Текст книги "С. С. С. Р. (связано, спаено, схвачено, расплачено)"

Автор книги: Валерий Лапикур

Соавторы: Наталия Лапикур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Внутренний голос наглеет, но во благо

Дедуля оказался дотошный. Но с чего он взъелся на соседа, уже и сам не помнил. Федорин поговорил с ним, поговорил с соседом, помирил обоих и потопал потихоньку к ближайшей остановке. Понимая, что транспорта ждать придется долгонько, устроился на скамеечке и задумался.

Ну что за народ, вот взять хотя бы этого дедулю? Делать нечего – так запишись в кружок макраме. А то ведь – устраивает тарарам, а сам не помнит, с какой стати. Ну, точно, как его Теща. У этой вообще не память, а песня! Вот молоко в кастрюлю налила, а огонь под ней зажечь вполне могла и забыть.

Да нет, не забыла. Зато забыла вообще, что молоко это самое кипятить поставила. Пошла в комнату, легла, уснула. А молочко-то вскипело… и потекло… и газ сейчас на всю квартиру фурычит…

Опять!?

Опять этот «внутренний голос»?

Но в этот раз Федорин не задавался вопросом, откуда и кто у него в голове бубнит. Главное – немедленно проверить, что там дома творится. Эх, была бы мобилка…

Впрочем, любая проблема решается не единственным способом. Мобилки нет – и не надо. Есть аптека на углу, а в аптеке провизор знакомый. И не жлоб, в ответ на просьбу дать позвонить не станет делать морду ящиком и бубнить, что это, мол, не положено.

Так что через минуту Федорин уже слушал нудные гудки в трубке. Подходить к телефону мадам Кошкодавова явно не желала. Что было особенно странно, потому что именно сегодня ожидала звонка дочери с курорта.

Есть еще один вариант – Зося. Двоюродная сестрица Федорина, работает в парикмахерской, которая в соседнем подъезде их же дома.

– Рыжик, привет! Дело есть! Поработай юным тимуровцем.

– Ой, привет! А что надо? Старушку через дорогу перевести? Так это я запросто. Я сегодня перекрасилась в такой цвет – насыщенный-перенасыщенный! Все водители меня за красный светофор будут принимать. Хочешь – и твою благоверную так покрашу.

– Рыженький, сделай, что я прошу, а тогда можешь ее хоть в салатовый красить! Загляни к нам домой, проверь, что тетя Маня делает. Главное – понюхай, не пахнет ли газом на лестнице. Понимаешь, пока я домой доеду, от самого дома, может, уже и крыши не останется…

Зоська, девушка сообразительная, поняла все с одной фразы.

– Не боись, я сейчас все проверю. Если что – буду звонить «ноль-один, ноль-два, ноль-три».

– Только в дверь не звони! Постучи лучше! – проорал Федорин в трубку, – Так, на всякий случай!

– Братец-кролик, мог бы и не напоминать. Это у меня, а не у тебя диплом электротехника.

Что звонить по указанным номерам таки придется, стало ясно еще на лестничной клетке – там уже изрядно газом даже не пахло, а смердело. Хорошо, что Зоська знала, где брат запасной ключ прячет. Минутное дело – распахнуть дверь, устроить сквозняк – благо была открыта форточка в комнате, где Теща дрыхла. Но все равно – газом тетя изрядно надышалась. Когда «скорая» привела жертву забывчивости в чувство, она повела глазами, уставилась на Зоську и резко спросила:

– Чего здесь делает эта шкурка от помидора?

«Шкурка от помидора» была удивлена больше, чем если бы в ее парикмахерскую ввалились «Бони М» в полном составе и попросили сделать им химическую завивку.

– Теть Мань, вы чего?

– Ничего! Граждане, я эту девицу не знаю!

Видать, сбил с толку теть-Маню насыщенный-перенасыщенный цвет новой Зосиной прически. Но вот ведь – в комнате куча людей, которых тетя тоже впервые видит, а прицепилась почему-то именно к ней, к Зосе.

