Текст книги "Воздушная зачистка"

Автор книги: Валерий Рощин

Соавторы: Константин Шипачев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Выключай! – в сердцах машет инженер, выскакивая из кабины. И уже снаружи доносится: – Сейчас посмотрим, Костя. Посиди две минуты…

Я опять в тоскливом напряжении всматриваюсь на юго-восток – в проклятую темно-зеленую полоску, чуть заметную в волнах разогретого воздуха. Тонкая, с большого расстояния кажущаяся простым декоративным кустарником, обрамляющим предгорье. И, тем не менее, доставившую нам столько неприятных хлопот.

– Жми на кнопку, – возвращается в грузовую кабину Максимыч. На устранение неполадок и впрямь ушло всего несколько минут.

Со второй попытки двигатель запускается – красные сигнальные табло не горят. Но выходить на нужные обороты он отчего-то отказывается. К тому же свободная турбина как-то вяло реагирует на поворот рукоятки «коррекции».

Кажется, это связано с неполадками в топливной автоматике.

Я тычу пальцем в стрелку указателя оборотов и вопросительно смотрю на пожилого спеца. Тот хмурится, трет темными пальцами небритую щеку, зовет кого-то из помощников. Мужики коротко совещаются и, Максимыч озвучивает очередную команду:

– Гаси, Костя. Будем разбираться…

Голос его тонет в звуках открывавшихся капотов, в глухом стуке инструментов и крепких выражениях уставших технарей. Я приуныл, памятуя о том, что неисправности сложнейшей системы топливной автоматики скоро не устраняются…

Сидя в кабине, тоскливо посматриваю на «зеленку» – а куда еще смотреть? Всю кабину знаю, как свои пять пальцев…

Иногда на опушке происходит движение. То ли мне мерещится, то ли и впрямь «духи» производят перегруппировку для следующей атаки. В голове крутятся мысли о противнике, а руки машинально выполняют необходимые действия: левая тянется под приборную доску, к щитку вооружения и ставит переключатель видов вооружения в положение «пушка»; выставляет темп стрельбы и длину очереди. Правая ладонь мягко ложится на ручку управления; большой палец откидывает предохранительный колпачок: нащупывает круглую гладкую поверхность боевой кнопки…

И тут меня осеняет: а снаряды-то в пушке остались! Мы носились вчера с Прохоровым в этом районе и поливали указанные разведчиками точки из всех видов оружия. Потом – перед аварийной посадкой, я поспешно сбросил на «невзрыв» остатки бомб и ракет. Но боеприпасы к пушке не сбросишь! Ни к чему – это раз. И конструкция подающего механизма подобного действия не предусматривает – это два. Так что десяток-полтора снарядов из двухсот пятидесяти в ленте имеются.

Однако толку от счастливого прозрения мало. Два пушечных ствола, скорострельный затвор и механизм подачи снарядов закреплены к фюзеляжу намертво, а прицеливание осуществляется только в полете – путем изменения положения в пространстве всего вертолета. Сейчас оба ствола смотрят на юго-запад и под приличным углом вверх, а полоска проклятой «зеленки» темнеет справа и чуть сзади.

Вот если бы получилось взлететь – другое дело. Уж тогда бы я постарался истратить последний боезапас с максимальной пользой…

– Очнись, Костя! – доноситься из грузовой кабины. – Солнышком, что ли, разморило?

– Извини, Максимыч – задумался, – оборачиваюсь и вижу изможденное, но все же довольное лицо. – Ну, как у нас дела?

Сухощавый добряк с перепачканными маслом руками смеется:

– Делы? Да как сахар белы!

Понятно. Судя по хорошему настроению инженера, мужикам удалось найти неисправность. Значит, появился шанс улететь до наступления темноты.

– Запускаем?

– Давай.

