Текст книги "Изувер"

Автор книги: Валерий Барабашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава 19
ЗАКОН ПРЕСТУПНОГО БРАТСТВА

Крайко – грузная, седовласая, с резким, мужским почти голосом. Много курит, в крепких выражениях не стесняется, с преступниками общается на их языке: за много лет «феню» изучила в совершенстве, «ботает» на ней запросто. В прокуратуре – всю жизнь: начинала с рядового следователя, а сейчас – «важняк», следователь областной прокуратуры по особо важным делам, старший советник юстиции, что равнозначно трем полковничьим звездам.

Живет одна (дочь выросла, вышла замуж), домашних забот немного и потому на работе тянет за троих, пашет с утра до ночи. Пахать приходится: криминальная обстановка в области серьезная, много нераскрытых убийств, преступления наслаиваются друг на друга, повисают в воздухе, с каждым месяцем прибавляется что-нибудь «новенькое», содрогающее души: то найдут на помойке задушенного младенца, то обнаружат в сожженной квартире трупы всех членов семьи, то наткнутся в пригородном парке на изнасилованную и убитую потом девушку…

Позором и немым укором общественного мнения висит над прокуратурой и оперсоставом УВД прошлогоднее убийство двух милиционеров. «Уж если сами себя защитить не могут и найти тех, кто лишил жизни постовых, то на что надеяться нам, простым смертным?»

Горькая эта истина, сказанная каким-то прохожим в телекамеру на улице Придонска, прочно врезалась в память, запала в сердце Эммы Александровны. Она в тот вечер, когда шла передача о работе правоохранительных органов, дома оказалась раньше – разболелась голова, поднялось давление, и Крайко с трудом добралась до своей остановки. Троллейбус был передолнен, водитель, издеваясь над пассажирами, подолгу ждал, когда повисшие на ступеньках слезут, бесстрастно объявлял в микрофон: «Постоим, мне спешить некуда».

Эмма Александровна, стиснутая со всех сторон на задней площадке, задыхаясь, с трудом сдерживала себя, чтобы не возмутиться на весь салон, потребовать от водителя, чтобы он ехал побыстрее, ведь все спешат с работы домой, с детьми и за детьми, не все здоровы. Но не будешь же кричать на весь троллейбус!

Да, редкий интеллигент решится на базарный крик в общественном месте, тем более в чине старшего советника юстиции, следователя прокуратуры. Это в крови.

Приходится терпеть.

Кололо сердце, кружилась голова, ломило затылок – все признаки повышенного давления; Эмма Александровна научилась уже различать свои болячки и без врачей.

Кое-как доплелась от остановки до подъезда своей девятиэтажки. Отдыхая на каждой лестничной площадке (лифт, конечно, не работал), поднялась в квартиру. Сняла пальто, сапоги, а на большее сил уже не осталось. Легла на диван, щелкнув перед этим клавишей телевизора, и через мгновение увидела на экране генерала Тропинина, начальника УВД. Генерал отвечал на вопросы журналиста, касающиеся раскрытия уголовных преступлений. Журналист тщательно формулировал вопросы, явно старался не обидеть генерала, поставить проблему помягче, поизящнее, но все же суть ее оставалась жесткой и скрыть ее от общественности было невозможно. Перед экраном сидели сотни тысяч зрителей, которые хорошо знали, какой беспредел творится в стране и области, сколько убийств, изнасилований, грабежей, разбойных нападений, квартирных краж совершено за только что минувшие сутки и за последние месяцы. Задавать главному милиционеру области нелицеприятные вопросы понуждала журналиста сама жизнь, хотя он и старался найти приемлемую для собеседника форму общения. Видимо, чтобы облегчить себе задачу, ведущий программы пошел на хитрость, использовал известный журналистский прием: вопросы, а точнее, оценку деятельности милиции давали «люди с улицы», те, кто случайно оказался перед телекамерой. Вот тогда-то Крайко и услышала: «Уж если они сами себя не могут защитить…»

Эмма Александровна вздохнула. В самом деле, что возразить этому человеку? Нападению бандитов стали подвергаться не только милиционеры, но и судьи, сотрудники прокуратуры – газеты пестрят этими жуткими сообщениями. А если взять конкретный пример, нападение на милиционеров у Дома офицеров, то парни эти были на своем посту, на службе, вооружены и обучены защищаться, какой-то шанс спастись у них, наверное, был, если бы они проявили ббльшую бдительность. Но все это – теоретические рассуждения, речь ведь шла о секундах. Их убили – подло, внезапно, в упор. Что тут можно было предпринять даже самому бдительному и подготовленному человеку?

