Текст книги "От Киева до Москвы: история княжеской Руси"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

20. Владимир Мономах и  разделение Руси

Залесскую землю, где когда-то начиналось княжение Мономаха, он полюбил, не забывал о ней. При поддержке князя здесь постепенно укреплялись позиции христианства, около 1080 г. возродилась Ростовская епархия. Епископом стал св. Исайя, постриженик Киево-Печерского монастыря. Ему удалось окрестить многих местных жителей.

Оплотом воинствующих язычников оставался Чудский конец Ростова с капищем. Но сюда пришел инок Валаамского монастыря св. Авраамий. Построил хижину на берегу озера Неро, молился в ней. Господь дал подвижнику благодать исцелять болезни, о нем уже при жизни распространилась слава как о святом человеке. По молитвам Авраамия ему явился сам св. евангелист Иоанн Богослов, и монах обрел посох, укрепивший его силы. Среди бела дня, в присутствии множества людей, он в одиночку пришел на капище и сокрушил главного идола. По благословению епископа Исайи были построены две церкви – одна на месте явления святому Иоанна Богослова, вторая на месте капища.

Но св. Исайя преставился, и снова епархия осталась без епископа, здешней церковью стал руководить Переяславский епископ, а позже митрополит Ефрем. Он тоже уделял большое внимание Залесскому краю, при его участии в Суздале возвели первый каменный храм – Св. Дмитрия Солунского, возникло подворье Печерского монастыря. Не было и постоянного князя, лишь на время заезжал изгнанный Мстислав Новгородский и вернулся обратно.

А потом и на эту окраину перехлестнул вдруг пожар гражданской войны. Олег Святославович и не подумал выполнять клятву, в Киев не явился. Вместо этого он попытался овладеть Смоленском. Горожане его не приняли. Но в это время на Русь вернулся из Германии младший брат Олега, Ярослав. Когда его мать Ода уезжала на родину, она велела зарыть в потаенном месте часть казны великого князя Святослава. Сын нашел клад и с радостью присоединился к Олегу. Для того сокровища оказались очень кстати. Он набрал добровольцев из смолян, направился к вятичам. Своевольное племя не забыло покорения Мономахом, всегда было готово поддержать его врагов, Олег сформировал войско и двинулся к Мурому.

А там сидел восемнадцатилетний сын Мономаха Изяслав, захвативший город. Он обеспокоился, позвал подмогу из Суздаля и Ростова. Олег отписал ему, чтобы убирался во владения своего отца. Но дружинники Изяслава были такими же молодыми, как он сам. Загорелись драться. Призвали муромлян, подошли суздальцы, вроде бы, набиралось много – одолеем! Князь первым понесся в атаку, в первую в своей в жизни битву – удалой, бесшабашный, неудержимый. А опытный Олег именно на него бросил лучших воинов. Сраженный Изяслав рухнул под копыта коней, его рыхлая рать сразу рассыпалась. Город не сопротивлялся, Олег вступил в него победителем. Захватил вдову племянника, пленил его дружинников. Но Муромом он не ограничился, выступил на север. Приступом взял и разграбил Суздаль, Ростов сдался без боя. Часть мономаховых бояр бежала в Новгород, остальных отправили в Муром, посадили по подвалам.

Но произошло чудо. Иначе чем чудом назвать это было трудно. Такого еще не бывало на Руси. Не только на Руси, такого не бывало во всем суровом мире Средневековья. К Мстиславу Новгородскому пришло известие о гибели брата Изяслава, потом привезли и его тело. Князь оплакал его, похоронил в Софийском соборе и… поступил так, как учил Господь. Простил убийцу, своего крестного. Написал отцу, что брата уже не вернешь, а важнее всего прекратить усобицу. Для Мономаха смерть сына тоже стала тяжелым ударом, жена Гита почернела от горя. Но и он сумел подавить в себе гнев, обиду, возмущение. По-христиански смирился, согласился с Мстиславом. Оба обратились к Олегу. Признавали, что Изяслав не имел прав на Муром, а «в ратях гибнут цари и герои». Выражали готовность примириться – пусть только Олег уйдет из Ростова и Суздаля, отпустит пленных [85].