Завывает вспомогательная силовая установка. Затем также без проблем выходит на нужные обороты правый двигатель. Мой палец на секунду повисает над кнопкой запуска левого движка…

Честное слово, если бы знал хоть одну молитву – в тот непростой момент, наверняка, обратился бы к Богу. Где-то в глубине опять просыпался, напоминал о себе проклятый животный страх. Нет – не за себя! Собственная жизнь, безусловно, не была мне безразлична, но сейчас я отвечал за других людей. Шесть техников и солдатик-связист – все с нашего полка. Десять десантников во главе с бравым лейтенантом, торчащие возле моей «вертушки» со вчерашнего дня. Они с другой части и выполняют приказ своего командования, да от этого не становится легче. Все одно ж свои – земляки. Здесь все приехавшие из Союза, друг другу земляки. А-то и как родные.

– Помоги нам, Господи, – шепчу я одними губами, и вдавливаю кнопку в панель запуска. – Поехали…

Есть воспламенение! Топливо исправно поступает в камеру сгорания, температура растет. Турбина медленно набирает обороты…

«Давай-давай-давай, родная!..» – подгоняю я стрелку указателя оборотов. Взгляд мечется по приборной доске, контролируя процесс запуска. Сигнальные табло не раздражают беспрерывным миганием, и это уже большой плюс.

Максимыч тормошит за плечо, красноречиво показывая жестом: «вводи коррекцию!»

Я плавно поворачиваю рукоятку на рычаге «шаг-газ», и мы оба, словно под воздействием гипноза, наблюдаем за оборотами левого двигателя…

Бог меня услышал. Кажется, все в порядке: обороты левого в точности совпадают с оборотами правого. Температура масла и газов – в пределах нормы. Сейчас погоняю их пару минут на повышенных режимах и выключу для контрольного осмотра технической бригадой. Мало ли – вдруг где-то выбивает масло или подтекает топливо?..

Осмотр – несложная задача и много времени не отнимет…

Глава вторая
Афганистан, район джелалабадского аэродрома
Апрель 1987 г

– Снарядов достаточно, брат? – спросил один из полевых командиров.

– Теперь достаточно. Половина уйдет на пристрелочные залпы, остальными я хочу уничтожить бронемашины – они представляют наибольшую опасность для нашей последующей атаки.

– Нужно все сделать быстро, иначе им на помощь прилетят «вертушки» – до аэродрома Джелалабада не более двадцати километров, – высказался скромно молчавший Хаккани.

– Я помню об этом. Мы постараемся сделать все от нас зависящее. А потом настанет ваша очередь, братья. Вам тоже придется проявить отвагу и потрудиться. Зато все трофеи мы оставим вам.

Три полевых командира согласно закивали.

– Итак, через минуту мы начинаем, – решительно произнес Гаффар. – А вы отведите на время своих людей глубже в лес и ждите команды.

Моджахеды исчезли в зарослях.

Инженер подбежал к пусковым расчетам РС, бегло осмотрел установки.

– Доложить о готовности к пускам!

И слева, и справа донесся нестройный хор докладов старших расчетов.

Поднеся к глазам окуляры бинокля, Гаффар медленно вознес к небу правую руку…

Вглядевшись в позицию русских и убедившись, что те, ничего не подозревая, копаются у вертолета, крикнул:

– Пуск!

Раздалось неприятное, резко ударившее по ушам шипение. Из-за спины – и справа, и слева вылетали реактивные снаряды. Оставляя за собой грязно-серый пороховой след, они уносились к русскому вертолету и двум бронемашинам.

– Перелет, – оценив результаты залпа, прошептал инженер.

Угол стрельбы операторы выставили минимальным, так как дистанция до целей была небольшой. Ниже стволы не опустишь и выход только один: перетаскивать пусковые устройства чуть дальше – на величину перелета. Причем перетаскивать, не разбирая на составные части, дабы не терять понапрасну времени.

– Отходите вглубь леса метров на сто восемьдесят – двести. Не дальше. И выбирайте ровные поляны, чтобы стрельбе не мешала растительность, – подсказывал расчетам Хаккани.

Гаффар поморщился, наблюдая за нервозной суетой. Скептически проводил взглядом двух моджахедов, тащивших станок со стволом общим весом более полусотни килограмм. К этим неказистым штуковинам бывший инженер-гидростроитель относился спокойно. Вот «Стингер» – другое дело! Если удачно прицелился и вовремя выпустил ракету, можешь о ней забыть – она сама настигнет и уничтожит цель. И ни какую-нибудь, а боевой вертолет, один вид которого вызывал у него отвращение. На занятиях в учебном лагере он впитывал как губка любой материал – срабатывала давняя любовь к познанию и привычка не выглядеть посмешищем на экзаменах. И все же особенное усердие проявлял при изучении ПЗРК «Стингер», ловя каждое слово инструктора, рассказывающего о его конструкции, об особенностях эксплуатации и тактике использования в боевых условиях. А в реактивных снарядах неплохо разбирался молодой Хаккани.

