторские машины – да, это реально и наиболее доступно; грабеж кассиров прямо в операционных залах это тоже из жизни; хитроумные аферы с банковскими документами (те же фальшивые авизо, придуманные чеченцами) – да, практика; ограбление поездов – годится, взламывание стен, за которыми спрятаны сейфы с деньгами – и такое было… Но – делают это, как правило, несколько человек. Двое-трое держат под прицелами служащих банка, один-два потрошат кассы и сейфы. Итого – пятеро. Пусть четверо. Группа. Но никак не один.

А он, Койот, должен сделать все в одиночку.

Его собственная практика доказала, что только так надо действовать. Сколько уже месяцев прошло, а ведь про него, убийцу ментов, никто до сих пор не знает.

…За два дня он обошел несколько банков в Левобережном районе города и в центре.

Начал с престижного, с филиала «Инкомбанка». Самый центр города, шикарная, под золото, вывеска, гнутые решетки на окнах первого и второго этажей массивного здания. Когда-то, года три назад, этажи эти занимал ресторан «Русские просторы». Считался одним из лучших в Придонске, кормили здесь приезжих знаменитостей и партийных шишек из Москвы. Теперь ресторан обанкротился, народ по бедности в ресторации ходить перестал, «новые русские» облюбовали для плотских утех другие места, другие рестораны, в условиях рынка лучше приноровившиеся потрошить тугие кошельки современных буржуа, заманившие их к себе не только хорошей едой, но и разными там варьете, стриптизершами, бесстыдными герлами. Словом, «Русские просторы» сузили свою деятельность, а потом и вовсе выпали из поля зрения любителей ресторанов. Ресторан, точнее, его помещение было запродано могущественному спруту-банку, тот быстренько перестроил его внутри, а фасад облицевал светлыми мраморными плитами. Издалека теперь было видно и громадный фирменный знак, и то, что в банке имеют дело с очень большими деньгами, прежде всего с валютой, а значит, с очень состоятельными клиентами.

Валюта, ее вечный зов, и затолкала наивного Койота в отделанный мрамором подъезд банка.

Когда-то давно он был в этом здании, в ресторане на первом этаже, где в будние дни горожан кормили комплексными обедами. Тогда он ел здесь безвкусный пшенный суп, котлету из хлеба и обрезков мяса, а также компот из червивых сухофруктов. Впрочем, меню тех лет никакого отношения к операции не имело. Койот вспомнил об этом на правах разового посетителя обанкротившегоя ресторана только потому, что прежние посещения должны были помочь ему восстановить в памяти расположение залов ресторана.

Однако несколько прошумевших над Россией реформаторских лет изменили многое. В том числе и в бывших интерьерах бывших советских, народных, ресторанов.

Едва Койот закрыл за собою массивную входную дверь (вернее, она сама закрылась за ним бесшумно и мягко), – как его глазам предстало совершенно иное, дорогое фойе: хрустальные светильники под вычурно разрисованным потолком, обитые каким-то современным материалом стены, огромный пушистый ковер на полу, мягкие, бежевого цвета кресла, полированные низкие столики, отделанное красным деревом огромное окно гардеробной, где торчала седая голова в форменной фуражке и с пышными бакенбардами…

Едва Койот перешагнул порог, к нему тотчас подошел детина в хорошем костюме темно-синего цвета с пластиковой табличкой на лацкане «Security», что означало по-русски «безопасность», спросил вежливо, но достаточно ядовито, чего, мол, изволите, сэр?

«Сэр» довольно хладнокровно ответил, что хотел бы поинтересоваться нынешним курсом валюты, купить американские доллары.

– А деньги у тебя с собой? – насмешливо спросил «Security».

– Н…нет, пока оставил их дома, – промямлил Койот. – Сумма приличная, и я не рискнул…

Ну, в общем, вы должны понимать.

Койот понял, что охранник точно и быстро сориентировался.

