Текст книги "Тремориада, или осколки гранёного стакана (СИ)"

Автор книги: Валерий Еремеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  И вот наступило апрельское воскресенье, оказавшееся днём телевизионно-лентяечного инцидента. Трескачёв сидел вместе с Аллой в комнате. Она смотрела что-то по телевизору, он разбирал свой старенький будильник, начавший всё чаще и чаще останавливаться. Капризничал, прекращая тикать каждые минут десять, словно ожидая, когда его потрясут, словно желая, по-стариковски хоть как-то привлечь к себе внимание.

  Сергей открутил два крепёжных винтика, снял два приспособления для перевода стрелок и, взявшись за прозрачный пластик, закрывающий циферблат, попробовал отделить его от корпуса – никак. Покрутил будильник в руке – нет, вроде, больше ничего не держит. Но вот Сергей заметил паз под циферблатом и, вставив в него отвёртку, попробовал поддеть – опять никак. Он нажал посильнее – и переусердствовал: от прозрачного пластика отлетел кусок с треть циферблата. Тогда Трескачёв в сердцах вскочил и, подойдя к окну, зашвырнул в открытую форточку переставшее тикать тело будильника. Тот полетел с пятого этажа и приземлился в чёрную проталину в конце захламлённого косогора, начинавшего свой спуск практически под самыми окнами дома. Сергей добавил красок в ещё тот вид из окна.

   Сев обратно в кресло, он сказал Алле:

  – Удивляюсь, как будильник так долго протянул. Я его раньше ронял регулярно и ничего, ходил. Наверное, он с тоски зачах: никто не роняет. Если б он мог передать последнюю волю, то непременно пожелал бы, чтоб его напоследок как следует уронили. Что я и сделал. Спи спокойно, дорогой товарищ. Твоё место в строю займут другие.

  По телевизору началась реклама, и Алла захотела переключить канал. Она взяла пульт, который Сергей принёс с собой, перебираясь к ней жить. У них были одинаковые телевизоры, а у Аллы лентяйки не было.

  И вот сейчас она захотела переключить канал – и ничего не вышло. Попробовала ещё – опять ничего. Тот же канал, с той же рекламой. Алла встала, вновь нажала на кнопку, отвела руку чуть в сторону – безрезультатно.

  Тогда она подошла к форточке, и точно так же, как Сергей будильник, зашвырнула лентяйку на улицу.

  Тут-то в голове Трескачёва что-то и щёлкнуло.

  – Её место займут другие, – сказала Алла улыбаясь. – У меня скоро получка.

  Сергей тоже улыбнулся, только совсем недобро, «может, следовало просто заменить батарейку?», однако Алла этого не заметила. У Трескачёва возникло ощущение дежа-вю. Вот так же, как с добрым утром, несколько лет назад, была выкинута его кассета со «SLAYER-ом».

  «Да что это у баб, апрельское обострение? Просто необходимо выкинуть что-то, принадлежащее мне в форточку?»

  – Я – курить, – сказала Алла, направляясь в коридор. – Идёшь?

  Сергей, глядя на рекламу зубной пасты, молча покачал головой.

  Открылась и закрылась за Аллой дверь. Трескачёв продолжал сидеть в кресле.

  «Я выкинул будильник – и она тут же выкинула лентяйку. Всё, что ни сделаю – всё правильно, достойно подражания».

  Сергей встал и, подойдя к окну, поискал глазами на косогоре лентяйку. Нет, не видно. Тогда он полностью сдвинул в сторону тюль, открыл на раме нижний шпингалет, затем забрался ногами на подоконник и открыл верхний. Потом рывком с треском распахнул заклеенное с зимы окно. Опустил шпингалет на второй раме и, спрыгнув на пол, с таким же треском раскрыл второе окно. В комнату ворвался простуженный ветер, заколыхав тюль и штору. Он дул со стороны сопок, чернеющих недавно появившимися проталинами.

  А на экране продолжалась реклама. «Ты – лучше...» – напели там.

  – Да, я такой, – проговорил Сергей, выдернув шнур из сети.

  Затем подняв телевизор на руки и, отступив с ним несколько шагов для разгона, резко подбежал к окну и, что есть силы, двумя руками зашвырнул его как можно дальше. Тот хорошо пошёл; Сергей следил затаив дыхание. Сделав оборот в полёте, телевизор врезался в мокрый снег косогора, под которым возможно скрывался камень, раздался «ба-бах!» лопнувшего кинескопа. А пластиковый корпус на удивление уцелел. Телевизор, ещё пару раз кувыркнувшись, скатился метров на пять, пока не уткнулся в здоровенный камень-валун. И только тут Трескачёв задышал.

