Текст книги "Воздушная зачистка"

Автор книги: Валерий Рощин

Соавторы: Константин Шипачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава вторая
Афганистан, аэродрома близ Кабула
Сентябрь 1986 г

– Наш уговор в силе? – улыбаясь, поинтересовался Гаффар.

Неплохо отдохнув за долгий день, бойцы двух отрядов собирались продолжить путь. Кострища у входов в пещеры забросали пылью, наскоро убрали и другие следы своего пребывания в узком ущелье.

– Я все равно у тебя выиграю спор! – раздраженно отвечал Дарвеш. – Удача всегда была моей спутницей!

– Посмотрим, – пожал плечами бывший инженер и пошел вслед за удалявшемся отрядом. Отойдя на десяток шагов, обернулся: – Значит, пуски производим не раньше завтрашнего полудня. Договорились?

Дарвеш сухо кивнул и торопливо зашагал в другую сторону…

Расставшись с Гаффаром, он повел группу дальше на восток. Его цель – кабульский аэродром – располагался в ста десяти километрах к западу от Джелалабада. Дистанция была слишком большой, чтобы справиться с ней за один ночной переход. Осознавая это, полевой командир часто хмурил густые черные брови и, оглядываясь, поторапливал мождахедов. За всю ночь остановились лишь раз, когда на крутом склоне подвернул ногу и едва не покатился к краю глубокого ущелья Юсуф – один из старых и надежных друзей Дарвеша.

Отдыхали пятнадцать минут в редком лесочке. Где-то ниже – в беспросветной мгле шумела меж камней горная речка. Черноту безоблачного неба разбавляла яркая луна.

Напились воды и наполнили фляги; туго перевязали Юсуфу сустав с растянутыми связками, нашли подходящую палку.

– Идти сможешь? – спросил старший группы.

– Попробую, – осторожно поднялся тот и, прихрамывая, сделал пару шагов.

Дарвеш негромко выругался. Поправив ремень висевшего на плече автомата, распорядился:

– Возьмите его пусковое устройство и помогите идти. Мы не должны терять время…

Честно говоря, сначала промелькнула мысль пристрелить неудачливого Юсуфа, чтоб не висел на шее обузой, не помешал выиграть пари с Гаффаром. Подумаешь, друг!.. Мало ли у него друзей в Афганистане. Остановило то, что давний приятель считался хорошим оператором ПЗРК – заменить его в операции будет трудно.

Шли всю ночь. Шли и под утро, когда сзади горизонт озарился голубоватым светом. Вторично остановились за пару минут до восхода солнца – для утренней молитвы. А, помолившись и наскоро перекусив, направились дальше. Чтобы добраться до заданной цели хотя бы к полудню, требовалось поторапливаться, ведь группе еще предстояло пересечь все тот же приток Инда – реку Кабул…

Дарвешу была поставлена следующая задача: не подходить близко к аэродрому, а расположить пусковые расчеты в секторах захода на посадку самолетов и вертолетов, на расстоянии полутора-двух километров от взлетно-посадочной полосы. И ждать. Ждать до верной возможности применить переносные комплексы.

Еще в учебном лагере Дарвеш изучал по карте местность, где предстояло обосноваться с засадой. Западный торец ВПП находился на выжженной солнцем равнине, сплошь застроенной одноэтажными кварталами. К тому же рядом петляло несколько оживленных автомобильных трасс. Одним словом, подобраться к этой части аэродромного комплекса было невероятно сложно. А вот с востока к бетонной полосе почти вплотную примыкали массивы сельскохозяйственных угодий, где многочисленная группа Дарвеша вполне могла бы выбрать позиции и укрыться.

Но до этого долгожданного момента отряду надлежало незаметно пересечь мелководную речушку и протопать около двадцати километров по извилистому отрогу восточно-кабульского хребта.

* * *

Неприятности начались на другом берегу Кабула – сразу после скоротечной переправы через неширокую реку. Стоило группе подобраться к вершине хребта, а последнему моджахеду перевалить наивысшую точку, расположенную на высоте чуть более двух тысяч метров, как в небе появилась пара вертолетов.