– Бери деньги и тогда приходи, – посоветовал «Security». – Завтра. Сегодня у нас выходной, с клиентами не работаем.

– М-м… Понятно, – промычал Койот и отбыл восвояси, откуда пришел, мягко, но вполне внушительно подталкиваемый все той же массивной, на гидравлике, дверью в спину.

Следующий визит он нанес в не менее престижный коммерческий банк «Петр Великий».

Эта контора была попроще, и двери тут в зад не поддавали, и охрана сидела в глубине операционного зала – два вооруженных, в бронежилетах мента. Казалось, тут все доступнее и проще, но едва Койот прошел под гигантской подковой металлоискателя, как сейчас же нервной трелью залился звонок и тревожно замигали зеленые лампочки на табло. Один из ментов вскочил, шагнул к Койоту, а другой довольно выразительно поправил лежащий у него на коленях укороченный автомат Калашникова.

– Что в карманах? – грозно спросил первый мент, сержант по званию, тощенький внешне и какой-то заморенный. Но голосом он обладал полковничьим.

– Н…ничего, ключи только, – пролепетал Койот, ошарашенный таким бодрым приемом.

– Выложи вон на столик и пройди еще раз, – велел сержант, и Койот по-армейски дисциплинированно повиновался.

Звонок на этот раз не зазвенел. Павел вышел в зал, огляделся, причем старался делать это как можно незаметнее и независимее: понимал, что менты не спускают с него глаз.

Операционный зал – узкий, длинный, с общим, без стекол, барьером, за которым сидели несколько девиц, служащих банка. Раньше тут был Дом политпросвещения обкома КПСС.

Что тут можно сделать? Где кассы? Деньги?

В кого тут стрелять?

Кассы он скоро увидел: слева от входа, перед широкой белой лестницей, ведущей на второй этаж, огорожены несколько клетушек, возле которых мялись по два-три человека. Народу в банке было мало. То ли популярностью у клиентов не попользовался, то ли время не то…

Вынув из кармана пиджака паспорт, Койот направился к кассам, стал в очередь. Наблюдал. Прислушивался. Приглядывался. Впервые так близко в руках хорошо одетой дамы увидел тугую пачку американских долларов меняла, видно, на рубли, а, может, просто пришла проверить… Дама заметила его взгляд, что-то в розовом ее холеном лице изменилось, и она инстинктивно притерлась к соседке и стене кассы. У соседки же в руках была какая-то другая валюта – голубоватые банкноты с портретом породистого мужика: то ли короля, то ли шута горохового.

Очередь двигалась быстро: крашенная под благородную седину девица делала в окошке свое дело довольно энергично и умело. Счетная ее машинка бодро стрекотала, перелопачивая пачечки и «зеленых», и «голубых», и «деревянных». Два то ли грузина, то ли азера вывалили на стол кассирши десятка два пачек российских полусотенных купюр, но и с ними машинка справлялась охотно… Койот, стоявший в очереди за этими черными, слышал их приглушенные спокойные голоса:

«…Мамед сказал, чтобы брать только сотенными… доллары новые, девяносто шестого… Завтра сумма побольше, наверное, будет. Кто знает, как получится…»

«От ментов до касс – метров пятнадцать, – думал Койот. – В кассы можно попасть только из коридора, изнутри. Дверь в коридор, надо думать, заперта. Да, вон они, кнопки. Надо знать шифр, код, иначе дверь не открыть. Если убить ментов у входа, это мало что даст. Успеет сработать сигнализация, кассиры захлопнут сейфы, автоматика может заблокировать входные двери – не убежишь. Да и куда из этого здания бежать, в какую сторону? Центр города, рядом УВД, ФСБ… Выбрать момент, подождать, пока у касс будет он один, сунуть под нос вот этой бабе с седой башкой дуло „Макарова“, скомандовать: „Деньги! Живо! Убью, сука!“ В окошко к ней не пролезешь, деньги не схватишь, сейф далеко, к нему не дотянешься. А она ногой, как водится, нажмет кнопку сигнализации… И будет при этом что-нибудь говорить, стерва, тянуть время… Обучена, конечно…

А денег сколько у этих азеров! Сколько уже пачек перемолотила кассирша на своей машинке, а им все нет конца. „Лимонов“ тридцать, не меньше. Вот живут, паразиты! И брезгуют нашими, вишь, доллары им подавай и только новенькие…»

– Что вы хотели, молодой человек? – спросила кассирша, когда азербайджанцы отвалили от ее окошка с пачкой новеньких «зеленых».

