Текст книги "От Киева до Москвы: история княжеской Руси"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Но и русские, глядя на союзников, быстро перенимали полезный опыт. Половцы и венгры себя не обижают, чем же они хуже? Полыхали и рушились города, проходящие туда-сюда воинства стирали с лица земли попутные деревни. Возле догорающих пепелищ домов, возле трупов хозяев выли изнасилованные полуголые жены. А их дети, братья, сестры, тупо брели куда-то в караванах невольников. Сейчас никто не перехватывал полон, никто не отбивал, союзники угоняли законную добычу, князья благодарили их за службу, договаривались о новых предприятиях. Гребли жирный гешефт работорговцы в Херсонесе, Керчи, Буде, Кракове…

Русские люди стали уходить кто куда. На Днестре, в половецких владениях, возник вольный город Берлад. Сюда шли самые лихие и отчаянные, готовые и разбойничать, и наняться повоевать. А крестьяне, ремесленники направлялись туда, где поспокойнее, на север. Сохраняли память о брошенной родине, приносили на новые места привычные названия, и появлялись города-двойники. Южный Переяславль на р. Трубеж особенно страдал от нашествий, и на Оке возник Переяславль-Рязанский, на Клещином озере – Переяславль-Залесский, в каждом городе одна из речушек получила имя Трубеж. На юге был Кснятин, и на севере, у впадения Нерли в Волгу, построили Кснятин, на юге был Стародуб, и на Клязьме появился Стародуб. Страшному опустошению подверглось и Прикарпатье, люди отсюда уходили к другу и союзнику их князя, Долгорукому. Наряду с карпатским Галичем в заволжских лесах возник Галич-Мерьский, наряду с карпатским Звенигородом – Звенигород на Москве-реке.

Юрий Долгорукий принимал всех. Давал места для поселения, льготы, ссуды на обзаведение хозяйством. Мерянские деревушки в его княжестве все гуще перемежались славянскими. И если на юге, на «Русской земле» люди еще помнили, что они поляне, древляне, северяне, то сюда стекались отовсюду, тут все они были просто русскими. Да и меряне постепенно «обрусевали», перенимали славянский быт, переходили на славянский язык.

26. Юрий Долгорукий и  княжеская честь

Император Алексей Комнин завел Византию в полный тупик. С Русью и другими соседями он перессорился, а попытка дружить с западными державами ничего хорошего не принесла. Венецианцы, которых он радушно запустил в империю, захватили под контроль всю торговлю. Крестоносцы, урвавшие греческие владения на Ближнем Востоке, не желали слышать даже о номинальном подчинении. Через территорию Византии шастали новые крестоносные отряды, возвращались те, кто уже навоевался, по пути задирались и безобразничали. При этом на Западе вовсю охаивали империю за то, что ее церковь все-таки не подчиняется папе, а царь не выступает плечом к плечу с рыцарями, не помогает им прибрать к рукам дополнительные страны.

Сын Алексея Иоанн взялся резко менять политику государства, хотя это оказалось уже не просто. Привилегии, дарованные венецианцам, он подтвердить отказался. Но попробуй не подтверди! Венеция выслала большой флот, он начал дико опустошать греческие берега – жег города, топил суда, забирал жителей в рабство. Тут-то и выяснилось, что Византии защищаться уже… нечем. Когда-то она господствовала на морях, но в царствование прошлых императоров деньги растекались куда угодно, только не на корабли, флот находился в жалком состоянии. Даже страшное оружие византийцев, «греческий огонь», было утрачено. Запасы не возобновлялись, на подготовку инженеров не обращалось внимания, и секрет «греческого огня» забыли. Враг действовал беспрепятственно, и Иоанну Комнину пришлось вернуть привилегии Венеции, да еще и просить извинения, выплатить «компенсацию».

Тем не менее император не оставил замыслов возродить былое могущество. Он переформировал сильную национальную армию, одерживал победы над сельджуками, отобрал у них значительную часть Малой Азии. Иоанн пытался поставить на место и обнаглевших крестоносцев. Совершил поход в Сирию, и Антиохийское княжество под угрозой оружия признало себя вассалом Византии. А опору и поддержку, в отличие от отца, император искал среди православных государств. Грузия восстала против сельджуков и сбросила их владычество, Иоанн немедленно заключил союз с ней.