  – Что-то я вспылил. – проговорил Сергей, закрыв окно, и начал собирать манатки.

  С получки он отдал Алле деньги на новый телевизор и с тех пор они больше не виделись.

  Трескачёв вдруг осознал, что пялится куда-то сквозь экран, не видя происходящего. Это называется – ушёл в себя. Сергей тряхнул головой. В телевизоре один седой дядька рассказывал другому, что в каждом человеке скрывается около пяти тысяч разных личностей.

  «А я слышал только о раздвоении личности», – усмехнулся Сергей. – «Интересно, а что б было доминируй во мне какая-нибудь другая личность из этих тысяч?»

  Закончились утренние передачи, начались сериалы. И в это время по карнизу за окном ударили капли дождя. Они барабанили всё сильней и сильней. Сергей зашёл на кухню, закрыл форточку, и сев на табуретку закурил.

  «Ой, а у нас тут ливень», – ухмыльнулся Трескачёв, глядя в окно на прохожих. – «Закопошились, дождевые черви. Накопать вас некому».

  Ливень, так неожиданно хлынувший с затмивших всё небо серых туч, так же неожиданно перешёл в уныло моросящий дождик, готовый вот так уныло нудеть ещё с неделю.

  «Долбанней этого лета может быть только долбанная зима», – зевнул Сергей и, затушив сигарету, пошёл в комнату.

  Он выключил телевизор, разделся и лёг в постель, забравшись с головой под одеяло.

  «Дождевые червячки, таракашки, ползучки...» – тихо запели колыбельную в задрёмывающем сознании Сергея неведомые, убаюкивающие голоса. И вскоре он крепко заснул.

   II

  Сергея разбудил солнечный свет, зарабатывающий сейчас, полярной летней ночью, выходные на зиму. Тонкие шторы были преградой ему фиктивной. Сергей глянул, щуря заспанные глаза, на тикающий будильник.

  «У-у, рань-то, какая...» – зевнул он и, повернувшись лицом к стене, проворно натянул на голову одеяло.

  «Спать-спать-спать...» – пропел покровительственный голос в сознании Сергея, где так и осталась не вытесненная солнцем сонная дымка.

   III

   1.

  Сергея разбудили солнечные лучи, прошедшие сквозь тоненькие шторы и, не слепя всей блистательной яркостью, коснулись его лица, развеивая закрывающий веки сон.

  Сергей, щурясь, посмотрел одним глазом на будильник и усмехнулся:

  «У-у, адская машинка, всё минуты мои считаешь».

  Трескачёв лёжа потянулся и звучно зевнул, точнее, выдавил с удовольствием какие-то подвывающие звуки, доставшиеся ему от первобытных предков. Он проснулся в превосходном расположении духа. Оставалось только встать с той ноги. А то ясно солнышко обернётся Ярилом, завтрак сгорит, и ужина не будет.

  «Какая ж нога ТА?» – гадал Сергей, пальцами правой ноги почёсывая левую пятку. – «Или с обоих встать? Не, тоже не годится, полдня всё хорошо, но к вечеру уж ярило, клонится к закату и ужина сначала не будет, а после он сгорит. С квартирой. Что ж, тогда встану с правой».

  Сергей откинул одеяло и встал с той ноги. Прохладно и бодро. А зимой ещё бодрее. Это заслуга коммунальщиков, борющихся с вялостью народной. Не дают, упарившись, раскиснуть и околеть не позволят. Отапливается квартира, бежит из крана вода. Кто молодцы? Холодно в доме, нет воды – бегаешь по инстанциям, тренируешь тело и волю. Кому спасибо? Да только дождёшься ли? Разве скажет испуганный малыш спасибо стоматологу? А ведь тот благо несёт несмышлёнышу.

  И Сергей не сказал спасибо в своё время.

  Трескачёв, как и сейчас, жил тогда на очередной съёмной квартире. Он рассказывал приятелю через неделю после случившегося:

  – Теперь я знаю точно, что такое «приплющило». Прочувствовал. Измена – это ерунда. Как ужастик дома в кресле смотреть. А вот когда приплющило, то да-а. Это как самому в телик вдруг попасть. На скотобойню, жертвой.

