Текст книги "Жизнь ни о чем"
Автор книги: Валерий Исхаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
– Вам и будущее мое ведомо?
Я усмехнулся, вспомнив недавнюю беседу с толковательницей снов.
– Не все, Сергей Владимирович. Далеко не все. Только некоторые финансовые аспекты вашего будущего мне известны – потому что будущее наше во многом определяется сегодня. И тот, кто умеет читать знаки будущего между строк настоящего, тот лучше других подготовлен к тому, что его ждет. Так вот, Сергей Владимирович, финансовые аспекты вашего будущего не столь благоприятны, какими они вам по незнанию вашему кажутся. Ведь не зря же среди финансистов и предпринимателей пользуется таким успехом известная заповедь: не следует все яйца складывать в одну корзину. Вы же заповедь эту нарушаете. Зарабатываете денежки в одном месте – и в том же месте их вкладываете. И не думаете вы о том, что будет с вами и вашими честно заработанными денежками, если в один прекрасный день ваш работодатель исчезнет...
– Как исчезнет?!
– Так и исчезнет – как все. Прогорел, прихватил денежки – и исчез. Вот и работодатель ваш прогорел. Ну, или почти прогорел. Оказался на грани банкротства. Бывает, Сергей Владимирович, очень часто бывает, можете мне поверить. Очень часто солидные с виду предприятия и предприниматели оказываются на этой грани, но одни так и балансируют, не переступая грань, и в конечном счете спасают себя и свои деньги и деньги своих клиентов, а другие оказываются банкротами – и все их имущество продается за долги. А кредиторам, вкладчикам, компаньонам, акционерам – им достаются крохи, десять копеек с рубля, да и то в лучшем случае. Чаще же еще меньше или вовсе ничего, кроме долгов, не достается. Могу только в одном вас успокоить, Сергей Владимирович: никаких долгов на вас лично не числится. Вы чисты перед законом и перед людьми. Чисты – и бедны, к сожалению. Честная бедность – наверное, это может служить утешением, не знаю:
– Но что же случилось с?.. – Я назвал фамилию приятеля-работодателя.
– Сбежал, – невозмутимо ответил Игорь Степанович. – Перевел все средства на зарубежные счета – и растворился не то на Ближнем Востоке, не то в Южной Америке. Впрочем, какая разница? Не будете же вы снаряжать экспедицию на его поиски на манер детей капитана Гранта. И даже судебный иск ему не вчините и в розыск не объявите, поскольку деньги вы, как я полагаю, у него получали наличными, помимо всяких ведомостей и, разумеется, помимо налогов, и с точки зрения закона он у вас ничего не украл и ничего вам не должен. Так что:
Тут Игорь Степанович замолчал, видимо, решив, что сказал достаточно. И действительно – сказано буквально все. И ни в чем он не ошибся. И платил мне приятель наличными, без всяких формальностей, и так же, не на бумаге, а на словах, было оформлено наше деловое сотрудничество. Риск, конечно, в этом был – но и дивиденды мне были обещаны соответствующие степени риска. И очень хотелось мне, к чему скрывать, получить больше, намного больше, чем мог бы я получить, действуя легальным образом. Ведь что такое заработок без риска – это я хорошо знаю, годами наблюдаю у себя в академии, где преподаватели делятся на две категории: тех, кто берет, и тех, кто не берет. Соответственно две эти категории и зарабатывают. Пока я рисковал с моим приятелем на стороне, я мог себе позволить ничем не рисковать в академии – и такой расклад казался мне куда как привлекательнее...
