Текст книги "Гермес"

Автор книги: Валерий Вотрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Слушай дальше. Звания Пророков им не даруются, ибо люди сами наделяют себя их полномочиями. А вот Антихрист должен быть объявлен свыше.

– Кто же он? – заинтересовалась она.

– Точно не знаю. Но думаю, им будет некто Браганса. Сейчас это неважно. А важно то, что тебя он объявил Шехиной.

Они стояли друг напротив друга в молчании, пока Мес не спросил:

– Ты не удивлена?

– Я знала об этом, – ответила она. – Он известил меня заблаговременно.

– И ты согласилась? – натянуто спросил он.

– Конечно, – совсем не так натянуто, а с легкостью, лучезарно улыбнулась она. – Я – его представитель здесь, его проявление в этом мире и даже, если позволишь, посредник между ним и вами.

Она замолчала, улыбаясь. Мес, который никак не мог опомниться, стоял и смотрел на нее.

– Так, так, – наконец сказал он. – Этого-то я и боялся.

– А бояться здесь нечего, – ответила она. – Облечение таким званием подразумевает хоть какую-то к нему симпатию, а откуда ей взяться у вас? Да вас всех поголовно можно объявлять Сатаниилами!

– Это что, шутка? – сухо спросил он.

– Я сейчас редко шучу, – так же сухо сказала она. – Я больше плачу сейчас, глядя на вашу бесполезную грызню. Кроме того, я буду присутствовать на следующем Буле в качестве его представителя и обо всем доложу ему. Своевременно.

Мес приблизился к столу и в рассеянности поворошил лежащие на нем исписанные листы.

– Лучше бы ты занималась своим трактатом, – вдруг произнес он. – Ты, игривое и веселое существо, сама себя втянула в отнюдь не веселую и уж точно нечестную игру.

– Мне надоели ваши дрязги, – сказала она. – Пусть вы и меня когда-нибудь раздавите, как вскоре раздавите Исиду, – все во благо!

– Ты и это знаешь? – усмехнулся Мес недобро.

– Какой ты стал! – прошептала внезапно Мириам. – Тот, ты стал злым и перестал быть похож на самого себя, прежнего. Тогда ты был остроумный шутник, любитель жизни, веселый и продувной и симпатичный. И я любила тебя таким. Сейчас же ты стал желчным и недобрым и жаждущим невинной крови. Я перестала любить тебя. Ты разве не понимаешь этого? Тот, тебе нельзя заниматься тем, чем ты сейчас занимаешься, опомнись!

– Нужда, – сцепил пальцы Мес. – Это все нужда. И принципы.

– Отбрось их!

– Не понимаю, откуда взялся в тебе этот геройский оптимизм?

– Я же сказала тебе, что изменилась, – тихо проговорила она.

У него было тяжело на душе. Он шел сюда, думая, что это только слухи, что она на их стороне, что, возможно, он даже полюбит ее или как там бывает

– чувство снова проснется в его душе, и все будет как прежде. Но нет, не будет ничего как было прежде, а все будет наоборот, и лишь тьма Хаоса впереди.

– Ты была хорошей поэтессой, – глухо напомнил он. – Прочти мне какое-нибудь стихотворение.

Она с готовностью кивнула и сказала:

– Это новое мое стихотворение, написанное совсем недавно. Оно называется «Ощущение»:

Нарастая повсеместно, Белладонной вырастая, Будто черных уток стая, Будто черной туши точка, Лишь сравнима с мукой крестной, Будто от тюрьмы отсрочка, Бессловесная, простая, Появляется нежданно И полынью прорастает, И твержу я постоянно:

«Подожди, еще настанет, Светлый день придет в юдоль, И тогда свечой истает И пройдет навечно боль».

* * *

Трифона Малларме, существо самое изменчивое и своевольное, отыскать очень легко. Живет он в море, но не в черных его глубинах, как Форкис, а на той еще глубине, куда достигают солнечные лучи, раскрашивая все в зеленовато-голубой цвет и делая обманчиво-переливчатым. Здесь, по слухам, у Малларме великолепный дворец, куда он, впрочем, никого не пускает и не приглашает. Раньше у него было много дочерей, которым злые языки прочили роль одалисок его обширного гарема. Сейчас он живет один и, опять же по слухам, очень скучает. Но все это лишь слухи. Трифон Малларме живет в море, дел не ведет и на людные собрания, за редким исключением, не ходит. Его советов добиваются многие, но не многим он их дает. Он счастлив.