  – Это коровой стать что ли? – засмеялся приятель.

  – Тебе смешно – тоже усмехнулся Сергей. – А я с вами чуть не свихнулся. Курить больше не буду. Вы вдвоём: ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля. Я смысла не мог уловить. Да что там, я и не пытался. Всю волю бросил удерживать остатки рассудка. Комната кружится, вы руками ещё махаете. Ржёте. Да так громко. И деться от вас ни куда. И не сказать, чтоб успокоились, замолчали. Это ж провокация. Вы б на меня переключились. А так вы хоть только друг с другом смеётесь, да по плечам хлопаете. Мне б одного такого хлопка для инфаркта хватило. Я цеплялся взглядом за какой-нибудь предмет, пытаясь привязать себя к реальности. Угол ковра на стене; пепельница на табуретке; телевизор. Но предметы начинали подрагивать и переставали походить на реальность. Тогда я решился пойти домой. Дело не простое, а что делать? С вами у меня б крышняк съехал гарантированно.

  Далее Сергей рассказал про провал свой на пороге квартиры. Про крыс. И про женщину-коммунальщицу с добрейшими глазами, дважды его обманувшую.

  – Мало того, что крысы по хате бегают, так и с работы же ещё отпрашивался. Короче решил брать ситуацию в свои руки. Благо нашлась тонкая, но прочная проволока. Способ проверенный: делаешь петлю-удавку, устанавливаешь на крысиной тропе и... и все дела. Только конец проволоки нужно конечно к чему-то прикрепить. Я к трубе примотал, что из ванной на кухню выходит. Аккурат где стена пробита. Оттуда они пробирались. И, вот, выключил свет, притаился в комнате. Засада натуральная: ни шелохнусь, тишина, ни курю, я даже с сигаретами завязал после укурки той. Прям романтика. Но минут через пятнадцать начало мне это надоедать. Думал уж плюнуть, как вдруг слышу – есть! Отчаянное скрежетание, даже пискнула разок, типа: ой, из меня сейчас шубу делать будут!

  Я вбегаю на кухню, включаю свет, смотрю: в углу под раковиной, крыса, за хвост попавшаяся, рвётся бешено. Тут медлить нельзя, она себе хвост оторвёт. Но у меня всё схвачено, на полу приготовлено всё необходимое. Кидаю на крысу тряпку, прижимаю аккуратно зверюгу ногой в ботинке. Беру одной рукой проволоку, а другой откусываю её пассатижами от трубы. Затем резко отскакиваю, держа в вытянутой руке силок с дёргающейся крысой подальше от себя. Самое трудное оказалось её в трёхлитровую банку опустить. Мотается, словно ей зла желают. Блин, пусть без удобств, но отдельная банка, в конце концов! Засунул. Сверху куском жести размером с тетрадку, прикрыл. Даже дырки заранее пробил. Поставил банку под диван и им же крышку прижал, как раз подходило. А зверюга здоровая. В банке ей тесно. Метается, проволока так и осталась на хвосте, по стеклу скрежет и ею, и когтищами...

  А на утро Сергей пошёл договариваться насчёт восстановления полов. Со зверюгой вместе. Крыса поуспокоилась за ночь. Правда несколько заволновалась, когда Трескачёв взял банку в руки, придерживая ладонью жестяную крышу. Но когда банка была упакована в обычный чёрный пакет, сразу же успокоилась, словно попугайчик, чью клетку накрыли тряпкой. Сергей одной рукой прижимал банку к груди, а другой, через пакет, придавливал жестянку к горловине.

  – Холодно моя маленькая? – проговорил, вышедший на морозную улицу Сергей, заскребушавшейся крысе. – Потерпи, скоро придём.

  Когда Трескачёв открывал дверь «шарашкиной конторы», освобождая руку, он прижал крышку банки подбородком. Зверюга, почуяв близость глотки врага с силой ударила Сергея. Он аж зубами клацнул.

  – Ути-пути-тютеньки... – прошептал Трескачёв, едва не описавшись.

  Сергей представил, что его сейчас кто-то увидел, и чуть не рассмеялся. Крыса у горла, то, что он задумал, и в принципе уж делает – заводило. И так, чуть улыбаясь, Трескачёв с притихшей крысой, пройдя по коридору и миновав несколько дверей, остановился у нужного кабинета.