Ну и слава Аллаху. Вот и пусть руководит корректировкой и выбором позиции…

Ко второму залпу подготовились за тридцать минут.

Все это время инженер настороженно следил за противником, заодно осматривая небо к северо-востоку. Именно оттуда – с джелалабадского аэродрома могла подоспеть помощь русским в виде двух или четырех боевых «вертушек». Тогда бы в дело пришлось вступить расчетам ПЗРК.

Но лучше бы этого не произошло. «Свободная охота» закончилась, и прошлой ночью капитаном Маккартуром поставлена недвусмысленная задача. К тому же место отряда в лесочке после первого залпа засвечено – первая же атака русских вертолетов может поставить крест на планах американца и Гаффара. Поэтому необходимо поскорее расправиться с технической группой, сжечь недобитый вертолет вторым залпом снарядов и уйти вдоль Черной горы на юго-запад. Ну, а если помощь запоздает или не появится вовсе (мало ли – вдруг у группы нет связи с аэродромом!), то вряд ли эта горстка шурави отважится что-то предпринять самостоятельно. Слишком уж мало их для серьезного противодействия.

На всякий случай осторожный и предусмотрительный Гаффар расположил на опушке несколько воинов с гранатометами. Единственное, чего он побаивался, так это атаки бронемашин. В арсенале тех вояк, что околачивались возле застывших приземистых корпусов, и коих едва было видно через мощную оптику, имелась, пожалуй, одна возможность помешать его замыслам. При желании юркие машины на узких гусеницах могли бы подкатить поближе – на дистанцию полтора-два километра и выпустить сотню-другую снарядов по опушке. Не прицельно, куда попало, но… такого поворота событий полевой командир не желал. Это наверняка нанесло бы ощутимый урон его отряду.

– Мы готовы, – доложил заместитель.

– Начинайте, – глухо отозвался инженер.

И снова уши закладывало от оглушительного шипения. Снова лицо обдавало горячей воздушной волной от оставлявших дымный след и уносившихся к равнине снарядов.

Недолет. С направлением стрелки не ошиблись – все десять снарядов легли практически на линии цели, но, не долетев до нее какую-то сотню метров.

Гаффар тихо выругался, но выказывать недовольство не стал. Расчеты по команде расторопного Хаккани, уже спешно меняли позицию – перетаскивали пусковые устройства чуть ближе к опушке. Как раз на те недостающие сто метров.

И все же он не удержался – повысив голос, предупредил:

– Для последнего залпа у нас осталось ровно тридцать снарядов. Постарайтесь не промахнуться, братья! Иначе придется брать русских штурмом. А это лишние жертвы и упущенное время…

* * *

Русские вели себя спокойно. Во всяком случае, беготни или какой-то нервозности полевой командир не отмечал. Технический персонал во время двух предыдущих обстрелов моментально покидал неисправный вертолет и растворялся где-то вблизи бронированных машин. Но стоило пыльному облаку, поднятому разрывами, рассеяться, как они упрямо лезли вверх и снова оказывались на раскрытых капотах.

«Ничего-ничего, – подбадривал себя Гаффар, – это была пристрелка. Сейчас посмотрим, получится ли у них сохранить спокойствие…»

Приготовления к третьему залпу заканчивались. Моджахеды перетащили пусковые устройства и заряжали в стволы последние десять снарядов. Все, включая инженера, были уверены: смертоносные заряды лягут точно в цель. Больше им и деться-то некуда.

Небо к северо-востоку оставалось чистым – помощь шурави явно запаздывала. Все шло по плану…

И вдруг именно с той стороны, куда беспрестанно поглядывал Гаффар, опасаясь появления боевых «вертушек» противника, послышался нарастающий гул.