Он наклонился (окошко было довольно низким, рассчитанным, наверное, на невысоких людей), не торопился с ответом, а приятно улыбаясь, оглядывал внутренность кассы, рабочего кабинетика этой «старухи», обладательницы седой, с фиолетовым отливом гривы. Глаза его успели зафиксировать и другое: массивный сейф справа от кассирши, телефон, глянцевый календарь-портрет Филиппа Киркорова, из смеющегося рта которого вылетали напечатанные крупно буквы:

«ЗАЙКА МОЯ!..»

– Простите, девушка, я зашел узнать… я хочу приобрести доллары… сколько мне нужно сдать наших «деревянных», чтобы купить тысячи полторы-две «зеленых»? – Койот старался говорить уверенно и немного развязно, как, видимо, стал бы говорить на его месте каждый более или менее состоятельный человек.

– Вы говорите точную сумму, я посчитаю, – сухо ответила кассирша.

– Две.

Девица пощелкала крашеными ноготками по клавишам калькулятора, назвала цифру.

– Спасибо. Я понял. А какого года выпуска у вас доллары?

– Девяносто шестого.

– Сотенные?

– Да.

– Хорошо. Спасибо. Завтра приду. Если не задержат дела. Или в командировку не пошлют.

– Приходите.

Потенциальный обладатель «зелени», у которого сейчас в кармане пиджака колыхалось тысяч пять-шесть «деревянных», спокойно и с достоинством прошествовал мимо милиционеров, вышел на широкое, со множеством ступеней крыльцо, закурил.

Нет, здесь тоже ничего не обломится.

Он посидел в скверике, у памятника «Борцам за свободу», расстрелянным в далеком девятнадцатом году, упрямо двинулся на следующий укрепленный редут – в «Сбербанк», что на углу проспекта Революции и не менее знаменитой революционной Карла Маркса.

Одно из оживленнейших мест города: кинотеатр, магазины, театры, какие-то управления, офисы, бесчисленные ларьки и киоски… Тысячи людей, снующих туда-сюда, жующих чебуреки и «Сникерсы», о чем-то договаривающихся, торопливо перебегающих улицы на красный свет, чтото высматривающих в витринах «Ювелирторга», рассматривающих покупки друг друга, отбивающихся от скугпциков все тех же «зеленых»…

Идеальное место для того, чтобы раствориться, исчезнуть в толпе, затеряться в переулках и прилегающих к этому месту дворах, замести следы.

Да, если спокойно, с деньгами, имея заспиной уже замоченных ментов-охранников банка, растерявшихся его служащих и всех тех, кто там находился, выйти сюда, на этот пятачок, на этот перекресток… Потребуется всего двадцать-тридцать секунд, пусть минута, чтобы потеряться тут: зайти за угол гастронома, пойти вдоль стены кинотеатра, за ним свернуть вправо, во двор. Или из банка пойти по Театральной, а потом, через квартал, свернуть направо, к церкви, затем вниз, к водохранилищу, к мосту и дамбе, домой… Как в тот раз, с пистолетами…

Постояв у старинного, в ядовито-зеленом окрасе здания «Сбербанка», Койот понаблюдал за его внешней жизнью, быстро разобрался, что тут и к чему. Из подъезжавших к подъезду машин выходили по двое-трое, обычные люди, клиенты банка, шли в подъезд, поднимались по лестнице наверх, на второй этаж – там, видно, операционный зал, там кассы, деньги. Входили в дверь и просто с улицы, не из машин, так сказать, пешие клиенты…

Выходили все, как правило, с тяжелыми сумками, с деньгами. И быстро садились в свои машины, уезжали.

