Текст книги "С. С. С. Р. (связано, спаено, схвачено, расплачено)"

Автор книги: Валерий Лапикур

Соавторы: Наталия Лапикур
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Чудеса в решете продолжаются

Федорин трясся в автобусе на работу, тщетно пытаясь выкарабкаться из состояния, хорошо знакомого каждому, кто хоть когда-нибудь служил в армии: поднять – подняли, а разбудить забыли. В голову лезли мысли – одна унылее другой. Впрочем, если бы в черепушку постучала хоть одна веселая мысль, остальные объединились бы и изгнали ее с позором: не лезь в чужую компанию!

«На работе дел – выше крыши… а помощи ни от кого не дождешься… как некстати Надька ногу сломала… да и Тонька – не работник, нагружать женщину, перенесшую сердечный приступ совесть не позволит…»

Тоньку и Надьку – так сказать, подчиненных нашего Федорина, сидевших с ним в одной комнате и бывших у него на подхвате – можно было бы назвать работницами вполне добросовестными. Можно… если бы Надька перестала воспитывать Тоньку, а Тонька – разыгрывать Надьку. Причем розыгрыши изобретались оригинальные и не повторялись. Дошло до того, что Надька не верила ничему, не то что сказанному Тонькой, а даже услышанному по телефону. И если бы ей, Надежде позвонил сам Борис Николаевич, царство ему небесное, он услышал бы что-нибудь вроде:

– Тонь, с каких это пор ты стала у Максима Галкина хлеб отнимать? Ой, извините, Алла Борисовна, это я вас с подругой перепутала!

…Доехав до своей остановки, Федорин вытряхнул унылые мысли из головы и мелкой рысцой потрусил на работу – в редакцию «Матюганских известий».

Когда-то весь этот трехэтажный довоенной постройки дом принадлежал ордена «Знак Почета» газете «Матюганская правда», органу обкома КПСС и областного совета депутатов трудящихся. Но в нынешние трудные времена пришлось не только поменять старый бренд, но и поделиться законной жилплощадью с отщепенцами из «Матюганских новостей». А вдобавок еще ужаться и пустить на свои метры арендаторов: местную ФМ-радиостанцию, химчистку и турагенство. Хорошо хоть буфет удалось сохранить.

В редакционной комнате Федорина еще никого не было. Да и не удивительно – раз обе дамы больны. Федорин свалил на свой стол все папки с материалами и уже приготовился нырнуть в мутное море информации, как вдруг в коридоре послышался перестук каблучков и в комнату вошла – нет, не вошла, а внесла себя Надька. На обеих целехоньких ногах.

– Федорин, привет!

– Э-э-э… привет… как твоя нога?

– Которая из двух?

До Федорина наконец-то дошло, что перелом, даже закрытый, за сутки не срастается. Значит – ногу Надька не ломала. Да и с чего он взял, что она… тьху! Опять чертовщина, как с приездом Тещи. Утром в автобусе, будто кто-то на ухо сказал: у Тоньки сердечный приступ, а Надька ногу сломала. Интересно, чьи это шуточки? Не Тонькины же? Кстати, а как она-то себя чувствует?

– Тонька? А что ей сделается! – хмыкнула Надька. – Вон в окно посмотри: чешет от остановки на третьей скорости. И улыбается на ходу. Не иначе как опять какую-то пакость удумала.

Удумала или не удумала, но вошла Антонина в комнату с выражением ангелочка, поющего в райском хоре. Поздоровалась со всеми, забрала у Федорина часть папок и с невинным видом принялась их перелопачивать.

– Надечка, а ты видела в вестибюле объявление? – бросила она как бы невзначай. – У «туристов» наших путевки есть недорогие, потому как горящие. Я бы взяла к отпуску, но с финансами туго. Не одолжишь?

– Сколько? – спросила Надька, еще не чувствуя подвоха.

– Долларов двести. Ты же знаешь, я долг всегда вовремя отдаю.

