Текст книги "Русский камикадзе"

Автор книги: Валерий Рощин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

/18 июля/

Он отсыпался почти двое суток. Пробудившись на четвертый день отпуска, постоял под холодным душем, неспешно позавтракал. С той же ленивой медлительностью, которую позволял себе нечасто, подошел к окну; глядя на ребятню, гоняющую мяч по двору, задумался…

В бумажнике Белозерова хранился свернутый листок из блокнота Филатовой. На одной его стороне значился номер сотового телефона лейтенанта Топоркова, на другой – номер мобильника Ирины. Теперь было самое время объявиться, свалиться ей на голову и, не давая опомниться, куда-нибудь пригласить. Потом уж попытаться отыскать Бритого и остальных приятелей.

Палермо вынул из кармана брюк бумажник, отыскал заветный листок, подошел к телефонному аппарату и в нерешительности остановился, вспомнив причину их давней размолвки…

В день получения небывалого барыша, впервые «срубленного» с десятка владельцев ларьков, приодетый в новенький костюмчик Павел спешил в подвал, где Зубко задумал отметить славное событие. Но, выйдя из своего подъезда, внезапно столкнулся с Ириной…

– Привет, – ошалело уставился он на девушку.

– Здравствуй, Паша, – в свою очередь смутилась она его безукоризненного внешнего вида. – А я к тебе шла. Поговорить хотела… Ты, наверное, занят?

Ранее она никогда к нему не приходила, да и сейчас время для визитов было достаточно поздним. Отношения меж ними к сему дню сделались еще ближе, теплее – Павел после школы провожал девушку до дома; иногда приглашал в кино; во время урока мог позволить себе осторожно прикоснуться к изящной ладони, лежащей на парте. Она же по заведенному правилу списывала у него домашние задания по не любимым ею предметам; с некоторых пор отвечала взаимной приязнью – не стесняясь встречных прохожих, брала под руку по дороге из школы; с искренним восхищением взирала на соседа, когда тот с легкою непринужденностью отвечал у доски. А недавно у подъезда нежно прикоснулась пальчиками к щеке и робко ответила на первый поцелуй.

Он хотел было чмокнуть ее в щечку и на этот раз, да она отстранилась и сдержанно предложила:

– Пойдем, прогуляемся.

– С удовольствием.

Филатова была чем-то озабочена, расстроена. Они молча прошли длинным двором и направились к аллейке деревьев с давно облетевшей желто-красной листвой.

– Так что же случилось? – нарушил он затянувшуюся паузу.

Чуть отвернув миловидное лицо в сторону, Ирина негромко произнесла:

– На прошлой неделе мой отец дважды видел, как ты провожаешь меня из школы.

Отец ее работал в городской прокуратуре, должность занимал немалую и человеком слыл строгим, беспристрастным…

– Разве это воспрещается? – подивился молодой человек.

– Нет, конечно.

– Тогда… в чем проблема?

Она помолчала, нервно покусывая красиво очерченные губки, нерешительно и скоро взглянула на юношу; вздохнула:

– Он очень ревностно относится к моим знакомствам. И потом ты же знаешь, где он работает. Так вот… Папа выдержал несколько дней – должно быть, проверял по своим каналам: кто ты есть, и… сегодня неожиданно выдал ультиматум.

– И что же ему не понравилось? – отчеканил помрачневший Пашка. – Что мой отец вкалывает инженером на заводе, а мать – простой научный сотрудник?

– Не о том ты, Павел!

– Тогда какой же ультиматум он мог выдвинуть?

– Даже не знаю, как об этом сказать, – опустив голову, прошептала она.

– В общем… либо ты уходишь из компании Зубко, либо мы с тобой больше… никогда… и ни при каких обстоятельствах…

Леди Фи опять замолчала, а Белозеров шагал рядом и, всматриваясь в идеальный девичий профиль, с грустью сознавал, что их сказочно прекрасный и невинный роман, кажется, завершается. Завершается, так толком и не начавшись. Ведь выполнять навязываемую кем-то волю Палермо отнюдь не собирался. Из принципа не собирался…

Странно, но в душе в эту тяжелую и непростую минуту не зародилось сомнений, а холодная голова продолжала продуктивно и четко работать. В Ирину он был влюблен, но последствия этой влюбленности виделись Белозерову размытыми и неясными. А вот без пятерых новых друзей своего будущего он в ту минуту не представлял вовсе.