Я невольно посмотрел на конверт с десятью тысячами: не исчез ли он? Не привиделся ли мне после двух бессонных ночей? Теперь этим десяти тысячам совсем другая цена. Пока я не знал о том, что случилось с моим приятелем, эти обещанные мне десять тысяч были приятным дополнением, премией, призом в не слишком трудной и рискованной игре. Их можно было смело тратить, не беспокоясь о будущем, можно было позволить небольшой, но все же достаточно роскошный праздник себе и моей новой семье. Теперь о празднике следовало забыть. Сидя перед этими деньгами, еще даже не получив их, не подержав в руках и не пересчитав, я уже мысленно их распределял: столько-то, чтобы погасить первоочередные долги, столько-то – Майе на шубу, этот пункт обсуждению не подлежит, столько-то – Виталию, пусть вкладывает в акции, пусть играет на бирже, пусть зарабатывает себе и своему блудному папаше на безбедную старость:
– Возьмите деньги, Сергей Владимирович, – словно прочитав мои мысли, сказал Игорь Степанович. – Возьмите. Синица в руках – это не так уж плохо. Я считаю, что только тогда и следует думать о журавле в небе, когда синицу уже в руке держишь. И крепко держишь, чтобы не улетела. Возьмите, не терзайте себя. Пусть это будет слабым, но все же утешением.
Я взял. Стало чуточку легче.
– Курите, если хотите.
Я закурил. Стало еще немного легче.
Интересно, что будет со мной, если Игорь Степанович предложит мне выпить? Может быть, станет настолько легко, что я воспарю над креслом? Но он не предложил мне выпить. Он предложил другое.
– Я хочу кое-что предложить вам, Сергей Владимирович, – начал он, глядя на меня в упор и словно прикидывая про себя: а стоит ли мне что-то предлагать? Гожусь ли я для того, что он хочет предложить мне? Кажется, все-таки гожусь. – Я хочу предложить вам работу.
По тому, как он сказал, было понятно, что речь идет не просто о работе, а о работе на ту великую организацию, которую представлял Игорь Степанович, от лица которой он со мною говорил. Эта работа сама по себе награда для того, кому ее предлагают, так что вопрос о материальном вознаграждении можно и не поднимать – и мы действительно заговорили о деньгах только в самом конце, когда уже обо всем договорились, когда я уже подписался на все. Сперва же речь шла даже и не о самой работе, а о спецзадании: я должен был исполнить его, чтобы меня сочли годным для постоянной работы на организацию.
– Подумайте хорошенько, прежде чем соглашаться, – продолжил Игорь Степанович. – Написать несколько страниц о своем прошлом может каждый человек – это вопрос времени и некоторого усердия. Ну, и памяти, конечно, хотя абсолютно беспамятные люди мне до сих пор не попадались. По крайней мере – не среди юристов. Если же вы возьметесь за это задание, то вам придется встречаться с людьми, расспрашивать их, выведывать у них какие-то факты, которые они, может быть, предпочли бы от вас скрыть. Может быть, придется: ну, я не знаю, выпить с человеком или, если это женщина, использовать свое мужское обаяние – вы понимаете, о чем я говорю, правда?
– Я понимаю.
– Мы не вправе от вас требовать, чтобы вы, например, переспали с бывшей одноклассницей, чтобы что-то выведать у нее. Но обстоятельства могут так сложиться, что у вас не будет иного выхода: или переспать, или уйти ни с чем. И я хотел бы, чтобы вы заранее для себя решили, готовы вы зайти так далеко или не готовы. Может, лучше и не пытаться?
– Я попытаюсь.
– И еще, пока не забыл, – продолжил он, словно не слыша моей реплики. – Что бы вы там ни делали для нас и в наших интересах, вы должны оставаться в рамках закона. Мы не только не можем требовать от вас иного – мы настаиваем, чтобы закон соблюдался категорически. Соответствующий пункт будет внесен в контракт, который вам придется подписать, если вы согласитесь на нас работать.
Уже внесен, подумал я. Уже внесен, а не будет внесен. И готовый контракт наверняка лежит в ящике его стола. Уверен, что это так. Но вслух я этого не скажу – а лучше скажу я другое:
– Я, честно говоря, никогда и не воображал себя агентом 007 с правом убивать:
– И прекрасно! К тому же дело у нас не такого рода, чтобы убивать. У нас дело идет не о смерти, а о ее противоположности. О любви, можно сказать, речь идет, о семье, о браке – так что, если все будет сделано вами правильно, мы с вами будем на свадьбе шампанское пить, а не водку на поминках. Вот какого рода у нас с вами дело. Но прежде чем мы с вами двинемся дальше, посмотрим кино.