– Вот спасибочки вам в шапочку, тетя Маня. Я вам, между прочим, жизнь спасла! А вы обзываетесь! В следующий раз тонуть будете – так я вам гирю брошу, чтоб долго не мучились. И вообще, я вам теперь прическу надурняк только в морге сделаю!

Так что, когда Федорин наконец добрался домой, ему оставалось только воспользоваться случаем – так сказать, и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Сиречь – прочесть доклад на тему забывчивости некоторых женщин слегка пожилого возраста как угрозы безопасности окружающей среды. Естественно, отэксплуатировал он этот шанс так же радостно, как если бы стоял у барабана на «Поле чудес». И речь произнес, и завершил ее почти с великолепными интонациями самого Якубовича:

– Я более чем уверен, что, уезжая второпях, вы и дверь в квартиру запереть забыли. Что? Не забыли? Да правда ли!

Теща побелела, охнула – и бросилась искать расписание поездов. Пошарила на полке, в одном ящике, другом… Рванула на себя третий – тот самый, злополучный!

Что было дальше, рассказывать? Или не надо, и сами представляете? Ну, тогда заодно представьте и грохот, с которым сначала вывалился на пол ящик, а потом на него же приземлилась Кошкодамова.

Федорин переступил поверженное тело и с видом: «А я что говорил? Мало того, что все забывает, родню не узнает, так еще и мебель ломает!» – победителем вышел из кухни.

Однако стреляли…

Итак, хоть и позже, чем хотелось бы, но счастливый момент все-таки наступил: Федорин проводил Тещу на вокзал и даже билет ей купил за свои. Правда – плацкартный. Уже и вещички ее в вагон занес, и аккуратненько там расположил, и все наставления выслушал, и все жалобы на некоторых по имени неназванных зятьев тоже мимо ушей пропустил, и сожаление высказал, что недолго гостили-с… Собрался уж откланяться честь по чести, мол, пора, мама, – вам в Новозадвинск, а мне на работу, – как вдруг что-то как под дых садануло.

Уже потом, анализируя все произошедшее, Федорин вспомнил, что он тогда буквально на секунду то ли увидел что-то, то ли померещилось ему, какая-то странная картинка. Вроде отражение работающего телевизора в запыленном зеркале, висящем на стене в соседней комнате. Сперва почудилось, потом в глазах потемнело. И ноги сами понесли. Успел только крикнуть: я сейчас! – и приземлился на перроне. А в голове одно только стучит:

– Через переход не успею. По рельсам, напрямик!

На первом пути, правда, московский скорый стоит. Но под вагоном пролезть – это в два счета.

Ага, пролез! И нагнуться не успел, как дернулся московский – и покатил. В Столицу. А ты стой вот, как этот… и жди. И вагоны считай, чтобы не скучать. Девятый, десятый, одиннадцатый… все!

Опоздал.

Сначала три выстрела подряд грохнули, потом еще два – эти уже подальше. А чуть погодя – шестой, последний. Как сигнал точного времени.

Не успел.

Осталось только позвонить шефу и огорошить его новостью:

– Там вчера какой-то Юпитер сенсации жаждал? Получите и распишитесь.

– Федорин, что за дурацкие шутки? Ты где? Срифмовать? Или не надо?

– Какие рифмы! Тут четыре трупа на вокзале! Один женский, два в штанах, а четвертый вообще в милицейской форме.

– Федорин, если это розыгрыш, то можешь прямо сейчас покупать билет до самой дальней гавани Союза. А трудовую книжку мы тебе вдогонку вышлем. Доплатным письмом.

– Лучше тройной гонорар. Потому как у нас на вокзале натуральное Чикаго времен сухого закона. Сейчас материал соберу и быстренько напишу.

– А дудки! Стой там, никуда не рыпайся, никого не спрашивай. И ничего не пиши. Я эту трагедию лично на себя беру. Тряхну, в общем… чем положено. А то некоторые особо грамотные уже высказываются по курилкам, что начальник, мол, в одном только жанре преуспевает – сумма прописью.