– В ущелье! Всем в ущелье! – закричал Дарвеш.

Три десятка воинов устремились к темневшей между светло-желтых скал расщелине.

Успели. Пилоты «вертушек» их не заметили – две тени от вытянутых хищных фюзеляжей промелькнули по залитым солнцем склонам и ушли в восточном направлении.

«Жаль, что мы не оказались здесь пятью минутами раньше, – проводил командир группы вертолеты полным ненависти взглядом. – Вероятно, они взлетели с кабульского аэродрома и вполне могли бы стать мишенями для наших расчетов. Жаль…»

И действительно, какая им была разница, где сбивать воздушные цели? Вертолеты противника на всех аэродромах Афганистана одинаковые, и американец не запрещал применять ПЗРК до прибытия в заданный район – коль появился хороший шанс уничтожить боевой Ми-24, значит на то воля Аллаха. А детали уговора с Гаффаром были для него сущим пустяком. Подумаешь, пустит ракет раньше полудня! Что тут ужасного? И кто об этом узнает? Тем более, стрелки часов показывали половину двенадцатого. Всего-то полчаса до назначенного срока…

«Ладно, поздно сокрушаться, – пригладил Дарвеш всклокоченную и покрытую белесой пылью бороду. – Надо поторапливаться – уж возле аэродрома я своего не упущу…»

– Пошли! – скомандовал он подчиненным и первым трусцой побежал вниз – ко дну неглубокого ущелья.

Следующая неприятность подстерегла через четверть часа.

Отряд спускался почти бегом. Даже хромавший Юсуф, опираясь на плечи двух крепких парней, старался поспеть за всеми и не задерживать движения. Впереди по изборожденному трещинами склону катились округлые булыжники, потревоженные ногами моджахедов; сверху, поглядывая на спешивших людей, величественно парили два орла…

Все, впереди укромная лощина. Можно остановиться и перевести дух. А потом без опаски продолжить поход. Отсюда до аэродрома – километров восемь…

Однако метров за двести до промежуточной цели, на простиравшейся внизу равнине показались два грузовика. Поднимая за собой клубы пыли, они бесшумно катили мимо «впадавшей» в равнину лощины.

Дарвеш вскинул вверх руку и, обернувшись, зычно приказал воинам остановиться и спрятаться за камнями.

Поздно – сидевшие в кабине офицеры правительственных войск заметили спускавшихся партизан. Изменив курс, грузовики подъехали ближе к подножию хребта, встали рядом; из-под тентов кузовов посыпали сарбозы (солдаты, – примечание авторов).

– Назад! Вверх! – крикнул Дарвеш и подтолкнул в спину ближайшего моджахеда.

Снизу донеслась автоматная трескотня, вокруг поднимавшейся к вершине группы взметнулись десятки фонтанчиков белесой пыли. Не прошло и минуты, как трое из отступавшего отряда остались лежать на склоне.

Оказавшийся последним в длинной цепочке бойцов, командир отряда сорвал с плеча американскую автоматическую винтовку и, периодически оборачиваясь, нажимал на спусковой крючок. Израсходовав без особого успеха три магазина, он опять закинул оружие за спину. «Не успеем. Мы почти без отдыха отмахали сорок километров, а они свеженькие, – лихорадочно размышлял он, догоняя своих людей. – Надо что-то предпринять!»

А предпринять в данной ситуации можно было только одно.

– Абдулхай! Мухаммед! – окликнул он двух пулеметчиков, – останетесь на полчаса здесь – прикроете наш отход.

И те остались. По неглубокой ложбине, где мелькали фигурки уходящих вверх моджахедов, эхом прокатилась оглушительная пулеметная стрельба…

Бойцы группы еще минут сорок слышали этот частый дробный стук – закрепившись на выгодной позиции, пулеметчики точным огнем терзали подразделение правительственных войск. И это спасло основную группу – бойцы дошли до глубокой расщелины и, петляя по ней, скрылись в восточном направлении.

А потом стрельба стихла. Дарвеш по-прежнему шагал последним, но из-за высоких и почти вертикальных скал, окружавших расщелину, не видел того, что же творилось внизу.