– И каким же образом я, по мнению твоего папы, должен исполнить требование? – печально усмехнулся он, скорее для проформы интересуясь деталями. – Мы с Зубко и его командой одноклассники, так что же – и в школе не встречаться?

Филатова напряженно безмолвствовала, глядя под ноги. Тогда он снова заговорил с нескрываемым сарказмом:

– И ты, конечно же, как и следует послушной дочери…

– Я не знаю, Паша, как быть! Не знаю… – вдруг перебила она его насмешливую фразу. – Поверь, мне очень тяжело все это говорить.

В голосе ее прозвучало столько отчаяния, что Павел устыдился своих слов.

– Ладно, Ир. Все эти ультиматумы – сплошная родительская показуха, – примирительно сказал он, опять нащупав ладонь девушки и легонько ее сжимая. – Мне отец с матерью тоже многое не разрешают. Да одно дело запретить, а другое – проверить.

– Но ты ведь и сам должен понимать, что твоя дружба с этой компанией до добра не доведет. Мой отец неспроста взбеленился – видимо узнал какие-то подробности о ваших похождениях.

– Ирочка, если бы об этих подробностях кто-то мог узнать, то нас бы давно свезли в ментовку…

Она в ужасе отшатнулась:

– Господи!.. Что ты такое говоришь?! Значит, то, что про вас рассказывают – правда!?

– Нет, не совсем. То есть ты не так поняла… Нету этих подробностей – в природе не существует, потому что ничего ужасного мы не вытворяем…

Но Филатова замкнулась и резко повернула к своему дому. Палермо по-прежнему шел рядом с ней, однако все дальнейшие его попытки разговорить, успокоить, задержать ее, были тщетны. Она будто не слышала его и упрямо шла к восточной окраине поселка Солнечный. Лишь перед подъездом своего дома внезапно остановилась; повинуясь последнему порыву, обвила шею руками, тронула теплыми влажными губами уста Павла. Он с радостной нежностью обнял ее за талию, прижал к себе, хотел что-то сказать, да вдруг услышал тихое «прощай».

А спустя секунду Ирина исчезла в темном проеме открытой настежь двери…

Вот тогда-то и состоялась та незабываемая ночь в подвале. То ли с перепою, то ли от обиды на Филатову, Палермо остался в подземном пристанище до утра, где рекой лилось спиртное, стол ломился от обильной закуски, и где внезапно повеяло ароматом вожделенного и не вкушенного им доселе наслаждения. Тем вечером и той ночью, он ни о чем не жалел. Некогда было жалеть от разом свалившихся сильных впечатлений.

Выпито в тот вечер было чрезмерно много, до того много, что никто из них к середине ночи не сохранил способности мало-мальски соображать, контролировать поступки. Ни веселая, заводная Юлька, неожиданно взобравшаяся на стол для исполнения эротических танцев на виду у парней, очумело наблюдавших за похотливыми движениями подружки; за тем, как она, дразня и входя в раж, потихоньку снимает с себя одежду. Ни лидер банды Бритый, сгребший танцовщицу в охапку и бросивший на диван после того, как та рассталась с последним бастионом – узкими черными трусиками – темные чулки и туфли на высоких каблуках были не в счет. Ни Валерон с Ганджубасом, отчаянно заливавшие хохочущую Майскую шампанским из бутылок в ответ на ее театрально-капризное заявление о желании немедленно принять душ. Ни сам Павел, впервые в жизни прикасавшийся к нагому и податливому женскому телу…