Он всячески старался укреплять связи и с русскими. Его союзником стал Владимирко Галицкий. Совместными усилиями император и князь пробовали возвести на венгерский престол русского претендента Бориса, сына изгнанной королевы Евфимии Владимировны. В Константинополе представляли, что альянс с Русью может открыть для империи куда большие перспективы. Но с такой Русью, какой она была при Мономахе. Что толку в союзниках, разодравшихся между собой? Через митрополита Михаила, епископов, византийцы силились остановить свары. Новгородский епископ Нифонт специально приехал в Киев с целой делегацией, мирить князей. Но Всеволод II его не то что слушать не стал, а вообще посадил в тюрьму.

Юрий Долгорукий занимал совершенно иную позицию. Он-то дружил с Владимирком Галицким, дружил с Нифонтом Новгородским. Это помогало и в политических вопросах, через епископа князь укреплял свою партию в Новгороде. В Киеве Юрий поддерживал добрые отношения как с Печерским монастырем, так и с греческим митрополитом. А при этом суздальский властитель показал, что он и впрямь Долгорукий. Через митрополита и Владимирка он стал наводить мосты напрямую с Константинополем.

После смерти св. Исайи кафедра Ростовского епископа так и оставалась вакантной – пустовала 47 лет. Залесский край окормлял епископ Переяславля. Пока город принадлежал Мономаху и брату Юрия Андрею, подобное положение было в общем-то терпимым. Но когда Переяславль перешел к далеко не дружественному Изяславу Мстиславичу, церковная зависимость от этой епархии стала совсем не желательной. У Долгорукого нашлась и личная причина укреплять связи с греками. Его верная супруга половчанка Мария с возрастом стала болеть. Тихо угасая, она приняла постриг и скончалась в монастыре.

Князь начал хлопотать в Константинополе, туда поехали суздальские посольства. Со стороны митрополита они получили полную поддержку, и все вопросы решились наилучшим для Юрия образом. Патриарх выделил ему епископа Нестора, а вместе с ним в Суздаль отправилась и невеста для Долгорукого – Анна, дочь самого Иоанна Комнина. Это был грандиозный политический успех. Вот вам и захудалая Залесская земля! Вот вам и второсортный княжеский стол на окраинах!

Конечно же, царевне было нелегко оказаться в другой стране. Первую византийскую Анну привезли в богатый Киев, а Анну Комнину вообще не пойми куда! Вместо просторных дворцов и храмов Константинополя надо было привыкать к деревянным хоромам, во всем княжестве было лишь две каменные церкви. Вместо южного солнца, теплых волн Босфора, шумных площадей византийской столицы девушка видела вокруг себя марево туманов над гладью северных озер, дебри лесов, бескрайние россыпи зимних снегов. Но Анна не причитала, что ее заживо похоронили, не замыкалась в «ромейской» гордыне. Нет, времена гордыни миновали, кичиться уже не приходилось. Хочешь или не хочешь – пристраивайся к русской жизни, к обстановке теремов, необычным кушаньям, рубленым небольшим городкам.

Хотя Залесский край быстро менялся. Продолжался приток переселенцев с юга. Долгорукий зазывал на свои земли и болгар, мордву, югру. Его южное владение, Городец-Остерский, располагался по соседству с Белой Вежей, и Юрий установил дружбу с беловежцами, их сородичами, донскими бродниками. Желающих тоже приглашал к себе. Селитесь, трудитесь, поступайте на службу. Там и тут стучали топоры, расчищались поляны, вставали деревни, росли новые города. Южная Русь трещала по швам, разорялась и разрушалась. А в Суздальском княжестве росло население, оно наливалось силой, расцветало.