– Ну, это можно. А куда путевки?

– Да турбаза где-то в Болгарии. На две недели. Главное – возле моря. Правда, питание не очень, всего два раза в день, но я и так худеть собиралась.

– Так это с дорогой двести долларов или билеты отдельно?

– С дорогой, Надечка, с дорогой! Чего же я зацепилась! Так если ты меня выручишь, то я побежала, скажу, чтобы мне путевку забили, а то ведь расхватают!

– Погоди… у меня тоже отпуск на носу…

– Ну и беги, пока остальные не хватились!

И Надька, забыв о своей настороженности относительно всего, Тоньки касаемого, таки побежала. Но по дороге зацепилась юбкой за стул, повернулась отцепить подол и увидела ликующую мордашку коллеги.

– Ну, Тонька! Этого я тебе не прощу. Ты же на святое замахнулась – на отпуск!

– А что? – захлопала ресницами Тонька. – А вдруг там и вправду путевки есть? Пойди, проверь.

– Ага, сейчас! Чтобы на меня посмотрели как на идиотку? Мол, подайте нашей Надежде путевку в Болгарию за двести баксов! А может, ей за двести рублей найдется?

– Ну ладно! – завопила Тонька. – Ну что ты какая-то примороженная? Шуток не понимаешь! Ну, скажи, пожалуйста, если бы я тебя не разыгрывала, что бы за жизнь тут была? Скука голодная!

– Ты сюда на работу приходишь, а не на шоу «Сделай дуру из Надежды». Серьезнее надо быть!

– Я и так серьезная.

– Ты – серьёзная женщина? Ты финтифлюшка. Даже нет – финтифирюлька!

– Нет такого слова!

– Да? А ты у Даля посмотри!

Посмотрела. Нашла. Заткнулась. Но ненадолго.

– Ладно, когда ты помрешь тут со скуки, так и знай – я тебе на могилку цветы носить не буду.

– Да я скорее помру от инфаркта, до которого ты меня своими штучками доведешь!

Федорин прекрасно знал, что любое поползновение угомонить разбушевавшихся подруг против него же самого обернется. Поэтому он сидел молча и терзал себя многократными попытками сосредоточиться. Наконец дамы отшумели свое и какое-то время молча стучали по клавиатуре. Потом Тонька встала и вышла.

– Опять какую-то каверзу затеяла! – хмыкнула Надька.

Дверь скрипнула, Тонька мышкой шмыгнула на свое место, уткнулась носом в папку с документами и, вся такая деловая, небрежно бросила:

– Да, Надь, иди, тебя Калиныч зовет.

Главвред, сиречь, главный вредина Калиныч, он же – главный редактор Калиновский, имел такую манеру: вызвать одного сотрудника, дабы приказать ему позвать другого. Поэтому Надя уже поднялась со стула, но тут же опомнилась и села.

– Ну, дудки! Ты меня уже раз так подставила! Второй – не выйдет.

– Не веришь – не надо. Сиди. А он, между прочим, ждет. Чего доброго сам явится и спросит, почему ты не торопишься…

– Я уже тебя послушала – позавчера. Он на меня, как на дурочку, посмотрел!

– Посиди подольше – и сегодня так же посмотрит. И вообще – когда это я тебя дважды на один и тот же прикол ловила?

Последний аргумент убедил Надьку, она встала и вышла. Тонька радостно взвизгнула:

– Ага! Таки попалась!… Ой, Федорин, спрячь меня, а то вернется – убьет!

И поделом. Потому что Калиныч, начальник, что называется, по жизни, терпеть не мог неорганизованности. И Надежде, появившейся с вопросом: «Звали, Марк Саныч?» светила как минимум нудная нотация на тему безответственности некоторых сотрудников, которых по делу не дозовешься, а без дела сами являются и мешают ему, Калиновскому, руководить.