Не тут-то было! Олег распалил себя, озлобился, вспоминал, как его когда-то согнали с Волыни, как он потерял Чернигов, Стародуб, вот теперь и сведет счеты! Просят мира – значит, трусят! Он уже готовил удар на Новгород. Весь север Руси будет под его властью, поддержат Чернигов, Смоленск, а там и до Киева рукой подать… Мстиславу он ответил грубо и заносчиво. Но его крестник умел быть не только миролюбивым. Он хорошо знал новгородцев, вырос среди них, и сам стал для них близким. Собрал вече, предложил откровенно: если хотят к себе Олега, он готов уехать без войны. Если нет, надо драться. Новгородцы взбурлили, поднялись единодушно. На помощь Мономах снарядил часть своей дружины с сыном Вячеславом, призвал старых союзников, половцев-читеевичей.

Олег по-хозяйски расположился в Ростове, обложил местный народ большой данью, выслал за Волгу, на р. Медведицу передовой отряд брата Ярослава. Внезапно из лесов выплеснулась новгородская рать, повязала сборщиков дани. Ярослава отбросили, он откатился к Олегу. Оборонять Ростов поостереглись, жители были настроены совсем не в их пользу. Отступили к Суздалю. Но узнали, что к новгородцам присоединяются белозерцы, ростовцы. Спалили Суздаль и ушли в Муром. Мстислав нашел на месте города дымящееся пепелище. Несмотря на это, он не стал преследовать Олега. Остановился и повторил предложение – освободить пленных, вступить в переговоры.

На этот раз Олег согласился. Но согласился лишь для того, чтобы обмануть. Он лихорадочно скликал рязанских вятичей, подтянулась подмога из Чернигова. Разведка доносила: Мстислав поверил в перемирие, распустил воинов по селам. Этого Олег и добивался. Он ринулся на Мономахова сына. Однако служба у Мстислава была поставлена отлично. Получив известие о неприятеле, он за сутки собрал рать в кулак. Вероломство не помогло, неожиданности не получилось. Встали на Клязьме – крестный и крестник, с каждым полки, ощетинившиеся копьями, грозно сверкающие щитами и кольчугами. Четыре дня простояли друг против друга. Олег снова хитрил, усыплял бдительность, пускай расслабятся.

Но он перехитрил сам себя. К Мстиславу скрытно успела подойти подмога, Вячеслав с отцовскими дружинниками и половцами. На рассвете пятого дня Олег начал атаку и нарвался. Новгородцы и половцы сломали его фланг. Ростовцы и суздальцы, возмущенные разорением своей земли, напирали в центре. А потом воинство Святославичей разглядело стяг с ликом Спаса – стяг Мономаха. Отец вручил свое знамя Вячеславу, и по рядам противников покатилось – Мономах пришел! Смешались, побежали. Но на этот раз и Мстислав двинулся следом.

Олег оставил в Муроме Ярослава, однако он не посмел обороняться. Как только рать подступила к городу, сдался. Победители освободили всех пленных. А Олег доскакал до Рязани. Мономашичи не отставали, упрямо шли за ним. Он бросил Рязань, скрылся в лесах. В какой-то деревне его нашел посланец Мстислава. Но он в третий раз повторял те же самые условия. Обещал не мстить за брата, за Суздаль, возвратить занятые города, если его крестный замирится со своими родственниками. Только сейчас Олега проняло. Ошеломило не меньше, чем разгром. Он наконец-то согласился.

В 1097 г. в Любече собрались все князья-Рюриковичи. Душой семейного совета стал не великий князь, а Мономах. Настаивал, что Русь гибнет от раздоров. Князья спорили, изливали обиды и претензии, но против объединения возражать было трудно. Чтобы избежать склок на будущее, постановили «каждый да держит отчину свою». Чем владели отцы, пусть владеют их дети. Святополку II отошли Киевская земля и Туров, Мономаху – Переяславль, пограничная линия до Курска, Смоленск, Залесский край. Святославичи поделили то, что принадлежало их отцу – Давыду Чернигов, Олегу Новгород-Северский, Ярославу Муром. За Давыдом Игоревичем осталась Волынь, за Володарем и Васильком Ростиславичами – Перемышль и Теребовль.