Впрочем, он и без того все знал. Судьба двух преданных моджахедов особенно не волновала. Они выполнили свой долг – отряд уцелел и, перевалив по расщелине на южную сторону хребта, продолжит марш-бросок к Кабулу.

* * *

До северо-восточной окраины кабульского аэродрома группа добралась к часу дня.

«Опоздали, – нервничал Дарвеш, разглядывая с помощью бинокля местность и выискивая удобную позицию. – Опоздали. Часовое опоздание может стоить мне победы в споре с Гаффаром».

Позицию для трех пусковых расчетов он вскоре нашел. И немудрено – к северо-востоку от взлетно-посадочной полосы на несколько километров простирались поля, засеянные хлопчатником и виноградом. Это он приметил еще в лагере, елозя пальцем по новенькой и очень подробной карте.

Плутая среди рослых кустов, отряд подобрался к цели на расстояние полутора километров.

Теперь спешить было некуда – группа на месте, а взлетающих или заходящих на посадку вертолетов не видно. И даже не слышно – аэродром будто вымер. Командир спокойно, без дерготни расставил расчеты «Стингеров», минометов и гранатометов; распределил вокруг позиции группу прикрытия и назначил дозорных, в обязанности которых входило наблюдение за сектором посадки воздушных судов.

И принялся ждать подходящей цели…

Прошли сутки. Затем вторые.

С бетонной ВПП иногда взлетали и столь же редко производили посадку самолеты и вертолеты; гораздо чаще до слуха душманов доносился гул работающих авиационных двигателей. Вероятно, в жизни аэродрома случилось какое-то временное затишье, да еще так некстати по утрам опускался густой туман. Правда, часам к десяти солнце растапливало его клочки, а дуновения легкого ветерка разгоняли по равнине жалкие остатки. Воздух заметно светлел и становился прозрачным. Жизнь на летном поле потихоньку просыпалась, но просыпалась как назло в другой части аэродромного комплекса: воздушные суда появлялись перед посадкой с запада и туда же – на запад, уходили с резким набором высоты после взлета.

Дарвеш мало смыслил в авиации, не разбирался в тактике, однако памятью обижен не был и кое-что помнил из наставлений американского офицера. Хорошо запомнил и несколько фраз, сказанных об особенностях поведения целей для «Стингера» в районах авиационных баз.

«Ветер! Не забывайте о направлении ветра! – говорил тот на одном из занятий. – Самолеты и вертолеты взлетают и садятся против ветра. Поэтому, для того чтобы подстеречь цель на посадке, располагайте расчеты с наветренной стороны…»

Командир группы привычным движением пригладил бороду и раздраженно посмотрел на растущий всюду виноград. «Что же делать, если третий день нет и намека на ветер, а группу невозможно переместить к другому торцу бетонки? – воздух был неподвижен, и тонкие резные листья даже не колыхались. – Ветра нет, а шурави, видно, удобнее сажать и отправлять самолеты с той стороны. Что же делать?..»

Только и оставалось ждать. О пари с Гаффаром пришлось позабыть – тому, верно, повезло больше, и несколько ракет подчиненная ему группа, скорее всего, выпустила по воздушным целям. Насколько успешно – дело второе.

Жаль, не удалось выиграть этот принципиальный спор…

После нескольких дней бесплодных ожиданий эмоции взяли верх. Эксцентричный Дарвеш не выдержал тоскливого, точно цепями сковавшего по рукам и ногам бездействия, и продвинулся с группой на самый край виноградных плантаций, оказавшись, таким образом, почти у середины взлетно-посадочной полосы. От ровного светло-желтого поля с разбросанными кочками пожухлой травы отряд теперь отделяли лишь два ряда высокорослых кустов.

Сквозь неподвижные ветви аэродром просматривался вдоль и поперек. В этом тоже был немалый риск, но другого выхода полевой командир не видел…

Под вечер третьих суток на полосу вырулил реактивный самолет. Медленно развернувшись, встал опять носом к западу; двигатели громко загудели, набирая обороты.