Но ни милиция, ни примчавшийся галопом Калиныч не смогли вытрясти из свидетелей хоть что-то полезное. Никто просто не заметил, что за несколько минут до разразившейся трагедии на милицейского сержанта, обходившего владенья свои, наткнулся Некто, внешне невыразительный, идеально растворяющийся в людской сутолоке, но тем не менее, сержантом замеченный. Сержант цепко взял его за рукав и буквально пригвоздил к перрону вопросом:

– Ты опять здесь ошиваешься? Я тебя, кажется, предупреждал?

– Да ничего я не опять, – заскулил Некто, – тут… понимаш, кака штука… приятель позвонил, что проездом из Москвы будет, я примчался, московский поезд – вон он, а приятеля нет. Да ну что ты, в самом деле? Рукав-то отпусти… вот… огоньку дашь?

Сержант вынул из кармана зажигалку:

– На, кури – и вали отседова, живой покедова!

– Да ладно тебе! – невыразительный затянулся дымком и потихоньку поковылял в сторону выхода. Сержант тоже собрался продолжить обход, но тут его окликнул дежурный носильщик:

– Командир, это не ты уронил?

Сержант остановился, оглянулся, затем наклонился и поднял с асфальта листик бумаги, на которую указывал носильщик. Прочел, перестал улыбаться и напевать, дернулся, смял листик, отшвырнул его в сторону и бросился ко входу в вокзал.

Когда загремели выстрелы и началась паника, Некто невыразительный вернулся, подобрал белый комочек, сунул в карман и растворился в общей сутолоке.

Из газеты «Матюганские известия»:

«Шекспировские страсти на городском вокзале

Вчерашняя жуткая трагедия, унесшая жизни четырех молодых людей, повергла в шок буквально весь наш край. Редакция публикует первые результаты независимого журналистского расследования от своего специального корреспондента.

Вчерашним утром около 9-00 сержант подразделения транспортной милиции 26-летний Н. (фамилия не сообщается, исходя из интересов следствия) заступил, как обычно, на охрану вверенной территории. По свидетельству прапорщика Зотикова, дежурившего в ту смену по отделению, ничего странного в поведении сержанта он не заметил. Молодой милиционер получил табельное оружие – пистолет ПМ – и две обоймы. Характерная деталь: сержант никогда не сдавал обоймы снаряженными, а всегда разряжал их и снова заполнял патронами только перед заступлением на новое дежурство. Пружина не должна уставать, – объяснял он, – иначе в нужную секунду патрон перекосит или вообще не подаст.

Пока неизвестно, какая же пружина внутри самого сержанта дала сбой в нужную секунду. Но после того как он заступил на службу и совершил первый обход залов ожидания и перрона, что-то заставило его изменить маршрут и вернуться в кассовый зал, где в киоске обмена валюты работала его знакомая, фамилию которой не называем по просьбе ее родных. Молодые люди уже виделись и разговаривали несколькими минутами раньше. По свидетельству очевидцев обменялись несколькими общими фразами, после чего спокойно расстались. Однако по возвращению сержанта вспыхнула короткая, но острая ссора, после которой милиционер выхватил пистолет и убил девушку тремя выстрелами в упор.

Придя в себя после минутного естественного всеобщего оцепенения, к месту происшествия бросились братья Христофоровы, случайные свидетели, ожидавшие на этот момент прибытия поезда, чтобы встретить свою мать. Под сводами кассового зала прозвучало еще два выстрела. Младший из Христофоровых, 20-летний студент Николай умер мгновенно. Старший, Геннадий 26 лет, строитель, скончался в машине «Скорой помощи» по пути в больницу.

После совершения уже тройного убийства сержант, не выпуская из рук оружия, побежал к служебному выходу, ведущему на товарные пути, однако дверь оказалась запертой. Вахтер самовольно покинул пост по личным нуждам, заблокировав, вопреки инструкции, дверь ломом. В данном случае это нарушение позволило избежать дальнейших жертв. Увидев, что к нему приближаются уже не безоружные ожидающие, а милиционеры с оружием наготове, сержант Н. выстрелил себе в висок.