  Сергей постучал в дверь рукой держащей банку. Зверюга, которую сейчас буквально взболтали, на удивление затихла, словно прочувствовав ответственность момента. Выждав пару секунд, Трескачёв мизинцем, не выпуская ноши, потянул на себя ручку двери, благо оказавшейся не тугой.

  – Здравствуйте. – сказал Сергей.

  – Здра-а-авствуйте...

  В этом «здра-а-авствуйте» было что-то вроде: тихо-тихо, не подсказывайте мне... Я сейчас сама вспомню... Ну как же, вы тот самый взволнованный молодой человек. Не стоит переживать из-за всяких пустяков. Мелкие проблемы приходят и уходят регулярно. Такова жизнь...

  Добродушные глаза начальницы с участием смотрели на Сергея.

  «Такая ногу тебе откусит и по головке погладит» – подумал он и сказал:

  – Вчера, во второй половине дня ко мне опять ни кто не пришёл заделывать дыры в полу.

  – Ох, знаете... – принялась начальница сокрушаться, рассказывая о проблемных трубопроводах, о том, что на дворе зима и жильцы замерзают, что работников совершенно не хватает, и те, что есть, просто надрываются на самых проблемных участках. И всё ж, несмотря ни на что, сегодня, во второй половине дня, к Трескачёву непременно придут самые лучшие мастера и заделают эти несчастные дыры.

  Сергей выслушал заверения и сказал:

  – Только, вот, смотрите: сегодня у нас уже пятница, впереди – два выходных. Перед тем как сюда отправиться, я дома кое-кого изловил специально для вас. Потому как благодаря именно вам у меня их полно. И если сегодня опять ко мне не смогут прийти рабочие, я займусь отловом этих кое-кого до понедельника. И тогда в следующий раз приду сюда уже с мешком.

  Договорив, Сергей спокойно перевернул пакет с банкой, что всё время держал пред собой и, тряхнув в сторону, убрал крышку, высвобождая крысу на пол. А не на стол как планировал прежде. Упав, зверюга пискнула, тут же шустро развернулась, мгновенно сориентировалась и юркнула под стоящий у стены шкаф.

  Начальница не завизжала и не запрыгнула на стол. Всё ж не в консерватории работала. Но всё-таки негромко ойкнула несколько побледнев. Трескачёв же развернулся и вышел из кабинета, на пороге напомнив:

  – Мешок.

  Покидая «шарашкину контору» Сергей едва не столкнулся в дверях с лысым мужичонкой, спешившим толи по делам, толи согреть озябшую лысину. Пропустив его, Трескачёв вышел на сумрачную улицу.

  На этот раз рабочие действительно пришли во второй половине дня. И быстро совсем справились, видать и в самом деле – мастера.

  2.

  Сергей одел тёплую рубаху, спортивные штаны и пошёл на кухню. Включил чайник, посмотрел с высоты своего восьмого этажа, на яркую, но безмятежно спящую улицу. И всё ж нет, не совсем спящую, один мятежный дух по ней мотался. Сергей увидел, как вдалеке штурмом берёт горку, в которую шла дорога, какой-то пьяный тип. Просто на кочерге. И мотает его та кочерга неистово. Он по тротуару как по пластинке ди-джея лавировал.

  Трескачёв пошёл в ванну, умыться, но из крана вышел только жалобный хрип.

  – Сушняк. – посочувствовал Сергей, представив трубопроводы как глотку мистического организма Дом. Глотку, мучительно страдающую без воды от сухости и ржавчины перчащей по всем трубам.

  Он зашёл в комнату, застелил диван, на котором спал, накрыл пледом.

  «Эх, хорошо б конечно иметь свою квартиру», – подумал Сергей. – «Но, как известно, нет ни чего более постоянного, чем временное».

  Хозяйка предложила неделю назад купить у неё квартиру. И цена пустяковая, и хатка – ничего. Можно б было прикупить, да и жить в собственном жилье пока вариант с Мурманском не найдётся. Но... делать этого он не стал. Так и продолжил просто снимать эту квартиру.

   Сергей вернулся на кухню. Глянул в окно. Мятежный дух достиг-таки вершины горы. Но там появился милицейский «Уазик», и «духа» уж к нему препровождали.

  Сергею припомнился случай.