Дарвеш в волнении вскочил, поднял бинокль и тут же позабыл о нем. Не оборачиваясь, приказал:

– Расчетам приготовиться к пуску!

Сидевшие поблизости моджахеды зашевелились, операторы вскинули на плечи пусковые устройства ПЗРК.

– Цель – истребитель на полосе, – старался перекричать ревущие движки командир группы. – Пуск по моей команде!

Самолет рванулся вперед и стал быстро набирать скорость.

– Ну, взлетай! Взлетай же!.. – шептал Дарвеш, провожая его горящим взглядом.

«Стингер» имел ограничения пуска по высоте полета цели, в противном случае, маневрируя, ракета могла зацепить землю. Поэтому необходимо было дождаться, пока самолет оторвется о бетонки и, задрав нос к небу, пойдет в набор. Однако имелось и другое ограничение: по дальности пуска в заднюю полусферу. Если истребитель наберет нужную высоту за пределами четырех километров, головка самонаведения не сможет осуществить захват.

В этот напряженный момент в голове полевого командира проносились обрывки тактико-технических данных и монотонных наставлений американского инструктора. А в душе полыхал пожар борьбы противоречивых чувств: жажда одержать победу в споре с Гаффаром и желание вернуться с задания живым. Все смешалось в сплошную какофонию…

У него оставалось несколько мгновений для выбора, и все же азарт одержал верх.

– Первый расчет – пуск! – громко выкрикнул он, едва истребитель набрал метров тридцать-сорок.

Первая ракета ушла над землей в направлении исчезающего над горизонтом самолета.

Несколько томительных секунд ожидания. Все взоры устремились за полосой белого дыма, оставляемой юрким и чрезвычайно быстрым снарядом.

Промах.

– Второй, третий расчеты – пуск!! – в бешенстве заорал Дарвеш.

Выстрелы производились на предельной дистанции, реактивный истребитель был уже слишком далеко. И ни одна из трех выпущенных ракет цели не достигла…

Под распоровший тишину вой сирены расчеты заученно перезарядили пусковые устройства и ожидали последующих команд старшего.

Три выстрела. Три промаха.

Дарвеш закрыл на секунду глаза, скрипнул в бессильной злобе зубами. И отрешенно произнес:

– Собрали тубусы и уходим.

И, повернувшись спиной к аэродрому, широко зашагал меж бесконечных виноградных шпалер на северо-восток.

Глава третья
Афганистан, район джелалабадского аэродрома
Сентябрь-октябрь 1986 г

После двух попыток колесо соскакивает с края «террасы». В последний момент капитан успевает отвалить от крутого склона, дабы при неизбежном снижении не зацепить винтом камни. И со свистом – аж захватывает дух – проваливается вниз. Падая, разгоняется до нужной скорости, разворачивает машину носом вперед. И потихоньку увеличивает мощность, пока не выходит на минимальной высоте из жуткого пике.

Удивляюсь про себя его отчаянной смелости и мастерскому владению машиной. Спустя полминуты он уже набирает высоту и плавно выходит из ущелья. Мы устремляемся следом, вводное задание почти завершено…

Уже появляются мысли о скорой посадке на аэродроме. И вдруг слышу отчаянный крик Андрея:

– «340-й», ракета догоняет справа! Уходи влево!!

Машинально толкаю ручку влево, ныряю вниз и прижимаюсь к скалам.

Вовремя! Буквально в нескольких метрах справа, оставляя за собой дымный след, стрелой проносится белый снаряд. Обогнав мой борт, ракета врезается в пологий склон. Нас на мгновение ослепляет яркая вспышка…

«Пронесло», – облегченно перевожу я дух и вытираю со лба испарину.

