Текст книги "Витязи из Наркомпроса"

Автор книги: Валерий Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Хоть бы ты ветки обрубил, шайтан! – сказал я конвоиру.

Он как-то странно глянул на меня и пробормотал:

– Ладно-ладно, ты меня ночью не раз вспомнишь…

«Грозится, коту Адам!» – с ненавистью подумал я. Сказать уже ничего не мог: во рту у меня, как и у старика, был кляп – чтоб не орали…

Я не раз потом за эту бесконечную ночь вспомнил этого конвоира – и вспомнил с искренней горячей благодарностью, дай ему Аллах всякого добра. Недаром говорят, есть разговор серебро, а молчанье – золото! Когда на меня накинулись несметные комариные полчища, я стал раскачиваться вместе с березой, ветки хлестали меня по лицу, по плечам, по животу. Старик только мычал и крутил головой.

Мне раньше приходилось слышать, что «на комары» ставят на два-три часа. На ночь – редко: это верная смерть. За нами пришли лишь под утро. Вынули кляп изо рта, развязали. Я зарычал, как зверь, бросился на землю (вернее, упал: ноги меня не держали, голова закружилась) и стал кататься по траве, раздирая тело ногтями. Старик же молчал и не шевелился – он уже помер, упокой Аллах его душу.

– Вы что, из лагеря… убежали? – с горькой надеждой спросила Наташа. Бекренев про себя просто ахнул: еще четыре дня назад при виде беглого заключенного у ней, верно, возникли бы совсем иные эмоции..

– Как можно! Мне еще десять лет сидеть! – ответил татарин. – Я просто заблудился. Глаза-то совсем у меня заплыли…

– Анафилактический шок! – непонятно сказал Бекренев.

– Вам, гражданин начальник, виднее…, – аж поцокал языком татарин, восхищенный такими красивыми учеными словами. – Да только я с самого утра до лагпункта никак дойти не могу! Иду, и башкой сослепу об каждое дерево бам, бам! Вот, только к ночи малость отпустило… Рахмат, погрелся я малость у вашего костра, люди добрые, а то меня какой-то озноб всё бил… Пойду, мал-мало… А то начальство шибко заругает, в карцер посадят…

– Разбойник! – горько произнес о. Савва, печально глядя ему вслед… – И прокурор разбойник, и судья неправедный, тоже. Оба разбойники, прости им, Господи, ибо не ведают, что творят…

3.

– Филипп Кондратьевич, а вообще, сколько раз мы ещё будем переправляться через эту самую Парцу? Мниться мне, грешному, что сей раз будет как бы уже и не четвертый? – с сомнением наморщил лоб о. Савва.

– Манифестум нон эгет…, – пробормотал через плечо, не оборачиваясь, Актяшкин, с усилием торящий хлюпающую под ногой черной, ледяной водой узенькую тропку среди высоких, в рост человека, зарослей камыша.

– Никак вы опять на один из местных языков перешли? – устало пошутил батюшка.

– Это он по латыни! – как видно, сладкие плоды познания, вдолбленные в память Бекренева ещё в гимназии, не до конца успели превратиться… во что обычно превращаются знания, когда сдавать экзамены уже не нужно? в сухофрукты, что ли? Провалившийся по колено в черную болотную жижу, Валерий Иванович прошептал про себя что-то особо циничное, и машинально перевел латинскую поговорку:

– Очевидное в доказательстве не нуждается, ага. То есть наш Вергилий подтвердил, что вы абсолютно правы! Но я тоже что-то не очень понимаю, зачем мы так петляем.

– Это не мы петляем, а Парца так петляет, мы-то идем себе строго курсом норд… а теперь, за Старожиловским кордоном, она течет, в общем и целом, правда, изрядно кривуляя, на северо-запад, пока не встретиться с Вадом. А вот этот самый Вад течет прямо в… не хочу этого слова произносить, но каламбур неплох… течет строго на север, параллельно железной дороге. Так вот, следуя вниз по реке, нам не нужно будет переправляться через текущие поперек нашего пути речки, не нужно пробираться через моховые болота… А на широте Яваса мы повернем от берега реки на северо-восток, и напрямик выйдем к нашей цели… Немного и осталось, с полсотни верст. Когда здесь лет через сто построят асфальтовое шоссе, то можно будет с ветерком доехать за какой-нибудь час!