Представив себе последствия Надькиного гнева, Федорин вздохнул и отодвинулся от своего монументального стола:

– Залезай!

Тонька нырнула под стол, Федорин приоткрыл дверцу тумбочки так, что стало совсем не видно, есть ли что-то или кто-то под столом. Сделал это вовремя, потому что через секунду в комнату влетела озверевшая Надька.

– Где эта пар-р-ршивка?

– В буфет пошла, – стараясь выглядеть безразличным, ответил Федорин. – Стол, не дергайся, – тихонько добавил он, потому что Тонька за дверцей тумбочки тряслась от смеха.

Надежда вылетела с железным намерением не оставлять паршивке Тоньке никакой надежды на помилование.

– Антонина, ты так и собираешься весь день там сидеть? – поинтересовался Федорин.

– А что? – пискнула из-под стола безнадежная Тонька, вытирая смешные слезы.

– Нет, я не против. Женщина у ног моих – такое не каждый день бывает. Но только Надя в буфете тебя не увидит, вернется сюда – и уж точно найдет.

– Да, ты прав, – Тонька вылезла из-под стола и сдернула с вешалки куртку, – погуляю на улице, пока Надька не остынет, а если вправду Калиныч будет спрашивать, прикрой, придумай что-нибудь.

Надежда вскоре вернулась, внимательно осмотрела в комнате все углы (не забыв заглянуть и под стол Федорина), затем села на свое место, но, судя по всему, остывать не собиралась.

– Пора с этим завязывать, – наконец изрекла она.

– Каким образом?

– Клин клином вышибают. Вот пусть на своей шкуре попробует свои же хохмочки – сразу поумнеет.

Надька поставила у двери табурет, предназначавшийся для незваных гостей, и вскарабкалась на него с папкой в руках.

– И долго ты так собираешься стоять?

– Ой, или я свою подругу не знаю? Она от силы пять минут где-нибудь поошивается, потом решит, что я уже успокоилась – и заявится, как миленькая. А тут мы ее и ждали!

И вправду – через пять минут в коридоре послышались осторожные шаги. Тонька слегка приоткрыла дверь и заглянула в щель, как в амбразуру. Естественно фигуру за дверью она не заметила. Вернее, заметила, когда Надька подпрыгнула на табуретке и с криком: «Гав!» хлопнула ее папкой по голове. Не больно хлопнула, но зато неожиданно. Тонька отшатнулась, ойкнула и тихо сползла на пол, заодно толкнув табуретку. Надька тоже потеряла равновесие и приземлилась, неудачно подвернув ногу.

– Уй-й-й, корова! – взвыла она, схватившись за щиколотку. Тонька перепугано посмотрела на нее, всхлипнула, побелела, почему-то махнула рукой и стала хватать ртом воздух.

Вызванная Федориным «скорая» оказалась той же бригадой, которая приезжала спасать его же, кирпичом стукнутого. Увидев недавнего пациента, доктор остолбенел, а санитар, натура непосредственная, вытаращился, как волк на пса из известного мультика и заорал с теми же интонациями:

– Ш-ш-о!? Опять?!

– Не опять, а снова, – буркнул Федорин. – И не я, а вон, дамы. Целых две.

– Не совсем целых, – простонала Надька. – Я, кажется, ногу сломала.

Медики даже были где-то разочарованы, когда оказалось, что пациент не Федорин, а две девицы, тем более, что у одной перелом ноги, а у второй – сердечный приступ. Так что – повозиться с ними придется.

Пациенток увезли, а Федорина до конца рабочего дня не мучил, а просто таки истязал один вопрос: ведь знал же он и о переломе, и о сердечном приступе – знал заранее. ОТКУДА?!!!

А тут еще шеф масла в огонь подлил. Зашел и спокойненько так, по-деловому говорит:

– Подвел ты меня, Федорин, со своим кирпичом, ой как подвел!