Первым, на правах главаря, неторопливо расстегивал штаны Зубко. Остальные облепили со всех сторон пьяную девчонку, томно улыбавшуюся и будто специально выставлявшую на всеобщее обозрение свои прелести. Похоже, ей безумно нравилось находиться в центре внимания, пусть даже оно и являлось следствием в высшей степени экстравагантного и вульгарного поведения. Никак не желая остановиться, она все более распалялась сама и распаляла молодых парней – с готовностью подставляла каждому для поцелуев губки, послушно раздвигала ножки, лишь чья-то ладонь касалась живота ее или бедер. Кто-то приподнимал Юльке голову и, нещадно проливая вино на без того уж мокрое тело, поил из фужера. Кто-то слизывал с еще не набравшей должной формы груди шампанское. Кто-то задирал вверх ее стройные ножки и стягивал мокрые чулки… Кто-то разглядывал и нетерпеливо ощупывал…

Тихо постанывая, Майская дозволяла делать с собою все что угодно. Стоны стали громче, когда на хрупкое тело навалился Бритый, и оглашали подвал до тех пор, пока последний из парней не поднялся с дивана…

Потом, вероятно, парни разошлись по домам, а Пашка рухнул на пропитанное противно пахнущим алкоголем ложе. Кажется, к нему прижималась Юлька; ночью она просыпалась и, возбужденно шепча, целовала, забиралась на него сверху, и они снова занимались любовью…

Или это привиделось в неровном, беспокойном сне?

Он не помнил. А если так и случилось, то определенно в те минуты Белозеров представлял себя с Ириной, покуда окончательно не проснулся тяжелым похмельным утром…

Рядом и впрямь, разметавшись в безмятежном сне, лежала обнаженная Майская. А он, хмуро поздравив себя с новым статусом «настоящего мужчины», поспешно собрался и ушел прочь.

Майор криво усмехнулся, так и не решив: набирать ли номер Филатовой. Однако стоило сунуть блокнотный листок обратно в бумажник, как телефон ожил, оглушив пронзительным трезвоном.

– Да, слушаю, – сняв трубку, ответил Белозеров.

– Павел здравствуй. Почему же не звонишь?

Мгновение ушло на то, чтобы унять удивление – это был голос Ирины.

– Привет. Отсыпался, – не стал ничего выдумывать молодой мужчина. – А как ты догадалась о моем приезде?

– Профессиональная тайна. Хороший журналист обязан знать больше, чем знают остальные обыватели, – шутливым, доброжелательным тоном поведала она. – Кстати, я закончила тот чеченский очерк; коллеги оценили и поздравили. Скоро его напечатают.

– Рад за тебя. Ира, предлагаю встретиться. Ты свободна вечером?

– Конечно, раз позвонила!..

Вечером, дождавшись ее в условленном месте, Белозеров хотел пройтись по городу, а потом устроиться в первом подвернувшемся уютном кафе. Но все обернулось иначе.

– Павел, – взяв его под руку и отчего-то поворачивая совсем в другую сторону, таинственно прошептала Филатова, – я приглашаю тебя на ужин при свечах. Моя машина стоит в квартале отсюда.

– Вот как?.. И куда же мы поедем?

– Не в Солнечный, разумеется. Ко мне поедем. Я ведь теперь живу совсем в другом районе…

Она уверенно вела по городу темно-зеленую «десятку», а он снова терялся в догадках от стремительных виражей ее поведения. Узнав его тогда под раскидистым грабом, одноклассница выглядела растерянной и смущенной, в движеньях и словах царила скованность. В тот день Ирина и впрямь походила на ученицу выпускного класса, безумно нравившуюся Павлу. Однако сейчас рядом сидела другая Филатова – смелая, решительная и отчасти самонадеянная. Самолично разыскавшая его по телефону; первой, не дав ему раскрыть рта, пригласившая к себе домой. Если так пойдет и дальше, то скоро он окажется в ее постели…

Разглядывая между делом дорогие часики, сверкавшие золотом на ее правом запястье, Белозеров незаметно поморщился. Нет, он всегда был не прочь развлечься на широкой кровати с симпатичной девочкой. Окунувшись после затяжных и кровавых командировок в мирную жизнь, Павел частенько придавался подвигам сексуальным – сия психологическая разгрузка была аксиоматически необходима организму, сознанию. Иначе, от внутреннего перенапряжения легко бы помутился рассудок. Однако в эти минуты холодным ветерком почему-то раздувало величественный воздушный замок, возведенный им в честь святой недотроги Ирины Филатовой.