На подходе к аэродрому докладываем о результатах эвакуации, просим прислать транспорт для раненных. Спустя десять минут садимся на полосу и подруливаем к ожидающим машинам. Десантники благодарят, тянут ослабевшие ладони для рукопожатия…

Да… в это раз пронесло. Не предполагал я в тот момент, что под конец моей афганской командировки придется еще дважды повстречаться с людьми, выпустившими эту ракету. И, к огромному моему сожалению, следующие встречи получатся не столь удачными для нашего экипажа…

Иногда нашей эскадрилье приходится летать не только с аэродрома Джелалабада. В один из дней экипажи поднимают по тревоге и отправляют через всю страну на западную границу ДРА – для участия в операции «Западня». Предстоит длинный и утомительный перелет: Джелалабад – Кабул – Кандагар – Шиндант – Герат…

Герат. Старейший город, бывшая столица Афганистана. Сверху чертовски красивый: множество минаретов и огромных куполов мечетей, островки сочной зелени, длинные кривые улочки. Но вблизи эти красоты нам разглядеть так и не доведется: несколько дней подряд утюжим небо, сопровождая транспортные вертолеты, прикрывая высадку десантов в районы, занятые опорными пунктами противника.

Порой нет возможности выспаться, элементарно отдохнуть. И тем ярче посреди всей этой бурной суеты вспыхивает несколько радостных лучиков – я встречаю здесь своих однокашников: Лунина, Кравца, Романова, Гаркушу, Черняева… Судьба разбросала наших ребят по всем аэродромам Афганистана, где базировалась Армейская авиация. А тут вдруг все разом собираемся в одном месте для участия в «Западне».

Операция длится ровно семь дней. Она отличается масштабностью; сложной, но неплохой координацией действий многочисленных соединений. За короткий срок нам удается разгромить войска оппозиции западнее Герата и полностью уничтожить базу-арсенал Какари-Шашари, расположенную у границы с Ираном. Мое звено возвращается на основную базу бес потерь, налетав около ста часов. Прилично даже по меркам войны…

А через неделю после «Западни» я впервые за несколько месяцев командировки попадаю в неловкую ситуацию.

Выполняя полет на досмотр караванов, наша группа из четырех «восьмерок» и четырех «двадцатьчетверок» замечает на пыльной дороге колонну из двух десятков старых грузовиков. Старший группы, командир эскадрильи Ми-8 подполковник Райлян (ныне полковник запаса, герой Советского Союза, – примечание авторов) приказывает моему звену остановить колонну для досмотра. В подобных случаях пилоты действовали стандартно: стреляли из бортовых пушек перед лидирующим автомобилем. Так же поступаю я.

Колонна остановилась.

Едва транспортные «вертушки» заходят на посадку для высадки досмотровых групп, колонна неожиданно возобновляет движение. Да еще и увеличивает скорость.

Мне опять поступает команда:

– «340-й», немедленно останови их!

Я даю еще одну очередь. Колонна замирает.

И вновь все повторяется.

После этого поступает приказ стрелять по первой машине.

Подозревая какую-то ошибку, я стараюсь нанести минимальный ущерб: аккуратненько накрываю тремя-четырьмя снарядами передок первого автомобиля. В результате его двигатель дымит, а водитель получает легкое ранение. Караван, наконец-то, остановлен.

К сожалению, после досмотра выясняется, что стреляли мы по демократам – так наши называли регулярные войска ДРА. И хотя вина за данное происшествие всецело ложится на командире афганской войсковой колонны, который не согласовал маршрут движения, не остановился по требованию и не связался с нами по радио, я долго переживаю случившееся…

В один из дней мой бортовой техник – старший лейтенант Пихтин, вдруг решает отмыть вертолет, и делает это весьма добросовестно. Бока машины блестят – ни следа от копоти, ни керосиновых пятен. Впечатление такое, будто «вертушку» полчаса назад выкатили из заводского цеха.

На мирных аэродромах Союза командиры полков и отдельных эскадрилий частенько дурели от безделья, чуть не каждую неделю устраивая парковые дни и заставляя подчиненных надраивать матчасть. Здесь же, в Афгане, на чистоту авиационной техники начальство смотрит сквозь пальцы. Когда заниматься мелочами, если люди, порой, от усталости валятся с ног? Дай бог бы выспаться и восстановить силы перед следующими боевыми вылетами.

– Товарищ командир, вертолет к вылету готов, – бодро рапортует бортовой техник.

– Ну, ты даешь!.. – в тихом изумлении обхожу я сияющий как у кота яйца борт.