Трифон Малларме славится своим умом и мудростью. Единственный среди оставшихся, он по-прежнему владеет ключами от многих бездн, где хранятся секреты и тайны мира, а раз ключами владеет он один, значит, он один обо всем и знает. Ибо, как гласит древняя мудрость, кто владеет информацией, тот владеет миром. Согласно этой истине, Трифон Малларме и есть тот гипотетический Господь, в существование которого многие верят, а если даже и не верят, то хотя бы надеются, что таковой в действительности существует.

Трифон Малларме существует. Он живет в море.

Однажды некто со странным именем герр Магнус Мес решил отыскать его, дабы задать ему несколько накипевших и наболевших вопросов. О нем давно уже распространялись истории, что он задает некоторым довольно трудные вопросы, у которых, по всей видимости, настолько трудные ответы, что респонденты Меса, пытаясь на эти вопросы ответить, слегают с длительными головными болями. Но Месу, как думали окружающие, этого было мало, и он решил помучить также и Малларме.

Итак, следуя условию, герр Магнус Мес отправился на берег моря. Достигнув береговой полосы, он побрел вдоль линии волн, внимательно следя, как эти волны, цвета прокисшего киселя, натужно пытаются доползти до его босых ног, словно стараясь укусить, а затем уходят в песок, безнадежно отчаиваясь. Следуя заданным курсом, Мес по очереди набрел на: а) поседевший от соли ржавый гребной винт; б) полусгнившие сети; в) почти не тронутый тлением труп молодой женщины в купальном костюме; г) пучок водорослей; д) старичка с бородой, удящего рыбку. Этим старичком при ближайшем рассмотрении и оказался искомый Трифон Малларме. Он глянул на Меса и произнес:

– Проходи, чего встал! Рыбу мне распугаешь.

На Малларме была сползшая на затылок широкополая шляпа-брыль и старые плавки со слабой резинкой. Он был весь коричнев от загара и дымил вонючей, прихотливо изогнутой трубкой.

Мес молча плюхнулся рядом с ним на песок. Шло время, светило солнце, дымила трубка, плескались волны. Мес исподволь, но внимательно следил за Малларме. Сначала тот просто сидел, щурясь и временами поглядывая на поплавок. Потом он обнаружил в своем носу рудник и, действуя острым отросшим ногтем указательного пальца, как кайлом, начал не спеша откалывать в глубинах своих малоразработанных карьеров целые глыбы, вытаскивая их затем на белый свет. Тут оказывалось, что они различны по размеру, форме и цвету. Хорошенько рассмотрев добытое, Малларме, по видимости, приходил к заключению, что это пустая порода. Поэтому палец опять, словно неутомимая вагонетка, нырял в темную глубину обширных катакомб, чтобы принести на себе обратно новую порцию отвоеванных у упрямых недр сокровищ. Приносимое, которое вновь исследовалось придирчивым взглядом, клалось на ноготь того же пальца, следовал короткий и сильный щелчок, и таким трудом добытый клад по правильной и плавной траектории проносился над волнами и чуть ли не с тяжелым бульком падал в воду. Затем следовало, видимо, погружение на дно, учитывая тяжесть даримого морю. Иногда же в глубинах заросших седым волосом шахт слышался сочный чмок, и палец возвращался странно влажным. Тогда Малларме медленно тер им о другой палец, – Месу это напомнило почему-то мельницу, где тяжело вращающиеся жернова, прокручиваясь, превращают зерно в белую, тонкую муку, – так и пальцы Малларме в результате похожего трения производили некие летучие крупинки, которые сыпались наземь. Затем Малларме, плотно пригнетая палец к брюкам, проводил им по своему бедру, и так этот незаменимый инструмент проходил необходимую профилактику и заново становился годен к продолжению опасных и сопряженных с риском внезапного и вулканически-фатального чиха работ.

Наконец, закончив разведку недр, он взглянул на Меса косо и спросил:

– Тебе чего-то от меня надо, Ангел, или тебе ничего от меня, Ангел, не надо?

– Мне, Метаморф, нужны твои ответы на мои вопросы, – отозвался Мес.