Расследование трагедии взял под свой личный контроль губернатор области. Первым передал свои глубокие соболезнования родным и близким погибших сенатор Тошман, представляющий наш регион в Совете Федераций. Он, в частности, сообщил в телефонном разговоре с нашим корреспондентом о своем намерении представить братьев Христофоровых к награждению орденом «За мужество» посмертно, а также о назначении государственной пенсии матери погибшей кассирши, являющейся инвалидом труда.

Таково протокольное изложение произошедшего. Однако оно не дает ответа на главный вопрос: что же произошло за те полчаса между первым спокойным утренним разговором молодых людей и последующей ссорой, завершившейся роковыми выстрелами. Ведь сержант и убитая не были случайными знакомыми. Они находились в статусе официальных жениха и невесты. Уже была назначена дата свадьбы – и вдруг такой поворот!

Руководство транспортной милиции, ссылаясь на интересы следствия, отказывается от комментариев. Известно лишь, что кроме уголовного расследования проводится еще и внутреннее. Но из сложившейся в нашем отделении транспортной милиции порочной практики любой ценой защищать честь мундира уже сейчас можно смело прогнозировать, что объективных результатов как внутреннего, так и уголовного расследования общественность дождется не скоро. Если дождется вообще.

Поэтому независимым журналистам приходится полагаться исключительно на собственные источники информации, что, как понимают наши читатели, чревато, прежде всего, для самих журналистов. Но это нас не остановит!

Сослуживцы сержанта на условиях анонимности сообщили нашему корреспонденту, что их коллега отличался спокойным ровным характером, выдержкой и отсутствием каких-либо эмоциональных срывов. В отделении он считался надежным парнем. Милиционеры не менее других потрясены неожиданными действиями своего товарища и не находят ему объяснения.

Внештатный психолог редакции и.о. доцента Матюганского филиала Юго-Западного отделения Восточно-Евразийского института музыки и туризма Трошин В.В. высказал предположение, что в данной ситуации сработал так называемый «постфронтовой психический синдром», присущий бывшим участникам боевых действий во Вьетнаме, на Ближнем Востоке, в Югославии и других горячих точках планеты. Сержант Н. в свое время проходил службу в составе подразделения внутренних войск на Северном Кавказе и принимал участие в боевых операциях против бандформирований.

Однако врачи областного госпиталя МВД, в котором сержант проходил ежегодные плановые обследования, не находили никаких отклонений в его психическом здоровье. Хотелось бы верить, однако ни для кого в Матюганске не является секретом, что такого рода обследования давно уже превратились в чистую формальность. Волосы встанут дыбом, если удастся вскрыть хотя бы часть должностных преступлений, совершенных ведомственными лекарями.

Тем временем, как и следовало ожидать, отсутствие реальной информации компенсируется «фольклорными версиями». Так один из технических работников вокзала, подающий себя за непосредственного участника инцидента, уверял нашего корреспондента, что слышал, как во время ссоры с невестой сержант якобы громко крикнул: «Теперь я знаю, чем ты им отстегиваешь! Сейчас Я тебе отстегну!»

Собеседник посетовал, что хотя он и пытался поделиться этой информацией со следственной группой, его не стали даже слушать. Мол, с его, свидетеля склонностью к выпивке ему еще и не такое могло почудиться.

Не в обиду упомянутому «очевидцу» будь сказано, но в наших широтах непьющий вокзальный носильщик – такая же диковинка, как пьющий мулла где-нибудь в Саудовской Аравии.

Милиция пока не спешит информировать общественность обо всех деталях трагедии, но пребывание главного редактора Калиновского в следственном отделе УВД уже дало первые положительные результаты. Как нам стало известно, будут повторно допрошены некоторые фигуранты этого дела.

Редакция продолжит свое независимое журналистское расследование. Естественно, если определенные, заинтересованные лишь в собственной выгоде политические силы не станут, как это уже не раз бывало, препятствовать честным журналистам в исполнении их святой обязанности доносить людям правду».

Провинциальные страсти жгут!