Переходы по лествице из одного удела в другой отменялись. Правда, предполагали, что это не вызовет распада державы. Киев признали общим достоянием, престол великого князя переходил по старшинству, младшие должны были повиноваться государю. Вместе целовали крест: «Да будет земля Русская общим для нас отечеством, а кто восстанет на брата, на того все восстанем». Но глубокие трещины, рассекавшие страну, были узаконены, пролегли внутренними границами. Впрочем, решения только закрепило положение, которое уже складывалось само собой. А для развития хозяйства они были даже полезными. Князья могли уделять больше внимания своим владениям, благоустраивать их, строить и украшать города – знали, что передадут их детям и внукам. Начали прочно осваивать окраины, медвежьи углы.

В Муром отправился Ярослав Святославич с женой, детьми, епископом, священниками. Но здесь надо отметить, что у князей бывало по несколько имен. Одно славянское, другое христианское. А некоторые князья на старости лет принимали монашеский постриг и получали еще третье имя. Перед смертью, в монашестве, Ярослава нарекут Константином, и именно под этим именем он вошел в церковную историю. Сперва город принял его очень нелюбезно. Муромляне не возражали, когда у них периодически появлялись Изяслав Владимирович, Олег, тот же Ярослав. А сейчас князь ехал к ним на постоянное жительство, да еще и с епископом!

Уже больше 80 лет, со времен св. Глеба, город обходился без князей. Местные бояре привыкли управлять сами, как считали нужным. К тому же, племя мурома до сих пор было язычниками. Наместники, приезжавшие сюда из Чернигова, верований не касались, для них было главным собрать дань. И боярские свободы, и религия оказались под угрозой. Муром запер ворота и вооружился. Князю пришлось штурмовать собственную столицу, погиб сын Михаил. Но Ярослав был не похож на брата Олега, на него сильно повлиял пример Мстислава Новгородского, общение с ним. Он не стал мстить горожанам, начал править мирно и справедливо.

На многих муромлян это подействовало, любовь к князю росла. Зато племенная верхушка негодовала, чувствовала, что ее влияние падает. Но в ее руках оставалось мощное оружие – ведь сами же бояре и старейшины руководили языческими культами. А Ярослав ремонтировал запущенный городской храм, священники пробовали обращать жителей в Православие. Муромская знать воспользовалась этим, подбила народ на восстание. Князь заперся в храме, его осадили, ломились в двери. Помощи ждать было неоткуда, храм вот-вот могли поджечь, и св. Константин-Ярослав с иконой в руках вышел к толпе – на верную смерть. За ним сын, жена. Но его твердость, его вера переломили настроения. У простонародья всколыхнулись симпатии к князю, люди перешли на его сторону. Вскоре состоялось массовое крещение муромлян в Оке.

Ну а Мономах отправил на княжение в Залесскую землю одного из младших сыновей, Георгия. Или, как говорили русские, Юрия. Позже назовут Долгоруким, но тогда его ручонки были совсем коротенькими, ему исполнилось лет 6–7. Опекуном и воспитателем при князе стал обрусевший варяг Георгий Симонович. Его назначили ростовским тысяцким, а фактически правителем. Здешние бояре отнеслись к прибывшим куда более спокойно, чем муромские. Ребенок-князь им не мешал, а нападение Олега показало, что надо иметь более прочные связи с Мономахом. Суздаль отстраивали заново, более просторный, более красивый, чем раньше. Мономах, навестивший сына, заложил в городе большой каменный собор, и столица Залесской земли из Ростова окончательно перенеслась в Суздаль.