Киевского великого князя Юрий не признавал, но и в братоубийство не вмешивался. Оставался в стороне от драк, его удел жил мирно. Однако в 1146 г. все переменилось. Всеволод II Ольгович слег больным. Призвал к одру братьев, новгород-северских князей Игоря и Святослава. Игоря он оставлял наследником, просил позаботиться о своих детях. Но… сам же Всеволод II, борясь за престол, возвысил тестя, Изяслава Мстиславича. От него потребовали целовать крест, что он поддержит Игоря. О, такой тип как Изяслав Мстиславич готов был давать любые клятвы. Но имело ли смысл выполнять их? Для него альянс с Ольговичами был лишь ступенькой к вожделенному трону. Приехав для целования креста, он завел тайные переговоры с киевскими боярами, а в их числе были главные предводители войска – первый воевода Иван Войтишич, тысяцкий Улеб. Столичной верхушке такой подход к делу понравился, она выработала условия, на которых приведет Изяслава к власти.

1 августа Всеволод II преставился, и в самый день похорон бояре созвали вече, принялись раздувать возмущение чиновниками покойного государя. Дескать, обдирали народ, судили несправедливо. Правда, администрация подчинялась тем же самым боярам, Ивану Войтишичу и Улебу, ведь Всеволод II сохранил за киевскими тузами их посты. Но об этой «мелочи», естественно, умолчали, науськивали киевлян против пришлых, черниговских и северских чиновников. К горожанам выехал новый великий князь Игорь II с братом Святославом, обещали разобраться с претензиях людей. Вроде, успокоили. Но как только они удалились во дворец, подстрекатели вновь раздули страсти, подбили толпу грабить дворы тиунов Всеволода. Князьям пришлось посылать дружинников, усмирять беспорядки. Что и требовалось заговорщикам, желающим возбудить ненависть черни к Ольговичам.

А тем временем Изяслав Мстиславич уже собирал войско и двинулся к Киеву. Игорь II и Святослав были князьями-воинами, всю жизнь провели в седлах и крепостях на половецком рубеже, интриговать они не умели. Узнав об угрозе, воззвали к двоюродному брату, Изяславу Давыдовичу Черниговскому. Но он принялся торговаться, вымогать за помощь дополнительные города. Игорь II согласился, а черниговский князь все равно не пришел. Города дали, чего же еще надо? Братья Ольговичи вывели на битву киевское ополчение, но оно неожиданно перешло на сторону их противника. Изменили подкупленные берендеи и черные клобуки. Игорь и Святослав с их дружинами очутились вдруг в окружении. На них обрушились с разных сторон, смяли. Святослав сумел прорваться, у Игоря II лошадь увязла в болоте. Ко всему прочему, у него были больные ноги, убежать он не смог. Поймали, притащили к победителю. Так и кончилось его короткое княжение.

Чем-чем, а великодушием Изяслав Мстиславович абсолютно не страдал. Игоря он заточил в темницу. Киевлян за предательство наградил – отдал им на разграбление дома и хозяйства чиновников и дружинников прошлого государя. Столичные бояре получили их села и деревни. Правда, взыграл было духом престарелый Вячеслав Туровский. Вообразил, будто племянник старался для него, сверг узурпаторов, в свое время выгнавших его из Киева, восстановил его в правах великого князя. Принялся раздавать уделы, рассылать в города своих наместников. Тут он крепко ошибся. Изяслав II одним махом поставил его на место. Этих самых наместников велел заковать в железо, а у дяди отобрал даже Туров, выселил его в городишко Пересопницу.

Ну а несчастный Игорь оставался в тюрьме в общем-то ни за что. Только за то, что его назначили наследником, и он имел неосторожность согласиться. Заступник и верный друг у него нашелся лишь один, брат Святослав. Он начал поднимать на войну родственников, Изяслава и Владимира Черниговских, сыновей Всеволода II. Да уж куда там! Великий князь запросто обставил его. Детей Всеволода он обласкал, дал несколько городов. А Изяславу Давыдовичу пообещал удел пленного Игоря, Новгород-Северский. Для черниговского князя этого оказалось достаточно, он сразу переметнулся на сторону победителя, и князья вместе предъявили Святославу ультиматум: отречься от брата и отдать его княжество.