Убийцы или убийца не найдены до сих пор.

Это теперь упрек и ей, Крайко, «важняку» областной прокуратуры, возглавившей поиск преступника на нынешнем этапе.

Дохлое, конечно, дело. Зачем взялась за него?

Много месяцев прошло с момента убийства, дело производством приостанавливалось, его едва не списали в архив, хотя, конечно, убийства не списывают – закон не позволяет сыщикам и прокурорам махнуть рукой на насильственную смерть человека. Ищи хоть всю жизнь.

Вот они и ищут.

Сразу после нападения на инкассаторов, когда стало ясно, что «заработали» пистолеты убитых милиционеров и оба уголовных дела были объединены в одно, зам областного прокурора по следствию Василий Васильевич Заиграев вызвал Крайко к себе в кабинет. Все в прокуратуре знали, что у Заиграева с Крайко натянутые отношения, зам по следствию недолюбливал удачливую в работе и независимую по характеру Эмму Александровну, не прощал ей прямолинейности и резкости в суждениях, а тем более критики в свой адрес. А как было не критиковать Заиграева? Если это прежде всего по его вине, по его недосмотру и халатности развалилось очень серьезное уголовное дело по обвинению банды вымогателей, которой руководил Грачевский?! Если это по его, Заиграева, рекомендации на работу в областную прокуратуру был принят недобросовестный человек, Назимов, с которым они когда-то работали в Азербайджане… Прокурор области, доверившись своему заместителю, даже не спросил у Назимова паспорт, не уточнил, прописан ли тот в городе. Поинтересовался лишь: «Как устроились, Искандер?» И шустрый следователь, не моргнув глазом, ответил: «Хорошо. Живу неподалеку от прокуратуры, ездить даже не надо, хожу на работу пешком». – «Ну что ж, продолжайте ходить», – был улыбчивый ответ.

Стражи законности сами не предполагали, во что может вылиться эта история.

А закончилась она весьма печально: Назимов вел следствие по банде Грачевского, возглавлял следственно-оперативную группу из числа сотрудников областной прокуратуры и офицеров управления ФСБ. Оперативники, безупречно выполнившие свою работу, раскрывшие банду вымогателей и «разбойников с большой дороги» в прямом смысле этих слов, как пчелки, натаскавшие прокуратуре и будущему правосудию неоспоримые доказательства вины – награбленные ценности, несколько тысяч американских долларов, пистолет Макарова, показания потерпевших и свидетелей – были просто потрясены. Все несколько томов «дела» и вещдоки находились в сейфе Назимова, в его служебном кабинете. И кабинет вдруг, в одну прекрасную ночь… запылал!

Сгорели тома «дела», часть денег, исчез пистолет.

Такого не случалось в стенах прокуратуры никогда!

Внутреннее следствие доказало, что Назимов с ам поджег кабинет, стремясь скрыть следы собственного преступления, он отдал доллары «в рост», под проценты, своему приятелю. Но самое главное выяснилось позже: оказалось, что Искандер Назимов не является гражданином Российской Федерации, так как по-прежнему прописан в Баку, российского подданства не принимал, и по Конституции РФ не имеет права осуществлять какие-либо следственные действия. Они просто-напросто не имеют юридической силы.

Назимова, конечно, арестовали, но «дело Грачевского» рассыпалось, суд отказался рассматривать его, бандитов из СИЗО выпустили… Можно понять их радость!