– А как мы узнаем, что уже вышли на широту Яваса? – поинтересовался дефективный подросток. – А, я догадался. Мы воткнем в берег палку, замерим высоту тени ровно в полдень… а как мы тогда узнаем, что полдень уже наступил? Ведь хронометра у нас нет?

Актяшкин резко остановился. Потом, обернувшись, долго смотрел на дефективного подростка:

– Скажи мне, милое дитя, видел ли ты, чтобы я хоть раз что-нибудь куда-нибудь кому-нибудь втыкал?

– Так вы, дядя Филя, и компасом не пользуетесь… а, знаю, знаю! Вы идете по магнитным линиям Земли, как почтовый голубь, да?

– Вообще, я просто иду по земле. А широту посёлка Явас мы определим следующим строго научным методом: как только мы увидим, что справа от нас впадает в реку Вад речка Явас, значит, мы на на искомой широте! Потому что речка Явас протекает через благоуханные помойки посёлка Явас почти строго с востока на запад, то есть поперек нашего пути. Кроме того, если мы поплывем вниз по Ваду, все лагеря остаются у нас справа, они там, где растёт строевой лес, а не этот… э-э-э… утомительный камыш. А это нам на руку: прокул Йови, прокул перикуло!

– Вдали от Юпитера, вдали от опасности! – снова, совершенно машинально, перевел Бекренев. И вытер пот… Было душно и жарко, парило, как перед грозой… А с ног поднималась волна ледяного холода, видно, где-то, совсем рядом, били ключи…

– Стойте! – вдруг насторожилась Наташа. – Слышите? Там? Впереди? Кто-то в камышах возится… и хлюпает…

– Кабан? – встревожился Актяшкин.

– Пойду, что ли, посмотрю…, – сбросил с плеч мешок о. Савва.

– А почему вы? – обиделся дефективный подросток.

– Ну а кто же? Филе нельзя, без него мы тут все сгинем. Ты – малолетний вьюнош, Наташа – девица, Валерий Иванович… м-да… ему и подавно нельзя. Остаюсь я!

– Протестую! – возразил Бекренев. – Давайте, батюшка, соломинку потянем, чур, моя короткая…

Но батюшка, сам как малороссийский кабанюка, уже упорно пер вперед… И скоро вышел к болотному бочагу, в котором по хлюпающие ноздри завяз… Вовсе не кабан. А сам начальник Зубово-Полянского РО НКВД товарищ Мусягин Ф.К.

Конечно! То, что перед их глазами пускал в черной, зловонной болотной воде белые бульки именно этот верный рыцарь Партии и Революции (Наташа), он же местный сатрап (Бекренев), Дячка Няй-Няй (Филя), рекомый же, пастырь неправедный (о. Савва), а ровно волк позорный (дефективный подросток Маслаченко), они, разумеется, не ведали…

Просто перед ними, в черном, пронзительно воняющем тухлыми яйцами (ну, сероводородом) месиве тяжело ворочался человек в дочерна промокшей, заляпанной тиной военной форме… Учитывая местную специфику, вряд ли здесь можно было ожидать встретить лихого кавалериста или отважного летчика.

Человек то медленно, медленно погружался в трясину до самых своих пронзительно сиявших нечеловеческой злобой глаз, то, со стоном, вдруг приставая, раз за разом бросал своё тело к совсем недалёкому берегу, почти касаясь дрожащими кончиками пальцев, с которых тянулись нити черных, сгнивших водорослей, до тонкого ствола дрожащей всем телом болотной осинки… И каждый раз не дотягивался до спасения буквально чуть-чуть…

– Что же мы стоим?! – отчаянно вскрикнула Наташа. – Человек же гибнет, спасать надо!