– Не понял, шеф – я же ни дня на больничном не был. Даже в травматологию не поехал. Тыковку почесал – и побежал на вокзал, тещу встречать.

– А вот это вот тещелюбие в данном случае, Федорин, совершенно излишним оказалось. Твоя… как ее там… жёнкина мать, чай, не маленькая, дорогу знает. Сама бы добралась. И в травматологию ты ну совершенно уж напрасно не поехал. Подвел и меня, и газету. Не советские времена нынче, не советские. Нечего трудовой энтузиазм проявлять. Под кирпичи бросаться, с перевязанной башкой в атаку ходить, из горящей избы стеклотару выволакивать.

Федорин хоть и не впервые сталкивался с, мягко говоря, неординарной логикой Калиныча, но все же растерялся.

– Объясните, наконец, шеф, при чем здесь советская власть, если человеку на голову упал старорежимный кирпич, а он не хочет ложиться в больницу.

– Ты знаешь, Федорин, почему я тебя до сих пор не выгнал? Потому что ты меня никогда не подсидишь. У тебя для этого соображалки не хватает. Насчет кирпича – это же элементарно. Я уже придумал такую пиар-акцию – закачаешься. Мол, это никакая не бытовая травма, а злостное покушение недобросовестных конкурентов на ведущего сотрудника независимой газеты… ты даже не представляешь, как это можно раскрутить. Потребовать следствия под особым контролем, баллистическую экспертизу провести… прямой эфир на нашем телевидении выбить. А ты… Слушай, Федорин, ты в ближайшее время стреляться не собираешься? Или там повеситься, к примеру?

– ?????

– А я бы к этому делу политику пришил. Мол, известного в городе талантливого, честного неподкупного журналиста затравили некоторые определенные круги, для которых свобода слова – пустой звук. Глядишь – и тираж бы поднялся. А то мы вообще скоро с шапками на паперть пойдем. Не о чем писать. Грёбаная столица весь преступный элемент к себе переманила – хоть каждую неделю новую газету открывай! А у нас из-за таких, как ты… Кстати, учти: пахать за Тоньку с Надькой будешь исключительно за свою зарплату! Никаких прибавок, пока из финансовой ж… не вылезем. Так как, Федорин, выручишь?

– !!!!!

– Да ты не кипятись. Тебе же теща опять разведку боем устроила. Самый удобный момент.

– Какой момент? Для чего?

– Поразмыслить о бренности всего земного и, соответственно, придти к трагическому для себя выводу. Да ты не сомневайся, некролог с фотографией закатим – на всю первую полосу. И расследование устроим, не чета московским или питерским. Не в одной Неве или Москва-реке акулы пера плавают. В нашей Матюганке тоже.

Федорин, наконец, пришел в себя, переварил очередную порцию специфического черного юмора шефа и предложил:

– Да чего там размениваться на какого-то, пусть честного и неподкупного, но, в общем-то, рядового газетного пескаря? Давайте я вас грохну – сразу и насмерть. И свалим все на определенные темные силы, для которых свобода слова – пустой звук. Да и имидж у вас пофотогеничнее моего. Можно сказать, вы рождены для некрологов.

– Так, Федорин, ты не зарывайся. Что позволено Юпитеру, то не позволено козлу.

– Быку, шеф, быку.

– На быка не тянешь… Но! Запомни! Или мы заимеем сенсацию, плевать откуда, хоть из пальца, или точно – станешь на паперти с табличкой «Ни хрена не делал, выгнали с работы, подайте на пропитание»!

Есть же люди на свете, которые так и норовят испортить человеку радость. Не успел душевно вознестись в свете удачного укорота Тещи и предстоящего задвига ее обратно в Новозадвинск, как сразу же схлопотал прозрачный намек на предстоящее увольнение с последующим нищенским прозябанием.

