Текст книги "Гапон"

Автор книги: Валерий Шубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 29 страниц)

Все это уже было, кроме «школ свободного разума».

27-го Гапон посещает председателя Петербургского окружного суда и требует возбуждения дела о его легализации. На сей раз Гапону было официально объявлено, что он амнистирован еще 21 октября. Рутенберг в свое время сказал правду. Пять месяцев Гапона водили за нос – теперь перестали. Почему?

На следующий день он посещает Насакина – по поводу возобновления общественного суда, потом посещает Петербургский отдел «Собрания»… и отправляется в Озерки.

Последние три дня жизни Гапона – какая-то концентрация его жизни в последние месяцы.

Поезд отошел в четыре часа. Около пяти часов Гапон и Рутенберг встретились на главной улице Озерков и пошли к даче.

Тем временем будущие убийцы мирно закусывали на втором этаже дачи бутербродами с колбасой.

«Всю дорогу, чтобы успокоить мою совесть, Гапон развивал разные планы, как избавить людей, которых я выдам, от виселицы».

Совесть Рутенберга… или свою?

На даче обсуждается та же тема:

«…Скажешь, что узнал из верного источника, что неладно и что надо немедленно скрыться. И все. А мы тут ни при чем. Мы скажем Рачковскому, что люди заметили слежку и разбежались.

– Как же они скроются? Рачковский на следующий день после нашего свидания приставит к каждому из них по десяти сыщиков. Ведь их всех повесят?

– Как-нибудь устроим им побег.

– Ну, убежит часть, а остальных повесят все-таки.

– Жаль!

Молчание. Через некоторое время продолжает:

– Ничего не поделаешь! Посылаешь же ты, наконец, Каляева на виселицу?

– Да! Ну, ладно».

Ты. Да, Гапон уже сам поверил, что Рутенберг – главный террорист. И Каляева, и Сазонова – всех он посылал на убийство и смерть.

Но это не главное. Главное – вот:

«– Я теперь буду устраивать мастерские. Кузница у нас есть уже маленькая. Слесарная. Булочную устроим и т. д. Вот что нужно теперь. Со временем и фабрику устроим. Ты директором будешь…»

Вот ведь зачем нужны были «русскому синдикалисту» макиавеллистские игры, и дружба с полицией, и дружба с революционерами, и кровь, и деньги, и власть. Всё возвращается в самое начало – к «босяцкому проекту». К маленькому общему делу.

Здесь бы всё и кончить – на этом, не худшем месте убивайте, господа!

Но – увы! Следует разговор как будто из скверного детектива:

«– А если бы рабочие, хотя бы твои, узнали про твои сношения с Рачковским?

– Ничего они не знают. А если бы и узнали, я скажу, что сносился для их же пользы.

– А если бы они узнали все, что я про тебя знаю? Что ты меня назвал Рачковскому членом Боевой Организации, другими словами – выдал меня, что ты взялся соблазнить меня в провокаторы, взялся узнать через меня и выдать Боевую Организацию, написал покаянное письмо Дурново?..

– Никто этого не знает и узнать не может… Ни доказательств, ни свидетелей у тебя нет».

А потом вышедший в уборную Гапон случайно видит на лестнице одного из убийц, стоящего «на стреме», обнаруживает у него пистолет, кричит – «Его надо убить!» (Это у Рутенберга так. У Деренталя – целый монолог Гапона, выстроенный по лучшим законам мелодрамы: «Мартын, он все слышал, его надо убить… Ты, милый, не бойся… Ничего не бойся… Мы тебя отпустим… Ты только скажи, кто тебя подослал…»)

Его надо убить? Кого?

Сейчас Рутенберг отворит дверь и скажет: «Вот мои свидетели». Все всё слышали. Перегородки тоненькие.

Рутенберг выйдет на улицу: рук марать он все же не будет (хотя товарищ Владислав говорит иное – но одно свидетельство против четырех не считается).

Гапону еще дадут сказать: «Я сделал это ради бывшей у меня идеи» (объяснить какой – не дадут). Дадут воззвать к памяти 9 января.