Обо всем этом с горечью и гневом Крайко говорила на расширенном служебном совещании прокуроров и следователей, беспощадно критикуя Заиграева, как главного виновника случившегося, требуя для него сурового наказания – увольнения из прокуратуры. Но Василий Васильевич принародно поплакался. «Да, виноват, не проверил паспорт Назимова, доверился… Но я же Искандера столько лет знал! Честнейший человек! Мы с ним в Баку столько дел раскрыли!..

Простите, товарищи. Виноват, признаю. Наука на всю жизнь…»

Все зависело от решения начальства, областного прокурора, а тот, объявив Заиграеву строгий выговор и предупредив своего зама о неполном служебном соответствии, спустил дело на тормозах, даже оставил Василия Васильевича в прежней должности.

И вот улеглись страсти, офицеры УФСБ и следовательская группа прокуратуры стали восстанавливать дело Грачевского, и теперь вот Заиграев, не поднимая глаз от крышки стола, сказал Крайко:

– Берись вот, Эмма Александровна… – и кончиками толстых пальцев подвинул ей тощее «дело» о двойном убийстве милиционеров у Дома офицеров, дело уже приостановленное, попавшее в разряд «дохлых».

– Но у меня других дел по самую макушку! – пыталась возразить Крайко и даже взялась перечислять их, но Заиграев перебил ее:

– Ты что, не знаешь, какая обстановка в области? Напомнить, сколько у нас нераскрытых убийств?.. Все перегружены, все очень заняты…

Бери в помощники Валентина Костенкина, он начинал это дело, возглавишь группу. Свяжись с милицией, насколько я знаю, там Сидорчук занимался…

Выяснять отношения с начальством – последнее дело, подчиненный все равно окажется виноват. Эмма Александровна молча взяла со стола папку и пошла к себе.

Посидела некоторое время в раздумье, приводила нервы в порядок, курила. То, как с нею разговаривал заместитель прокурора, вызвало душевный протест, покоробило. В конце концов, она женщина. А тут – не предложил даже сесть, «ты», «берись…». «Но ты ведь тоже не щадила его тогда, в истории с Назимовым! – возразила она сама себе. – Не щадила, да. Он этого заслужил.

Мы, прокуроры и следователи, стоим на страже интересов граждан, самой законности… Могла бы и промолчать, есть прокурор, он за все отвечает, и он все равно решил по-своему… Да, к сожалению, решил…»

Конечно, Заиграев сунул ей безнадежное дело в отместку, это ясно. Пусть, мол, повозится с ним стервозная баба, поищет ветра в поле, поучится держать свой язычок за зубами. Почти год прошел с момента убийства милиционеров, полгода после нападения на инкассаторов. Зацепки у оперативников появились, да: фоторобот преступника, масса свидетелей. И все же.

В принципе, она могла бы отказаться. В самом деле, сейф забит множеством других папок – те же убийства, уголовные дела возбуждены, следствие по ним идет. Может, сходить к прокурору и все объяснить…

Докурив очередную сигарету и несколько успокоившись, Эмма Александровна полистала папку, принесенную из кабинета Заиграева, поразмышляла над ней. Убийство это надо раскрывать, преступника необходимо найти во что бы то ни стало. Это затрагивает честь мундира всего корпуса сотрудников правоохранительных органов. И этого требует общественное мнение. Вдов милиционеров и инкассатора Королева, раненых у магазина не волнуют взаимоотношения заместителя областного прокурора и следователя по особо важным делам, их всех интересует результат работы, в том числе и ее, Крайко, которой поручено возглавить следственно-оперативную группу по розыску бандитов Это ее профессиональный, служебный долг. Она за это получает зарплату. Убийцы, конечно же, не должны безнаказанно разгуливать по городу и безнаказанно совершать одно преступление за другим.

Написав постановление о передаче дела в ее собственное производство, Эмма Александровна вновь сходила к Заиграеву, подписала документ, а потом позвала Костенкина. Молча положила перед ним отпечатанные на машинке страницы, ждала терпеливо, пока коллега ознакомится с написанным.

Костенкин поднял на нее глаза.

– Не могли отказаться от дела, Эмма Александровна? Дохлое же. Занимался, знаю. У оперативников – ничего. Понимаете?