Что бы там ни говорили, а для тихого, сонного, пыльного, скучного и где-то даже тупого Матюганска тройное убийство с последующим самоубийством – это не просто событие. Пусть даже трагическое. Такого кровопролития город не знал, пожалуй, еще со времен гражданской войны, когда его по очереди захватывали то белые казаки атамана Шкуро, то опять же казаки, но уже красные – командарма Сорокина. Но это когда было! А тут – можно сказать, на глазах чуть ли не у половины города. Кошмар и ужас!

По случаю такой невиданности провожать всех троих безвинно убиенных в последний путь собрался чуть ли не весь город. Собственно, погребение и братьев Христофоровых, и кассирши «валютки» решили совершить в один день и час на одном кладбищенском участке да еще и в соседних могилах.

С одной стороны это позволило всем желающим и наглядеться, и нарыдаться вволю, а с другой вызвало среди некоторых отдельных циников предположение, что все это делалось (похороны, конечно, а не убийства) специально под сенатора Тошмана, который лично прибыл из Москвы, отдал последние почести и даже сподобился участливо поддерживать одновременно обеих матерей под локотки.

Но все это, естественно, были наговоры из-за тривиальной людской зависти. Тем более, что Тошман сочувствовал не только на словах. Лично возложил на крышки гробов братьев Христофоровых ордена «За мужество» и вручил матери кассирши официальное приглашение явиться в собес для оформления персональной пенсии по потере кормилицы.

Правда, потом Федорин с Калинычем у себя в редакции костерили народного избранника последними словами: расшифровка диктофонной записи надгробной речи сенатора показала, что тот нес откровенную галиматью, в которой не сходились концы с концами не только смысла, но и правил российской грамматики. Хотя, надо воздать ему, Тошману, должное – речь его была настолько эмоциональной, что в «прямом эфире» воспринималась очень даже волнительно. Во всяком случае, те, кто остался дома и смотрел прямую телетрансляцию скорбного действа, обрыдались всласть и вдоволь – совсем, как в старые времена на индийском кино про Гиту и Зиту.

Естественно, прощание с несчастным самоубийцей прошло тихо, без речей, оркестров, любопытствующей публики и приглашенных журналистов. Никто кроме особо посвященных даже не знал, где именно и когда бедолага отправился в свою последнюю дорогу.

В результате этот, как принято говорить в милиции, эпизод подвигнул на неординарное решение самого прокурора города. Нет, он не возглавлял лично следствие – хотя бы потому, что дело сразу взяла на контроль губернская прокуратура. Он даже не ездил на место преступления и не протирал новенькие форменные брюки, ползая на коленях по залу ожидания в поисках куда-то закатившейся шестой гильзы. Все это было бы мелко, не соответствовало масштабу занимаемой должности. Поэтому главный матюганский правоохранитель, по сути, впервые созвал пресс-конференцию.

Народу набежало больше, чем на шефский концерт Киркорова. Попыталась пробраться в зал даже сбежавшая из инфарктного отделения Тонька, но ее быстренько отшили на входе, как не числящуюся в списке аккредитованных журналистов.

Прокурор старательно зачитал по бумажке отчет о проделанной за год работе, из которого следовало, что и ему самому, и его подчиненным, в принципе, все это время делать было не фиг, ибо, благодаря неусыпной заботе тех, кому положено заботиться, а главное – тех, кого народ облек на выборах своим доверием, славный город Матюганск и его окрестности представляют собой удивительный оазис общественной тишины и гражданского спокойствия. Особенно на фоне статистики в соседних, конкретно не названных регионах.

Закончив чтение, прокурор с облегчением вздохнул и поинтересовался, будут ли вопросы. Первым, как всегда, выскочил московский собкор:

– В каком состоянии находится следствие по делу об убийствах на вокзале?

Прокурор удивленно поднял бровь, зачем-то покосился на свой левый погон и только после этого взглянул на интересующегося:

– Какое такое дело и какое такое следствие вы имеете в виду?

Москвич опешил. Потом уточнил:

– Относительно тройного убийства с последующим самоубийством стрелявшего. Или может это не он стрелял?