Из судебно-медицинского заключения:

«Смерть была медленная и, вероятно, крайне чувствительная. Если Гапон не чувствовал страдания от удушья, о чем, между прочим, свидетельствует закрытый рот, то лишь потому, что был оглушен ударом по голове. На трупе обнаружены следы жестокой борьбы».

Да, конечно, это 100 раз было. У Амбруаза Бирса. У Лео Перуца. У Борхеса.

Но все-таки – вот такой сюжет:

В тот момент, когда от удара по голове сознание Гапона отключилось, он снова оказался на Нарвской заставе 9 января 1905 года, между вторым и третьим залпом.

И он успел – когда уже прозвучал рожок – оттолкнуть Ивана Васильева и встать на его место. Пуля пошла – все равно куда, в голову или в грудь. И он умер, зная, что умирает героем, что его имя будет окружено долгой славой.

А мальчик Ванюра не останется сиротой.

Если верить Дикгофу-Деренталю, Рутенберг у трупа Гапона, обрезая веревку, на которой тот был повешен, произнес мелодраматический монолог:

«Так висел Каляев… И он хотел, чтобы другие также висели (после паузы). А это все же хорошо, что его не расстреляли… Он приготовлял другим виселицу – и сам ее заслужил. Расстрел был бы для него слишком почетен. …Боже, он же мне когда-то другом был! Сколько всего у меня связано с этим человеком!.. Этими самыми ножницами я ему обрезал волосы 9 января. А теперь ими же…»

Хочется верить, что это – как и диалог Гапона с рабочим на лестнице – плод фантазии плохого писателя. Что на самом деле Мартына – Петра Моисеевича – Пинхуса Рутенберга просто била дрожь. Да и веревку никто не обрезал: она так и осталась завязана одним концом на горле, другим – на железной вешалке.

При Гапоне оказался кожаный бумажник и в нем 1300 рублей, десять разных записок и расписок (в том числе копия с последней записки Рутенберга и на ней же набросок ответа), две визитные карточки г. X., ключи и квитанции несгораемого ящика банка «Лионского кредита» за № 414 на имя Ф. Рыбницкого. Еще – две записные книжки.

Ключи, как мы уже писали, выслали Марголину, наличные дослали потом. Записные книжки и записки пропали.

Вот и всё.

А 30 апреля 1906 года местные полицейские явились на дачу.

ЭПИЛОГ

Гапона похоронили на Успенском (Северном) кладбище 3 мая. Была, конечно, Саша Уздалева под черной вдовьей вуалью. Речи говорили Вера Карелина, Кузин, Усанов, еще несколько рабочих и, что примечательно, Ушаков, прижизненный соперник. Не было – что еще примечательнее – Варнашёва, председателя «Собрания». Не пришел, кажется, никто из интеллигентных знакомцев и союзников Гапона – ни Симбирский, ни Марголин, ни Грибовский; по крайней мере, никто из них не выступил, не вступился за честь ошельмованного и убитого. И только какой-то рабочий Смирнов взывал к мести убийцам, и хор из 150 собравшихся дружно отвечал ему.

Сто пятьдесят… 9 января на улицы Петербурга вышло ровно в тысячу раз больше народу.

На могиле был установлен деревянный крест с надписью «Герой 9 января 1905 г. Георгий Гапон». Чуть позже был поставлен постоянный памятник – покрашенный белой краской чугунный крест.

В 1909 году могилу Гапона случайно, проходя по кладбищу, увидел Иван Павлович Ювачев – бывший революционер, шлиссельбуржец, сахалинский политкаторжанин, впоследствии – писатель-мистик, более всего знаменитый как отец Даниила Хармса. Он знал Гапона – мимолетно, шапочно – в самом начале его деятельности. Ювачев скопировал надпись на могиле: «Спокойно спи, „убит“, обманутый коварными друзьями. Пройдут года, тебя народ поймет, оценит, и будет слава вечная твоя». Почему «убит» в кавычках – сам Ювачев не понял. Рядом были засохшие венки – «От Нарвского района» (явно трехлетней давности, когда остатки организации еще существовали) и более свежий: «Вечная память вождю и учителю Гапону в день годовщины от рабочих». Еще на могиле лежали коробочки с фотографиями Гапона (на одной из них – расстриженный священник в светском платье, во весь рост, с руками в карманах). Ну и переписанные карандашом стишки («Мой друг, сегодня много дней, как ты покинул мир наш тленный, быть может, для души своей ты приобрел там рай священный…» – и etc.: погребальная лирика общего пользования, почерпнутая, должно быть, из какого-то старого журнала).