Вот так я и увидел фильм, снятый Андреем Обручевым. И хотя это был любительский фильм, снятый на любительскую видеокамеру, но все же он был и режиссером, и оператором, и даже снимался в своем фильме в главной мужской роли, как делают многие знаменитые режиссеры. И именно от Андрея, как оказалось, зависело мое возможное возвышение или падение. Так что сон, истолкованный Инной, оказался в руку:
5
Теперь, когда мы обо всем договорились, когда я подписал контракт и получил устные инструкции, я, спускаясь с четырнадцатого этажа, думал, что все, Игорем Степановичем со мной проделанное, напоминает запуск ракеты только наоборот. У ракеты первая ступень всегда самая мощная – поскольку должна поднять с поверхности земли кроме самого корабля вторую и третью ступени. Потом идет вторая, менее мощная. И наконец – третья, самая слабая. Потому что она и вес несет минимальный, и работает далеко от Земли, в безвоздушном пространстве. Так обстоит дело с ракетой. Так ее запускают.
А человека – меня в данном случае – запускают на орбиту не так. Тут первая ступень как раз слабенькая – небольшая приманка в виде тысячи долларов ни за что, за то, что предложение выслушал. Потом вторая ступень, помощнее – и ставка в десять раз больше, и труд определенный требуется. И, наконец, последняя, третья, самая мощная – сильнейший пинок под зад: лети-лети, синяя птица! Вознаграждение маячит впереди царское, но и работа – настоящая, без дураков, для жизни, возможно, и не опасная, а вот для репутации: Шесть человек, мнением которых я дорожу до сих пор ничуть не меньше, чем мнением Инны или Майи, вполне могут свое мнение обо мне поменять. В какую сторону – можно не уточнять. И никакие оправдания, никакие благие цели, якобы преследуемые, мне не помогут.
Не раз и не два приходилось мне самому резко менять мнение о человеке. Знаю, что в первую очередь эмоции срабатывают. Тошно становится с человеком, не хочется ни говорить с ним, ни видеть его – и даже если формально он перед тобой оправдается и ты примешь его извинения, прежней дружбы все равно не вернешь.
Мудр Игорь Степанович – осторожен, хитер и мудр. За что и держат, надо полагать, на не совсем понятной, но явно не последней в холдинге должности. Понимает Игорь Степанович, что человек – не ракета. Нельзя ему сразу сильного пинка под зад дать, нельзя сразу самую мощную ступень включать не полетит человек, откажется. Я бы, например, точно отказался, если бы сразу, без подготовки узнал, чего от меня хотят. И работой меня не заманили бы, и долларов я никаких бы не взял. Даже той даровой тысячи. От греха подальше. Чтобы соблазна не было. А вот теперь, после того, как соблазнился малым, когда уже и работу сделал кое-какую, и деньги неплохие получил, когда скорость набрал и почувствовал, что лечу, теперь отказаться – вроде как с парашютом спрыгнуть. То есть можно, конечно, не запрещено, но страшновато. Почти так же рискованно, как продолжать полет. А выгоды никакой. Будешь потом всю жизнь ходить, прихрамывая (ногу при приземлении подвернул), глядеть с тоской в небо и понимать, что больше не полетишь. Даже и не предложат никогда, потому что доказал свою непригодность.
Ну и пусть не предлагают, сказал бы умный человек на моем месте. Взял бы честно заработанные десять тысяч, поблагодарил за доверие – и отправился бы восвояси, вполне довольный сам собой, своим обедом и женой: Я же всегда и всем недоволен и всегда поступаю глупейшим образом. Подписываю контракт, беру на себя обязательства – и только потом, в лифте, задумываюсь, с чего это я решил, что мне удастся провернуть дело, с которым не справился такой несомненно хитрый и столь же несомненно мудрый человек, как Игорь Степанович.