Старый друг опасней новых всех

Федорин, конечно, не был похож на зятя из анекдота, который на вопрос загостившейся тещи, сколько осталось до ее поезда, отвечает: два часа, тридцать семь минут, сорок секунд. Однако!…

Теща, как обычно, поклялась, что «заскочила в гости всего на пару денечков». Но опять же – эти пару денечков благополучно растягивались на пару недель. И вдобавок кровожадная Кошкодамова начала уже намекать зятю Федорину, что хорошо было бы ей, любящей матери, дабы туда-сюда не шастать, дождаться возвращения дочери из санатория – тут-таки в Матюганске.

Сценарий этот безошибочно срабатывал все предыдущие годы федоринской семейной жизни. Но тут он вдруг восстал, сам толком не понимая, откуда в нем появился бунтарский дух:

– А как насчет звоночка в милицию от неизвестного доброжелателя о том, что некая подозрительная гражданка проживает на чужой жилплощади в чужом для нее городе целых две недели безо всякой, заметьте, регистрации в соответствующих органах? А зять этой неизвестной гражданки врать во ее спасение не станет, более того, нагло заявит, что он ее вообще впервые в жизни видит. Мол, вот только что с работы пришел – а она уже тут расположилась и командует. Не иначе – аферистка или еще лучше – воровка на доверии. Да я таким способом сразу двух зайцев ублажу: и себя, любимого, и шефа моего, а то он все скулит, что в газете писать нечего.

– Врешь! Не соврешь! – Кошкодамова запуталась в определениях, чего же требуется от сознательного зятя неизвестной гражданки: говорить правду или дезинформировать соответствующие органы. – А если соврешь – так кто тебе поверит?

– Поверят, да еще как! У них самих тоже тещи есть. А пока суд да дело, посидите вы суток этак трое в милицейском клоповничке, пока из вашего Нескажукудазадвинска подтвердят личность нарушительницы паспортного режима. Да еще в регионе, непосредственно прилегающем к зоне особого режима.

Кошкодамова захлопала своими линялыми ресницами:

– Это какая ж такая зона? Где она?

– Мамаша, вам сказать, нарисовать или показать на пальцах? Или вы телевизор не смотрите да газет не читаете? Где у нас по соседству стреляют и даже людей воруют для выкупа? А?

– Напугал! Отсюда до твоей зоны – что от Москвы до Берлина! Или я не знаю!

– А вы, Марья Ильинична, не знаете нашего участкового. Он и не такие географические чудеса выделывает. Естественно, за умеренную мзду.

Теща подумала и поняла, что штурмом этого, какого-то уже не такого зятя не возьмешь. И решила умаслить:

– Сынок, да ты что – в самом деле, решил, что я собираюсь вам, молодым на шею сесть? Я ж не нищая какая-нибудь! Кроме пенсии еще кой-какой приработок имею. Спасибо некоторым добрым людям.

– Приработок, говорите? Интересно, какой? Возлюбленным парочкам раскладушку в коридоре почасово сдаете? Или старыми газетами под станционным клозетом приторговываете?

– Да чтоб ты знал, мальчишка, что это ты своих одноклассников с их родителями забываешь. А они помнят, хоть и не чета тебе.

Федорин взмолился:

– Марья Ильинична, я от вашего синтаксиса с морфологией сейчас точно сдурею. Объясните: кто кому не чета? Кто кого не забывает? А главное – при чем здесь ваши приработки к пенсии?

Марья Ильинична умудрилась, не вставая, посмотреть на Федорина сверху вниз:

– Тому не надо дуреть, кто уже дурак. Я тебе о чем уже час толкую? О квартиранте моем я тебе говорила?

– Это который на банане поскользнулся? Да, что-то припоминаю.

– Ну, так вот, он ко мне не с улицы пришел, а по звонку.

– Какому звонку? В рельс? У вас же телефона нет. Вы ж как мне позвонить, так каждый раз соседей в расходы вводите.