«Нет, это не вертолеты. И не самолеты…» – промелькнула догадка. И в тот же миг ударила тугая взрывная волна.

Два взрыва, слившихся почти воедино, отшвырнули его к молодым деревцам. Какое-то время он лежал неподвижно, уткнувшись лицом в клочок пыльной травы и, силился понять: жив или нет. Потом почувствовал, как кто-то тормошит за плечо.

– Гаффар! Очнись, Гаффар! – донесся до сознания далекий голос, словно, говоривший находился шагах в двадцати.

Он сел, ощупал голову и саднивший, липкий висок. Покривившись от боли, посмотрел на левую ладонь. Висок обильно кровоточил…

Рядом на коленях стоял Хаккани. Вытирая лицо раненного командира скомканным бинтом, он что-то живо объяснял. Что именно – не разобрать – голова гудела, а в ушах словно торчали пробки.

Молодой заместитель продолжал твердить одно и то же. И Гаффар, наконец, понял.

– Несколько человек убито, с десяток ранено. Один расчет полностью уничтожен вместе с переносным зенитным комплексом…

– Это плохо, – прошептал Гаффар пересохшими губами. – А что с расчетами реактивных снарядов?

– Уцелели. Они все уцелели.

– А эти?.. – мотнул он головой вглубь леса, где до поры хоронились конные моджахеды с ближайших кишлаков.

– Их не видел, но, думаю, никого не зацепило, – говорил Хаккани высоким взволнованным голосом. Говорил торопливо, точно боясь не успеть доложить обстановку. – Думаю, они уцелели. Они далековато отсюда.

– Понятно. Готовь последний залп, Хаккани. Быстрее готовь! Я хорошо знаю русских: если прилетели два снаряда, то скоро прилетят сорок.

Опершись на руку молодого человека, инженер тяжело поднялся и, едва переставляя непослушные ноги, направился к краю опушки. На полдороге остановился, ощупал грудь. Не найдя бинокля, вернулся к деревцам, нагнулся, подобрал лежавшую в траве оптику…

После взрыва в лесочке непонятно откуда прилетевших двух снарядов или ракет (Гаффар точно не знал), на позиции русских ничего не изменилось. Техники по-прежнему копошились у вертолета, солдаты не отходили от бронемашин.

Это отчасти успокоило.

– Мы готовы! – подбежал помощник.

– Начинайте. И напомни всем, Хаккани: если залп окажется удачным – сходу атакуем позицию русских. А потом быстро уходим на юг.

Кивнув, тот исчез в зарослях. А инженер продолжал стоять на опушке – почти на виду у противника, закрываемый лишь по пояс низкорослыми, облезлыми кустами.

Он заворожено смотрел на контуры ненавистного боевого вертолета и ждал. Вот сейчас последует последний залп и… Сейчас… через секунду или две из-за его спины с противным шипением вылетят десять сорокакилограммовых снарядов, которые разнесут в клочья бронемашины с боевым вертолетом и с теми людьми, что пытаются его восстановить… Потом настанет черед моджахедов из местных кишлаков – на лошадях они быстро пересекут равнину. Добьют раненных, заберут трофеи… А нам останется лишь с чувством исполненного долга уйти из этого района. Сначала на юг, а, добравшись до последнего пика Черной Горы, подвернуть на восток – к пакистанской границе…

Но вместо знакомого шипения внезапно послышался стремительно нараставший свист. И не за спиной, а сверху. Сверху и с северо-востока.

Догадка о том, что отряд подвергся вторичному и более мощному обстрелу, подтвердилась мгновением позже, когда все вокруг перемешалось: огненные вспышки, комья земли, пятна голубого неба, вывороченные с корнем деревья… И дикий грохот сопровождаемый жуткими ударами по телу твердого как камень воздуха.

«Все, – показалось ему, когда перед глазами замельтешила цветная рябь. – Наверное, это конец. Жаль, не успею уничтожить проклятую «вертушку…»

Разноцветные пятна кружились, наслаивались друг на друга, меняли цвет, становились ярче или гасли. А то и вовсе сталкивались и разлетались на тысячи крохотных искр…

* * *

На этот раз Гаффар даже приблизительно не знал, сколько провалялся на дне глубокой воронки.