Ему, видимо, самому было неловко, что в таком простом с виду деле он без посторонней помощи разобраться не смог, поэтому он долго, очень долго ходил вокруг да около, и прошло по меньшей мере минут десять в приятно возвышенных и отвлеченных разговорах о прелестях семейной жизни и гармонии любящих сердец, словно самой природой сотворенных друг для друга, прежде чем я понял, что неспроста мне кино показывали про Кипр, где весело отдыхали юная красавица Ирина Аркадьевна и друг моего детства Андрей Обручев: чтобы я сообразил, что от меня одного зависит, сможет ли младшая и горячо любимая дочь Аркадия Максимовича, главного человека в этом огромном холдинге, его фактического хозяина, пойти к алтарю с моим бывшим одноклассником и лучшим другом Андреем Обручевым. Потому что, если успеха в расследовании я не добьюсь, никто к алтарю не пойдет. То есть сама по себе Ирина Аркадьевна сможет пойти – но не с Андреем.
– Почему он-то не сможет? – поинтересовался я. – Что значит – не сможет? Как-то слова эти не сочетаются в моем представлении с Андреем Обручевым. Очень мало себе представляю того, чего бы Андрюша не смог.
– Да в том-то и дело, что никто этого не знает! – в первый раз позволил прорваться наружу своим эмоциям невозмутимый и методичный Игорь Степанович. – И как раз это вам и необходимо узнать – почему. Только сразу вас хочу предупредить: не вздумайте пойти самым легким путем – расспросить самого Андрея Ильича. Хотя бы потому, что не только мои или отца Ирины Аркадьевны попытки узнать, в чем тут причина, но и вопросы самой Ирины Аркадьевны остались без ответа и реакция Андрея Ильича была: Не очень приятная была реакция, можете мне поверить!
Я поверил. Печально, но, увы, я готов допустить, что нынешний Андрей Ильич чем-то отличается от прежнего Андрюши и что Андрей Ильич на расспросы любимой женщины может отреагировать самым неприятным образом. Печально, потому что подобное допущение словно стирает память о моем Андрее. Кого угодно мог я представить злым, раздраженным, язвительным, неприятным – но не его. Первой его реакцией всегда были белозубая улыбка, перед которой никто не мог устоять, внимательный взгляд, добрые, успокаивающие, примиряющие слова – и только потом, когда собеседник или даже противник успокоился и готов слушать, – разумные и не затрагивающие ничьего самолюбия аргументы.
Да! Вот главное: не затрагивающие самолюбия. Мы все: я, Сашка, Борис, наши девочки – все мы могли кому угодно в классе, в школе, во дворе, на катке, на улице доказать свою правоту, особенно если не по одиночке, а всей командой, но все мы при этом стремились не только правоту доказать, но и свое превосходство над оппонентом, выставить его менее знающим и понимающим, чем мы сами; наша речь всегда была приправлена толикой иронии, а то и откровенной насмешки, за что нас, надо полагать, многие недолюбливали, а вот Андрей:
Но нет больше Андрея, а потому не буду я спорить. Прав он или не прав, но с Игорем Степановичем о своем несогласии я предпочту промолчать.
И я промолчал.
И вот теперь молча вез в лифте копию контракта в черной кожаной папке. Каждый пункт моего контракта требовал конкретных действий, направленных на то, чтобы обеспечить возможность заключения другого контракта – брачного между Ириной Аркадьевной с одной стороны и Андреем Обручевым – с другой. Юристы со стороны жениха и юристы со стороны невесты подготавливают текст брачного контракта, а я – тоже юрист, но не представляющий ни одну из сторон, а действующий в общих интересах на основании контракта, заключенного со мной всемогущим холдингом, – обеспечиваю возможность его подписания. В случае успеха со мной будет заключен новый контракт – на неопределенный срок.
– В нашей организации, – пояснил напоследок Игорь Степанович, неопределенный срок обычно означает пожизненный наем. Каждый, кто проработает у нас не менее десяти лет, продолжает получать жалованье в полном размере даже в том случае, если холдинг в его услугах более не нуждается. Разумеется, человек при этом обязуется не поступать на службу к нашим конкурентам.