  Года за три до провала в подвал Трескачёв, опять же, снял квартиру, но в Мурманске. Упорно не желал жить у родителей. Решил, отметить это дело с приятелями, которых набралось не мало. Договорились встретиться в центре города, на Пяти Углах, где как раз проходили массовые гуляния по случаю какого-то праздника. К месту встречи Сергей приехал с другом раньше договорённого времени. Они купили по пивку и тут же стали частью того шумного и весёлого, что и называется праздником. Когда выпили по бутылочке, друг сказал, доставая две сигареты и протягивая одну Сергею:

  – Надо б женщин найти на вечер, поприличней.

  – Где ж таких найдёшь? – удивился Трескачёв. – И потом, обещался прийти Хромой. А когда он пьян мне за него даже перед тобой стыдно бывает.

  – Приличных, в смысле – симпотных.

  – Тогда симпатичных и неприличных. – Сказал Сергей. – Ты их уже видишь?

  – Вон, хотя бы те, – кивнул друг на двух хохотушек.

  – Сейчас посмотрим, – сказал Сергей и пошёл знакомиться.

  – Наконец-то! – воскликнул Трескачёв, подойдя к хохотушкам. – Где вы ходите? Пока вас дождёшься, тут уж всё закончится. Ну а то, что я замёрз, вам, наверное, и не интересно.

  – Так вроде не холодно. – проговорила одна из подруг.

  – Это вам сейчас не холодно. А попробовали бы вы постоять тут, несколько часов, меня высматривая?

  – А ты тут уж несколько часов нас ждёшь?

  – Всю жизнь! Только, вон, друг иногда подменивает сходить побриться.

  – Чего-то прежде мы вас тут не видели, – улыбались хохотушки.

  – Как! – воскликнул Сергей. – Да в этом городе глядеть больше не на что.

  – Как же, а хлебозавод? – напомнил подошедший друг.

  – А-а, ну конечно, – кивнул Сергей. – В жизни, бесконечно можно смотреть лишь на две вещи: на хлебозавод, и на нас. Кстати, хотите посмотреть фотографии хлебозавода? Их, у меня дома потрясающая коллекция.

  Так и оказались хохотушки на праздновании снятия квартиры. Одна из них, Света, осталась у Сергея и после того как все, практически, разошлись. Кроме неё остались лишь Рога с Полиной. И вот, Света на утро учудила: выкинула в форточку кассету Сергея. Тогда он ушёл с кухни в комнату, а вернувшись, показал Свете пудреницу, что взял из её сумочки. Показал – и так же, как она кассету, зашвырнул в форточку.

  – Какой ты мстительный, – прищурилась Света.

  – Ну, вот, а я-то думал – поскандалим.

  – Тогда тебе надо было выкинуть сумочку.

  – Это я мигом.

  – Не, сюрприз уж не получится.

  – Тогда не будем скандалить, – сказал Сергей. – Я – в магазин, заодно наши штучки найду. Под окнами сугробы, наверняка всё цело. Со мной прогуляешься?

  – Ты что-то хочешь мне купить? – спросила Света.

  – Литруху для малышки, – прижал к себе Сергей Свету за талию.

  – Ты лапуся, – засмеялась она. – Неужели теперь у меня будет своя собственная литруха!

  – Д-а, Лапу-у-уся. – протянул Рога, сидящий со своей Полиной за кухонным столом. – И будешь вообще зайчиком, коль заодно сигарет купишь.

  – Сейчас сам в магазин побежишь, – сказал Сергей.

  – У меня денег нет, – вздохнул Рога.

  – Так я дам.

  – Тогда я со всем рвением.

  – Да не, сиди. – сказал Сергей, и обратился к Свете, – Ты ж пойдёшь со мной прогуляться?

  – Пойду, – кивнула она.

  Когда Сергей уж открывал входную дверь, Света забежала в комнату и взяла свою сумочку.

  – На пять минут выходим, зачем тебе сумочка? – Спросил Трескачёв.

  – А пока пудреницу ищем, может, ещё чего найдём. Мало ли добра под окнами валяется.

  На выходе из подъезда их остановили милиционеры и попросили документы.

  – Это зачем? – спросила Света, прибывая на веселее.

  – Разобраться надо, – сказал милиционер.

  – По порядку номеров, или на запчасти? – хихикнула Света.

  – Да они пьяные, – заметил другой милиционер. – Паспорта давайте.