– Ну… теперь кое-что есть, Валентин, ты не прав. – Крайко была гораздо старше Костенкина, являлась одним из опытнейших и старейших работников прокуратуры и имела право говорить «ты» людям моложе себя, не так давно пришедшим на работу в их «храм законности». – А отказаться… Да, могла. Но… Теперь уже не могу.

Будем помогать оперативникам, Валентин.

– Ну что ж, – Костенкин вздохнул. – Значит, будем. А как с остальными моими делами, Эмма Александровна?

– Я поговорю с Заиграевым, если надо, к прокурору схожу. Видимо, часть дел мы все же попросим передать другим следователям. А этим, – она скосила глаза на серую, с белой наклейкой папку, – займемся вплотную. Найти этих мерзавцев – наш первейший долг, Валентин.

– Да кто возражает? – Костенкин пожал плечами, улыбнулся, в рыжеватой его пышной бороде блеснули ровные белые зубы.

Костенкин ушел, а Крайко сняла трубку, позвонила в УВД Сидорчуку. Спросила, может ли он сейчас к ней прийти.

Сидорчук не заставил себя долго ждать, и уже через полчаса они сидели друг против друга, мирно беседовали. Тем, кто не слышал их разговора, могло бы показаться, что эти двое – седовласая женщина с круглым усталым лицом и серьезный, средних лет мужчина в цивильной одежде – беседуют о каких-нибудь чисто житейских проблемах: одной задерживают пенсию, у другого сломались «Жигули» или на даче выросла мелкая картошка. Конечно, в прокуратуре и на такие темы говорят, но сейчас следователь и оперативник вели сугубо деловой, профессиональный разговор.

– Ну, что наш «убийца»? – спросила Эмма Александровна, имея в виду Мотыля. – Есть чтонибудь новое в его показаниях?

Сидорчук покачал головой.

– Не он это, Эмма Александровна Что-то тут не так, не складывается пока Хотя и он сам, и его приятели дудят в одну дуду.

– Думаешь, взял на себя чье-то дело, Алексей Иванович?

– Начинаю так думать, да.

– Допросим его еще раз, вместе. Но прежде я с этой братвой переговорю. Пацанами же еще их знала, когда на Левом берегу работала. И они меня должны помнить.

– Да помнят, помнят. – Сидорчук махнул рукой. – Мотыль делал мне какие-то невнятные намеки на вас, но что-то пока не решился говорить откровенно. Кто-то висит над ним, я так понял.

…Выслушав мнения «людей с улицы», генерал Тропинин вздохнул.

– Да что тут говорить, милиция недорабатывает. Трудно не согласиться с тем, что говорили товарищи, критика справедливая.

– И все же, как идет следствие по делу об убийстве милиционеров и нападении на инкассаторов, товарищ генерал? – спросил ведущий. – В прессе напечатано сообщение о том, что якобы это совершили одни и те же преступники.

– Ну, так прямо и категорично я бы не стал заявлять. – Тропинин поудобнее уселся в кресле. – Рабочая версия, да. Нападавший стрелял из тех самых стволов… прошу прощения, пистолетов, что были у наших сотрудников, это установлено экспертизой. А что касается бандита… Именно эти пистолеты могли оказаться у него в руках случайно, ему их, допустим, продали или, к примеру, наняли киллера и вручили это оружие.

Думаю, время покажет. Разберемся, когда задержим преступника.

– Вы уверены, товарищ генерал, что поймаете его?

Тропинин помедлил с ответом, замялся. Но сказал честно:

– Нет, не уверен. Я могу лишь гарантировать жителям нашего города, что мы делали и будем делать все возможное для того, чтобы найти этого мерзавца. Но… вести речь о стопроцентном успехе я бы тоже не рискнул. Раскрыть все преступления, в том числе и такие тяжкие, как убийства, милиция сегодня просто не в состоянии. Тому много причин, это тема другого разговора.

Чтобы скрасить довольно пессимистический свой ответ, начальник УВД сообщил, что раскрываемость тех же убийств по стране не превышает шестидесяти процентов, что все громкие заказные убийства, к примеру в Москве – журналистов Листьева, Холодова, целого ряда банкиров и бизнесменов – не раскрыты до сих пор, что преступники опережают милицию по своей технической оснащенности и бороться с ними весьма сложно.