Тяжело разомкнув веки, он застонал – глаза нестерпимо резануло всполохами света. Происхождения ломившей уши тишины он не понимал: то ли сильно контузило, то ли и вправду вокруг тихо. А может быть, и то, и другое…

Кровь стекала не только с рассеченного осколком виска, но и пропитала рукав камуфлированной куртки. Когда вставал и выбирался из ямы, плечо обожгло болью, будто кто-то всадил в живую плоть раскаленный клинок.

Увиденное наверху повергло в шок. Вместо лесочка с густым кустарником взору явилась огромная перепаханная поляна с редкой уцелевшей растительностью, сиротливо торчащей меж зиявших воронок. Повсюду лежали тела моджахедов или то, что от них осталось. Покачиваясь, инженер медленно брел по только что появившейся поляне…

В какой-то миг послышался далекий топот копыт, словно целый табун промчался в сотне метров. Или почудилось?..

Он оглянулся. Никого…

Зато приметил невдалеке присыпанный землей станок пускового устройства. Но внимание привлек не искореженный металл, а оторванная человеческая рука. Побелевшая, обескровленная ладонь погибшего человека сжимала отломанный приклад автомата.

Гаффар сделал еще с десяток неверных шагов. И увидел Хаккани.

Медленно приблизился, зачем-то посмотрел повлажневшими глазами в сочную небесную синеву; присел рядом с мальчишкой.

Удивляясь странно звучащему голосу, задумчиво поведал:

– Знаешь, я часто вспоминаю ту холодную и далекую зиму; крохотное селение Татар, затерявшееся среди гор на севере нашей страны. А последний день жизни своих близких родственников я запомнил до каждой мелочи, до каждой минуты.

Он с минуту помолчал; по измазанной кровью щеке покатилась крохотная слеза.

– С тех пор много воды утекло с холодными чистыми ручьями, но я так и не смог забыть того дня. Особенно тяжело мне становилось в зимнее время, когда на склонах лежал снег, а по ущельям зловеще растекались рокот вертолетных двигателей с дробным звуком молотивших воздух лопастей. В такие мгновения я был готов заткнуть ладонями уши, чтоб не слышать криков умирающей жены и израненных детей…

Погладив бледное лицо молодого человека, Гаффар прикрыл ладонью его веки.

«Как же много у него было крови», – отчего-то подумалось, когда медленно снимал свою куртку. Набросив ее на красно-белое месиво, что бесформенной и отвратительно массой расползлось из распоротого осколком живота, дотянулся до толстой трубы ПЗРК. Мальчишка и впрямь фанатично верил в их общее дело – наткнувшись среди этого ада на готовое к выстрелу пусковое устройство «Стингера», куда-то тащил его и до последнего мгновения крепко сжимал черную рукоять.

Гаффар осторожно разогнул холодеющие пальцы Хаккани, подтянул комплекс и бережно смахнул с него остатки грунта. Тяжело поднявшись и забросив на плечо «Стингер», пошел к равнине – туда, откуда доносился далекий и ненавистный звук гудящих движков и молотивших винтов боевого вертолета…

Глава третья
Афганистан, аэродром Джелалабада
Апрель 1987 г

– Помоги нам, Господи, – шепчу я одними губами, и вдавливаю кнопку в панель запуска. – Поехали…

Есть воспламенение! Топливо исправно поступает в камеру сгорания, температура растет. Турбина медленно набирает обороты…

«Давай-давай-давай, родная!..» – подгоняю я стрелку указателя оборотов. Взгляд мечется по приборной доске, контролируя процесс запуска. Сигнальные табло не раздражают беспрерывным миганием, и это уже большой плюс.

Максимыч тормошит за плечо и показывает красноречивым жестом: «вводи коррекцию!»

Я плавно поворачиваю рукоятку на рычаге «шаг-газ», и мы оба, словно под воздействием гипноза, наблюдаем за оборотами левого двигателя…

Бог меня услышал. Кажется, все в порядке: обороты левого в точности совпадают с оборотами правого. Температура масла и газов – в пределах нормы. Сейчас погоняю его пару минут на повышенных режимах и выключу для контрольного осмотра технической бригадой. Мало ли – вдруг где-то выбивает масло или подтекает топливо?..