Напасть на одну из них тут же, возле банка? Не дать дойти кассиру до какой-нибудь «Нивы» или «Тойоты»? Вырвать сумку и убежать?

Рискованно. Очень. Из центра далеко не убежишь. Была бы машина…

Может быть, открыться отцу? И Жорику с Володей? Так, мол, и так, гренадеры, хватит скулить о деньгах и прозябать. Есть хорошая идея…

Идея, конечно, не нова. Банки грабили и будут грабить. Пока они существуют, пока в них будут хранить деньги. Но еще неизвестно, как «гренадеры» прореагируют на его предложение. Скорей всего струсят, откажутся. Риск в самом деле чрезвычайно велик. И прежде всего – для него, Койота: если кто-то из них попадется, пистолеты тотчас опознают, и тогда кранты.

Да, четыре человека, напавших на банк, – это риск в четыре раза больший.

Он будет действовать один. Надо только не спешить, хорошенько подготовиться к операции.

Пристроившись к парочке явных клиентов «Сбербанка», вышедших из синей «Вольво», Койот вслед за ними вошел в банк. Сержант милиции, прогуливающийся в мрачноватом и прохладном фойе, конечно же, обратил внимание на всех троих, но по их уверенному виду решил, что они вместе, направляются в банк по делам, пропустил всех, не спросив ничего и не остановив.

Так, втроем, они поднялись наверх, на второй этаж, в темноватый и просторный операционный зал, посредине которого стояло множество стульев рядов десять-двенадцать, на которых восседали клиенты со скучными лицами, обращенными в одну сторону, к табло, на котором вспыхивали какие-то цифры.

Койот сел в самом последнем ряду. Надо было разобраться, что здесь происходит.

«Сбербанк» тоже, разумеется, позаботился о собственной безопасности. Кассы… а может, это и не кассы, а рабочие места операторов… да, пожалуй. Так вот, все они – как бы в стене, за высокими барьерами. Клиенты общаются с банковскими дамами через стекла – подают документы, забирают… К дамам этим так же, как и в «Петре Великом», попасть можно со служебного входа.

И деньги выдают не они. А кто и где?

Ага, понятно. Система тут другая: дамы, оформив документы, выдают клиенту жетон… А может, просто пишут на бумажке номер для вызова в кассу. Сиди вот на этих стульях и жди, пока на табло загорится твоя цифра… Так, понятно. Вот загорелось: «362», одна из женщин встала, пошла вперед, к дверному проему, который ведет куда-то вглубь, в следующее помещение… Куда?

Дождавшись следующей цифры, Койот встал и пошел за той самой дамочкой, что вышла из «Вольво». Пошел вслед за нею и мужчина.

Все трое оказались перед амбразурой кассы: размер ее сантиметров тридцать на сорок, не больше, в амбразуре озабоченное, суровое лицо женщины в синем халате, в руках у нее тугие пачки денег.

– А ваш какой номер? – спросила клиентка.

– Сто девяносто девять, – не задумываясь, ответил Койот.

– Она давно уже получила, – сейчас же послышался голос из амбразуры. Там ее, в зале ищи.

– Извините, – Койот ретировался.

Не торопясь, вернулся в зал. Еще посидел. Поразмышлял. Повспоминал, что же удалось увидеть там, за этим дверным проемом.

А ничего хорошего. Несколько амбразур в толстых стенах, пачки денег в руках клиентов, выход в другой проем. Почему, интересно, там сняты двери? А, понятно: из проема справа – выход на лестницу, ведущую вниз, к менту. Конечно, он там не один в фойе. (И точно, когда Койот неторопливо спускался по лестнице, увидел на диванчике, в углу, еще двоих.)