– Задавай мне их. Только не части и не впадай в грех зауми, а излагай их четким и связным языком, на что получишь изложенные таким же языком мои ответы.

И Мес спросил:

– Кто такие Гогна?

И Малларме ответил:

– Не знаю.

– Кто такой Осирис?

– Не знаю.

– Кто мы такие?

– Не знаю.

Тогда Мес встал и сказал следующее:

– Нда! Несмотря на однозначность и абсолютное отсутствие информации в твоих ответах, они тем не менее наиболее полно отражают тот уровень знаний, на котором мы сейчас находимся, и безразлично, какие это знания – о Гогна ли, о нас или о нем, – все они одинаково неполны. И для всех них у нас есть свои подсказки-гипотезы. Только следуя им, мы сможем чего-нибудь добиться. И даже тогда мы ничего не сможем узнать ни о Гогна, ни об общих законах материи.

– Ты хорошо, правильно говоришь, – кивнул Малларме, забрасывая наживку.

– Хорошо, правильно говоришь ты, Аргоубийца. Только вот для кого ты стараешься?

– Как для кого? – удивился Мес.

– Ну да, для кого? – продолжал монотонно Малларме. – Для нас? Так мы все равно уйдем. Для человека? Но человек – это постоянная метаморфоза. Сфинкс у Эсхила прав, помнишь: утром – на четырех ногах, днем – на двух, вечером – на трех. И так постоянно, Аргоубийца, постоянно, не только количество ног изменяется у него, но и сам он, и весь строй его мыслей, – а это самое главное в человеке, герр Мес. Постоянно изменяется его мировоззрение, постоянно внутри него рушатся какие-то барьеры и воздвигаются новые, и сообразно этому растет число морщин у него на лбу и углубляются складки в углах рта. А потому человек неизменен по своей природе.

– У тебя клюет, – сказал Мес.

Малларме подсек, и над медленными волнами на судорожно дергающемся крючке повис ярко-оранжевый пустой пищевой бачок.

– Я пошел, – сказал Мес.

– Будь здоров, – отозвался Малларме, снимая добычу с крючка.

ХОР

На море шумно-широком находится остров, лежащий против Египта; его именуют там жители Фарос. Он от брегов на таком расстоянье, какое удобно в день с благовеющим ветром попутным корабль проплывает. Пристань находится верная там, из которой большие в море выходят суда, запасенные темной водою. Здесь пребывает издавна морской проницательный старец, равный бессмертным Протей, египтянин, изведавший моря все глубины и царя Посейдона державе подвластный. Если суметь овладеть им, любое он средство откроет: долог ли путь и дорога, успешно ль смертного дело свершится или бессмертного бога. Мудр он и многое знает, что происходит иль происходить перестало. Нужно лишь только суметь овладеть им, тогда он в свирепого с гривой огромною льва обратится, после предстанет драконом, пантерою, вепрем великим, быстротекучей водою и деревом густовершинным. Следует же не робея тем крепче держать, тем упорней. Он напоследок, увидев, что все чародейства напрасны, сделается тих и с кротким обратится вопросом, что за бессмертный-де указал вам средство обманом его пересилить. Далее следует вопросом пустым пренебречь вам и со своим обратится: и долог ли путь и дорога, успешно ль грядущее дело. Все мудрый старец откроет, расскажет подробно и с толком: зачем в мире жить и кто жить привольно мешает; все объяснит вам Протей, бог богов, морской проницательный старец: Безглазые Гогна зачем, и Адонис, и Ангелы вместе, все вам расскажет, вы только покрепче держите. После же, все рассказав, погрузится в морское глубокое лоно.

* * *

К Месу, хрустя камешками, подошел Пиль.

– Привет, – поздоровался он, оглядываясь. – Консилиум, похоже, еще не собрался.

– Так много событий произошло, – откликнулся Мес. – Чувствуешь себя виноватым. Будто когда я прибыл сюда, все это и началось.

– Зрело-то столетьями. Ты не виноват. Просто попал на перелом, перевал нашего бытия. – Пиль уселся рядом с ним на белый камень, торчащий из земли.

– Что ни Буле, так просто побоище, – с удовлетворением отметил он. – Они стали происходить гораздо чаще, хотя хорошего должно быть понемножку. Я, к примеру, воспринимаю все это как спектакль. Актеры из нас великолепные. Как ты находишь?