Автомобиль повернул к загородному поселку, сплошь застроенному великолепными коттеджами. Между красно-коричневых черепичных крыш в лучах вечернего заката мелькнула серебристая Волга.

– Вот и приехали, – мимоходом объявила девушка, останавливая «десятку» во дворе двухэтажного дома.

Палермо вышел из машины, оглянулся на охранника, закрывавшего ворота и в молчаливом недоумении пошел за бывшей одноклассницей к открывавшимся высоким дверям.

А в доме его уже поджидали…

* * *

– Ну, здравствуйте, – неожиданно раздался сверху немолодой голос. – Пора нам, я думаю, познакомиться. Не так ли?

Майор поднял взгляд и увидел рослого, суховатого мужчину, спускавшегося по лестнице в просторный холл.

– Знакомься, это мой папа, – вполголоса подсказала Ирина, подталкивая гостя в спину.

– Леонид Робертович, – представился мужчина, протягивая руку Белозерову.

– Павел, – смущенно пожал он узкую, но довольно крепкую ладонь.

– Вы уж не обижайтесь на мою дочь – она наверняка не предупредила вас о моем здесь, так сказать, наличии.

– И не подумала, – кивнула Ирина. – Иначе он ни за какие крендели не поехал бы.

– Верно – не поехал бы, – кивнул майор. – А благодарность за быстрое освобождение из СИЗО в девяносто третьем передал бы через тебя.

Переглянувшись с дочерью, Леонид Робертович улыбнулся и решил не возвращаться к событиям двенадцатилетней давности. Он пригласил всех пройти в просторную гостиную, гостеприимным жестом указал на сервированный стол и, стал разливать по бокалам шампанское…

На вид ему было около шестидесяти. Сухощавый и стройный брюнет с седыми висками, спину держал ровно, точно имел военную выправку; двигался мягко, но уверенно. Лицо было приятным, с сетью морщинок возле серых глаз, с прямым заостренным носом, с тонкими бесцветными губами и глубокой ямкой на подбородке. Негромкий голос звучал убедительно, твердо.

– Павел, нам следует позабыть об одном давнем недоразумении, – поднял он бокал с искрящимся напитком.

– Да я уж позабыл, если вы об ультиматуме.

– О нем. Точнее о невыполненном условии, – Леонид Робертович коснулся левой рукой вилки, загнал ее меж тарелками, вздохнул. – И хотя было бы неплохо, если б тогда вы послушались, ну да бог с ним – с тем условием. Забудем. Согласны?

– Согласен.

Они пригубили шампанское и, слушая пожилого мужчину, старательно прерывавшего неловкие паузы, принялись за ужин.

Ирина периодически отлучалась и приносила из смежного помещения блестящие салатницы, кастрюльки с какими-то соусами, тарелочки. Ухаживая за мужчинами, в разговоре участия почти не принимала.

– …Кое до чего дозрел сам, кое что подсказали в неких министерствах. Потому-то и настала пора нам встретиться и познакомиться, – рассуждал спустя час ее отец, уже называя бывшего одноклассника дочери на «ты». – Видишь ли, Павел, я ведь многое знаю в силу своего высокого положения, особенности работы. Знаю и о твоих успехах, о недавно ушедших в Москву наградных документах на одну из высших наград России. Да и дочь вот поведала интересную историю о вашей встрече на Кавказе…

Он помолчал с минуту – волнуясь, подбирал слова…

– За ее спасение, Павел, отдельная тебе родительская благодарность! Верно говорят: добро всегда возвращается; поэтому никогда не жалел и не пожалею, что когда-то помог тебе выбраться из той передряги. Но не только из-за этого я попросил Иру привезти тебя. Существуют и другие на то причины…

Пока из уст первого прокурора Горбатовской области Белозеров, помимо благодарности, слышал лишь общие и малозначащие фразы. Он ничего не понимал. То ли Леонид Робертович присматривался к кандидату на «должность» будущего зятя, то ли оценивал лояльность «пробитого боевика» для какого-то таинственного поручения.

До этой минуты Палермо успел обнаружить лишь одну закономерность – прокурор становился гораздо разговорчивее, когда дочь удалялась на кухню

– в то самое смежное со столовой помещение.