Слушать все это было грустно не одной Крайко, точно такие же чувства тревоги и уныния – испытывали, надо полагать, и тысячи других телезрителей, кто смотрел в этот час местную программу, но все же генералу можно было сказать спасибо хотя бы за то, что он говорил правду.

– Сейчас создана мощная следственно-оперативная группа из опытных и весьма квалифицированных сотрудников уголовного розыска и областной прокуратуры, – добавил Тропинин, чувствуя, что должен оставить у телезрителей хоть какую-нибудь надежду. – В эту группу вошли наши лучшие сыщики и следователи. Товарищи работают очень напряженно, об успехах говорить пока рано, но кое-какие надежды появились…

Далее разговор пошел на другие темы, о работе ГАИ, и Крайко выключила телевизор. Полежала в тишине и полумраке квартиры (свет горел лишь в прихожей), попыталась отвлечься от служебных мыслей, но это ей не удалось. Вспомнилась история с Назимовым, ее взаимоотношения с Заиграевым, беседа с Сидорчуком. Тотчас явились и другие персонажи, Мотыль и «свидетели», в один голос заявлявшие, что это он нападал на инкассаторов… Тропинину, кстати, Сидорчукдоложил об этом факте, но генерал вполне резонно попросил его не торопиться с выводами, хорошенько во всем разобраться, а уже потом рапортовать начальству и общественности. Во всяком случае, генерал даже не обмолвился сегодня на телепередаче о Мотыле.

И правильно сделал.

Позавчера она, Крайко, вызвала в прокуратуру всех троих «свидетелей» Мачнева, Кузанкова и Круглова. Посадила их рядком перед своим рабочим столом, сказала строго, но и заботливо, встревоженно, как говорит мать своим нашкодившим отпрыскам:

– Ну-ка, ребятки, расскажите мне про Мотыля. Чего это он на себя инкассаторов взял? Что-то я не верю, что он на такое способен. Не замечала раньше за ним такой прыти…

«Ребятки», каких она знала лет семь-восемь назад еще юнцами с ломающимися голосами, – теперь заматеревшие, поднабравшиеся дурного опыта, дружно опустили глаза. Повязанные лжесвидетельством, страхом перед Кашалотом, неписаными законами преступного братства, собственными грехами, они не собирались раскрывать перед Крайко душу, помогать ей, хотя Эмма Александровна в свое время именно этих троих уберегла от тюрьмы, добилась для них условного осуждения. Но прошли годы, безусые юнцы превратились в молодых мужчин, которые-хаки избрали для себя в жизни скользкую дорожку породнились с преступным миром, остались в нем.

И это обстоятельство более всего удручало Эмму Александровну. Сколько горячих, истинно материнских слов было сказано, сколько вечеров провели они в ее служебном кабинете за разговорами о смысле жизни, о чести и достоинстве человека, о дорогах, которые мы выбираем… Неужели все это было впустую, напрасно?!

Нет, не все. Эти трое за колючей проволокой все же не оказались, и то хорошо. Но трутся рядышком с уголовными авторитетами, зачем-то показали на Мотыля…

Кто за ними стоит?

Не дождавшись дружных признаний своих бывших подопечных по работе в Левобережной прокуратуре города, Эмма Александровна поняла, что допустила ошибку: ее мальчики стали за эти годы другими, и никакого коллективного разговора не получится. Говорить надо с каждым индивидуально, с глазу на глаз.

Получив на свои вопросы уклончивые, осторожные ответы, ничего не проясняющие по сути дела, Крайко отпустила всех троих, удержавшись от соблазна оставить для углубленной и откровенной беседы кого-нибудь одного – разговора все равно теперь не получится. Должно пройти время. Потом она вызовет каждого по отдельности и будет говорить вполне официально, под протокол. Пусть это была предварительная беседа.

Она мало что дала, безусловно, но Эмма Александровна знала теперь, с кем ей предстоит иметь дело впредь.

Их дружные показания на Мотыля нужны кому-то еще.

Кому?