Так выглядела могила Гапона через три года после его смерти. Сколько людей посещали ее? Для скольких рабочих Гапон оставался «вождем и учителем» в январе 1907, 1908, 1909 годов? Их было не очень много, с годами делалось все меньше, но они были и даже пытались защищать память Гапона в прессе. Только они и сохранили безраздельно добрую память об этом человеке, который несколько месяцев своей жизни считался национальным героем.

При этом еще довольно долго после похорон продолжали ходить слухи о том, что Гапон жив. В газете «Двадцатый век» от 5(18) мая было напечатано письмо рабочего патронного завода Ивана Алексеева, который в подробностях рассказал о встрече с Гапоном в Лештуковом переулке. Якобы Гапон сказал ему: «Полиция попалась в ловушку и уже похоронила меня с разрешения губернатора… – скоро я сам покажусь кому надо». Гапон дал рабочему 15 рублей для семьи, а маленькому сыну его подарил рубль. «Потом он достал накладной парик с бородой и быстро надел его… Гапона я хорошо знал раньше, так как он ночевал у меня в прошлом году, будучи 3 мая в Петербурге».

3 мая 1905 года Гапон был в Женеве, и все письмо было, возможно, «уткой», плодом творчества небрезгливых журналистов, эксплуатирующих сенсационную гибель известного человека. А может быть, здесь и впрямь отразились какие-то слухи, ходившие про Гапона, после смерти ставшего в некоторых – нешироких, впрочем, – кругах рабочего класса народным героем, подобием Робин Гуда или Стеньки Разина? Во всяком случае, через десять дней газета напечатала резкое и печальное письмо А. К. Уздалевой:

«…Мой муж умер. Он свел все счеты с жизнью, а между тем чуть ли не каждый день терзается его память».

Куда любопытнее другой сюжет – связанный с убившей Гапона Партией социалистов-революционеров.

По свидетельству Герасимова, 22 апреля «агент Раскин» неожиданно был задержан в числе псевдоизвозчиков, наблюдавших за домом Дурново, готовя настоящее покушение на него. Не будем обсуждать, что это было – необъяснимая неудача великого провокатора или форма торговли с работодателями (дело закончилось тем, что перед Азефом извинились и заплатили ему единовременно пять тысяч рублей в счет дальнейшего сотрудничества!). В последовавшем разговоре с Рачковским и Герасимовым Азеф рассказал всё об убийстве Гапона в Озерках. Никаких последствий это не имело: Манасевич-Мануйлов, к примеру, и прежде всё хорошо знал и даже описывал в газетах, а полиция не дернулась с места, пока домовладелица Звержинская не пожаловалась на неуплату.

Рутенберг совершил страшноватые, с общечеловеческой точки зрения, поступки, чтобы спасти свою честь революционера. Но результат оказался обратным. Под пером газетчиков Рутенберг представал обманщиком, предателем и без пяти минут агентом охранки, по личным причинам убивающим своего друга – и он должен был признаться, что авторы статей лишь деформируют реальность, но не выдумывают небывшее.

А партия молчала, не принимая на себя никакой ответственности.

В октябре 1906 года на Иматре, на II Совете партии, у Рутенберга было столкновение с Азефом. Иван Николаевич категорически заявил, что не давал санкции на убийство одного Гапона, и назвал Рутенберга лжецом.

Тем не менее Мартыну удалось добиться следующего официального заявления, напечатанного в «Партийных известиях»:

«Ввиду того, что в связи со смертью Г. Гапона некоторые газеты пытались набросить тень на моральную и политическую репутацию члена Партии Социалистов-Революционеров П. Рутенберга, Центральный комитет П.С.-Р. заявляет, что личная и политическая честность П. Рутенберга стоит вне всяких сомнений».