  Света достала свой из, кстати, взятой, сумочки, Сергей из куртки. Документы у них забрали и повезли на «буханке» в отделение. С типами, подозреваемыми в метании бутылок из окон. Трескачёв со Светой условились говорить, что заходили в подъезд, разыскивая квартиру приятеля. И их долго не держали. С Сергея на месте взяли деньги на штраф, а Свету и вовсе – так отпустили. Она его поджидала на подъезде отделения.

  По дороге домой они зашли в магазин и купили водки с закуской. Сергей хотел взять коньяк, но Света сказала: хорош, выламываться уже. Ну, на том и порешили. Под окнами ни кассеты, ни пудреницы они не заметили.

  – А пожрать чего принесли? – Воскликнул с кухни Рога, сидящий за столом с Полиной, даже не поинтересовавшись, где они пропадали. – Мне без пропитания нельзя. Я с голоду расстраиваюсь. Хотя бы консервы с толстолобиками?

  – А как же! – ответил Сергей, снимая ботинки. – Тебе специально их искали столько времени. Всё чин по чину. Толстолобики, лобик к лобику. Такие, чтоб полобастей. Чтоб с ними хоть в лобовую атаку.

  Сергей обнял за талию Свету:

  – Душа моя, а бывала ли ты в лобовых атаках?

  3.

  Сергей достал из настенного шкафчика полюбившееся ему печенье. Он вообще любил всякие вкусности, и они у него дома не переводились. Из холодильника достал пробитую банку сгущёнки. Налил себе кофейку. Красота!

  – Закрыты давно ларьки! – донёсся из раскрытой форточки девичий возглас.

  «Кто бы мог подумать» – усмехнулся Сергей и глянул в окно.

  Не далеко от подъезда какая-то девица тянула за рукав вяло сопротивляющегося парня.

  – Домой пошли, скотина! – властно велела девица, и парень вовсе перестав сопротивляться, поплелся за ней обречённо.

  Сергей, глядя на удаляющуюся парочку, подумал:

  «Прикольно если несчастный тип на самом деле эту девицу знать не знает. Может она как обычно на охоту вышла. Отловила себе пьяного чувака посимпатичнее, благо у нас ночами выбор большой, и: домой пошли, скотина! Проспится он и не вспомнит ни чего, а тут она ему истории сочинять...»

  У Сергея таких случаев хватает. Вот не помнит с утра ни чего, хоть ты тресни.

  Они шли со знакомым по улице, и тот встретил какую-то девицу. Начал с ней болтать. А та тоже была с подругой, которая сказала Сергею, что они откуда-то знакомы. Трескачёв не помнил её. Наверняка спьяну чего-то учудил. И ему совершенно не хотелось знать, что именно. Поэтому он начал нести околесицу:

  – Конечно, я тебя узнаю! У меня узнаваемость повышенная. Просто – гиперузнаваемость. Я всех узнаю, меня все узнают.

  Сергей, повернул лицо, чтоб она его не видела, и скорчил гримасу проходящему мимо мужичку похожему на колобка.

  – Идиот. – буркнул мужичок.

  – Видала! – воскликнул шёпотом Сергей. – Узнают! Ещё никто из прохожих, ни разу мне не выкрикнул: умный!

  Спутник Сергея сказал своей знакомой напоследок:

  – Ну, тогда до вечера. Приду обязательно.

  – И друга с собой приводи, – сказала так и не вспомнившаяся Сергею девица.

  У них по какому-то поводу должна была состояться веселуха. Трескачёв на неё не пошёл. После он ещё встречал незнакомую знакомую на улице. Пару раз даже болтали не о чём. Но о первой их встрече, Сергей не узнал по сей день, и узнавать не хотел.

   4.

  Сергей пил кофе, хрумкая печенюшки, и прикладываясь к банке сгущёнки. Ему вспомнилось, как раньше любил, вот так, сидя в тишине, пить кофе и курить сигарету. Да так явственно, что захотелось вновь подымить. Просто, глядя в окно растворяться в свободном течении мыслей. Курить он бросил после того памятного провала на пороге своей квартиры. Но до сих пор на него накатывало иногда сильное желание закурить сигарету. Чтоб убить зависимость надо убить мозг. От этой мысли его неожиданно оторвал стук по металлическому карнизу за окном. Сергей обернулся и увидел голубя.