– Это понятно.
– Я рад, что вам это понятно. Кстати, имейте в виду, Сергей Владимирович: конкуренция – не пустая выдумка, она реально существует, и наверняка найдутся люди, которые захотят помешать вам исполнить задание. Брак Андрея Ильича и Ирины Аркадьевны приведет к тесному сближению, а то и слиянию нашего холдинга и ряда крупных фирм, принадлежащих Андрею Ильичу. В результате многим конкурентам придется потесниться. Им это вряд ли понравится. Поэтому очень важно соблюдать секретность. Никому ни единого слова о сути вашего задания. Если будут спрашивать – вас привлекли как специалиста в области пенсионного обеспечения, чтобы подготовить документы по созданию специального пенсионного фонда, который должен будет гарантировать будущее каждого из супругов в случае смерти одного из них или развода. Такой фонд действительно планируется создать, и если вы все сделаете правильно, вы этим и займетесь – уже будучи у нас на службе. И, по-видимому, будете им руководить. Это не пустые обещания, не приманка для вас – это информация, которая просочится сквозь известные нам каналы в прессу и к нашим конкурентам. Если будут сильно давить – можете ее подтвердить. Но только ее – о сути задания никому ни слова!
– Вы так уверены, что мне будут мешать:
– Хотите отказаться?
– Я уже подписал контракт.
– И все-таки? Если есть сомнения, я уничтожу контракт прямо сейчас, и вы будете свободны с десятью тысячами в кармане.
Я вспомнил презрительный тон Горталова – и покачал головой.
Потом вспомнил про сорок пять тысяч евро – и спросил:
– Скажите, Игорь Степанович, вам знакома такая фамилия: Горталов?
– Разумеется.
– Он представляет ваши интересы или интересы ваших конкурентов?
– А почему вы об этом спрашиваете?
Я рассказал почему. Не скрою – было приятно наблюдать, как темнеет и раздувается физиономия Игоря Степановича, как он недовольно щурит глаза, приятно было воображать разнос, который учинят Горталову. Однако, когда я закончил, Игорь Степанович сухо сказал:
– Горталов действует в наших интересах. О вашей встрече он мне доложил. – Вот тут я ему не поверил. – И еще он сказал мне, что не слишком вам доверяет и боится, что его рекомендация, если вы не справитесь, ему повредит. Так что он решил, если понадобится, лично убедить вас не отказываться от работы на нас.
– Странно, что он не взял с собой отделение УБОПа. Положил бы меня мордой в грязь – и не нужно никакого убеждения, – усмехнулся я. – А с другой стороны, если хотел убедить – зачем рассказал, что за посредничество получил почти в пять раз больше, чем я за свои воспоминания? Когда я узнал об этом, мне очень захотелось отказаться от ваших десяти тысяч. Очень. Я понимаю, что вы могли приказать ему назвать эту сумму, чтобы подстегнуть меня, чтобы пробудить во мне честолюбие, вызвать на соревнование. Но мое честолюбие почему-то не пробудилось. Скорее, наоборот. Оно почувствовало себя обиженным и посоветовало бросить это дело. К счастью, я не привык прислушиваться к доводам честолюбия. Но в следующий раз могу и поддаться на уговоры:
Он долго молча смотрел на меня. Папка с копией контракта лежала передо мной на столе, и я нарочно убрал со стола руки: пусть забирает, пусть рвет контракт, если считает нужным. Я почти хотел этого. Думаю, он хотел того же самого – и, будь его воля, так бы и поступил. Но в отличие от меня он был не волен распоряжаться собой. Видимо, в данных ему инструкциях такой вариант не был предусмотрен.
– Мы не давали Горталову инструкций делиться с вами информацией относительно размеров его вознаграждения, – подчеркнуто официально ответил наконец он.
– Возможно, – пожал плечами я.