– А, вы об этом? Так считайте никакого дела толком и не было. Это все ваша пишущая братия раздула, как всегда, можно сказать, на ровном месте. В поисках жареных фактов для раздувания фальшивых сенсаций. Дай вам волю, так вы сюда еще и колумбийскую наркомафию присобачите!

Местные журналисты хоть и не любили столичного выскочку, однако солидарно загудели. Прокурор понял, что сказанул лишнего, покосился на свой правый погон и стал выкручиваться из ситуации:

– Вы меня неправильно поняли. Уголовное дело, конечно, было. То есть, я имел в виду, что сотрудник милиции, как установлено, действительно застрелил троих случайных людей… или двоих, а одну не случайно?… ну да ладно, суть не в том. А в том, что следствие уже завершено и дело закрыто.

– Как закрыто? – хором взревели «акулы пера», сообразив мгновенно, что у них из-под носа уводят кусок хлеба с маслом и черной икрой.

– А вот так. В полном соответствии, безо всяких там… сами знаете.

– А как же суд? – подскочила желторотая пигалица из местной ФМ-радиостанции.

Прокурор снисходительно хохотнул:

– Видите ли, милая барышня, тот суд по нашему ведомству не проходит. Если, конечно, он на самом деле есть. Небесный суд имею в виду. А тут, на земле дело закрыто в связи с гибелью единственного и реального виновника. Так что – нечего тут расписывать страсти-мордасти, понимаешь. А то скоро простой народ не то что на вокзал побоится зайти, а даже по своей квартире среди бела дня с топором ходить будет. Еще вопросы есть?

– Есть! – рявкнул главвред Калиныч, демонстративно не поднимаясь со стула, -Газета «Матюганские известия». А что послужило мотивом такого, я бы сказал, неординарного поступка?

Прокурор подумал, покачал головой, громко вздохнул и, наконец, изрек:

– Как там в одном фильме пелось? Наша служба и опасна, и трудна… Нагрузка, как вы знаете, у нашей милиции большая. Я бы сказал даже – очень большая. Зарплата, скажем честно, недостаточная. Многие прихватывают сверхурочные. А то и выходные. Ну, в общем, организм, как вы знаете – он не железный. Вот у сержанта организм и не выдержал. Что-то там ему то ли приснилось, то ли померещилось, вот он за оружие – хвать! – и устроил тут горячую точку, понимаешь.

Федорин обычно на таких массовых сборищах сидел себе тихонечко в уголке и особо не отсвечивал. А тут вдруг словно какой-то бес его толкнул, и он встал – да и врезал напрямик:

– Если судить по вашему отчету, господин прокурор, то в нашем городе криминогенная обстановка, как таковая, отсутствует вообще. Преступностью, можно сказать, и не пахнет. Тогда от каких это трудов милиция загоняет себя так, что у нее сдают нервы и она начинает стрелять по живым людям, а не по тем, что ему померещились? На поражение. Ни одного промаха. Руки, стало быть, не дрожали.

Прокурор опешил, а пишущая братия радостно загоготала. На выручку пришел молоденький помощник, который что-то нашептал начальству на ухо. Прокурор приободрился, поднял руку, дождался тишины и объяснил:

– Тут вот мне совершенно правильно подсказывают: я забыл, что у этого стрелка, оказывается, во время службы в армии была закрытая черепно-мозговая травма. Он при поступлении в милицию это дело скрыл, а оно – сами знаете… голова, даже милицейская, это вам не стенка. По ней просто так бить – с рук не сойдет. И вообще, чем вот тут хихикать над некоторыми отдельными неприятными частностями, стоило бы обратить внимание на борьбу с одним новым для нашей России явлением.

Аудитория не то что примолкла – дыхание затаила.