– Давно мыслил привести его в порядок, да все руки не доходили: то вылеты, то замена агрегатов, то регламентные работы… Зато теперь так отмыл, что на долго хватит!

Осмотрев боевую машину и расписавшись в журнале, я с удовольствием усаживаюсь в кресло командирской кабины. Летать на чистенькой машине действительно приятнее, чем на замызганной и прокопченной.

Сегодня мне и Грязнову предстоит совершить патрульный полет в северном направлении от Джелалабада. Самое обычное задание.

И спустя полчаса две «вертушки» несутся на предельно-малой высоте…

Выполняя подобные полеты, экипажам эскадрильи Прохорова частенько приходится постреливать. Но не просто так и не забавы ради, а для проверки бортового оружия, для поддержания навыков стрельбы. Для этого выбираются безлюдные места: горы, пустыни.

Вот и сейчас, пересекая реку, что течет вдоль Черной горы, я вдруг замечаю орла. Огромная птица спокойно сидит на верхушке камня посреди островка пересохшего русла. Моя «двадцатьчетверка» летит на высоте пяти метров, дистанция до камня с птицей составляет около километра.

– Чем не отличная цель? – приходит мне в голову опробовать пушку НР-30.

Короткая очередь из трех снарядов молнией уходит вперед.

Мимо. Все снаряды ложатся рядом с камнем, а орел с величавой неспешностью взмывает ввысь.

Вовсе не жалея о промахе и словно загипнотизированный, я любуюсь плавными движениями его крыльев. А вертолет меж тем с угрожающей скоростью приближается к островку.

Снаряды в ленте были разрывными. Пробив сухую корку, они взметнули вверх жуткие фонтаны грязи.

– Вот, черт! – рванул я ручку на себя.

Поздно. Вертолет «таранит» самую середину грязевого фонтана. По остеклению кабины, гонимые встречным потоком воздуха, ползут коричневатые ручейки жижи…

Спустя полчаса Пихтин встречает машину на аэродроме. Аккуратно заруливая на стоянку, еле сдерживаю смех, наблюдая, как счастливое выражение лица техника сменяется гримасой недоумения.

Покуда мы с Валеркой, беззвучно посмеиваясь, выбираемся из кабины, он с бесконечной печалью в глазах отколупывает с борта смачный шматок грязи.

Потом, вздохнув, спрашивает:

– Вы что, командир, ездили по плохой дороге?..

Еще раз забегая вперед, следует признаться, что я постоянно тренировался в стрельбе из пушки и НАР, и постепенно – к осени 86-го, достиг неплохих результатов. Из пушки одним снарядом мог попасть и разнести на куски трехметровый валун с расстояния до двух километров. А неуправляемыми снарядами в небольшую площадную цель попадал с дистанции три-четыре километра, что в два раза превышало максимальную прицельную дальность стрельбы из этого оружия.

Не пройдет и шести месяцев, как эти навыки спасут жизнь мне и моему штурману Валерке…

* * *

Ранним октябрьским утром нагоняю у КП командира ведомого экипажа Грязнова и, легонько шлепаю ладонью по плечу. Тот оборачивается, пытается изобразить улыбку.

– Вот и сбылась твоя мечта, Андрюха! – нарочито включаю таинственный пафос.

– Какая именно? – сонно бубнит он. – У меня их семь.

– Почему семь?

– Долго объяснять. Так какая сбылась-то?

– Думаю, главная – твоя мечта о профилактории!

Грязнов с трудом глотает вставший поперек горла ком:

– Шутишь?

– С чего бы!? Прохоров сейчас сказал.

– Что сказал?

– Андрюха, ты глаза продрал или сон про седьмую мечту досматриваешь?!

Друг не нашелся, что ответить и растерянно хлопает ресницами. Приходиться «разжевывать» – медленно и с расстановкой пояснить:

– Нашу пару отправляют на отдых в Союз. На две недели. Дошло?..