– А для вас это имеет такое большое значение? – спросил Игорь Степанович, уже не стараясь скрыть свои эмоции.
– Да как вам сказать: Для меня сейчас главная задача – понять, в какую игру тут у вас играют, определить класс других игроков и постараться как-то ему соответствовать. Если у меня это получится – я смогу чувствовать себя субъектом игры, а если нет – увы, только ее объектом.
– А объектом, понятно, вы быть не желаете?
– Не желаю, Игорь Степанович. Не интересно мне это, драйв не тот.
– Драйв: – презрительно процедил он сквозь зубы. – Ничего себе выраженьице: драйв: Я запомню. И позабочусь, чтобы впредь господин Горталов не докучал вам. Драйв:
– Заранее благодарю.
И я шагнул к лифту.
– Не туда, – сказал Игорь Степанович. – Дверь лифта с другой стороны.
В его голосе слышалось сомнение. Кажется, он был все-таки не против, чтобы я открыл по ошибке четвертую дверь и шагнул в бездну.
5. День седьмой. Пятница, 19 июля
1
Я – гений!
Ладно, пусть не гений, но посещают меня иногда умные мысли. Здравствуй, умная мысль! Спасибо, что зашла на огонек. Присаживайся, устраивайся поудобнее, помоги разобраться с делами. С чего начнем? Ну конечно, с главного вопроса: почему в моем списке шесть человек?
На первый взгляд ответ прост: потому что неведомые помощники Игоря Степановича, узнав о существовании нашей команды, состоявшей из шести человек, выписали по порядку всех шестерых. И всех шестерых (включая себя самого) я более или менее подробно описал в своих воспоминаниях.
Но теперь-то от меня не требуется вспоминать!
Теперь передо мной стоит совсем другая задача: я должен встретиться с каждым из своих старых друзей и каждого спросить, не знает ли он (она) чего-нибудь такого, что могло бы помешать нашему старому другу Андрею Обручеву жениться на вполне прекрасной внешне и столь же совершенной, полагаю, внутренне девице Ирине Аркадьевне. И если знает – не соблаговолит ли он (она) поделиться с Игорем Степановичем своим знанием. Бескорыстно или за приличное вознаграждение.
И кому из шестерых я могу задать этот вопрос?
Нет, подсказала умная мысль, спроси иначе: кому из шестерых ты при всем желании не можешь задать этого вопроса?
Ну, прежде всего, очевидно, самому себе. То есть могу, конечно, и формально даже обязан начать с себя, поскольку вот он я, всегда под рукою, но – бесполезно спрашивать, потому что, проведя без малого трое суток за воспоминаниями, я вполне убедительно дал понять Игорю Степановичу, что ответа на поставленный вопрос не знаю.
Таким образом, вычеркиваем из списка номер первый: Платонов Сергей.
Под вторым номером у нас числится Обручев Андрей. Вот к кому, будь на то моя воля, я бы прежде других обратился! И в самом деле: кто же еще, как не сам Обручев Андрей, наилучшим образом осведомлен о том, что препятствует ему, Обручеву Андрею, жениться на Ирине Аркадьевне? Но: не дано мне такого права, даже просто встретиться и поговорить с Андреем, не то что вопросы ему прямые задавать. А значит, в нашем списке он лишнее место занимает. Не является он для меня фигурантом – или, напротив, является главным фигурантом, но лишь в том смысле, в каком прежде, в пору моей следовательской деятельности, был для меня фигурантом, к примеру, труп. Понятно, что труп убитого – главная фигура в деле об убийстве, но нет никакой возможности побеседовать с ним по душам, спросить его без лишних проволочек: кто же тебя, бедолага, замочил? Скажи, помоги следствию, тебе же лучше будет:
Ладно, не будем о печальном. Просто вычеркнем Андрея из списка. И перейдем к номеру третьему.
Увы, номер третий мне тоже не поможет. Умер номер третий, о. Александр, в миру – Александр Морозов, в бозе, как говорится, почил. Какой-то несчастный случай, пожар, если не ошибаюсь, подробностей не знаю, на похоронах не был, не позвали, и вообще сообщили случайно, через третье лицо, когда все уже было позади.