Нет, понятие чести на Руси еще не умерло. Святослав ответил – пожалуйста, возьмите хоть все владения и братовы, и мои, но освободите Игоря. Однако такой вариант не устраивал обоих Изяславов. Великий князь считал опасным выпускать из рук соперника, а черниговский Давыдович уже разохотился на Новгород-Северский. Если подлинный хозяин окажется на свободе, вдруг отберет? Святославу пригрозили, что его заставят подчиниться оружием.

И тогда он обратился… к Юрию Долгорукому. Ольгович к Мономашичу, недавнему противнику. Впрочем, когда-то и едиными были, вместе ездили за половецкими невестами. Да и вообще, речь шла уже не о родстве, не о счетах между княжескими кланами. Обратился один благородный воин к другому благородному воину. Святослав не ошибся, Долгорукий сберег в себе лучшие качества русских князей. Он сохранил и величайшее миролюбие Мономаха, десять с лишним лет воздерживался от участия в усобицах. Его права Изяслав II тоже нарушил – обошел в системе наследования. Юрий даже это стерпел. Но откровенный разгул подлости и корысти возмутил его, и суздальский князь наконец-то сказал свое слово. Принял Святослава под покровительство.

Вот теперь-то Изяславу II пришлось не на шутку понервничать. Его противники собирали силы. Степные родичи Святослава, половцы, привели к нему 300 воинов. Пришел князь-бродяга Иван Берладник. Да, на Руси появились уже и такие князья. Иван был племянником Владимирка Галицкого, участвовал в боярских заговорах, пытался захватить трон. Потом бежал, околачивался в вольном городе Берладе на Днестре, набрал ватагу из всякого сброда и стал наемником, готов был служить любому, кто заплатит. Но и Юрий Долгорукий прислал Святославу крепкую дружину под командованием сына Ивана, готовился выступить сам с суздальскими полками. А сторону Юрия держали Владимирко Галицкий, Византийская империя, его поддерживала церковь.

Изяслав II прекрасно понимал, что его продажные союзники вряд ли проявят доблесть. Да и сам он воинскими талантами не отличался. Зато он был прожженным политиком, дерзким и беспринципным. Он начал действовать своими методами. Чтобы связать галицкого князя, заключил союз с его врагами, венграми, выдал дочь за короля Гейзу. Византия Долгорукому помочь никак не могла, в данный момент само ее существование повисло на волоске. Западные державы начали второй крестовый поход. На этот раз его возглавили уже не второстепенные феодалы, а короли, французский Людовик VIII и германский Конрад III. Полчища рыцарей надвигались на Балканы. Всерьез боялись, что они попросту оккупируют Константинополь.

Империя могла поддержать суздальского князя через церковные структуры. Но Изяслав ловко использовал разногласия между греческим и русским духовенством. Он превратился вдруг в поборника национальной церкви. В Киеве как раз умер митрополит Михаил, и великий князь созвал собор епископов, велел им самим, без патриархии, выбрать и поставить митрополита. На самом-то деле собора не получилось. Половина иерархов резко выступила против, Нифонт Новгородский и Нестор Ростовский квалифицировали выборы как «человекоугодничество».

Но Изяслав II и с духовенством не стал церемониться. Туровского епископа повели в Киев пешком, в кандалах. Нифонта вызвали в столицу и заточили в монастырь. Нестор под защитой Долгорукого не пострадал, но остался в изоляции. А государю хватило и трех епископов. Даже те из них, кто сомневался в правомочности «собора», возражать уже не осмелились. Митрополитом выбрали Клима Смолятича, искреннего и благочестивого монаха-схимника, мудрого книжника, фигуру, вроде бы, достойную. Но он никогда не касался государственных вопросов, был далек от столичных интриг, борьбы за власть. Изяслава II подобная кандидатура вполне устраивала. Пусть люди видят, какого подвижника он возвел на митрополию. А подвижник пусть себе молится, постится, и не мешает государю.