От двери до «Вольво» – три шага. Знакомая парочка спокойно села в машину и уехала.

Секунды.

Делать тут нечего.

Ничего он не сможет здесь сделать, даже с тремя «Макаровыми».

Одному банк ему не взять.

Глава 13
СУД ДЬЯВОЛА

Родители Юрка-«урода» снова пришли на прием к Кашалоту, снова мать его, Марья, рыдала в три ручья, а Степаныч вздыхал, хмурился, маялся оттого, что не смел закурить в кабинете Борис Григорича, и лишь тоскливо щупал у себя в кармане сигареты и спички.

Мать «урода» рассказала, что сынок пьет беспробудно, тащит из дома все, отнимает пенсию, а если ее не отдать, начинает драться. Степаныч, вон, успел продать «Жигули», купил сосед, какой и просил машину, ее перегнали в деревню, в другую область, где у этого человека живет замужняя дочка, и деньги все это время держал у себя – так они со Степанычем договорились. Сосед – человек надежный, из бывших военных, отставник, ему верить можно. Домашнюю ситуацию Степаныча он хорошо знает, согласился помочь ему хотя бы тем, что купил машину и с деньгами они вот так поступили. Теперь же вот они деньги забрали, принесли Борис Григоричу, помня про его обещание и уговор.

– Да ничего я вам такого не обещал, – нахмурился Кашалот, выслушав бывшую соседку. – Сказал же, чтоб вы в милицию шли или в суд.

– Были мы и в милиции, и в суде, сынок, – снова заплакала женщина – В милиции справку потребовали об этих… телесных повреждениях…

– Ну?

– Не пошли. Как я скажу чужим людям, что родный сынок ссильничать меня хотел?! Или отца родного ножиком резал! Ты-то не чужой, Борис Григорич, дурака нашего с мальства знаешь.

– А суд?

– А суд наш районный закрылся. Денег у них нет. Мы ходили со Степанычем, девчонки и говорят: зарплату, мол, нам не платят, чего работать?

Телефоны и свет отключили, батареи к зиме не поменяли – они у них текут, что ли? Конвертов нету. Как работать? Сидят просто, и все. Идите, говорят, жалуйтесь куда хотите, вы этим, может, и нам поможете. А куда нынче пойдешь? Раньше в райисполком можно было обратиться или там в партийные органы. А сейчас никому дела нету.

И слушать никто нас не хочет.

– М-да-а… – протянул Кашалот, вальяжно попыхивая сигаретой «Мальборо». – Вишь, как она, жизнь-то, повернулась. А когда выборы президента были, наверное, за Зюганова голосовали, а?

Старики переглянулись, промолчали.

– А пришел бы ваш Зюганов, что тогда? – продолжал рассуждать Кашалот. Экспроприировал бы у честных предпринимателей добро, отымать бы его стал, гражданскую войну развязал бы. И опять эту дурацкую идею в ваши головы вбивал бы: равенство, братство и скрытое партийное блядство.

Несчастные супруги, не сговариваясь, повалились перед столом Кашалота на колени.

– Боря! Зачем ты про это?

– Борис Григорич! Сынок! Да в мыслях даже не было что-то тако отымать у тебя. Что нажил – то и твое, кто этого не понимает? Своим трудом нажил, заработал…

– Да вы поднимитесь. Встаньте! – велел Кашалот довольно строго, хотя видеть ему бывших соседей у своих ног было невыразимо приятно. – Значит, Юра мудит по-прежнему?

Старики, кряхтя, помогая друг другу, поднялись.

– Ой, не то слово, Борис Григорич! – сокрушался Степаныч. – Еще хуже стал. Колется теперь каждый день, шприцы кругом валяются, вата в крови… У самого зенки дурные, желтые…

Злой, аки пес! Борис Григорич! Спаситель ты наш! Вот деньги, возьми. За восемнадцать «лимонов» машину продал, все тебе отдаем. Возьми! – Он протянул Кашалоту сверток с деньгами. – Избавь нас, ради Бога, от этого изверга. Дай нам пожить-то хоть перед смертью…

Кашалот, докурив сигарету, хмуро глядел на сверток с деньгами. Восемнадцать «лимонов», конечно, не такие уж и большие деньги, но и немало. Кому-то года на два жизни хватило бы.