С грустью вычеркиваю номер третий.
Таким образом, в списке остаются трое: Борис, Нина и Вера. За какие-нибудь пятнадцать минут я сократил список наполовину!
Гениально: То есть было бы гениально, если бы прежде чем взяться за такое несложное дело, я не потратил впустую целых два дня. Два дня – потому сегодня, увы, не среда, когда я встречался с Игорем Степановичем, и даже не четверг – сегодня пятница, 19 июля. А в контракте моем, между прочим, оговорен крайний срок исполнения – понедельник, 29 июля.
Не знаю, с чем это связано. Игорь Степанович отказался посвящать меня в детали, только сказал, что после 29-го мои разыскания почти утрачивают смысл. Почти. То есть если я найду ответ 30 июля или 1 августа, возможно, они успеют использовать его, а меня, соответственно, возьмут на работу в холдинг. А возможно, и нет. Так что желательно укладываться в отведенный срок.
Я между тем до сих пор не сдвинулся ни на шаг.
Куда время ушло?
Убейте – не могу вспомнить. Эйфория, глупая эйфория – вот что осталось в памяти от этих двух дней. Какие-то мечтательные прогулки по магазинам с ощущением, что на десять тысяч долларов я многое могу себе позволить. Примерял даже смокинг – к счастью, маловат оказался, а то бы непременно купил. Почему-то всегда казалось, что в смокинге я буду, как Пирс Броснан в роли агента 007. И вот примерил, посмотрел на себя в зеркало: Да, неплох, совсем неплох, но – не Пирс Броснан. И точно не агент 007. И никакой смокинг не поможет. Хорошо, что маловат оказался, не купил.
Я снова перечитал список:
1) Борис Кукушкин;
2) Вера Акиндинова;
3) Нина Шитикова.
Нет, все-таки, несмотря на смокинг, я молодец. Имея в запасе время до 29 июля, а фактически – до 28-го, потому что 29-го я должен явиться с отчетом к Игорю Степановичу, я заранее это время распределил и на каждого фигуранта выделил по двое суток. С потерей двух дней на бесплодные мечтания я напрочь выбивался из графика. Теперь же у меня на три человека, даже не считая наполовину прожитого четверга, приходится целых десять дней. По три дня на человека – и плюс целое воскресенье, чтобы отдохнуть и приготовиться к визиту на четырнадцатый этаж..
– Жить можно, – сказал я вслух.
И тут же, движимый великодушием и справедливостью, решил расширить список. В конце концов, хотя Наталья Васильевна и не была членом нашей команды, но по духу она была близка нам и, вполне возможно, знает что-то такое, чего больше не знает никто. Во всяком случае, Андрея она явно выделяла среди всех нас и как свидетель может быть полезнее всех остальных.
Если я сумею найти ее, конечно.
Но я сумею.
Если сам не найду, обращусь за помощью к Игорю Степановичу. В конце концов, он гарантировал мне любую помощь в расследовании. И я его помощью воспользуюсь, если припрет.
Впишем Наталью Васильевну Горчакову под номером четвертым.
Теперь у нас снова по два полных дня на человека плюс два дня в запасе, которые могут понадобиться для поисков Натальи Васильевны.
И все было бы замечательно, если бы не одно "но".
Я совершенно не представляю, каким образом за два дня можно совершить путешествие в Австралию и обратно.
2
Австралия никогда не была для нас землей обетованной.
В те сравнительно недавние, но уже окончательно ставшие прошлым времена, когда ошалевшие от свободы граждане ринулись обивать пороги посольств и консульств, мы с коллегами за рюмкой коньяка любили обсуждать реальные и фантастические возможности эмиграции. Все сходились на том, что Франция, Германия, Англия и США вряд ли распахнут объятия беженцам из бывшей Советской России. По крайней мере теперь у них нет для этого прежних, политических оснований. Те, кому не по нраву пришлась нынешняя демократия, могут найти приют скорее в Северной Корее или на Кубе. Но там приличному человеку делать нечего.