Военные планы Долгорукого Изяслав постарался сорвать – не в открытом бою, а исподтишка, чужими руками. Муромо-Рязанское княжество уже несколько десятилетий жило само по себе, но и в нем накапливались собственные проблемы, разногласия. Тут костяк населения составился из двух племен. Муромляне и их удельный князь Владимир Святославич дружили с суздальцами – от волжских болгар приходилось отбиваться вместе. По призыву Долгорукого Владимир Муромский отправился с дружиной помогать Святославу. Но рязанцы-вятичи относились к Мономашичам враждебно, не забыли войну с суздальцами. А князь Ростислав Рязанский был очень недоволен, что его племянник Владимир сближается с Долгоруким. Ростислав считал себя ничуть не ниже суздальского князя, завидовал его успехам.

Изяслав II приманил его, почтил званием «друга», соблазнил возможностью пограбить соседей. В помощь ему подключили балтское племя голядь, обитавшее по Протве. Оно, как и вятичи, долгое время сохраняло независимость. Прошло лишь 90 лет, как русские покорили его, оно вошло в состав Смоленского княжества [16]. Но в глухомани, на границе Смоленской и Ростово-Суздальской земель, племя жило обособленно, до сих пор исповедовало темные культы «матери-земли», каждый год приносили в жертву женщин. Долгорукий с полками уже выступил на юг, дошел до Козельска и вдруг узнал, что в его владения вторглись рязанцы и голядь, опустошают и жгут села. Князю пришлось срочно возвращаться, защищать собственный удел.

А тем временем Изяслав II и Изяслав Черниговский с огромной ратью вступили в Северскую землю. Разоряли и грабили подчистую, не щадили даже церквей. Все, что не могли вывезти, предавали огню. Святослав пробовал вступить в переговоры – ему повторили прежнее требование, навсегда отречься от брата Игоря. Князь засел в Новгороде-Северском, надеялся продержаться до подмоги. Но и здесь зрела измена. Местным боярам вовсе не улыбалось, чтобы их богатства пошли прахом. Они тайком сносились с великим князем, а Святослава уговаривали уйти. Дескать, враги идут силой неисчислимой, не выдержим.

Что ж, он послушался. Или понял, что на верность города рассчитывать не приходится. Выступил на север, в вятские леса. Но как только он покинул крепость, об этом сразу стало известно его противникам. Двоюродный брат Изяслав Черниговский с 3 тыс. всадников и киевская дружина кинулись в погоню, настигли его. Однако взять Святослава оказалось не так просто. Он развернул свое небольшое войско навстречу преследователям и разметал их. У Изяслава Давыдовича с храбростью было туговато. Одно дело, геройствовать в беззащитных деревнях, другое – когда тебя лупят. Он поспешно удрал.

Но великий князь знал, как подогреть усердие такого соратника – объявил, что отдает ему владения не только Игоря, но и Святослава, Путивльское княжество. О, Давыдович снова воспылал воинственным духом. Поднял черниговские рати, принялся обкладывать родственника со всех сторон. Не постеснялся разослать среди вятичей воззвание – кто умертвит Святослава, получит солидное вознаграждение. Князя гнали, как волка. От Брянска к Козельску, от Козельска к Дедославлю. Его отряды таяли. Ушли половцы, воевать в чащобах им было несподручно. Авантюрист Берладник содрал за службу все золото и серебро, которое нашлось у Святослава, и отправился наниматься к его врагам. Скитаясь по зимним лесам, простудился и умер сын Долгорукого Иван.

Но суздальский князь уже разгромил Ростислава Рязанского, вынудил его бежать в половецкие степи. Юрий выслал гонцов, они разыскали Святослава, установили с ним связь. На помощь ему Долгорукий отправил тысячу белозерских латников. Как только Изяслав Давыдович услышал об этом, у него снова пропало желание воевать, он немедленно свернул операцию и отступил к себе в Чернигов. А Святослав ударил с тыла на голядь, проутюжил и разорил ее селения по Протве и прорвался на территорию могущественного друга. 28 марта 1147 г. Долгорукий сам приехал встретить его в пограничный город Москву – как раз с этой встречей связано первое летописное упоминание о нашей столице.