Осмотр – несложная задача и много времени не отнимет…

Боевые машины десанта выпустили по парочке смачных клубов черного дыма. Сидя в кабине «вертушки», звука их взревевших движков я уже не слышу. Техники закончили осмотр левого двигателя с важнейшими агрегатами, и дают мне отмашку – запускай!

И вот мы с Максимычем опять наблюдаем за стрелками указателя оборотов. Я, сидя в пилотской кабине, он – выглядывая из-за спинки моего кресла.

Все в пределах нормы. Можем лететь на базу.

Техники поспешно собирают инструмент и располагаются на полу грузовой кабины; инженер эскадрильи занимает место летчика-оператора.

Я жестом подзываю командира десантников – надо поблагодарить парня и его надежных ребят! Несущий винт молотит высоко над землей, но сухопутный офицер все равно опасливо пригибает голову. Подбежав, взбирается по борту к открытой дверце.

Пожимая ладонь, наклоняюсь и кричу ему в ухо:

– Спасибо, мужики! Уезжайте!..

– Не-е, – упрямо бодает тот чубом воздух. – Сначала вы! А у меня строжайший приказ: обеспечивать вашу безопасность до вылета на базу.

– Ладно. Только не задерживайтесь тут. Удачи тебе!

Согнувшись пополам, молодой офицер бежит прочь от вертолета, запрыгивает на броню ближайшей «бээмдэшки» и машет кепкой на прощание.

Захлопываю бронированную дверцу; плавно ввожу «коррекцию», еще разок контролирую обороты. Молодцы технари – новый движок работает не хуже швейцарских часов.

Поехали!..

«Вертушка» послушно отрывает от земли шасси, две-три секунды висит на небольшой высоте: проверяю работу основных систем на взлетном режиме. Все в пределах нормы.

Доворачивая вправо, я машинально (а точнее по привычке) бросаю взгляд на темнеющую вдали полосу «зеленки»…

И вдруг замечаю в километре одинокую фигурку человека, идущего к нашей площадке. В руках он держит какую-то трубу, очень похожую на ПЗРК. И, кажется, забрасывает ее на плечо – обычно так стрелки-операторы готовятся к пуску…

– Этого еще не хватало! Последний из могикан», – шепчу я, играя желваками.

Подправив курс и разгоняя скорость, лечу прямо на него.

Дистанция великовата, и я не могу точно определить, что у него в руках: «Стингер» или пустой контейнер от ракеты. Но рисковать людьми не собираюсь.

И, словно опережая мои мысли, большой палец правой ладони откидывает предохранительный колпачок на ручке управления, мягко ложится на кнопку управления огнем…

Хорошенько прицелиться не получается – нет времени. Как бы хорошо не работал левый двигатель, работы все ж таки произведены наспех, дабы долететь до базы. А уж там спецы займутся машиной всерьез.

Но мое недавнее предположение об оставшихся в ленте боеприпасах оказалось верным. Снаряды вылетели из спаренных стволов пушки одним махом. Не знают, сколько их там оставалось – два или три десятка – при сумасшедшей скорострельности НР-30 в три тысячи выстрелов в минуту, залп длился не дольше секунды. И не знаю, попал ли я в человека с ПЗРК на плече…

Резко наклоняю машину вправо – выполняю разворот в сторону аэродрома. И краем глаза вижу поднявшееся облако пыли на том месте, где секундой раньше маячила одинокая фигурка последнего «духа»…

* * *

– «Контур», «340-му», – запрашиваю КДП.

Даже на небольшой высоте полета связь работает отменно – не то что на земле. Дежуривший на КДП руководитель без проблем слышит мой короткий доклад о взлете и разрешает подход к четвертому развороту.

Долетаем быстро и, слава богу, без приключений. Системы и новый двигатель работали без сбоев.

Что для скоростного боевого вертолета пятнадцать километров? Три минуты полета на предельно-малой высоте и вот она – родная ВПП джелалабадского аэродрома.

– «Контур», «340-й» на четвертом – посадку.