– Не было телефона, а теперь есть! И даже с этой… как ее… трубкой без проводов. Квартирант поставил и говорит: пользуйтесь, дорогая Марь-Ильинична, сколько угодно, не стесняйтесь, все равно фирма платит.

– Какая фирма? «Лохов и сыновья»?

– Серьезная. Настоящая. Он, знаешь, на кого работает, квартирант мой?

– На кого? Не на ЦРУ часом? Дай, конечно, Бог, вас бы тогда как пособницу повязали. Но не с моим счастьем.

– Смейся-смейся. Его хозяин – главный в нашей области.

– Кто, губернатор? Он что – с особняка съехал и в ваш Новозадвинск перебрался? На квартиру? Ну, если это правда, то вы здесь посидите, а я сбегаю в редакцию. Меня за такую сенсацию шеф на руках носить будет.

– Ну, ошиблась я. Он не в нашей области главный, а у нашего депутата. То есть – не просто у депутата, а у этого… как его…

– У сенатора, что ли?

– Во-во! Сам лично к соседям позвонил, пригласил меня к телефону и говорит: уважаемая Марья Ильинична, не стеснит ли вас сдать комнату моему представителю в вашем городе?

– Кто? Сам Тошман позвонил?

– Да нет, тот, что после него главный. Одноклассник твой, между прочим. И все помнит – не то, что некоторые. Сразу после того, как моим здоровьем поинтересовался, тут же: а как там друзья моей юности – дочка ваша с супругом? Сто лет, говорит, не виделись, а вроде ж в одном городе живем. Хотя бы позвонили.

Федорин был явно обескуражен. Он и в самом деле учился в одном классе с нынешним помощником члена Совета Федераций по их округу. Однако никакой особенной дружбы они тогда не водили. После выпуска удачливый отличник отправился поступать в МГИМО, а Федорин загремел под барабан в ряды еще советской армии. Более того – на пресс-конференциях, где они пересекались, всесильный помощник знаменитого сенатора никак не выделял своего бывшего однокашника из общей матюганской пишущей братии. Похоже, завралась Кошкодавова, как старый большевик в мемуарах.

А Теща, почувствовав федоринскую обескураженность, ехидно добавила:

– Так что я, зятек, сейчас, может быть, поболе тебя зарабатываю. А если я им всю квартиру под офис сдам, так я вообще, может быть, уговорю дочку с работы уйти и своим здоровьем наконец-то заняться.

– Да она ничем, кроме здоровья, и не занимается. А насчет ее работы, так от нее одна вывеска осталась и трудовая книжка.

– Не знаю, не знаю, не знаю, – отмахнулась Кошкодамова. – правду мое сердце чуяло: не стоило нам с тобой связываться.

И тут Федорина как кто-то за язык потянул да еще в спину толкнул:

– А вот мое сердце, гражданка Кошкодавова, кое-что другое чует. А именно – пока некоторые тещи по чужим городам нетрудовые доходы делят и зятьям в глаза скачут, у них самих дома серьезные неприятности с большими хлопотами ожидаются. Или уже произошли. Так что, дражайшая Марь-Ильинична, сколько там осталось до отхода вашего поезда?

Теща тупо посмотрела на Федорина, помолчала, а потом развернулась и пошагала на кухню, по дороге чуть не въехав бюстом зятю в зубы. Поставила на плиту кастрюлю и стала переливать в нее молоко из бидончика.

Продолжать дискуссию у Федорина не было ни здоровья, ни времени. За ним еще числился, так сказать, «хвост» из неотвеченного письма в редакцию. Какой-то бдительный читатель пенсионного возраста требовал срочной реакции на свой сигнал. Так что, хочешь -не хочешь, а езжай, Федорин, на противоположный конец Матюганска, разберись и доложи. И по возможности материальчик настрочи. В рубрике: «Редакционное расследование». Чего расследование? Стащил или не стащил сосед у нашего пенсионера с приусадебной грядки пяток кабаков, баклажанов или еще какого икромечущего овоща?