Горстка героев смогла отдохнуть в Москве после тяжелого рейда. Юрий чествовал пирами Святослава, его сына Олега, Владимира Муромского. Но застолья были, конечно, не главным. Князья совещались, строили планы, и здесь же, в Москве, началась подготовка к наступлению. Долгорукий дал Святославу свежие дружины под руководством сыновей Ростислава и Глеба, снова пригласили половцев. Суздальский князь позвал и других своих друзей, донских бродников.

По весне войско двинулось в поход. Шло по тем же вятским лесам, но уже в обратном направлении. Города, недавно гнавшие и преследовавшие Святослава, теперь униженно просили прощения или их брали на щит – напоминали, что с Юрием Долгоруким и его союзниками враждовать не стоит. А черниговский князь даже не пытался сражаться. Двоюродный брат, за голову которого он только что сулил награды, вышел на Северщину, и Изяслав Давыдович поджал хвост, прислал посольство. Умолял: «Забудем прошедшее», отдавал обратно его области, выражал готовность вместе идти освобождать Игоря.

Но пока разыгрывались эти события, князь-узник расхворался. Содержали его отвратительно, в сырой холодной темнице обострилась болезнь ног. Он чувствовал, что умирает, попросил принять монашеский постриг и схиму. Что ж, Изяслав II милостиво дозволил. После пострижения Игорь потерял сознание, восемь дней лежал, как мертвый. Но потом вдруг очнулся, стал поправляться. От мира схимник полностью отошел, отдался молитвам. Тем не менее великий князь его не освободил. Держал под стражей в Федоровском монастыре, разрешал выходить только на церковные службы.

А тут до Киева дошли и известия о наступлении Святослава. Черниговский князь хитрил и двурушничал, уверял, что по-прежнему держит сторону государя. Но Изяслав II столько раз сам обманывал других, неужели он стал бы доверять скользкому Давыдовичу? В Чернигове имелись киевские соглядатаи, донесли об измене. Великий князь поднял столичные полки, позвал сыновей и братьев, союзных венгров. Хотя призадумались и о другом. Коалицию Долгорукого и Святослава подпитывала и сплачивала высокая идея, спасение Игоря… не проще ли будет, если его не станет?

Изяслав II с войсками покинул столицу, он получался как бы и ни при чем. В Киеве он оставил за себя младшего брата Владимира Мстиславича, неопытного, никогда раньше не занимавшего ответственных постов. А через несколько дней от великого князя привезли грамоту. Для ее прочтения созвали вече, и не где-нибудь, а в храме св. Софии. Ясное дело, пригласили не простолюдинов – собрался цвет киевского боярства, митрополит Клим. Клятвопреступник Изяслав II обвинял в клятвопреступлении черниговских князей, клеймил Ольговичей как виновников смут и междоусобиц. Звал «вооружаться от мала до велика», идти «на врагов Мономахова рода».

И тут-то группа подстрекателей забросила предложение: один Ольгович и враг Мономахова рода находится в Киеве, с него надо и начать. Митрополит ужаснулся, пробовал утихомирить страсти. Но его и слушать не стали, отшвырнули в сторону. Бояре из храма выплеснули идею на площадь, а отряды их слуг были уже наготове. Возбуждая народ, кинулись к монастырю. Игоря схватили в церкви во время Литургии. Молодой князь Владимир не растерялся, прискакал следом, отобрал узника у толпы, укрыл в своем доме. Но… князь Владимир оказался один, с ним никто не считался. Убийцы вломились в дом, выволокли Игоря, с издевательствами таскали по улицам. Замучили до смерти и бросили нагое тело на базаре.

На следующий день хоронили. Скромный чин погребения служил игумен Анания, чьим монахом был Игорь. Он не сдержал переполнявшей его горечи, воскликнул: «Горе живущим ныне! Горе веку суетному и сердцам жестоким!» – и небо потряс страшный удар грома. Это был приговор Киеву. Приговор Киевской Руси. Но горожане даже не смогли понять, что же они натворили. Убили невиновного, ну и что? Пожимали плечами: виноваты не мы, виноваты Давыдовичи и Ольговичи. Зачем они хотели освободить брата? А у гробницы Игоря стали происходить исцеления, вскоре его причислили к лику святых. И те же горожане потянулись к нему вымаливать помощь…