Крайко решила, что завтра же отправится вместе с Костенкиным в следственный изолятор, к Перегонцеву, допросит его заново, постарается найти в ответах Мотыля неточности, логические неувязки, с тем, чтобы поймать его на этих неточностях, уличить во вранье, добиться от него правды. Опыт и следовательское чутье подсказывали ей, что Мотыль может дать ниточку следа к настоящему убийце.

Глава 20
КОНЕЦ ГЕЙДАРА РЕЗАНОГО

– Алло!

– Да, слушаю.

– Паша, ты? Привет!

– Я. А кто это говорит?

– Котов.

– Какой Котов?.. А, понял.

– Надо встретиться.

– Давай встретимся…

…Уже через полчаса Койот сидел в джипе Кашалота, Они не спеша ехали по городу в сторону окружной дороги, по новому путепроводу, соединившему Левобережье с Ростовской трассой. День был чудный – легкий морозец, яркое солнце, чистое небо. Джип легко, играючи нес своих седоков по сухому серому асфальту, казалось, так и просил хозяина: ну прибавь, чего ты? Куда силушку-то девать? Помчу сейчас с ветерком…

Но Кашалот сдерживал коней. Откинувшись на сиденье, держал руль одной рукой, покуривал.

Выбравшись на окружную, сказал:

– Уберешь Гейдара Резаного, Паша Это правая рука Мамеда, человек влиятельный, с головой. Он мне мешает. И должок у него передо мной имеется… Обитает вся шайка азеров в гостинице «Придонье». Слыхал про «Горное гнездо»?

– Слышал.

– Ну вот. Гейдар кота моего замочил, на дверь офиса повесил. И записку еще, сука, написал, угрожал. Думал, что я испугаюсь… Золотые зубы у Спонсора вырвал.

Койот невольно засмеялся, покрутил головой.

Ну, блажь у шефа! Золотые зубы котам вставлять.

Но понял, что смех его не к месту, Кашалот искренне переживает потерю кота.

– Коронки бы, конечно, тоже надо вернуть, – думал вслух Кашалот. – Я четыре «лимона» за них заплатил. Но коронки, насколько я знаю, у Мамеда… Ладно, сделаем дело, потом тоже ксиву подбросим. Или я звякну ему… подумаем.

– Где Резаный бывает, кроме гостиницы и рынка? – спросил Койот.

– Правильный вопрос, молодец, – похвалил Кашалот. – Профессиональный. Значит, так, Паша. Мочить его ни в гостинице, ни на рынке не надо. Шум, гам… Риск, наконец, народу много, центр города и все такое прочее. Мы его украдем, увезем куда надо, а ты там его положишь.

Сделай себе маску из шапочки. Как у спецназовца, видел? Только прорези для глаз, а лицо должно быть закрыто. Никто тебя даже из моих не должен видеть. Тебя знаю я один. А ты – меня. Пришел, выполнил работу, исчез. Все. Получил деньги, лег на дно, пару-тройку месяцев помолчал. Можешь съездить в Сочи, отдохнуть. Сейчас, зимой, там полно пустых санаториев. И температура все время плюсовая.

– Борис, может, я сам его подкараулю, Резаного? Похожу за ним по городу, послежу. На хрена мне светиться? В маске, не в маске… Твои парни все равно меня увидят.

– Не увидят, не переживай. Я же сказал: надень маску, одежду смени. Не переживай. Так надо. Хотя бы разок явишься, а там посмотрим.

– «ТТ» твой?

– Да, я же говорил. Он «чистый», со склада, у баллистиков не числится. А насчет конспирации…

Мне надо поговорить с этим Гейдаром, понимаешь? Так бы ты его замочил где-нибудь в городе, и все дела. Но у меня к Резаному вопросы есть.