Проучить, что ли, Юрка? Мочить его вроде бы не за что: дорогу «Братану», вообще фирме, не переходил, ничего плохого ему, Кашалоту, не сделал, а с родителями сейчас многие не в ладах живут.

У молодых одно на уме, у стариков-большевиков – другое. Вечная проблема отцов и детей, это известно, на Руси так всегда было… Но как в самом деле «урода» этого, наркомана, образумить? Чтобы понял, что предков надо бы пожалеть. Для него ведь жили-старались. И отказывать Степанычу с Марьей вроде бы неудобно. Люди второй раз приходят, рассчитывают на него. Он же пообещал… И деньги принесли. Куда им в самом деле идти? Власти нет, хоть караул кричи. Да и кто услышит? У самих рука на сынка не поднимается, в тот раз еще сказали. А так бы замочили сами, да и все проблемы. Вон, в местной газетке писали: какой-то дедок на двух своих сыновей обозлился так же вот пили-куролесили дома, над родителем изгалялись (мать померла). Дедок терпел-терпел, а потом, разозлившись как следует, спящим им черепа-то и попробивал молотком. Обоих – в «Скорую помощь», в реанимацию. Один из сынков вроде бы Богу душу отдал, дедок – в СИЗО…

– Вот что, – сказал Кашалот, скинув сверток с деньгами в ящик стола. Где сейчас Юрок-то?

– С утра дома был, а потом черти его куда-то понесли. За маком, не иначе, – отвечал Степаныч угрюмо.

– Ладно, идите пока. Сегодня парней за Юрком пришлю, судить его своим судом будем. Разберемся.

Марья вздела руки к потолку.

– Чего разбираться, Боря?! Бог с нас спросит, мы ответим.

– С вас, может, Бог спросит, а с меня – менты, – хмуро отвечал Кашалот. – Без суда нельзя, мать. Юрка ваш должен знать, за что его наказывают…

* * *

«Урода» отловили тем же вечером, когда он возвращался с очередного кайфа.

Мордовороты бугра Мосола сунули Юрки в салон бежевой «девятки», накинули ему на голову черную спортивную шапочку, опустили ее края до самого подбородка, и машина рванула с места.

– Вы!.. Козлы! – завопил непутевый сын еще более непутевых родителей. Куда везете, пидоры? Попишу всех, суки, на ленты порежу-у! А-аа-а-а… Пустите-е!..

Юрок бился и метался на заднем сиденье, парень был физически здоров, в свое время тренировался в секции бокса, справиться с ним было непросто. Но и мордовороты тренировались, накачивали мышцы, отменно питались. К тому же их было четверо против одного, и скоро «урод», которому сунули под ребро рукояткой «Макарова», затих и на какое-то время успокоился.

Его привезли к подвалу стройки – то ли дача, то ли коттедж в сельской местности, но, судя по времени, недалеко от города. Повели по каменным ступеням вниз, подталкивая в бок все тем же «Макаровым».

– Ну, козлы! Ну, суки! – скрежетал зубами Юрок, но сейчас уже с меньшей энергией.

В подвале горели свечи и электрические фонари. У стены, на ящиках, восседал суд: Кашалот (судья), Рыло и Маринка (народные заседатели), Мосол (прокурор), Колорадский Жук (адвокат, защита), народ (обывателей, жаждущих судебных разбирательств, представляли боевики Кашалота. Многие из них были в сильном подпитии).

– Ну, здоров, Юрок! – бодро сказал Кашалот. – Узнаешь?

– Б-Борька?! Ты?!

– Ну я. Только Борьку… забудь. Не пацаны.