– Тётя Наташа! – ухватил её за локоть дефективный подросток Маслаченко. – Знаете, звонит раз директор зоосада к пожарным: Спасите! Помогите! У нас в клетку со львами залез пьяный мильтон! А те ему и отвечают: Ещё чего, львы ваши, вот вы их сами и спасайте.

– Истинно рекоши, отрок! Устами сего невинного младенца, Наталья Юрьевна, глаголет истина! Без воли Божьей и волос с головы не упадет… а если бы была на то воля Его, то Он эту осинку-то поближе к оному посадил, логично? Или сразу послал бы ему сюда лестницу, как овна тучного пророку Аврааму взамен сына на жертвенник… Тем более, субъект оный вроде вовсе и не тонет, наверное, в хляби сей на чем-то там стоит, иначе давно бы утоп. Ну и пусть себе стоит и дальше. Пойдемте, не будем ему мешать!

– И вправду, Наташа! – присоединился к ним Бекренев. – Ну, вот вытащим мы его, и куда его потом девать? С собой тащить? Мы ведь не регулярная воинская часть, пленных не берем. Был бы тут лес, так мы бы его хоть к бревну привязали, и пусть себе шкандыбает, колоду за собой волоча, полегоньку до ближайшей зоны… А здесь, к чему его привяжешь?

– Аби эт воме! – согласился с ним Филипп Кондратьевич, приведя в качестве довода мудрый принцип античных римлян: Удались и извергни! Что в наши дни звучит как: Наплевать и забыть!

– Да у вас что, сердца нет? Он же мучается!! – всплеснула руками добрая девушка.

– И вправду, мучается человек… – согласился с нею Валерий Иванович. – Батюшка, оглянитесь по сторонам, тут доброго дрына нигде не лежит? Я ему хоть по голове тогда стукну, что ли…

– Ох, Валерий Иванович, да ведь это грех-то какой? – усомнился о. Савва.

– Да какой же грех, батюшка? Я ведь не убивать его собрался. А просто проведу этому страдальцу рауш-наркоз.

– Дивинум опус седаре долорум! – полностью признал Филя тот факт, что облегчать чужие страдания есть воистину благое дело.

И быть бы товарищу Мусягину в этом болоте как котенку, гуманно, безболезненно утоплену… (И не раз потом, и причём уже довольно скоро! он горько пожалеет, что этого не случилось! Недаром говорят, что Господь не делает, всё к лучшему!)

Но Наташа, оттолкнув дефективного подростка, уже отчаянно кинулась, раздувая на воде колоколом сарафан, на выручку незнакомому чекисту…

За ней, ни секунды не раздумывая, бросился Бекренев, вслед за ним в болотную топь прытко сиганул дефективный подросток Маслаченко и наконец, перекрестившись истово, усердно полез и о. Савва…

И наверное, утопла бы в этом болоте вся их странная компания, потому что дна под собою они не нашли (чекист действительно стоял кончиками пальцев на каком-то полусгнившем топляке!)…

Да только Филя, одним ударом выхваченного из-за спины топора свалив ближнюю осинку, как удочкой, вытащил с её помощью всех утопающих, одного за другим. Причем чекиста он вытащил самым последним, нехотя при этом вздыхая…

… Когда все, не попадая зуб на зуб, раздевшись до исподнего, теснились у костерка на крохотном островке среди топей, задал таки Бекренев весьма интересовавший его вопрос: какой черт загнал большого районного начальника в болото?

И услышал от него совершенно непонятный ответ:

– Кудеяры!

… Действительно, с самых давних времен пошаливали лихие людишки по берегам Парцы, в глухих подлясовских да закаргашинских лесах! Причем делали это столь умело, что нередко рядовая поездка на ярмарку или в соседнее село было предприятием смертельно опасным! «пишется духовное завещание, в семье плачь, прощаются, как с человеком, идущим на войну, потому что дороги наполнены разбойниками» (историк С. Соловьев).