– Дело в том, Павел… – проводив Ирину взглядом до двери, заговорил тот тише и быстрее. – Дело в том, что твоя бывшая банда во главе с несмышленым Зубко во сто крат безобиднее, чем преступник, обличенный большой властью. Ты разделяешь мою точку зрения?

Майор неопределенно пожал плечами – подобные мысли никогда не тревожили его голову.

– Как бы тебе объяснить… Я не могу утверждать, что ненавидел то общество, которое мы называли социализмом. Так же как не могу признаться и в любви к нему. Странным оно было, то время… С одной стороны, чем не правильнее ты спрягал глаголы – тем, образно выражаясь, длиннее маузер вешали на твой бок. А чем длиннее становился маузер, тем большими полномочиями ты обладал. Глупостью попахивает, идиотизмом!..

– А что же с другой стороны? – осторожно поинтересовался Белозеров.

– С другой стороны о таком беспределе, о такой коррупции во власти тогда никому не могло присниться в самом беспокойном сне. Воровали, разумеется… И секретари, и председатели, и прочие чиновники. Но чтоб дойти до такой дикости, бессердечия, хищной ненасытности… Никогда! – с горечью молвил прокурор, потирая от волнения пальцами виски. – А коррупция во власти, взявшая старт в начале девяностых – это, друг мой, почище бандитизма и всей организованной преступности вместе взятой.

– Разве? – искренне удивился майор. – А я считал…

– Нет и еще раз нет, – качнул головой Леонид Робертович, и устало процитировал: – «Но если люди, стоящие на страже законов и государства, таковы не по существу, а только такими кажутся, ты увидишь, что они разрушат до основания все государство, и только у них одних будет случай хорошо устроиться и процветать». Это сказал Платон две с половиной тысячи лет назад. В принципе, Павел, все общественные пороки: нищета, проституция, наркомания, воровство, тот же бандитизм, мздоимство врачей и преподавателей вполне излечимы, если общество борется с ними всерьез и всем миром. Но коли сама власть, обязанная следить за порядком и должная направлять усилия совместной борьбы, коррумпирована сверху донизу, то она и являет собой самый ужасный порок из всех известных. Что делает невозможным излечение государства от прочих болезней.

– Кстати, папу ничуть не удивила жестокость твоих методов ведения войны, – вздохнув, пожала плечиками Ирина, внося в столовую кофейник. – Так что, у тебя появился надежный союзник.

– Во-первых, Ирина, он лучше нас знает, какими должны быть те методы, – твердо молвил отец, откидываясь на спинку стула, – А во-вторых, вы – дети своего времени; ваше сознание формировалось, когда в стране вовсю кипел беспредел диких девяностых годов! Ты же в своих статьях никого не щадишь. Не так ли?

– Это журналистка, папа. И у меня в руках диктофон или ручка с блокнотом, а не автомат. Ладно, я умолкаю! – рассмеялась она, завидев готовность мужчин возражать слаженным хором.

Покончив с кофе, Леонид Робертович ласково распорядился:

– Ты приберись тут, Ирочка, а мы пока поднимемся в кабинет – покурим.

Кабинет занимал почти четверть второго этажа. И там, плотно прикрыв за собою дверь, прокурор сказал главное:

– Павел, мне необходима твоя помощь.

Офицер спецназа в растерянности остановился, да пожилой мужчина гостеприимным жестом пригласил располагаться…

– Ты, верно, в курсе, что господин Стоцкий правит нашей губернией седьмой год, – тяжело вздохнул Филатов. – Стоцкий – монстр, дошедший до верхушки областной власти по головам и костям человеческим – у меня имеется масса косвенных улик – о них-то я и собираюсь тебе поведать. Однако губернатор повязан с множеством темных личностей, включая тех, кто прочно сидит в столице. Одним словом, свалить его не просто даже мне – человеку, напрямую подчиняющемуся Генеральной прокуратуре. Ты присаживайся, разговор долгий…

– Я мало знаю о губернаторе, – признался Павел, оглядываясь по сторонам. В кабинете, словно специально для разговора тет-а-тет, стояли два удобных кресла. Устроившись в одном из них, он приготовился слушать…