Мне надо знать, что Мамед против меня замыслил, кто азерам про моего кота рассказал. Навел же кто-то на офис, прямо к дверям привел…

Кашалот не стал, разумеется, раскрывать полностью свои планы перед киллером. Прежде всего он хотел продемонстрировать Койота ближайшему своему окружению – тем же Мосолу, Колорадскому Жуку, Рылову. Парни в последнее время малость распоясались, кажется, перестали его, хозяина, бояться, кое-какие команды им приходилось повторять дважды, а то и трижды. Это непорядок. Подчиненных надо держать в ежовых рукавицах, в страхе. Конечно, они достаточно напуганы, повязаны убийством стариков Вшивцевых, и сын их отдал Богу душу не без их участия, но все же об этом надо время от времени напоминать и киллера продемонстрировать. Подчиненные должны знать: у шефа есть человек, который служит ему верой и правдой, готов положить каждого, кто чем-то Кашалоту не угодит или ссучится. Это сильно подействует на всех. И нужный слух пойдет: мол, тыл шефа прикрыт надежно, киллер этот – как внутренняя служба безопасности у тех же ментов, с нею шутки плохи, ушки надо держать востро. К тому же, никто киллера в лицо не видел, имени его не знает. Но зато он знает всех и видит! Через прорези в шапочке. А потом может увидеть и через прицел…

– В Сочи я сейчас не поеду, – сказал Койот. – Раз там народу мало, чего же я буду мельтешить? На меня всероссийский розыск объявлен, фоторобот везде, а я буду по сочинским набережным разгуливать, морду свою демонстрировать.

И борода не поможет.

– Не стал отращивать?

– Не стал. С бородой еще приметнее будешь.

Когда всех бородатых станут задерживать, попадусь в первую очередь.

– Ну-ну. Дело хозяйское. Может, ты и прав.

– Деньги соберу, из Придонска слиняю. Ты, Борис, сам мне хорошую идею подал: в другом городе жить. Купить квартиру и жить там. В Подольске, например.

– Почему в Подольске?

– Знакомый там есть, в армии вместе служили. Надежный парень. Нашего поля ягода. От Москвы близко, считай, пригород. Да и до Придонска – ночь на поезде, полтора часа на самолете. Удобно во всех смыслах.

– Ладно, это потом обмозгуем. Тебе сначала деньги надо заработать. Одного Гейдара замочить мало.

– Конечно, я понимаю…

* * *

Гейдара Резаного взяли вечером следующего дня у Центрального рынка. Февральский день хоть и заметно уже прибавился, но все равно в шесть было по-зимнему темно, в переулках плохо освещенного города, даже в центральной его части – мрак, лица с трудом различимы. Гостиница «Придонье» – в двух шагах от рынка, но к ней надо идти как раз по такому плохо освещенному переулку.

«Жигули» Колорадского Жука стояли у самого тротуара. Габариты не включены, за зеркальными стеклами салона не видно – кто там внутри?

В машине сидели сам Жук и Мосол. Рыло прохаживался по тротуару туда-сюда, ждал Гейдара.

Маршрут его за последние дни был хорошо изучен: спит до десяти, потом отправляется завтракать в ресторан, живет в номере вдвоем с Архаром, номер по соседству с Мамедом. На рынке Резаный появляется не позже двенадцати, сопровождая Мамеда в компании двух телохранителей – того же Архара и Казбека. Мамед на рынке, у прилавков, бывает недолго, в основном сидит в номере гостиницы, а Резаный курсирует между гостиницей и рынком по нескольку раз в день вот по этому самому безымянному переулку. Чаще всего один, но нередко в компании Архара или Казбека – рослых молчаливых азеров. Судя по всему, Резаный ходит один лишь в том случае, когда не несет выручку. А так чего или кого бояться? От рынка до гостиницы каких-то триста – триста пятьдесят метров, все здесь, в переулке, знакомо до последнего камня. Группа Мамеда торгует на Придонском Центральном пятый год, обжились, устроились как дома. Семьи там, в Азербайджане, а тут, в русском городе – ППЖ, походно-полевые жены: красоток, падких на хорошие деньги, полно. И в рестораны они ходят охотно, и ночевать в номерах гостиницы запросто остаются, девки без комплексов. Единственно что или, точнее, кто отравляет жизнь – так это местные рэкетиры, боевики того же Кашалота с Левого берега. Наезды бывали не раз, но с тех пор, как Кашалота предупредили, удавив его кота, он вроде бы поутих. Ну что ж, мужик, видно, с головой, понимает, что к чему. Мамед похвалил Гейдара за проведенную операцию, даже премию выдал – штуку баксов.