Да что там дороги! В 1730 году от Рождества Христова со второго на третье февраля имеющиеся в Шацке хоромы воеводские были «зазжены и разбойно пограблены от некоторых пришлых неведомых злодеев…» О чем потерпевший шацкий воевода Карташов и бил челом, испрашивая прислать ему для изведения татей воинскую силу.

Любопытно, что присланный капитан Рогульский со своими драгунами изловил до десяти помещиков, «которые разбойничали купно с своими дворовыми людьми, нападали на чужие деревни, людишек смертно били и домы жгли». Этакие бароны-разбойники местного розлива.

Да не всегда удавалось так легко победить разбойничков: в августе 1756 года спасские крестьяне проявили полное неповиновение своим монастырским властям. Для усмирения бунта был послан отряд солдат под начальством капитана Северцева. Бунтовщики не только не испугались присланной воинской команды, но смело вышли навстречу солдатам, разоружили и избили их. Понадобились более крупные силы, чтобы усмирить непокорных крестьян, некоторые из которых успели скрыться в лесах.

Особенно много лихих людей, «утеклецов», прочих «слоняющихся людей» скрывалось в глухом Шацком залессном стане, в чащобах Каргашинских лесов, севернее Зубовой Поляны. В оврагах у них были пещеры, тайные земляные «городки», остатки которых сохранились до наших дней. «Кудеяры» держали в постоянном страхе жителей лесных деревень, регулярно собирали с них дань скотом, хлебом, одеждой.

Причем, «несколько разбойников придёт к крестьянину, и станут его мучить, и живого жечь, пожитки его на возы класть, а соседи всё слышат и видят, но из дворов своих не выйдут, и соседа от разбойников никогда не выручат».

Хотя, бывало всякое!

Есть народные предания, что эти разбойники бедных никогда не трогали, а с мужиками карагшинскими они знались всегда и в село приходили иногда. Говорили обычно на мокшекс, и к мокшанам они были всегда очень добрыми. Подружатся с кем-нибудь из мужиков и придут в село человек десять. И сельский мужик с ними сидит, обедает. Дети соберутся и указывают на них: «Разбойники! Разбойники!» А домохозяин детей уговаривает: «Они пришли гостить, а не разбойники. Как ваши отцы и дядьки, обычные люди».

В селе-де они всё расспрашивали, кто как живёт. Узнают о бедных всё, в чем кто очень нуждается, и ночью принесут бедному человеку несколько мешков муки или ещё чего. Ночью вдруг застучат в окно: стук! стук! – и кричит матом: «Чего ты оставляешь муку перед домом? Пришел с мельницы и бросил! Знаешь ведь, что разбойники тут ходят. Убери!» Выйдет бедный мужик, никого нет, а четыре мешка муки стоят.

Или, к примеру, становилось им известно, что бедняк никак не заведет для детишек корову. Вдруг ночью стучат в окно: «Ах ты! Чего же дуришь? Корова из стада пришла, а он её во двор не пускает!» Выйдет мужик, а корова привязана. А иногда какому-нибудь безлошадному мужику так и лошадь пригонят, а на шее у неё бумажка прикреплена: «Никого не бойся». Откуда взяли все это добро разбойники – неизвестно, но крали не здесь, а издали привозили. И известно всем было – это уж скотина будет твоя, без опаски.

Разбойничали в этих краях всегда! Да сугубо шалили в период смут и всяческой замятни, когда центральная власть ослабевала или занималась иными, более важными для неё вопросами, чем борьба с лесным разбоем.

Последняя крупная вспышка бандитизма в окрестных лесах была в годы революции и в начале 1920-х годов. Шайки дезертиров и матерых уголовников грабили лесничества, убивали, насиловали, поджигали дома, нападали на государственные учреждения. Жили бандиты вольготно: стреляли коров, отбирали лошадей, резали овец и свиней, дочиста выгребали запасы провизии у сельских жителей.