Согласно медицинским нормам того времени, летный состав, выполнивший определенное количество боевых вылетов, отстранялся от полетов и в добровольно-принудительном порядке отправлялся для отдыха в СССР. Наверное, мы Андреем покривили бы душой, заявив, что здоровье основательно подорвано, нервы безнадежно расшатаны, а от усталости систематически падаем в обмороки. Нет, все у нас, слава богу, было в порядке, кроме, пожалуй, одного – страсть как хотелось выспаться. А поездка на родину давала возможность не только исполнить это заветное желание, но и встретиться с родственниками, друзьями. Ну и, конечно же, просто перевести дух.

– Охренеть! – мгновенно улетучилась сонливость Грязнова.

Похоже, он совершенно забыл, как в конце сентября распинался о предельном количестве вылетов, о положенном профилактории. Или тогда мне действительно удалось убедить его в том, что на войне эти нормы не действуют.

– Пошли-пошли, – увлекаю я друга к модулям, – надо успеть собрать вещи.

– А когда вылетаем?

– Сегодня. Сейчас.

– Сейчас?! На чем?..

– Ан-12 летит в Союз.

– Вот так дела! А какой Ан-12? Тот, что привез продукты для столовой?

– А ты видел на аэродроме другой? – не удержавшись, смеюсь над его ошарашенным видом.

Через полчаса мы выходим из модулей и направляемся к транспортному самолету. А чего нам собираться? Ополоснулись от въевшейся пыли, оделись в чистенькую форму, побросали в сумки самые необходимые вещи. И весело шагаем по бетонке…

Путь предстоит неблизкий. Вылетев с аэродрома Джелалабада, Ан-12 пересекает государственную границу и берет курс на Мары…

До чего ж хорошо летать на военных самолетах!

Во-первых, интересно. Никаких тебе «пристегните ремни», «просьба оставаться на своих местах до набора заданного эшелона…» Захотел – встал, прогулялся по салону. Захотел – заглянул в кабину пилотов.

Во-вторых, быстро, бесплатно и без унизительной толкотни в очередях за билетами. Чиркнули твою фамилию в список пассажиров полетного листа, и вперед – занимай любое место.

Четыре движка натужно гудят под крыльями, за иллюминаторами величаво проплывают белоснежные облака. Согласно полетному заданию, самолет совершает промежуточные посадки в Кызыл-Арвате, Карши и, наконец, около двух часов дня приземляется на полосе военной базы Ташкента.

В столице Узбекистана группа офицеров-авиаторов рванула в гражданский аэропорт. Там мы разделяемся: половина летит в Белоруссию – в родной гарнизон, где остались семьи; остальные берут билеты в различные города Советского Союза.

Я же сажусь в пассажирский самолет, следующий рейсом до Киева…

Аэропорт Жуляны встречает отменной погодкой. Осень в этом году выдалась теплой; широкие листья каштанов только тронула легкая позолота.

До рейса на Ровно полтора часа. Я неторопливо обедаю в кафе, прогуливаюсь по тихим аллеям вдоль привокзальной площади. Душа полнится предстоящей встречей с родителями, с живущей по соседству Ириной. А еще удивляет тишина с безмятежностью, от которых я попросту отвык.

После нескольких насыщенных месяцев командировки, мирная жизнь на родине, почему-то кажется вялой, непривычной, чужой.

Нервозная веселость счастливых пассажиров. Печаль провожающих родственников. Затаенная радость встречающих. Скучающие таксисты в машинах. Подсчитывающие выручку дородные продавщицы мороженого. Молодые мамаши, умиленно поглядывающие на детвору… Все это представляется странным.

«В полутора тысячах километров отсюда идет жестокая война, и каждый день сотнями погибают люди, – не перестаю удивляться я, посматривая по сторонам. – А тут о ней будто и не знают. Или не желают знать. Странно. Неужели им до этого нет никакого дела? Но ведь там могут быть их отцы, братья, сыновья…»

* * *

Родной дом на улице Парижской коммуны, неизменно навевавший воспоминания о детстве, находился по соседству со штабом 13-й Армии. Уютное пятиэтажное здание из красного кирпича, где в основном проживал руководящий состав Армии и гражданские специалисты из различных армейских структур. Со стороны фасада в густой зелени утопала детская площадка, справа виднелось кафе военторга. А параллельно «тылу» тянулся кирпичный забор штаба Армии.