В этот вечер Резаный возвращался в гостиницу один. Деньги они уже отнесли с Казбеком, шеф сидит там, в «Придонье», считает. А ему, Гейдару, пришлось вернуться на рынок, довести до конца начатое выгодное дело: «мамедовцы» вынудили приезжих земляков-лохов уступить целую фуру отличных яблок по очень низкой цене. Лохи (их было двое) купили эти первосортные яблоки где-то в Краснодарском крае, привезли сюда, в Придонск, надеясь на приличную выручку, но тут их, как оказалось, поджидали земляки, люди Мамеда. Казбек с Архаром забрались в кабину грузовика, переговорили «по душам» с земляками, показав им финки, выставили свои условия…

Вопрос был решен быстро, Архар и Казбек остались сейчас у грузовика, наблюдают за перегрузкой яблок, а он, Гейдар, торопился с докладом к шефу.

– Гейдар! – окликнули его за спиной. Вежливо так, культурно, как обращаются к хорошим знакомым.

Резаный обернулся, с некоторым удивлением вслушиваясь в незнакомый голос, увидел подошедшего к нему высокого парня в черной шапочке и куцей кожанке, а в следующее мгновение в лицо ему брызнула струя удушливого газа, и Резаный отключился.

Рыло подхватил падающего Гейдара, из «Жигулей» выскочили Колорадский Жук и Мосол, втроем, ласково приговаривая: «Ну зачем так напиваться? Мы же тебе говорили, Санек, не пей столько…» – они засунули Резаного на заднее еиденье, и машина укатила в глубь темного переулка… Гейдара Резаного привезли в подвал какойто стройки.

Пленник уже пришел в себя, озирался по сторонам, сидя на перевернутом ящике из-под пива, но особого беспокойства не проявлял – не чувствовал за собой смертельно опасной вины. Подумал, конечно, что его похищение, возможно, связано как раз с их собственной акцией насилия над «земляками-лохами», но быстро понял, что ошибся. Понял и то, что нужно держаться хладнокровно, спокойно, не лезть на рожон, то есть не грубить, не нарываться на кулаки, постараться с задержавшими его людьми найти общий язык.

Он решил, что его взяли в заложники, будут требовать у Мамеда выкуп, добиваться от него больших сумм. Понятно, взяли его, Гейдара, не случайно, хорошо знают, что группа Мамеда занимается перекупкой фруктов, что они имеют на этом хорошие деньги. Внутренне, для себя, Резаный решил, что будет соглашаться на любые условия, с тем чтобы вырваться из лап этих людей.

В крайнем случае, если из этой хитрости ничего не получится, станет просить Мамеда отдать столько денег, сколько эти бандиты запросят – деньги можно будет заработать еще, а жизнь одна.

Поначалу разговор Гейдара Резаного и Кашалота шел в спокойном тоне. Резаный не знал, с кем имеет дело (он до этого не видел Кашалота в лицо), а тот не спешил представляться.

Вопросы Кушнарева выглядели вполне мирными:

– Как жизнь, Гейдар?

– Нормально. А вы кто такие?

– Торговля как идет?

– Торгуем.

– Башли хорошие тут у нас, в России, заколачиваете?

– На жизнь хватает.

– Сколько в день зарабатываешь?

– В день?

– Да, в день. «Лимон» получается?

– На всех получается.

– Врешь!

– Зачем врать, дорогой?! Спроси Мамеда, если мне не веришь. Касса у него. Знаешь Мамеда?

– Как свои яйца.

– А ты кто, дорогой? Как тебя зовут?

– Ты знаешь, как меня зовут. Ты мне на дверь офиса дохлого кота вешал.

Резаный стал белее мела. Хватанул раскрытым ртом воздух, замахал руками, прогоняя, как наваждение, стоящего перед ним человека в дубленке и пышной шапке.

– Так ты…

– Он самый. Борис Григорьевич Кушнарев, он же Кашалот. Которого вы предупредили. Запугать хотели. За то, что хочу слишком много. Так?