Это звучало почти издевательски. Но многие члены партии были настроены жестче. О. Минор говорил жене Азефа, Л. Азеф:

«Совершенное им убийство отнюдь не является героическим поступком, потому что в данном случае он действовал не в интересах партии, а лишь из чувства личной мести… Что же касается намерения Рутенберга покончить с собой (в котором тот признавался Л. Азеф. – В. Ш.), то это, в сущности, лучший способ выйти из того положения, в которое он себя поставил…»

Чувствующий себя оскорбленным и преданным, Рутенберг отошел от партийной работы и уехал в Италию, к Горькому, где занялся работой над мемуарами, которые должны были его оправдать. Но – столкнулся с категорическим запретом ЦК на их публикацию. Примечательна мотивировка. Вот, скажем, письмо М. А. Натансона Рутенбергу от 16 февраля 1908 года:

«Дорогой Мартын, выскажу Вам несколько слов по поводу рукописи. Для меня не подлежит сомнению, что она произведет на широкую публику впечатление, невыгодное для автора. Ее действие на нереволюционную среду будет несомненно в пользу Г. как жертвы, слишком жестоко поплатившейся за свою вину. Во-первых, автор слишком умаляет личность и значение Г. в день 9-го января. Говоря о личных несовершенствах Г., автор умалчивает о той крупной стихийной силе, которая была в нем, которая чувствовалась и которой объяснялся его огромный успех в рабочих массах. Это умаление производит неблагоприятное впечатление; читатель сразу же чувствует пристрастное отношение, и это впечатление невольно переносится на вторую часть рукописи. Во-вторых, роль автора во всей второй части для читателя, далекого от требований революционной среды, невольно окрашивается непривлекательным светом, прежде всего в его глазах выступая на первый план – это всматривание, выпытывание и заманивание жертвы, обреченной на гибель. <… > Имейте в виду, что автор будет иметь дело именно с таким читателем; в глазах этого читателя даже всякий террористический акт, даже наиболее санкционированный обстоятельствами, всегда носит на себе известную печать, обусловленную предубеждениями».

Другими словами, эсеры хорошо понимали, как может выглядеть их кровавая романтика и их специфическая этика с точки зрения стороннего человека.

Интересно, что разрешения на публикацию не последовало и после разоблачения Азефа, когда руководители ПСР в частном порядке принесли Рутенбергу извинения, пользуясь случаем повесить вину на оказавшегося врагом Ивана Николаевича. В конце концов Мартын опубликовал свои мемуары без разрешения, таким образом навсегда порвав связи с партией.

Отчасти предупреждения Натансона оправдались. Рутенбергу пришлось прочитать в свой адрес много неприятного.

Вот, к примеру, что писал Стечькин (Рясы. 1909):

«…Кто поверит заверениям инженера Рутенберга, бывшего друга и как бы наперсника, товарища „на ты“, который сыграл „дружескую“ роль: заманил человека в Озерки и отдал в руки палачей-истязателей… Так просто, спокойно говорит о зверском убийстве человека, точно отношение департаментское пишет. Исполняя-де волю начальства (в лице Азефа), совершил предписанное…»

На самом деле коллизия Гапона – Рутенберга – шекспировская. Оба ее главных героя вызывают поочередно разные чувства – от отвращения до сострадания. Оба они стали заложниками не только воли двух отъявленных злодеев (Азефа и Рачковского), но и трагического сцепления обстоятельств, диктовавших тот или иной ход. И, конечно, собственной человеческой слабости и суетности.

Гонорар за книгу Рутенберг просил передать (конечно, не афишируя источника) «вдове Гапона – говорят, она очень бедствует».

Бедствует? А куда делись 14 тысяч франков? Наложили руку законные родственники из Полтавы? А, кстати, 14 тысяч рублей, принадлежавших «Собранию», куда делись? Интересный вопрос.

Во всяком случае, следы всех близких Гапону людей – гражданской жены, сына, детей от первого брака, родителей, сестер – теряются вскоре после его смерти. Только уже престарелый Яков Аполлонович Гапон в 1960-е годы пытался ходатайствовать о реабилитации брата.