Мес сорвал травинку и сунул ее в рот.

– Согласен, – немного погодя шепеляво ответил он (былинка торчала во рту). – Но кому ты уделяешь роль зрителей?

– Ему и его Ангелам, – важно поднял палец Пиль.

– Возможно. – Мес выплюнул изжеванный стебелек. – Возможно. А по мне, ему до нас дела нет.

– Это все так говорят. На самом деле он очень внимательно следит за нами.

– А может, совсем и не следит.

Внизу, невидимый глазу, рычал прибой. Над головами носились и хрипло орали чайки. Воздух был даже на ощупь мокр, словно пронизан сырым туманом, и временами до них долетали крохотные холодные капельки – дети играющего моря. Скалы вокруг, ноздреватые, влажные, серые, были усеяны птичьими гнездами, пухлыми островками бледной мертвой травы и белым налетом соли. Воздух был горек и терпок и раздражал обоняние: пахло водорослями, рыбою, птичьим пометом.

Они сидели на небольшой круглой поляне, которую заточили в себе влажные прибрежные скалы. Когда-то неизвестный, ушедший давно народ поместил здесь капище своих богов – усеял землю правильными кругами белых нетесаных камней, в центр вогнал камень побольше, видимо, алтарь. По внешнему виду святилища было непонятно, что за боги когда-то здесь обитали. Наверно, это были простые боги, боги простых человеческих желаний, ведавшие благополучным возвращением на берег после бушующих штормов, счастливым ловом рыбы, уютом домашнего очага. Это были еще во многом неискушенные боги, не знавшие ни войн, ни голода среди своих подопечных, довольствовавшиеся лишь ежемесячной жертвой на том белом камне в центре – рыбой или птицею. Поэтому их больше здесь не было, они ушли или были уничтожены вместе с народом, им поклонявшимся. Пространство между камнями были усыпано мелкой обкатанной галькой, сквозь которую пробивалась свежая зеленая трава. Благодаря ей – зеленое на сером, – площадка эта среди скал казалась единственно живым, не сточенным влагою местом на этом побережье.

К тому времени собралось уже шестеро: Аугусто Лента, неожиданно один, Пиль, Мес, Регана и Ирид и доктор Берджих Сулла. Лента сел далеко от них, лицом к морю, и погрузился в размышления. Регана и Ирид прохаживались вокруг большого камня и беседовали. Берджих же Сулла, доктор, присел рядом с Месом на камень и сразу же включился в их общий с Пилем разговор. На Буле Сулла никогда не появлялся, сейчас объявился без приглашения, и Месу это показалось заслуживающим любопытства. Сулла был серьезен и солиден и в очках и в ослепительном белом костюме, отдаленно напоминающем врачебный халат. Своего мира он не имел, а проживал на Земле, практикуя среди людей, а заодно и изучая их. Он был блестящий ученый и врач и мог претендовать на все оттенки превосходных степеней, как, впрочем, и все остальные, когда дело касалось их Ремесла.

– Пороки, – говорил доктор Берджих Сулла, не замечая, какое впечатление произвело его появление на собеседников. Он говорил твердо и убежденно, казалось, что за каждым его словом стоит непреложный научный термин, подтвержденный многочисленными экспериментами, но и даже это не могло скрыть удручающей банальности его выводов. – Человек по сути своей порочен. Взгляните сами – какая-нибудь тысяча лет прошла с момента его появления – и вот уже вся палитра человеческих пороков заискрилась во всей своей многокрасочности. Причем заметьте, спектр ее не самый широкий: душевные пороки или, если хотите, нравственные, и пороки физические или, если будет позволено, плотские. Не будем касаться первых: не нам судить о разуме людей, когда мы так долго взлелеивали в себе понимание всей гибельности и мелочности их натуры. Поговорим лучше о вторых. Спиртное, доктор Берджих Сулла стал загибать пальцы, – наркотики, секс, различных видов психотропные средства. Как видите, с течением веков эти киты человеческого нездоровья совершенно не изменились. Может, с развитием прогресса к ним прибавится еще что-нибудь. Но основных столпов уже не поколебать, к ним можно лишь только добавить, нанести этакий дополнительный штришок. Утопии, говорите вы! – кричал он, хотя Мес с Пилем ничего не говорили. – Да, романтики-философы надеялись, что человек в будущем станет истинным властелином Вселенной. А ничего этого не произошло, да-с! Он был и остался саморазрушителем. Чрезмерность! Вот истинный бич их мира. Перегрузка во всем, даже в спорте, даже в занятиях любовью, в еде, – во всем! Человек болеет и болеть будет. Ничто не спасет его, и оставьте, оставьте эти ваши радужные надежды: он останется собой до тех самых пор, пока как биологический вид не уйдет в небытие!