  – Какаду! – хохотнул Трескачёв, и подкинул в форточку печенье. Оно стукнулось о верхнюю часть наружной рамы и отскочило вниз, на улицу, спугнув голубя тут же улетевшего прочь.

  «Вот ведь сейчас кому печенюшкой по голове попало б...» – подумал Сергей. – «Впрочем, это лучше, чем спугивая птицу стучать по стеклу и разбить его. Да еще чтоб вниз всё обрушить».

  С улицы послышался надрывный кашель.

  «Убей я его сейчас своей печенюшкой, то б называлось эвтаназия», – подумал Сергей и выглянул в окно.

  Мужика уж не было не видно не слышно. Трескачёв смотрел на улицу с восьмого этажа. В детстве на такой высоте уж голова кружилась. Сам-то он ребёнком жил на втором. Спрыгнуть можно.

  Было это когда по земле ещё динозавры ходили. То есть чёрт знает когда и Сергей учился, чёрт припомнит, в каком классе.

  Уроки закончились, но впереди маячила эта – терпеть невозможно – продлёнка. И вместо того, чтоб где-нибудь шухерить, скоро предстояло вернуться в школу. Но немного времени у них ещё было. У Сергея, впрочем нет, у Серого, тогда так его звали на улице, и его друга, с кем спустя годы будут хохотушек на Пяти Углах цеплять.

  Они гуляли возле дома Серого, и вдруг увидели на крыльце подъезда коробку из-под торта. Друзья переглянулись и одновременно кинулись к коробке. К такой беленькой, да аккуратной.

  – О-а-а! – закричал в азарте друг на бегу.

  – О-а-а! – перекрикивал Серый.

  Он оказался чуть быстрее. Когда носок ноги уже летел точно в коробку, и невозможно было отвести удар, в голове промелькнула старая, всем известная фишка про кирпич в ничейном мячике.

  «Ой!» – воскликнуло в мозгу отчаянье, и нога врезалась в картонную упаковку. Сердце сжалось... Но боли, он не почувствовал. Коробка подлетела, открываясь, и в стороны прыснули ошмётки торта.

  «Очень много крема», – тупо подумал Серый.

  – О-э... – издала не членораздельный звук тётка, стоящая здесь же, на подъезде, прежде оживлённо болтающая по телефону-автомату.

  Она смотрела округлившимися глазами на, веером разлетевшийся, по асфальту торт. Друзья, не говоря ни слова, стремглав кинулись мимо ошарашенной тётки в подъезд. И, только когда они уже летели вверх на второй этаж, перепрыгивая через ступеньки, с улицы раздался пронзительный крик, словно вой запоздалой сирены.

  Серому свою дверь открыть, что торт пнуть – миг. Раз – и они уже заскочили в квартиру. А, переведя дух, вдруг поняли, что сами себя загнали в ловушку. Надо было бежать куда-нибудь прочь по улице. Теперь же тётка наверняка устроила засаду в подъезде. А в продлёнку уже пора было идти. Опоздают – всё будет доложено родителям. А у них прогулов немеряно! За что и сослали их на дополнительные занятия. Что ж делать? Если из квартиры выйти, то засекёт тётка и вечером предъявит родителям Серого счёт за торт. Если же остаться дома, то предъявлять будеть училка.

  – Лоджия, – проговорил друг.

  Они переглянулись и, молча, пошли на лоджию.

  – Да, прыгнуть можно, – глянул вниз Серый и, посмотрев на друга. -Давай.

  – А, чё я? – запротестовал друг. – Торт, ты пнул. И лоджия твоя. Ты, первым и прыгай.

  Серый опять посмотрел вниз, на газон, спускающийся от тротуара к дому под углом градусов в сорок.

  – Я... – проговорил он не очень-то уверенно. – Раз плюнуть. А ты что ж, не можешь?

  – Могу. – усмехнулся друг. – Плюнуть. И раз, и два. А прыгать ты первый должен. Я – после.

  Серый, перегнувшись через парапет, плюнул вниз. Упавшая слюна лежала, такая близкая, в бетонной канаве для стока воды. А прыгать предстоит на склон, вообще рукой подать. Тем более на землю.

  – Раз плюнуть, – повторил Серый уж более решительно и перелез через парапет.

  Теперь он держался за него руками за спиной, стоя одними пятками на крохотном выступе. Невдалеке какие-то две девчонки перестали заниматься своими девчачьими делами и с любопытством уставились на Серого. Всё, обратной дороги не было. И он, конечно же, прыгнул.