– «340-му» посадку разрешаю…

«Ну, вот мы и на месте, – снижаясь и подгашивая скорость, вздыхаю с облегчением. – Всего один день, а событий набралось столько, что хватило бы на месяц жизни в прифронтовой зоне…»

Колеса мягко касаются полосы. Доложив о посадке, я толкаю от себя ручку и заставляю машину резво бежать по рулежной дорожке.

Возле стоянки прохаживаются двое: Гена Сечко и майор Прохоров. Появление однокашника не удивляет – его встречи после любого значимого события становятся хорошей традицией. А вот приход Сергея Васильевича чуток настораживает. Неужели подробности нашей артиллерийской дуэли с бандой уже известны начальству?..

Выключив двигатели и затормозив несущий винт, спрыгиваю на бетонку. Первым, не удержавшись, подскакивает Генка. И, тиская меня в объятиях, шепотом извещает:

– Начальство в курсе.

Криво усмехаюсь:

– Так скоро?

Но тот уже отодвинулся, почтительно уступая место командиру.

Майор расплывается в широченной улыбке, прищуренные глаза смеются. Крепко пожимая руку, гудит:

– Ну, здорово-здорово, герой! Наслышаны о твоей войне с бандитами. Всех, что ль, положил?

– Надеюсь. Но в следующий раз, Сергей Васильевич, лучше техническую группу отправлять не «восьмеркой», а на парочке танков. Под броней и с большими пушками нам было бы куда спокойнее.

Оценив шутку, Прохоров хохочет. Потом, поблагодарив техников с инженером за отличную работу, отводит меня в сторонку и серьезно говорит:

– Молодцом, Костя. Мы тут с Крушининым чуть не поседели, слушая твой радиообмен с самолетами. А ближе к развязке сидели с ним, советовались… В общем, дали команду представлять твой экипаж к правительственным наградам. И еще…

Отработанным движением пальца он выщелкивает из пачки сигарету, пару раз крутит колесико зажигалки, жадно затягивается. И вместе с дымом выдыхает:

– По возвращению из командировки я хотел бы видеть тебя на должности своего заместителя. Так что буду ходатайствовать перед командованием о твоем повышении.

Мне хочется возразить: молод еще; маловато опыта. Но не успеваю и рта раскрыть.

– Не скромничай, – машет широкой ладонью майор, словно отгоняя назойливую муху. – Летаешь хорошо, соображаешь быстро. Решительный, исполнительный и с дисциплиной порядок. Одним словом, меня такой заместитель устроит. А через годик отправим тебя в академию. Ну что, согласен?

Вновь обнажив ряд зубов в улыбке и, не дожидаясь моего ответа, он поворачивается и устало бредет в сторону полкового КП. Я понимаю, что спорить и возражать бессмысленно; все вопросы начальством уже решены.

– Ну, мля, растут люди! Как на пивных дрожжах растут! – возмущается Генка и шутливо наваливается сзади.

– Тебе в детстве говорили родители, что подслушивать не хорошо? – вяло отбиваюсь от приятеля.

– С тебя литр спирта, Костя!

– Почему не два? – плетусь я с ним в обнимку к модулям.

– Можно и два. А лучше три! Ты посчитай, сколько всего предстоит обмыть: твою победу над басмачами – раз, орден – два, повышение в должности – три!..

Наша дружеская перепалка длится минуты две – не дольше. Завидев идущих навстречу в радостном возбуждении летчиков моего звена, Генка хитро хмыкает и выдает:

– Ну что, сдаешься? Смотри, сколько народу тебя встречает! Тут, дружище, и тремя кубическими дециметрами не отделаешься.

Крыть нечем.

* * *

Смеркается. Летчики эскадрильи тесным кружком сидят в курилке у модуля.

Мне опять приходится отвечать на многочисленные вопросы и рассказывать товарищам о приключениях. Но теперь действия рассказа разворачиваются не в воздухе, а на земле. На том чертовом плоскогорье…

Ближе к финалу Генка сызнова «заводит старую пластинку», намекая на крайнюю необходимость отметить «победу русского оружия» и мое счастливое возвращение. Все вторят провокатору, и я сдаюсь. Но с условием, что отмечать будем в ближайшие выходные, ведь завтра нас ждет обычный будничный день…

Потом появляется выжатый как лимон комэск. Народ двигается и усаживается еще плотнее. Сергей Васильевич втискивается в образовавшееся пространство, нещадно дымит сигаретами, сыплет шутками. И внезапно, снова назначив меня ответственным «за рамки», разрешат усугубить «по пять капель» после невероятно тяжелого и нервного дня.