Мес и Пиль кивали и цокали языками.

Тем временем появлялись остальные. Ховен. Лерке. Форкис. Мес поклонился им. Возник Банокка, тут же подошел к прогуливающимся Регане и Ирид, завязал шутливый и двусмысленный разговор. Рядом с Месом кто-то шумно вздохнул: усаживался на свое место Либан Бакст. Лента, судя по всему, нервничал: может, чуял что-то, может, переживал отсутствие матери. Вздох изумления и тихие разговоры вызвало появление Юфины Гутьеррес в неизменном черном своем платье и платке, а следом вдруг пришла Мириам, да не одна, а под руку с высоким снежно-седым белолицым человеком во всем белом и с большими крыльями за спиной. Его звали Габриэль Катабан. Мес видел отсюда, как Ховен при его виде рассвирепел, что-то хрипло пролаял, на что Катабан не обратил никакого внимания. Мириам даже не взглянула на Меса, стояла и разговаривала со своим спутником, и оба они с непонятной ему иронией окидывали взглядом собрание.

– Кто-то говорил про ангела с огненным мечом? – насмешливо осведомился Пиль.

Юфина Гутьеррес подошла к Ховену, двигаясь как оживший манекен. Мес махнул ей, и она, как будто только увидав его, кивнула ему – дернула шеей и головою в черном платке. Появились Сутех и бен Кебес. Их уже знали и приветствовали как равных, последнего – немного сдержаннее. С их появлением говорки и шум поутихли, и Мес громко произнес:

– Начнем же!

Он увидел среди задвигавшихся и рассаживающихся фигур лицо Ленты. По нему пробежала тень сомнения и недовольства.

– Мы не можем начать, – заставил он себя опровергнуть слова Меса. – Нет моей матери.

Тут же за этими словами произошло какое-то молниеносное движение. Ленту схватила черная Гутьеррес и с минуту вглядывались в его остановившиеся глаза.

– Мать, – каркнула она. – Так она – твоя мать?

– Ты, – выдохнул Лента. – Ты же исчезла!

Юфина заклекотала смехом, медленно выпустила его и ушла на свое место рядом с Ховеном. Лента сидел, совершенно потрясенный. Опомнившись, проговорил:

– Только враги миру могли пригласить ее сюда.

Юфина, по-видимому, наученная Ховеном, снова встала.

– Я пришла сюда сама, по праву, – выкрикнула. – Я имею право присутствовать на всех советах.

– Тварь! – с ненавистью глядя на нее, скрежетнул Лента и больше ничего не говорил.

Ховен в восторге зажмурился.

– Ничего, – весело прокричал Лерке. – Мы начнем сами.

Мес видел, что расселись все как-то неспроста, сторонник возле сторонника, оказавшись лицом к лицу со своими оппонентами. Лента, оставивший около себя пустое место, Бакст, как-то незаметно перебравшийся от Меса к нему, Мириам и Катабан сидели все рядом, сплоченным кружком. Их противников было больше, и число это усугублялось безучастными и равнодушными к происходящему – Баноккой, Суллой и Форкисом. Юфина Гутьеррес что-то клекотала.

– Архонты! – прозвучал бас, и Катабан встал. – Вы, семеро: Ховен, Цвингли, Лента, Сутех, Банокка и отсутствующие здесь Малларме и Редер. Я послан своим Господином!

– Всегда-то они с этого начинают, – проворчал Мес Пилю.

– Я чувствую, что наше неподкупное и строгое Буле превратится сегодня в злое судилище, – откликнулся тот. – Эти двое плохо сделали, что пришли только парою. Им бы явиться грозным сонмом, блистать и греметь и задавать тон. А это же – просто комедианство! Наши их сейчас съедят.