Не стало исключением и нынешнее время…

Банда некоего «Фигуры», буквально позавчера разгромив сельскую коммуну «Авангард» и выкрав из конторы кассу, неторопливо уходила к месту своей постоянной дислокации, урочищу Бузарме, что угрюмо шумело вековыми соснами между кордонами Безявка и Сапожок.

А сержант Госбезопасности Мусягин с двумя красноармейцами внутренней охраны как раз ехал со станции Молочница на Бузарминский кордон, куда по агентурным данным подался из Зубово-Поляны разыскиваемый Саран-Ошским УНКВД бывший инструктор Обкома партии Сибирский… И нос к носу столкнулись с бандитами! Надо отдать должное сержанту ГБ – соображал он со скорострельностью своего маузера. Не вдаваясь в дискуссии, он первым же выстрелом свалил главаря, остальные же разбойнички кинулись в рассыпную. Приказав красноармейцам ловить лошадей с поклажей, храбрый чекист кинулся преследовать преступников… Да поймать местного мужика, всё одно что лису в её норе: на каждый лаз у неё отнорочек.

Заманили подлые мокшень чекиста в болотный бочаг, а сами скрылись…

– Товарищи, да проводите вы меня, ради бога, хотя бы только до дороги! Я ведь сам до Че-Ка был рузаевский деповский слесарь, в трех соснах заблудиться могу! А я вас зато на телеге до самого Каргашева потом подброшу, если вам лодка нужна! Я и лодку для вас там конфискую!

Но прокатиться на лошадке Наташе в этот день было не суждено…

… Отец Савва внимательно смотрел на растерянного Мусягина… И вправду, не каждый же день увидишь чекиста, который оторопело смотрит на пустую лесную дорогу, на сером песке которой остались только свежая тележная колея да исходящее последним горьким дымком кострище на обочине.

– Может быть вы, товарисч, просто местом ошиблись? – ядовито спросил Бекренев. Ему очень не понравилось, когда спасенный ими из болота, не успевший и рук умыть, сержант ГБ первым делом тщательно проверил их документы. (Ориентировка на странную компанию прошла по линии его соседей – линейного отдела на станции «Зубово-Поляна Мордовская» Куйбышевской ж. д., а это совсем другой главк. Кроме того, как краем уха слыхал Мусягин, там в розыск было указано три человека, а тут наличествуют целых пять, и как видно, все друг друга хорошо знают. И ещё – бежавшие из МЛС обычно бегут к линии железной дороги, чтобы потеряться в больших городах. А эти направляются к реке, чтобы плыть по Ваду в самую глушь. Понятное дело, чокнутые этнографы. Вон, даже мокшанские костюмы народные нацепили, думают, что здешние колхозники их так за своих примут! Так что их документы начальник районного отдела проверял на чистых рефлексах. Оказалось, что у граждан наличествуют вполне «чистые» паспорта «нормальных» серий без всяких минусовок, да плюс еще и удостоверения союзного наркомата, а у девушки нашелся еще и комсомольский билет с уплаченными по май взносами. Приличные документы. Кроме, разумеется, нанятого ими в райцентре проводника. Впрочем, такая справка, как у Актяшкина, вместо паспорта была примерно у трети мужского населения Большой Зоны: треть уже сидит, треть только что вышла и треть ещё только готовится сесть. А у малолетнего подростка в кармане внезапно обнаружился слегка подмоченный, но вполне читаемый ученический билет. Если честно, то ловко слямзенный дефективным у незнакомого ему толстого барчука еще на московском Рязанском вокзале. Так, из чистого жиганства, уж больно соблазн был велик. А нечего ксивы в чужак ложить!) И ещё о сериях паспортов: в СССР они не были бессмысленным набором букв и цифр, но многое говорили опытному взору, например, о наличии судимости у его владельца. Минусовка – это ограничение на жительство в определенных местностях, как то: погранзона, портовые города, столицы союзных республик, областные центры, или разрешение проживания не ближе ста километров от перечисленных в паспорте конкретных населенных пунктов. Чистый паспорт, это разрешение временного пребывания в любых городах и местностях без ограничений, кроме закрытых административных зон. Таких как например, остров Комсомольский, Норильск, Ванино, Комсомольск-на-Амуре, Магадан, Воркута, Соловки, Северная Земля, Новая Земля, остров Вайгач… ТемЛаг, опять же! Но они в настоящий момент формально были НЕ в самой Зоне, а лишь на её западной границе, вот такая тонкость… Мусягин же был, к счастью, именно что нудным формалистом. И потому он счел, что пребывание указанных граждан на общедоступной территории гослесфонда подведомственного ему территориально Зубово-Полянского района МАССР никаких советских законов и подзаконных актов не нарушает. Так как они лес точно не рубили, не охотились и даже не косили в лесу сена, ну а пешие прогулки, а ровно сбор дикорастущих плодов, грибов и ягод, ровно как ловля удой пресноводной рыбы, допускаются без всяких ограничений. Встреться вот они ему буквально на десять километров восточнее, в самой Зоне, тогда да, совсем другое дело. Не посмотрел бы и на то, что они его от смерти спасли!