Довольные, мы быстренько перемещаемся в мою комнату.

Как и сутки назад кипят дружные приготовления: звенит посуда, резво стучит по доске нож, на сковородке шкворчит сало.

Комнату «оккупирует» аппетитный запах жареной картошкой, и я вдруг с удивлением вспоминаю, что ничего не ел со вчерашнего дня…

Спустя час, хорошо поужинав и пропустив изрядную порцию разбавленного спирта, я молча сижу за столом. После того как дважды выпили за мое чудесное спасение, а третий по традиции за всех павших, настала очередь сослуживцев высказаться и поделиться впечатлениями.

Напротив меня сидит Володя Хорев; рядом с ним – Вася Чебунин с перевязанной головой. Несколько дней назад кто-то выстрелил в него из ракетницы – заряд угодил в голову над левым глазом. Особисты роют землю: выясняют обстоятельства, ищут кто стрелял. Василий полагает, что это произошло случайно или по пьянке. Но в любом случае, исполнитель вряд ли сознается. А Прохоров как всегда посмеивается и подкалывает: «Голова обвязана, кровь на рукаве…»

Слушая друзей вполуха, я думаю о своем. О событиях двух последних суток. О скором завершении нашей командировки. О долгожданном полуторамесячном отпуске. О встрече с родителями и о свадьбе с любимой Ириной, которой обещал непременно вернуться.

Думаю и все еще не понимаю, не верю: удастся ли мне сдержать обещание…

В эти часы до меня еще толком не доходит глубина произошедшего, и я не могу оценить чудовищного утомления. Спирт (а разбавлен он градусов до пятидесяти) не берет – голова по-прежнему соображает быстро. Нервное напряжение не покидает, потому и расслабиться не получалось…

Настоящее осознание тонкости того волоска, на котором дважды висел в течение пары дней, пришло позже – на вторые или третьи сутки после возвращения на базу. Примерно с неделю я не мог нормально заснуть и лишь под утро на час-другой забывался в настороженном чутком сне. А ночи напролет таращился в темный потолок и перебирал в голове немногие варианты того, что случилось бы со мной и штурманом, замешкайся мы на пару лишних секунд после поражения «Стингером». Или размышлял над шансами уцелеть, если бы душманы попали по нашей позиции первым или вторым залпом. Вероятно, сразу бы погиб. Или немногим позже расстался с жизнью в жутких мучениях высоко в горах, где изощренные до человеческих казней душманы посадили бы на кол, или содрали бы кожу. С этими делами у них обстояло просто…

Позже авиационные доктора долго пытали нас с Мешковым, исследуя физическое и психологическое состояние. И всякий раз недвусмысленно намекали на необходимость возвращения по болезни в Союз. Но мы с Валеркой отчаянно сопротивлялись. И победили. Дней через двадцать нас обоих допустили к полетам.

А пока я сижу рядом со своим другом Генкой, изредка поднимаю со всеми стакан, вливаю в себя алкоголь и думаю, думаю, думаю…

Генка частенько обнимает меня, тормошит – дескать, очнись, дружище! Все позади; выпей и хорошенько закуси.

В ответ я слабо улыбаюсь, киваю. И благодарю про себя однокашника за его заботу, внимание, доброту. И вообще за то, что он есть и не покидает в трудные минуты. При этом невольно вспоминаю наше первое знакомство в училище: дискотека в сызранском ДК железнодорожников; драка с местными «ништяками»… Меня зажимают в углу трое или четверо парней – все как на подбор: с фиксами, в олимпийках… Кажется, спасения не будет – отметелят за милую душу. И вдруг на помощь приходит незнакомый курсант небольшого росточка. Ворвавшись в самую гущу, неумело машет кулаками, но его неожиданного и дерзкого наскока достаточно, чтобы внести в ряды неприятеля сумятицу. А нам с ним присоединиться к общей массе ребят в военной форме…