– Нам предстоит, – говорил Катабан, – принять решение важное и существенное.

– Позволь, – с ехидством в голосе проговорила со своего места Ирид, – на нашем Совете нам самим думать, какое предстоит принять решение.

– Верно, – грохнул Ховен.

Лерке смеялся, мотал головой.

– Ох, нет с нами Малларме – вот бы посмеялся старик!

Хмурый Форкис сказал:

– Пусть скажет, чего он там хочет. Все равно уже ясно, чем дело кончится.

– Говори, – обратился Лента к Катабану.

Тот едва сдерживался. Мириам шептала ему что-то на ухо, по всей видимости, успокаивая.

– На вас лежит выбор извечного и черного противника нашего Господина, – сказал наконец Катабан. – У всех вас шансы равны: все вы вредите ему равно. Поэтому выбирайте. Но знайте: мы остановились на Сете.

После этих слов наступило безмолвие. Сутех поднялся. Вопреки ожиданиям, он не ярился и не выглядел недовольным. Он поднялся. И, помедлив, вновь сел.

– Про! – оглушительно сказало Буле.

Катабан горестно склонился.

– Ваше слово, – сказал он. – Плачьте, люди, ибо снова объявилась погибель ваша!

Мес видел Ленту. Его голова также была склонена.

– В конце концов, – приглушенно проговорил Лента, – я рад, что Сатана избран не из нашей Семьи.

– Мы скорбим, – посреди тишины произнесла Мириам, и голос ее был звонок. – Мы все должны скорбеть. Но таковы законы мира: Сатана должен быть избран. На мне бремя еще горше, еще несчастней: я должна провозгласить Антихриста. Горька моя участь, ибо он должен быть из людей. Горька моя участь еще и потому, что я не знаю его имени. Вы мне должны сказать его. Кто скажет мне имя?

Они переглядывались. Они не знали. А ее взгляд был устремлен на Меса. Ты знаешь. Но я не хочу говорить. Ты знаешь. Пусть говорят другие. Ты должен. Я пока еще не должник. Враг, скажи имя Врага!

– Зет Браганса, – промолвил Мес. И будто вихрь возник в воздухе – Зет Браганса, Зет Браганса, – имя было произнесено и названо, ничто уже не могло повернуться вспять, имя было названо – Зет Браганса.

– Зет Браганса!

Он знал, что в это самое время, сейчас, невиданные силы, дающие имя всему, встряхнули где-то на мирах их избранника, перевернули его естество и сделали так, чтобы и он тоже знал о новом своем предназначении. Зет Браганса, ты стал Антихристом – знай об этом!

– Зет Браганса, ты стал Антихристом – знай об этом! – воскликнул Габриэль Катабан и воздел руки к небу. Браганса был по-новому окрещен.

И в этот момент безумие захлестнуло Ленту.

– А-а! – закричал он, падая на колени и раскачиваясь. – Горе! Горе! Все погибло! Погибло все!

– Что с ним? – спрашивали они друг друга. – Что с ним? – и только доктор Юфина Эдмонда Гутьеррес ни о чем не спрашивала, она была неестественно спокойна, ибо знала все доктор Юфина Эдмонда Гутьеррес.

– Горе! – Лента упал на землю и стал кататься, биясь головою о твердые камни. Из головы его, из нескольких сразу открывшихся ран, потекла кровь. – Мы все умерли! Умерли!

Среди поднявшейся неразберихи – бросились поднимать и успокаивать Ленту многие, – Мес прошел к месту Юфины. Тут он увидел Ховена. Они оба сидели рядом и отрешенно наблюдали за беготней и суетой вокруг тела Ленты.

– Она напустила на него безумие, – сказал Ховен, глядя на Меса и одной рукой заботливо прижимая к себе Юфину.

Мес перевел взгляд на нее.

– Мес, – забормотала она, не глядя на него. – Герр Мес, Аргоубийца. Ты же за нас? Ты за нас, герр Мес, Аргоубийца?

Он колебался. Он колебался.

– Ате, – сказал он. – Ате, – сказал он.

– Ты не понимаешь, – закричала она. – Он – сын Мелайны. Он враг.

– Ате, – сказал он.