О судебной реабилитации, конечно, речи быть не могло – чей приговор должен был в этом случае отменить советский суд: эсеровского ЦК или безымянных «рабочих»-боевиков? А с морально-политической реабилитацией всё и по сей день неясно. Неясно – по какой шкале судить или оправдывать этого человека? Кем он был?

Кем он был, Георгий Гапон?

«Революционером в рясе» (так называется одна из посвященных ему книг)? И революционером, и священником он был неважным – но чтобы судить его в одном из этих качеств, надо верить в безусловную правоту церкви или революции. Сам он не верил, видимо, ни в то, ни в другое.

Был ли Гапон провокатором? Но в каком смысле? Провокатором в том специфическом значении, которое придавалось этому слову русскими революционерами, то есть агентом-осведомителем полиции, он не был никогда. Он был одно время «агентом влияния», ведущим, впрочем, свою игру. Перед смертью он (не по своей воле и не в своих личных интересах, а «для пользы дела») попытался выступить в роли агента-вербовщика – тоже надеясь переиграть и обмануть охранников.

Если же говорить о провокации в словарном смысле слова – о намеренном подталкивании других людей к невыгодным или опасным для них шагам, – то на этом, к сожалению, держится политика. А Гапон оказался втянут в сложные и кровавые политические игры. Одно обвинение, однако, с него должно быть снято: конечно, он в числе тех, чьи ошибочные шаги вызвали бойню 9 января, – но он ни одной минуты не хотел этой бойни и лишь по случайности сам не стал ее жертвой.

Несомненно, Гапон обладал двумя блестящими талантами – проповедника, ведущего за собой толпу (но находящего ключ и к сердцу отдельного человека), и организатора-практика. Ему не было бы цены, например, в колониях поселенцев-пионеров в Америке XVII века. Впрочем, и в свое время в России, где он выбрал своим поприщем профессиональную организацию рабочих, он сумел сделать немало. Трагедия Гапона состояла в том, что он оказался зажат в тиски между двумя силами – революцией и политической полицией, каждая из которых хотела использовать его дело в своих интересах. А он пытался переиграть обе эти силы, сам увлекаясь этой игрой и не чуждаясь авантюризма. Это привело его к моральной и физической гибели.

Люди, попадавшие под влияние, под «гипноз» Гапона, часто потом не могли простить ему этого и старались в своих мемуарах представить его ничтожеством или негодяем. Не стоит им верить, но не стоит и впадать в другую крайность, делать из Гапона святого, мудреца или рыцаря без страха и упрека – ни тем, ни другим, ни третьим он, конечно, не был. Важно подойти к личности этого человека без предубеждения, попытаться понять ее. Гапоновская эпопея – не только яркий эпизод российской истории, но и волнующий пример частной судьбы.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Родители и брат Георгия Гапона – Аполлон Федорович, Ирина Михайловна и Яков Аполлонович Гапоны. Фото 1905 г.

Первая жена Гапона (слева). Имя ее забыто

Дом семьи Гапонов в Беликах. Фото 1905 г.

Свидетельство о рождении Георгия Гапона

Духовная семинария в Полтаве. Фото 1905 г.

Кладбищенская церковь в Полтаве, где служил Гапон. Фото 1905 г.

Священник Г. А. Гапон

За Нарвской заставой. Фото начала XX в.

Цех Путиловского завода. Фото К. Буллы. 1909 г.

Паспорт Гапона

Ночлежный дом в Петербурге. Фото К. Буллы. 1913 г.

Г. А. Гапон и И. А. Фуллон в окружении рабочих. Фото 1904 г.

Б. В. Савинков

Е. Ф. Азеф

В. М. Чернов

А. В. Герасимов

Гапон (во втором ряду в центре) в кругу руководителей «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Петербурга» Лето 1904 г.

П. И. Рачковский (справа). Один из организаторов российского политического сыска

Члены Святейшего синода. Начало XX в.

К. П. Победоносцев

В. Н. Коковцов

С. В. Зубатов

П. М. Рутенберг

Д. Ф. Трепов

Н. В. Клейгельс

С. Ю. Витте

Карикатура на Г. А. Гапона, С. Ю. Витте и П. Н. Дурново. Журнал «Зарницы», № 5 за 1906 г.