– Понял. За что п-повязали-то? Что я тебе сделал? – завопил «урод», руки у которого были схвачены за спиной его же собственным ремнем, вытащенным из брюк. – Старое, что ли, вспомнил? Так не крал я у вас мопед! И не знаю, кто это сделал…

– Мамашу свою пытался трахнуть? – с ходу спросил Кашалот, игнорируя длинную бюрократическую процедуру, с которой начинаются все суды: оглашение его состава, объявления дела, уточнения личности подсудимых, обнародования имени обвинителя, адвокатов и тому подобное.

– Н-ну… Дак я же уколотый был, ничего не помню, Борис!

– Отцу живот резал?

– А он сам?! За топор хватался, грозился башку мне срубить.

– Отвечай по существу поставленного вопроса.

– Да, резал. И я его все равно замочу.

– Что так?

– Убью, и все тут. Ненавижу его. Жить не дает.

– А мать?

– И мамаша такая же. Пилят день и ночь. Горбатиться на заводе заставляют. Денег не дают.

– Они же пенсионеры! И то им пенсию не всегда платят.

– У предка есть башли. Машину, гад, толкнул, мне ездить не давал. А я у них один… Ты же все знаешь, Борис! Конечно, ты теперь богач, авторитет… Но меня-то сюда зачем привез?

– Судить. Ты разве не понял?

– Вы-ы… Су-удьи?! Ха-ха-ха… Не смеши народ. По ком тюрьма плачет, так это по Кашалоту… – «Урод» с сердцем сплюнул. Но поторопился поправить положение: – Это я так, Борь, с обиды. Мне все твои дела до фени. А на меня, значит, предки настучали?

– Это неважно, кто чего сказал. И соседи могли на тебя, дурака, пожаловаться.

– Какие соседи? – заорал Юрок. – Чего ты тут ваньку валяешь? Давай по закону, понял?

Ментов давай, оперов, следствие чтоб было! Прокурор. Я свои права знаю. Завтра же пойду в прокуратуру.

– Прокурор здесь, чего ходить?! – усмехнулся Кашалот. – Ему слово. Для зачтения обвинительного заключения. Можно по памяти, не люблю бумажную волокиту. Пожалуйста, господин прокурор!

Мосол поднялся, солидно кашлянул. От его резкого движения шарахнулись в стороны желтые языки свечей.

«Прокурор» загундосил на полном серьезе:

– Господин судья. Ваша честь! Господа народные заседатели! Познакомившись с делом подсудимого Юрия Анатольевича Вшивцева, семьдесят первого года рождения, проживающего на нашей территории, считаю, что этот гражданин, уже имеющий две ходки по нескольким статьям Уголовного кодекса, в частности: 145-я, часть вторая, 146-я, часть третья, 117-я, часть вторая…[2]2
  Приводятся статьи «старого» УК (Примеч. авт.).


[Закрыть] то есть мы имеем дело с грабителем и насильником, которому, судя по всему, наказание не пошло на пользу. Оказавшись на свободе, гражданин Вшивцев Юрий Анатольевич продолжает вести антиобщественный образ жизни, паразитирует, живет за счет родителей, причем угрожает им обоим убийством – мы это только что слышали. Более того, гражданин Вшивцев, имеющий в определенных кругах нелицеприятную кличку Гнида, предпринимал попытки в состоянии наркотического опьянения изнасиловать свою престарелую мать, что вообще выходит за рамки человеческого разумения и морали.

Учитывая все вышеизложенное, тот факт, что мы имеем дело с особо опасным рецидивистом, порочащим… гм-гм… преступный мир в целом, бросающим тень на честных наших корешей, так сказать, санитаров общества, требую очистить наши ряды от подобных элементов, назначить Вшивцеву Юрию Анатольевичу, он же Гнида, вышку, то есть исключительную меру наказания.

Мосол сел.

– Так, хорошо, – проговорил Кашалот. – Что скажет адвокат?