– Что ж, тогда немного расскажу о нем, – кивнул Филатов. – Дмитрий Петрович Стоцкий – выходец из глубинки, из простого села, расположенного на севере нашей области. Отслужив в армии, вернулся в родной колхоз, устроился механизатором, позже поступил на заочное отделение экономического факультета Сельскохозяйственного института. Сейчас, правда, не моргнув глазом, заявляет, что окончил МГУ. Но суть не в этом…

Прохаживаясь вдоль высоких – до самого потолка стеллажей, Леонид Робертович с благоговением поглаживал корешки книг, вытаскивал какие-то тома, листал, затем аккуратно ставил на место. И продолжал невеселое повествование:

– Получив высшее образование, постепенно пошел вверх по служебной лестнице сначала в сельском хозяйстве, потом в городской администрации. Став вице-мэром Горбатова, довел своего непосредственного шефа – мэра Титова, до самоубийства. Если не ошибаюсь, это произошло после их совместной охоты… От той истории в архиве прокуратуры осталась лишь посмертная записка застрелившегося из охотничьего ружья Титова, в которой он осыпал проклятиями достопочтенного Дмитрия Петровича. Тут, как говориться, фактами мы не располагаем – на лицо одни догадки. Посему, расскажу о других случаях, где все, более или менее, ясно.

Первый прокурор устроился на пустующем кресле, взял с письменного стола трубку, коробочку с табаком; пододвинул поближе к гостю пепельницу.

– На пути к освободившейся должности мэра у господина Стоцкого неожиданно появился серьезный конкурент… Не стану называть его имени – это не имеет касательства к нашему делу. Значение имеет то, как Стоцкий разобрался с ним.

– И как же? – прикурил сигарету Белозеров.

– До гениальности просто. Он стал расчищать путь наверх с помощью лидеров бандитских группировок. Да-да, не удивляйся, – кивнул Филатов в ответ на взметнувшиеся вверх брови молодого человека. – Чтобы достичь поставленных целей, такие люди как Дмитрий Петрович, не гнушаются и самых отвратительных способов. Помнишь, в начале девяностых у всех жителей Горбатова был на слуху бандит по кличке Макс?

– Да, припоминаю. Держал в страхе весь Заводской район.

– Верно. Вот дружбой с ним-то достопочтенный вице-мэр и воспользовался. Макс мастерски организовал гибель конкурента Дмитрия Петровича в его собственном гараже – будто тот, закрывшись там ночью с любовницей, нализался, включил двигатель автомобиля – погреться, да так, вместе с подружкой и задохнулся. Следствие проводилось в спешке и под усиленным контролем того же Стоцкого. Я тогда работал в городской прокуратуре, и кое-что моим ребятам удалось добыть – не прямые улики, но явные намеки. А дальше началось самое интересное…

Леонид Робертович выдержал паузу, набивая трубку табаком, долго ее раскуривал… Наконец, значительно произнес:

– А дальше, дорогой Павел, стали происходить удивительные события. Наш Стоцкий подружился с отставным генералом КГБ – неким Роммелем, как величали этого серого кардинала коллеги в лучшие его годы. Так вот при помощи оного гения спецслужб был мастерски устранен и слишком много знавший Макс, и все другие авторитеты, так или иначе повязанные кровавыми делишками с губернатором. Процесс чем-то напоминал адский конвейер – пару лет главарь банды выполнял чиновничьи заказы взамен неприкосновенности и полной бандитской свободы, а потом вдруг сам взрывался в автомобиле или погибал под пулями неизвестных и неуловимых снайперов-профессионалов. А трупы и прочие последствия подобной деятельности в средствах массовой информации, как всегда преспокойно списывались на криминал, на разборки, на дележ прибыльных сфер…

Палермо докурил сигарету, тщательно затушил окурок в пепельнице.

– В чем же заключается ваша просьба? – не скрывая удивления, поднял он взгляд на прокурора.