– Мес, не дури, – произнес Ховен, вставая и с тревогой глядя на него. – С Лентой покончено – безумный не может быть Архонтом. Сутех что-нибудь на этот счет придумает.

– Кого он посадит на его место?

– Тебя, – развел руки Ховен.

– Я не хочу быть Архонтом.

– Тогда… тогда кого-нибудь другого. Ну, перестань думать об этом.

Мес кивнул. Мес повернулся и, оставив их за спиною, направился к своему месту. Тут его ждал запыхавшийся и красный доктор Берджих Сулла. Он протирал очки.

– Не знаю, что и думать, – проговорил он. – По виду типичный нервный срыв. Но что-то меня тревожит. Раньше с ним такое случалось?

Мес уселся возле него.

– Смотри, – устало показал он. – Видишь, вон там, рядом с Ховеном? Знаешь ее?

Сулла, не переставая протирать стекла очков, близоруко прищурился.

– Клянусь Хаосом! – вырвалось у него, когда он разглядел. Боги Хаоса! Это же она!

– Ате, – сказал Мес.

– Тогда понятно, – сказал Сулла, надевая очки и вглядываясь уже вооруженным глазом. – Я-то думал, что она ушла.

– Все так думали, Пеан.

– Бедняга Лента! – пожалел доктор Сулла. – Теперь ему придется уйти. А где же его мать?

– Иногда она не приходит на собрания, – вмешался только что подошедший Пиль. – Воображаю себе, что с ней будет, когда она узнает, что теперь ее сыночек немного, хе-хе, не в своем уме!

Лента, а с ним вызвавшийся его довести в целости Форкис, исчезли. Подошли, оживленно обсуждая происшествие, Лерке и Банокка.

– Так вот все и бывает, – говорил Банокка, делая неприличный жест. – Пойдешь в пику другим – и сойдешь на нет.

– Это преступление, – возгласил в это время возмущенный Катабан. – Все произошло прямо на наших глазах.

Мириам была солидарна с ним.

– Ховен, – сказала она твердо, – уведи ее отсюда, а то она натворит еще бед.

Как ни странно, но Ховен подчинился.

– Пойдем, – потянул он за руку Юфину.

– Мелайна, Мелайна, – забормотала та, противясь. – Где же она? – Ее ты получишь в другой раз, – усмехнулся Ховен, кинув взгляд на Мириам.

Ховен с Юфиною исчезли. Катабан вознамерился было что-то сказать, но тут его уже терпеть не стали.

– Почему это ты снова здесь кукарекаешь, Габриэль? – перебили его Сутех и бен Кебес. – Убирайся отсюда и передай своему Господину, что мы все исполнили. И не суйте до времени нос в наши дела!

– Я Шехина, – выпрямилась Мириам, гневно побелело ее лицо. Мы – его представители на Буле, и так будет и впредь.

– Не будет, – бросил Пиль.

– Точно, не будет, – обрадовался Лерке. – А ну, вон! Вон отсюда!

Те исчезли под веселое улюлюканье и гогот Лерке и Пиля.

– Такого еще не бывало, – проговорила Регана, задумавшись. – Мы их прогнали, но они-то все видели.

– Это уже не страшно, – заметил Мес. – Страшно то, что избраны ключевые фигуры… – он оглянулся: Сутех их не слышал, занятый разговором с бен Кебесом. – Избраны ключевые фигуры, – повторил он. – Мы стали ненужными.

– Что? – не поняла Регана.

– Я за свое Архонтство буду драться из последних сил, – став мрачным, произнес Банокка.

– Вот этого я и боюсь, – вздохнул Мес. – Это – война. Только уже не Титаномахия и не Гигантомахия, а – Теомахия. Земля слишком мала, чтобы выдержать топот и рев очередного мирового побоища.

– А я буду драться, – упрямо повторил Банокка.

– Вольно или невольно, а события стягиваются в узел, – сказал Пиль.

Вдруг заговорил доктор Берджих Сулла:

– Убираться отсюда надо. Брать, как люди говорят, ноги в руки.

– Еще не конец, – сказал Мес.

– Буле-то закончилось, – удивился Пиль.

До них донесся голос.

– Мес, – сказал Либан Бакст, – ты будешь претендовать на Архонтство?

– Очнулся, – фыркнул Пиль.

– Нет, – ответил Мес.