Обращение рабочих к царю Николаю II

Григорий Гапон (сидит в центре) с группой рабочих

Отец Иоанн Кронштадтский

Письмо Георгия Гапона царю Николаю II. 8 января 1905 г.

Гапон выступает перед рабочими

Гапон у Нарвской заставы. Рисунок неизвестного художника

Расстрел рабочих у Зимнего дворца. Художник И. А. Владимиров

Гапон в Лондоне. 1906 г.

В. И. Ленин

Н. К. Крупская

А. М. Горький

Железнодорожная станция «Озерки». Фото начала XX в.

А. В. Чудинов

А. А. Дикгоф-Деренталь

Дача Звержинской, на которой был убит Гапон

Бумажник Гапона, найденный при нем убийцами и отосланный С. П. Марголину, с ключом от банковского сейфа. Фотография 1906 г.

Труп Гапона

Комната, в которой произошло убийство

Опознание трупа Г. А. Гапона

Похороны Г. А. Гапона

Могила Гапона

Воспоминания Георгия Гапона. Изданы посмертно

Портрет Гапона. Работа неизвестного художника. 1904 г.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ Г. А. ГАПОНА

1870, 5 (17) февраля — родился в местечке Белики Кобелякского уезда Полтавской губернии, в семье волостного писаря Аполлона Федоровича Гапона и его жены Ирины Михайловны.

1883 – поступил в Полтавское духовное училище.

1886 – смерть младшей сестры. Тяжелая болезнь. Увлечение толстовством, сближение с И. М. Трегубовым и И. Б. Файнерманом.

1887 — поступление в Полтавскую духовную семинарию.

1893 — из-за конфликта с преподавателем В. П. Щегловым оканчивает семинарию со званием «богослова», без права продолжать образование. Устраивается статистиком в земство.

1894 – женитьба. Становится дьячком.

1895 – рукоположен в дьяконы, затем в священники. Получает приход в кладбищенской церкви Всех Святых в Полтаве. Рождение дочери Марии.

1897 – рождение сына Алексея.

1898 — начало года – смерть жены.

Июль – допущен к экзаменам в Петербургскую духовную академию. Успешно сдает экзамены, получает стипендию Марии и Василия Чубинских.

Осень – участвует в миссионерских беседах среди рабочих в Покровской церкви на Боровой улице.

1899, весна – тяжелая болезнь. Не сдает по состоянию здоровья экзаменов в академии и оставлен на второй год на первом курсе.

Лето — лечится в Крыму. Сближается с В. В. Верещагиным, Г. И. Михайловым и Г. А. Джаншиевым. Начало переписки с Г. И. Михайловым.

Ноябрь – возвращается в Петербург и возобновляет занятия в академии. По предложению В. Саблера начинает проводить нравственные беседы в церкви Всех Скорбящих в Василеостровской гавани.

1900, ноябрь – получает место законоучителя в приюте трудолюбия Святой Ольги и место священника и настоятеля церкви в приюте Синего Креста. Переезжает в служебную квартиру в приюте Синего Креста.

1901, конец года – начинает посещать Религиозно-философские собрания.

1902, весна — составляет проект «К вопросу о мерах против босяцкого нищенства и тунеядства», выходящий отдельным изданием.

17 июля – смещен с кафедры настоятеля церкви и законоучителя Убежища Синего Креста.

Конец июля – вместе с Александрой Уздалевой уезжает в Полтаву. Вскоре возвращается в Петербург.

Июль – август – уволен из Ольгинского убежища. Принят на службу в Убежище Красного Креста. По доносу Н. Н. Аничкова уволен из Убежища Красного Креста и запрещен в служении.

16 сентября – отчислен из академии.

Конец сентября – начало октября — встреча с агентом охранного отделения Н. Н. Михайловым.

16 октября – восстановлен в академии, допущен к переводным экзаменам на четвертый курс.

Октябрь или начало ноября – знакомство с С. В. Зубатовым.