Тот пыхнул трубкой; оживился:

– Теперь, Павел, самое главное: твой давний приятель Зубко давненько связан через третьи лица со Стоцким. И ему пришлось неоднократно выполнять заказы Дмитрия Петровича: всевозможные демарши угроз конкурентам и прочим недругам в виде разбойных нападений, грабежей, поджогов; не брезговал и банальными убийствами. Так вот, мне нужны свидетельские показания против губернатора парочки человек из его банды – тех, кто знал о заказчике. Думаю, это в первую очередь сам Зубко и кто-то из его ближайших заместителей. Анонимность и защиту на время следствия гарантирую, а потом, не исключена помощь в процессе смены документов и исчезновения из Горбатова. Вот… И было бы совсем замечательно, если бы Сергей Васильевич согласился поговорить со мной лично…

– Он никогда на это не пойдет.

– Охотно верю. А потому, прежде чем ты его об этом попросишь, передай от меня следующее: в самом скором времени Стоцкий от него избавится, как уже избавился от ставших ненужными других главарей преступных группировок. Клички всех убиенных, так называемых коллег, Сергей Васильевич Зубко легко сможет припомнить сам. Так и передай: по моим проверенным данным он – следующий.

Белозеров поднялся с кресла, в задумчивости прошелся вдоль ряда шкафов к наглухо зашторенному окну…

– Понимаю твое состояние, – постучал потухшей трубкой о край пепельницы первый прокурор области. – Вопросов превеликое множество, а ответы где-то подзастряли, не поспевают… Почему я не заодно с губернатором? Откуда у меня этот дом, если я такой честный? Отчего не могу сам арестовать и допросить Зубко?..

Молодой собеседник выжидающе молчал…

– А ты неразговорчив, – довольно буркнул пожилой мужчина и пояснил: – И у меня, к сожалению, нет ответов. Разве что по поводу переезда в этот коттедж охотно дам разъяснение: охрану в крохотной квартирке негде было разместить, а с господином Стоцким не больно-то без нее разгуляешься. Задайся он целью и два сотрудника службы безопасности, дежурившие круглосуточно в машине у подъезда нашей многоэтажки в Солнечном, не спасли бы. А здесь и дочь под присмотром телохранителей и соседние дома под бдительным оком охраны. Сам же коттедж не мой, он принадлежит государству. Ну а силой брать Зубко, дабы вызвать на откровения – бесполезно, и ты об этом знаешь лучше меня. Сергей Васильевич – тот еще крепкий орешек.

– Я попробую, Леонид Робертович, – наконец подал голос Белозеров. – Гарантировать стопроцентный результат не могу – последний раз видел Бритого очень давно и понятия не имею, что он представляет собой сейчас.

– Вот и отлично, попробуй. Я очень надеюсь на тебя и вот еще что… Ни слова об этом Ирине! Не дай бог узнает – вцепиться и обязательно накропает разгромную статейку. А Стоцкий с оппозицией не церемониться.

В кабинет тихо проскользнула Ирина и, подойдя, встала рядом с Павлом.

– Совсем я заговорил твоего гостя, – спохватился отец. – Идите, конечно, идите – я боле никого из вас не задерживаю, – и уже в дверях добавил, выразительно глядя на майора: – мы продолжим, Павел, нашу беседу о допустимости жестокости на войне в следующий твой визит. Надеюсь, ты появишься очень скоро.

Спускаясь по лестнице, прокурор что-то сунул в руку Павла и прошептал:

– Это на крайний случай – запиши разговор, если твой Бритый наотрез откажется давать показания…

Спустя полчаса Ирина везла Павла на своей «десятке» в город. Все, предусмотренное их вечерней программой, Ирина честно выполнила – они пообщались, поужинали и даже прогулялись по саду вокруг дома. Однако ничего выходящего за рамки этой программы, включая дружеский поцелуй в щечку, она бывшему однокласснику не позволила.

Сжимая в ладони крохотный диктофон, одолженный ему Леонидом Робертовичем, Палермо покосился влево – на правой руке неприступной Леди Фи опять мерцали украшенные мелкими камушками часы; сама же она рулила и думала об очередном очерке. А в черном проеме правого окна молодому мужчине привиделся целый и невредимый воздушный замок.

И вздохнув, он стал перебирать в памяти те места Горбатова, где раньше любил зависать друг его юности Бритый…