– Тогда я, – тяжело пыхтя, поднялся Бакст, – тогда я сяду Архонтом. Возражать не будешь?

Мес ничего не ответил. Бакст исчез.

– И всегда-то у нас кратко получается, – раздосадовано ударил рука об руку Пиль. – Ждешь великолепного спектакля, а получается какой-то жалкий фарс.

– Арлекином сегодня был Катабан, – заметил Банокка.

– А Коломбина не явилась, – смеясь, заявил Лерке.

– А я – болтун Доктор, – сказал Сулла.

– А Бакст-то наш – Панталоне, – уязвил Пиль.

– Ну, а я тогда – Тарталья, – заключил Мес.

* * *

Кто-нибудь знает, что такое Вихрящийся Мир? Привольное творение великого разума и рвущегося изнутри желания, воплощенная, но остающаяся несбыточной мечта, горький вызревший плод осуществленной грезы, Вихрящийся Мир и назван-то вихрящимся потому, что он весь дымится, разноцветится, струится, вихрится, как льются и переливаются сновидения, эти невоплощенные зачатки действительности, как падает с высоты интеллекта мысль, по пути изменяясь и превращаясь в то таинственное, чему уже невозможно подобрать имя. Сотнями Вихрящиеся Миры висят вокруг Земли клейкими гроздями, невидимые и недоступные. Одни из них населены и обитаемы, словно радужные пузыри, летающие в беспредельном одиночестве вечности. А те, что пустуют, временами лопаются и исчезают с великим звоном, ибо не могут более существовать без питающей их идеи хозяина. Окружающие их смыкаются и занимают место погибших, чтобы и дальше кружится и кружится вокруг родимого, но уже, в сущности, бесполезного сине-зеленого шара.

Один раз Мес, стремясь попасть в мир, где когда-то ожила его статуя, попал вместо этого в совершенно иной мир. Здесь тоже был вечер, и солнце этого мира также постоянно садилось, никогда не восходя. Трубное величие зари, восхода, ни разу не загоралось здесь, а птицы никогда не пели перед тем, как встанет солнце. Вместо этого здесь вечно был предзакатный час, когда светило еще не полностью, а лишь по пояс, уходит в черные жирные земли горизонта, проплавленные его гигантским огненным телом. В темнеющем, но еще не темном небе зажглись уже незнакомые голубые звезды, постоянно светящие тут – печально и ярко.

Этот мир был очень похож на мир Меса, но все-таки это была не его земля. С удивлением обнаружил он позади себя целый город: белые дворцы, купола, крыши, арки, стены высоких домов, тонкие вырезы окон и входов. И он пошел туда. Белый город не отдалялся, и он вскоре вошел в него, с любопытством осматриваясь. Он не знал, чей это мир, но чувствовал, что возрастом он равен его миру, а значит, хозяин его наверное знакомый или даже из Семьи. Легкий полумрак скрывал детали интерьера городских домов, а двери их были открыты. Этот город не подлежал распаду, как и мир, он мог существовать намного дольше, чем мог существовать его хозяин. Но он не мог жить вечно, ибо противоречит это всем и всяческим законам. И Мес понял, что это покинутый мир, что он случайно оказался здесь и, конечно, не встретит местного господина. И перед уходом он решил осмотреться здесь детальнее.

Больше всего его заинтересовал один дворец. Это палаццо находилось в центре города и было, по-видимому, главным элементом его архитектуры. Как и все дома, палаццо было белым, с изящными мавританскими балкончиками и лепными нишами удлиненных кверху окон. Вход стерегли два льва, геральдических зверя, а сами двери были из палисандра. Мес вошел и стал свидетелем и внутреннего великолепия палаццо. Здесь было много статуй, и зеркал, и картин, и старинной дорогой мебели, и пышных, скрадывающих шаги ковров, и Мес любовался всем этим. Живопись, как он приметил своим взглядом знатока, была подобрана со вкусом, сообразно стилю, в котором была выдержана каждая комната, и многие картины, висящие в комнатах, запечатлевали ландшафты столь чуждые и образы столь дикие, что кисть изобличала явно неземное их происхождение. Видимо, бывший хозяин палаццо был существом, тонко разбиравшимся и в неродном искусстве. Но кем был он, Мес так и не смог разгадать.