– Я имею в виду так называемую ксенофобию. До нашего региона он, слава Богу, пока еще не дошел, однако в столице и в Петербурге имели место некоторые отдельные инциденты. Но мы должны быть готовы. И мы, и вы тоже. Потому что, понимаешь, образно говоря, навозом разбрасываться – это каждый, простите, дурак сможет. А вот найти в этой куче рациональное зерно – это вам не жареные факты…

Тут прокурор понял, что он заговорился окончательно – и замолк. Однако пигалица, она же «милая барышня» на поверку оказалась из тех, которые считают, что последнее слово всегда должно быть за ними.

– Господин прокурор, – ехидненько спросила она, – насколько я понимаю, вы имели в виду преступные акции против представителей национальных меньшинств, в частности – евреев?

– Совершенно верно! – обрадовано подтвердил прокурор.

– Тогда как вас понимать относительно необходимости быть готовым? К чему готовым? К акциям против уважаемого сенатора Тошмана?

– А вот этого не надо! Не-на-до! Намеки ваши совершенно безосновательны, так что оставьте их при себе. При всем моем уважении к евреям, равно как и к другим народам, я вам должен сказать, что наш избранник более русский, чем некоторые изо всех здесь присутствующих, вместе взятых.

– Не поняла! – растерялась смелая радистка.

– А чего тут понимать? Он – половец. А половцы, считайте, это те же русские, только мы пахали, а они скот пасли. Касательно сенатора Тошмана – когда мы с ним только познакомились, он мне лично дал почитать эту… как ее… ну, которую Нестор сочинил.

– «Повесть временных лет», – подсказал помощник, уже вслух.

– Точно! Ну, я не всю, правда, прочел. Но одно место помню точно: «Приехали половецкий хан Чекман и брат его Тошман к великому князю киевскому». В гости приехали. Так что – информация достоверная. Судя по всему, тот Тошман – предок нашего.

Федорин хорошо помнил из институтских лекций, что половцы к Владимиру, который Мстиславович, не в гости ездили, а всего лишь послов слали, кажется, чтобы забить стрелку на предмет неуплаты «землепашцами» половецкого налога на недвижимость. Но предпочел промолчать. Что изменится от того, что он эту легенду развенчает? Другую придумают… покруче, чем у сивого Нестора.

– А Чекман куда девался? – поинтересовался кто-то из «Матюганских новостей».

– Дальше на запад пошел. Я слышал – на Украине в одном городе мэр был по фамилии Чекман. Уважаемый, кстати, человек. Так что – прежде, чем такие вопросы задавать, книжки читать надо.

В заднем ряду кто-то выкрикнул, не представляясь:

– А если еще бутылку «Половецкой» сходу засадить, так и не в такое поверишь.

Прокурор развивать опасную тему не стал:

– В общем, пресс-конференцию закончили, прилагайте усилия, а мы, в свою очередь, вас тоже заметим.

Прокурор важно вынес себя из зала и только, переступая порог, испортил всю картину. Споткнулся и под злоехидное «гы-гы» собравшихся журналистов с размаху грохнулся на четыре точки.

– Камера! Крупный план! Держи его ж…у! – заорал московский корреспондент, но многоопытный прокурор, не поднимаясь с четверенек, рысью покинул зону видимости, лягнув на ходу правой задней конечностью дверь, захлопнувшуюся перед самым носом оператора.

После этого шутовского действа Федорин возвратился не в редакцию и не домой. Почему-то ноги сами понесли его на вокзал.

Он зашел во всегда шумный и вечно грязный зал ожидания и остановился перед киоском «обменки». Поискал глазами дыры от пуль на стекле, а потом вспомнил, что все три выстрела ревнивый сержант сделал в открытое окошко.

– Закрыто, молодой человек, закрыто. Ежели обменять – так это либо в центр, либо во-о-он там, два обалдуя у двери. Но у них и на «липу» нарваться можно.

Федорин оглянулся – советчиком оказался невысокий старый человечек в изрядно потертой железнодорожной куртке. На правом лацкане суровой зеленой ниткой была пришита бляха носильщика с номером, а чуть пониже – такой же ниткой накрепко прихвачен советский значок ударника коммунистического труда без колодки. Человечек не дышал перегаром, а – как бы это точнее выразиться? – находился в своеобразной ауре паров этилового спирта.