Реально выехать можно было в Израиль, но для этого нужно родиться евреем или как минимум жениться на еврейке. Все знакомые еврейки были тут же, за коньяком, подвергнуты анализу на предмет пригодности к браку и все забракованы: годные давно вышли замуж, а те, что остались: нет, конечно, если бы пришлось выбирать между ГУЛАГом и женитьбой, тогда другое дело, а так: овчинка выделки не стоит!
Стало быть, нам, бедным гоям, оставались две приличные и притом малонаселенные, а потому гостеприимные страны: Канада и Австралия. Из этих двух с большим отрывом в наших неофициальных рейтингах лидировала Канада. И климат там схож с нашим, российским, и даже березки, если верить старым советским песням, точно такие же, как у нас, и родина хоккея к тому же, и США под боком: кто-то не поленился принести из дома атлас по экономической географии и по карте с масштабом 1: 12 000 000 (в 1 см 120 км) мы линейкой вымеряли расстояния.
– От Торонто по прямой до Нью-Йорка всего четыре с половиной сантиметра! – кричал один. – Это получается: получается 540 км всего! На уикенд можно сгонять в Большое Яблоко, представляете?
Мы представляли.
– А от Монреаля до Бостона и вовсе три с половиной, – поддерживал другой. – Это получается 420 км.
– А сколько это в милях?
– Зачем тебе в милях?
– Что значит – зачем?
– В Канаде считают километрами.
– Ну-у?
– А вместо долларов у них там канадские рубли:
– Да пошел ты!
Рублям, конечно, никто не верил, но то, что расстояния измеряются в километрах, как у нас, согревало, и холодные безлюдные просторы Канады уже не казались такими холодными и безлюдными. Мы были моложе тогда и готовы были служить новой родине на любом поприще. Пусть в адвокаты и даже в полицию нас без знания языка сразу не возьмут, мы ведь и руками работать можем: у каждого за плечами школа студенческих стройотрядов и многочисленных халтур, нас только кликни – живо построим ихний канадский БАМ:
Но – не кликнули. И никто из тогдашних мечтателей никуда не уехал. И теперь вряд ли уже уедет. Какие-то иные начались у нас времена, и уже не так манят голубые заморские дали, скоростные хайвеи, зеленые и красные (канадские) доллары. И выученные впрок языки (английский и французский – в расчете на франкофонную провинцию Квебек) используются изредка в разговоре со случайно занесенными ветром иностранцами или если "повезет" с командировкой по обмену опытом в бывшую французскую колонию Кот-д'Ивуар:
Австралия же не котировалась даже и в те подбитые ветром странствий времена. И далеко, и жарко, и вообще непонятно, что там делать простому советскому человеку: то ли кенгуру пасти, то ли на ядовитых змей и крокодилов охотиться. Именно этим, кстати, и занимается мой школьный друг Боря Кукушкин. Еще при Горбачеве он окончил географический факультет МГУ, уехал сперва куда-то в Южную Африку, оттуда незаметно перебрался в Новую Зеландию, а потом уже прочно обосновался в Австралии. Женился на местной жительнице, хозяйке небольшого зоопарка – и с тех самых пор они на паре огромных джипов разъезжают по всей Австралии и всюду отлавливают змей, ящериц, утконосов, аллигаторов и прочую экзотическую живность. И еще снимают об этом фильмы – не просто балуются видеокамерой, а вполне профессионально снимают, и есть у них собственная программа на телевидении, которая так и называется – "Приключения змеелова". И даже наши эту программу закупили и показывают каждое воскресенье вместо старого доброго "Клуба кинопутешествий". Я сам ее стараюсь не пропускать – не столько ради аллигаторов и змей, которых ужасно боюсь, это у меня врожденное, сколько ради возможности полюбоваться пухлой Борькиной физиономией, послушать его до сих пор грамотную, но какую-то уже не совсем нашу, с явным австралийским акцентом, русскую речь.