– Да нет…, – растерянно развел руками чекист. – Вот и дерево приметное! Вроде здесь мои хлопцы с хабаром отбитым оставались, когда я за бандитами погнался… Куда же они тогда делись? Неужто, меня не дождавшись, решили на станцию вернуться? Ну, вот я им задам чертей-то…

Однако, чертей своим нерадивым подчиненным сержант ГБ так и не задал.

Потому что Филипп Кондратьевич вдруг встал на колени, потом опустился на четвереньки, понюхал траву возле дороги, точно розыскной пес Тузик… (Звезда кинологической службы МУРа. Сто семьдесят задержаний! Чучело чёрного как ночь добермана Туза Треф и поныне экспонируется в Музее МВД на Новослободской).

Потом встал, аккуратно отряхнул свои домотканные портки от налипших на них хвоинок, сказал непонятно:

– Кви кварет, реперит! – и тут же перевел недоумевающему чекисту: – Кто ищет, тот всегда найдет! Приписывается Нерону.

– Что-то я не разобрал! Это ты, дед, что, никак по-мокшански выразился? – спросил его ещё не знакомый с некоторыми особенностями Филиной вербализации чекист.

– Да, на чистом Палатинском диалекте… – мягко улыбнулся мордвин.

– А где это, что-то я раньше такой деревни никогда не слыхал? – осторожно, как видно, боясь насмешки, переспросил чекист.

– Да это сразу за Шарингушами! В сторону Пичкиряева как лесом ехать, так сразу их всех и увидишь: Палатин, Квиринал, Авентин, Виминал, Целий, Эксквилин… Семихолмье, короче говоря. Нежилые они сейчас…

– А! Тогда понятно! Одно слово, Шарингуши! Там много чего странного есть… – удовлетворенно констатировал оперативный уполномоченный.

Тихо угорающий, чуть не хрюкающий от смеха Бекренев вместе с Филей и чекистом зашел за ближние кусты… И тут Валерию Ивановичу стало уже не до смеха.

На крохотной прогалине в зарослях черной ольхи на коленях стояли двое мужчин в синих милицейских шинелях. И лихорадочно-быстро, быстро-быстро разбирали красно-сизую, на вид сырую кучу, над которой поднимался лёгкий парок. В воздухе ощутимо пахло ужасом и свежим калом…

Присмотревшись, Бекренев увидел, что красноармейцы тщетно пытаются распутать собственные, выпущенные у них из животов внутренности и глухо ругаются, когда один из них хватает чужую кишку.

Услышав шаги, красноармейцы подняли к ним побледневшие испуганные, совсем еще мальчишечьи лица, озарившиеся напрасной надеждой… Потому что один из них уже хрипел, заваливаясь на бок… Второй не был так счастлив: он потерял сознание только ещё через пару бесконечно-мучительных минут.