– Да мне не менять… я так… – буркнул Федорин, надеясь, что «ударник» отвяжется и уйдет. Но не тут-то было!

– А вы, извиняюсь, откуда будете?

– Из газеты я.

– Не из той, что меня пьяницей обозвала?

Пока Федорин обдумывал, как ему уклониться от прямого ответа, носильщик сам разрешил проблему.

– Да я не за то обижаюсь, что меня в алкаши записали. Веселие Руси, чтоб вы знали, молодой человек, в питии есть. И так тому быть!

Федорин с тоской подумал, что снова нарвался на бывшего интеллигентного человека, которому важнее не столько выпить, сколько потрындеть. А тот продолжал:

– Вот я и говорю: мне обидно, что фамилию не помянули. Вроде я какая-то голь перекатная. Или хуже того – бомж.

– Да зря вы так, – примирительно вздохнул Федорин. – Может, вас никто и не обижал. Просто опечатка. Выпала фамилия. При наборе.

– Все может быть. Вот, к примеру, приходит молодая красивая барышня на работу, целуется со своим женихом – или кто он ей там. А через пять минут этот мальчик юный, кудрявый, влюбленный делает пиф-паф. И без ой-ой-ой.

– Говорите, закрыли «обменку»?

– А как же! И надолго! Видно, менять будут, извиняюсь за черный юмор. Там внутри кровищи!… Он же ей в голову попал.

– Стало быть, вы все видели?

– Ну не столько видел, сколько слышал. Я, собственно, рядом стоял – в размышлении… ну да ладно. Что уж там… думал, с какой стороны зайти, чтобы Малгоша на пиво проспонсировала. А тут гляжу – летит этот… Зевс-Громовержец. Ну, я человек воспитанный, деликатненько так отошел и даже спиной повернулся. Мол, милые бранятся – только тешатся. Но им в этот момент моя похмельная личность ни к чему.

– И что же вы такого интересного услышали? Только то, про что в газете писали?

– Да нет, поболе! Что она говорила, я, правда, не разобрал, потому как у Малгоши от природы голос тихий. А этот орал так, что на площади было слышно. Сперва кричит: так кого это ты вечером в сауне тешить собралась? И еще – не ври, мол, я своими глазами твое приглашение читал! А она ему что-то… так, испуганно, но невнятно. А он опять: хватит, мол, сочинять, ни с кем я тебя не перепутал, твое имя – одно на весь город!

– А стрелять-то он когда начал?

– Барышня ему на этот упрек голос возвысила, даже я услышал. Мол, хозяевам она отстегивает, но только деньгами, все так делают, а насчет прочего – так ни-ни! Ну, тут он, конечно, взвился, заорал то, что в газете прописали… с моих, между прочим, слов… и – ба-бах, ба-бах, ба-бах!!! И бежать!

– А братья Христофоровы как же?

– Вы про этих дуралеев? Нашли где на амбразуру прыгать… им бы пригнуться, а еще лучше – упасть. Он бы побегал – да поостыл. Дверь-то все равно с той стороны была ломиком законтрена. А так…

Интеллигентный носильщик махнул обеими руками и сменил тему:

– Пивка бы, молодой человек? За интересное повествование очевидца? А если «сотку» выставите, то я вам расскажу, как меня в 47-м году на концерте в Кремле Сталин с Кагановичем с двух сторон целовали.

– Двести поставлю! – неожиданно для самого себя расщедрился Федорин. – Если скажете, почему вас милиция в свидетели не взяла.

– Молодой человек! Эх, молодой человек! Это когда-то моя милиция меня берегла. А сейчас она в основном себя бережет. От лишних неприятностей. Ну, так как насчет гонорара?

– А пошли!

Двести грамм обернулись в выпитую полулитру, благо, что не «Половецкой», а доброй старой «Московской». Обрадованный бывший интеллигентный ударник коммунистического труда поведал Федорину и про Кремль, и про концерт самодеятельности ремесленных училищ железнодорожников, и про поцелуи вождей, и про последующие сорок лет почти безупречной трудовой биографии.