– Выслушав речь господина прокурора и ознакомившись с делом, я от защиты подсудимого отказываюсь! – воскликнул Колорадский Жук. – Я бы эту Гниду… собственными руками, господин судья! На мать полез, а! Да ты в своем уме, придурок?! Смерть ему, господин судья! Я этого пидора и за пять тысяч «зеленых» не стал бы защищать!

– Ну, эмоции, эмоции попридержите, – посоветовал Кашалот. – Какие мнения будут у народных заседателей?

– У меня все это в голове не укладывается, – подала голос Марина. Мать, которая его родила и воспитала… Чудовище! Я согласна с господином прокурором!

– Господин Рылов? Вы что скажете?

Г-н Рылов встать не пожелал – был несколько перегружен алкоголем.

– А че тут спрашивать?! Все ясно. Козла этого замочить, да и все проблемы. Вони у нас, на Левом берегу, будет меньше.

Больше высказываться никто не пожелал.

Кашалот снова встал – торжественный и важный.

– Ну что ж, господа бандиты, объявляю приговор этому подонку…

– Борис! Парни! – завопил «урод», до которого наконец-то дошло, что все это всерьез. – Я же… Ну, мало ли что бывает в семье! Ширнулся я, да, было, домой пришел… Слово за слово… Предки на меня, я на них… Может, и порвал на матери ночную рубаху, я не помню ничего. Но чтоб трахать ее… Да это они с батей все придумали, оговорили меня. Избавиться хотят, вот и все… Да развяжите вы меня! Никуда же я из вашего подвала не убегу!

– Развяжите, – велел Кашалот, продолжая бубнить приговор:

– …Учитывая особую опасность гражданина Вшивцева Юрия Анатольевича для общества, его прежние судимости, которые не пошли ему на пользу, приговорить последнего к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.

Наступила гробовая тишина. Во время чтения приговора все стояли, молча смотрели на Гниду, у которого перехватило дыхание. Кто-то за его спиной уже передернул затвор «Макарова», уперся ему в спину.

– Пощади, Кашалот! – заорал Гнида, падая перед судом ниц. – Верой и правдой служить тебе буду! До гробовой доски. Сволочь я, тварь, понимаю. И матушку хотел трахнуть, да, затмило.

Но что ж, из-за этого жизни лишать?! Пощади, Борис!

Рыдания – жуткие, пробирающие до костей – сотрясали мощные стены подвала. На бетонном полу, у ног «общества» бился пока еще живой человеческий комок.

– А ты еще и трус, – презрительно сказал Кашалот. – Сволочь, да, но и трус, каких поискать.

Сопли распустил, испугался… тварь! Здоровый бугай, шкаф, спортсмен в прошлом… Штаны сухие на тебе, нет?.. Я ж тебе руки развязал, шанс защититься дал. Помахался бы напоследок, умер бы как мужчина. Не захотел, гандон. На стариков ты смелый кидаться… Ладно, ребята, мочите его.

Вон, к той стене отведите и работайте. А мы поехали.

Трое схватили Гниду за руки и волосы, поволокли к стене, а Кашалот в сопровождении «членов суда» полез из подвала наверх, к машине. Скоро заурчал мотор, и джип укатил в ночь…

А Гниду тем временем, попеременке, лупили разохотившиеся мордовороты…

Убивать (как и было велено) они его не стали.

Отбив внутренности, изрядно поработав над физиономией, превратив его в кровавый бифштекс, бросили истязания, посоветовали:

– Мотай отсюда, если сможешь. И имей в виду, тронешь еще мать, вообще предков – добьем. Понял?

– У-у-угу-у… Мы-ы-ы… – что-то нечленораздельно мычал Гнида.

Мордовороты, вытерев руки об одежду Гниды, умчались на своей бежевой «девятке», а Вшивцев полежал, сплевывая кровь из разбитых зубов, потом пополз из подвала. Ночь была черная, беззвездная. Километрах в десяти-двенадцати от этого места, где он лежал, сиял огнями Придонск.