10 ноября – присутствует в качестве гостя на учредительном собрании Общества взаимного вспомоществования рабочим механического производства г. Санкт-Петербурга. Знакомство с Н. М. Варнашёвым.

Конец декабря – командирован в Москву для знакомства с зубатовскими организациями.

1903, март – по просьбе Зубатова пишет на имя Витте письмо о деятельности зубатовских организаций в Петербурге от имени рабочих. Апрель – в МВД подается прошение об учреждении «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Петербурга».

Август – оканчивает академию по второму разряду, получает степень кандидата богословия.

1 августа – с группой рабочих снимает помещение под чайную.

Осень – получает место священника в церкви Святого Михаила Черниговского при пересыльной тюрьме. Поселяется на 9-й линии Васильевского острова.

1904, начало года – переезжает на Церковную улицу. Начало регулярных музыкальных вечеров в чайной «Собрания».

30 мая – открыт Нарвский отдел «Собрания». До конца года открыто еще девять отделов в разных районах города.

Середина июня – начало июля – поездка в Москву.

6 июля – жалоба на Гапона великого князя Сергея Александровича.

Июль – посещение Гапоном Киева, Полтавы и Беликов.

Август – возвращение в Петербург (вероятно, вместе с А. К. Уздалевой).

Лето – начало регулярных лекций в «Собрании».

19 сентября – отчетное собрание с концертом в доме Павловой на Троицкой улице.

Октябрь – основано Санкт-Петербургское общество взаимопомощи рабочих в механическом производстве.

28 ноября – встреча Гапона с представителями либеральной общественности.

Декабрь – кризис, связанный с увольнением (или предупреждением об увольнении) рабочих Путиловского завода Сергунина, Субботина, Уколова и Федорова.

27 декабря – открытое заседание руководства «Собрания», на котором принято решение о забастовке.

29 декабря – депутации «Собрания» посещают директора Путиловского завода Смирнова и фабричного инспектора Чижова.

30 декабря – депутацию «Собрания» принимает градоначальник И. А. Фуллон.

1905, 2 января – общее собрание общества принимает решение о немедленном начале забастовки.

3 января – забастовка Путиловского завода.

5 января – переговоры Гапона с советом акционеров Путиловского завода. К забастовке присоединяются Невский судостроительный и механический завод, Невская бумагопрядильная мануфактура, Невская ниточная мануфактура, Екатерингофская мануфактура. Собрание в Нарвском районе, на котором принимается резолюция с политическими требованиями. Гапону поручается составить петицию на царское имя. Знакомство Гапона с Рутенбергом.

6 января – Николай II уезжает в Царское Село. Гапон при участии П. М. Рутенберга и А. И. Матюшенского пишет текст петиции. Гапон предлагает подавать петицию «всем миром». Принято решение о подаче петиции 9 января на Дворцовой площади. Гапон покидает свою квартиру и ночует в отделениях «Собрания».

7 января – встреча Гапона с министром юстиции Н. В. Муравьевым (по другим данным – 8 января). Вечером на заседании правительства принято принципиальное решение о недопущении демонстрантов на центральные улицы. Ночью Гапон встречается с представителями социал-демократов и эсеров и согласовывает действия во время демонстрации.

8 января – утром Гапон пишет письма Николаю II и министру внутренних дел Святополк-Мирскому. Во второй половине дня представители интеллигенции посещают С. Ю. Витте и безуспешно пытаются встретиться со Святополк-Мирским. Святополк-Мирский и А. А. Лопухин в Царском Селе докладывают Николаю II о положении в столице. Гапон и Рутенберг разрабатывают маршрут шествия колонны Нарвского отдела. Руководители «Собрания» вместе ужинают и пишут письма-завещания.

9 января – в 10 часов колонна Нарвского отдела во главе с Гапоном, Васильевым, Рутенбергом и другими собирается у Путиловского завода, откуда двигается к Нарвским воротам. 12 часов – расстрел колонны у Нарвских ворот. Между 12 и 14 – разгон остальных колонн. 14 часов – расстрел части демонстрантов, добравшихся до Дворцовой площади. 16 часов – подавление беспорядков на Дворцовой площади. До вечера – баррикадные бои на Васильевском острове. После 18 часов – заседание правительства. Назначение Д. Ф. Трепова петербургским генерал-губернатором. Выступление Гапона в Вольном экономическом обществе. Первые два воззвания Гапона к рабочим. Гапон скрывается в квартире М. Горького.