«Все по-старому. Все как прежде», – с удовольствием отмечаю я, сворачивая с улочки во двор. И в который раз ощущаю сильнейшее волнение: воздуха не хватает, точно грудь стягивают крепкие ремни; а сердце заходится в неистовом ритме.

Вечер. Двор полон ребятни, на лавочках сидят пожилые обитатели нашего дома. Знакомая старушка из последнего подъезда, опираясь на палочку, останавливается посреди тропинки; всматривается в мою фигуру подслеповатым взглядом, напрягает память…

– Здравствуйте, баба Варя, – говорю я, поравнявшись с ней. – Как ваше здоровье?

– Здравствуй, сынок, – смешно наклоняет она голову, силясь припомнить, где и когда меня видела. – По всякому бывает. Скрипим вот понемножку, гуляем, воздухом дышим…

Не узнала. Иначе бы непременно задержала и засыпала вопросами. Она любит поговорить…

А вот и мой второй подъезд.

Вхожу. И сразу узнаю до боли знакомый запах. Но бог с ним – с запахом. Скорее на свой этаж!

Влетаю по ступенькам до нужной площадки. На секунду замираю, прежде чем нажать на кнопку звонка…

И вот он долгожданный счастливый миг – за дверью слышаться торопливые шаги. И родной голос ничего не подозревающей мамы:

– Кто там?.. Подождите секундочку – сейчас открою…

Встреча с родителями как всегда очень теплая и трогательная.

Особенно суетится и волнуется мама – Берта Степановна, работавшая учительницей младших классов в ближайшей школе. Мой отец – Анатолий Иванович, занимает должность заместителя командующего 13-й Армии по авиации. Пожилой полковник старается сдержать эмоции, но даже сквозь завесу сдержанности видно, сколь велика его гордость за приехавшего на побывку сына. А также за его однокашников, несущих службу в подчиненных вертолетных частях: в Бродах, Жовтневом и Дубно.

Мама, конечно же, кидается накрывать на стол. Отец надевает лучший костюм и степенно отправляется созывать гостей: ближайших друзей и соседей. К счастью не забывает и про Ирину – симпатичную девушку с густыми светло-каштановыми волосами, жившую этажом ниже. Ее отец – полковник Хромых Виталий Васильевич был назначен заместителем главного военного советника начальника войск связи Вооруженных сил Афганистана. Супруга, разумеется, оправилась с ним в Кабул. А поступившая в ВУЗ дочь осталась в Союзе.

Ирине только что исполнилось восемнадцать.

Мне давно нравится эта независимая, самостоятельная и очень красивая девушка. Мы неизменно встречаемся во время моих отпусков, однако отношения развиваются медленно и осторожно из-за боязни случайно разрушить хрупкую, незримую связь. Иногда я вижу и отчетливо понимаю: она с неимоверным трудом вуалирует радость от редких свиданий. Тянусь и я к ней: всякий раз попадая в родной город, с невероятным волнением представляю скорую встречу.

Вот и в этот короткий отпуск я чуть не каждый день забегаю к Ирине в гости, приглашаю в кино или на прогулки по осеннему городу…

– Скажи, Костя… – подбирает девушка красный кленовый лист; задумавшись, долго его рассматривает. Потом тихо шепчет: – Скажи, там, в Афганистане, очень опасно?

Мы стоим посреди городского парка, на пустынной аллее, сплошь усыпанной опавшей листвой. До конца моего отпуска остаются считанные дни, скорое расставание неизбежно…

– Сюда долетают самые жуткие новости, – осторожно обнимаю ее за плечи. И вижу, что вопрос – не праздное человеческое любопытство, не дружеское сопереживание. В нем нечто большее. Ирина бледна и взволнована; пухлые губки подрагивают. Кажется, она готова расплакаться. Успокаиваю: – На самом же деле все гораздо проще. Обычная служба…

Не знаю, верит ли моим спокойным и даже немного беспечным фразам. Но ее обескураженный вид взволновал меня не меньше. И я решаюсь. Решаюсь признаться в своих чувствах.