  А, приземлившись, почувствовал сильнейшую боль в той самой ноге, что летела на коробку и, казалось, обречена сломаться, врезавшись в спрятанный кирпич. Но Серый даже не пикнул, помня о наблюдающих девчонках и ещё не прыгнувшем друге. Подняв лицо, он улыбался.

  – Прыгай. – сказал Серый другу.

  Тот, заподозрив неладное, молча, его разглядывал.

  – Пры-ы-ыгай, – продолжал выдавливать улыбку Серый.

  – Чё ты оскалился-то? – спросил друг.

  – Ну, давай же.

  – А ты отойди, – сказал друг.

  – А ты рядышком.

  – А ты пройдись-ка немножко, – предложил друг, даже и не думающий перелазить через парапет лоджии.

  С лица Серого исчезла улыбка. Он встал на здоровую ногу, а когда попробовал ступить на ту, что болела, то чуть не взвыл. Нога подкосилась, но Серый устоял, скрипнув зубами. Девчонки засмеялись, а друг сказал:

  – Знаешь, пожалуй, я прыгать не буду.

  Серому уж было всё безразлично, и он похромал домой. У подъезда, конечно тётки уж и след простыл. А разлетевшиеся ошмётки торта доедали дворовые собаки.

  Одно хорошо, в продлёнку идти не пришлось. В травмпункте врачи обнаружили у него трещину ступни и наложили лонгет.

   6.

  Сергей пошёл в комнату смотреть утренние телепередачи. Он включил лентяйкои телевизор и завалился на диван. Пульт от телика был не родной. Родной он оставил у Аллы. У той оказался такой же телевизор, а лентяйки к нему не было. Они тогда попробовали жить вместе. Алла конечно барышня красивая, но причуды у неё – ну его на фиг. Сергей ушёл от неё недели через две, обратно в свою съёмную квартиру.

  С экрана утверждали, что в каждом человеке скрываются тысячи личностей.

  «Что за чепуха» – подумал Трескачёв, и выключил телик.

  По жестяному карнизу окна забарабанил дождь. Сергей вновь разобрал пастель, и улегся досыпать. Мысли тёплой тихой рекой поплыли вдаль, увлекая сознание в мир спокойного сна.

  СЛАВНЫЙ

   Тёмной ночью осенней

   Припозднилась гражданка пешком

   Возвращаясь, домой по аллее

   В пальто с норковым воротником

   Торопилась, путь свой срезая

   Не пошла ж там, где были огни

   В заборе дыру подыскала

   Свернувши с дороги в кусты

   А там по нужде своей малой

   Гоп-стопник по прозвищу Шкерт

   Стоял траву поливая

   Дымил сигареткою «Кент»

   Увидел гражданку в пальтишке

   Запрятал хозяйство в штаны

   И к ней подвалил он не слышно

   Под покровом ночной темноты

   -А ну-ка снимай-ка пальтишко,

   И сумочку мне одолжи

   Я бедный романтик не всем же

   Купаться как ты в роскоши

   Гражданочка шум вдруг подняла

   Во нервная как завизжит

   И тут же кусты подминая

   Герой к ней на помощь спешит

   Здоровый детина, два метра

   Романтику кости ломал

   А после с гражданкой под ручку

   Домой к ней ушкандыбал

   А после через неделю,

   А может быть полторы

   Гражданку с пальто повязали

   В аллее всё той же менты

   -Вот и попалась стервоза

   Её мент на допросе сказал,

   А чтоб убедительней было

   С размаху по уху её дал

   -Пальто ж то украли у тёщи

   Начальника ГУВД.

   Получит гражданка по полной,

   Как в старом НКВД

   Клялась она и божилась

   -На рынке купила пальто

   Менту это было до фени

   Он дело сдал в суд всё равно

   Гражданочка срок щас мотает

   Романтик в больничке лежит

   Герой лечит триппер, икает

   Гражданкою он не забыт

   Такая история была

   Такие брателла дела

   Гражданка пальто не отдала

   И всем жизнь попортила.

  1.

  Я смотрел на то, что раньше было едой человека. Быть может бифштексом, прежде скакавшим телёнком с задорно задранным хвостом. После его убили на скотобойне и расчленили. Люди, потрошившие тушу и представить не могли, что скотина, став дерьмом, обретёт известность невообразимую не для них, а их детей.