10–11 января – арест руководителей «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» и членов депутации интеллигентов.

12 января – Гапон с помощью Рутенберга покидает Петербург и скрывается в неустановленном месте в Петербургской губернии.

15 января – воззвание Гапона «Ко всему крестьянскому люду».

19 января — Николай II принимает депутацию рабочих. Гапон выведен за церковный штат и запрещен в служении. Гапон, не дождавшись паспорта, покидает свое убежище и отправляется в сторону границы.

Конец января – начало февраля (между 10 и 15 февраля н. ст.) – нелегально перебравшись через границу, добирается до Женевы, там является к Г. В. Плеханову, знакомится с В. И. Засулич, П. Б. Аксельродом, Л. Г. Дейчем, А. Н. Потресовым, Ф. И. Даном. Заявляет о своей приверженности социал-демократическим идеям. Поселяется в общежитии сотрудников «Искры» у Дана. Через несколько дней, после встречи с приехавшим в Женеву Рутенбергом, устанавливает контакты с эсерами и переселяется к Л. Э. Шишко.

До 7 (20) февраля – уезжает с Рутенбергом в Париж. Живет у Е. Ф. Азефа. Встречается с Ж. Жоресом, М. Э. Вальяном, Ж. Клемансо.

7 (20) февраля – пишет воззвания «Николаю Романову, бывшему царю и настоящему душегубцу Российской Империи», «Открытое письмо к социалистическим партиям России» и «Третье воззвание к рабочим».

Начало марта – получает в Париже (по-видимому, от К. Циллиакуса) средства на организацию объединительной конференции социалистических партий. Возвращается в Женеву. После разговора с Рутенбергом, Азефом, Савинковым и Черновым дает предварительное согласие на вступление в Партию социалистов-революционеров.

Март – участвует в подготовке объединительной конференции социалистических и национально-освободительных партий. Знакомится и регулярно общается с В. И. Лениным. Ведет с Д. И. Хилковым и Е. К. Брешко-Брешковской переговоры об организации боевых групп. Встречается с представителями Бунда.

10 (23) марта – судом консистории лишен сана.

20 марта (2 апреля) – Женевская объединительная конференция под председательством Гапона.

Апрель – возобновляет контакты с членами «Собрания русских фабрично-заводских рабочих». Предположительная дата знакомства с М. П. Хомзе.

1 мая – вступает в ПСР.

Первая половина мая – Уздалева приезжает в Женеву.

Середина мая – прекращает членство в ПСР. Дает С. Ан-скому согласие написать брошюру против еврейских погромов. Уезжает с Уздалевой в Лондон для работы над автобиографией.

Май-июль – работает над автобиографической книгой в сотрудничестве с Д. В. Соскисом. Знакомится с П. А. Кропоткиным. Пытается организовать Российский рабочий союз. Сподвижники Гапона подают иск о возмещении убытков, вызванных закрытием «Собрания».

Июнь – приезжает в Париж, где встречается с активистом «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» Н. П. Петровым. Возвращается с ним в Лондон. По инициативе Азефа привлечен к переговорам о доставке в Россию оружия пароходом «Джон Графтон» и организации вооруженного восстания в Петербурге. Вызывает в Лондон Ан-ского для совместной работы над брошюрой против погромов. Пишет брошюру «К российскому крестьянскому и рабочему люду».

21 июня (3 июля) – возвращается в Женеву.

Июль – после переговоров с Лениным едет в Лондон вместе с Н. П. Бурениным. Возвращается в Женеву. Знакомство и общение с «товарищем Михаилом», В. А. Поссе, А. Н. Матюшенко.

28 июля (10 августа) – Н. П. Буренин на заседании Боевой технической группы РСДРП(б) докладывает о своих встречах с членами гапоновской организации в Петербурге и о желательности «взять в свои руки всю организацию и лишь использовать гапоновцев и с.-р.».