21. Владимир Мономах и  половцы

Решения князей о братском союзе так и остались благими пожеланиями. Не успели высохнуть их целования на кресте, как страну потрясла весть о неслыханном злодеянии. Волынский Давыд Игоревич жгуче завидовал Васильку Теребовльскому, который собственным мечом сколотил большое и богатое княжество. А Святополк II злился на Мономаха, считал, что его обделили. Ведь Киев не был наследственным владением, и детям он мог передать только Турово-Пинское княжество. Давыд Игоревич по старой дружбе предложил ему сговор. Устранить Василька, отдать Теребовль ему, Давыду, а он, усилившись чужими землями, станет союзником великого князя против Мономаха.

Простодушный вояка Василько ничего не подозревал, возвращался со съезда довольный – за ним, бывшим изгоем, закрепили его удел. На радостях замыслил еще разок побить поляков, прибрать у них пару областей. Уже послал своих людей договариваться с половцами. Но Василька зазвали в гости к великому князю, а в Киеве схватили, и подручные Давыда Игоревича выкололи несчастному глаза. Отвезли на Волынь и бросили в темницу. Такого на Руси еще не бывало. Схлестнуться и решить споры битвой – это было понятно, воспринималось как «суд Божий». Почти то же самое, как судный поединок, но сходились не два бойца, а князья со своими полками. Но хладнокровная и подлая расправа выглядела для русских дикой и омерзительной.

Мономах, больше всех ратовавший за примирение, сейчас первым забил тревогу, воззвал ко вчерашним врагам, Давыду и Олегу Святославичам. Писал: «Нож ввержен в нас. Если этого не поправим, то большое зло явится среди нас». Давыд и Олег поняли его, сразу привели дружины. Объединенная рать выступила к Киеву, встала возле города. У великого князя потребовали дать ответ. Он струсил, заюлил. Сваливал вину на Давыда Игоревича – дескать, он оклеветал Василька, он ослепил. Нет, князей такой ответ не удовлетворил. Они указали, что злодейство совершилось с ведома государя, в его городе. Уличенный Святополк дергался так и эдак, намеревался вообще бежать, но его не пустило окружение. Он-то удерет, а как же нажитое ими добро?

А духовенство разделилось. Печерский монастырь гневно обличал преступление. Но митрополит Ефрем недавно умер, на его место приехал грек Николай. Он смотрел на случившееся иначе. Подумаешь, кого-то ослепили? В Византии подобные вещи проделывали сплошь и рядом. Зато подыграть великому князю было выгодно. Митрополия поддержит его, он за это пойдет на ответные уступки. И Николай вдруг обрушился на… Мономаха со Святославичами. Сам отправился в их лагерь, повернул дело так, что не Святополк, а они оказались в роли преступников, «терзающих Русь» новой усобицей. Чтобы воздействовать на Мономаха, митрополит подключил его мачеху Анну. Князей подобный напор смутил. А Мономах и впрямь меньше всего желал кровопролития. После переговоров сошлись на том, что Святополку, так и быть, поверят, оставят его в покое. Но если Давыд Игоревич обманул его, пусть государь сам идет и карает подлеца.

Вылилось это в безобразнейшую драку на Волыни. На Давыда уже выступил брат Василька, Володарь Перемышльский. Добился освобождения слепца, а потом они вдвоем принялись громить города своего врага. Давыд, в свою очередь, изворачивался как мог, пытался переложить вину на великого князя, доказывал, что действовал по его приказу. А из Киева на него двинулся Святополк II, и Давыд удрал в Польшу. Государь благополучно занял Волынь, но… ему показалось мало.

На Волыни он посадил княжить сына Мстислава и разохотился прибрать еще богатое Прикарпатье, дать его в удел второму отпрыску от наложницы, Ярославу. Великий князь повел армию, чтобы отобрать у Володаря и Василька Перемышльское и Теребовльское княжества. Ростиславичи не испугались, изготовили свои полки. Слепой Василько перед битвой выехал вперед, поднял крест и кричал великому князю: «Видишь ли мстителя, клятвопреступник?… Крест святой да будет нам судьею!» В кровопролитном сражении рать Святополка разметали и прогнали.

Но он не успокоился. Раз самому не получилось справиться, решил найти союзников. Послал сына Ярослава к венгерскому королю Коломану, попросил о помощи. Тот согласился, на Русь ворвались 40 тыс. мадьяр. Хотя Коломан задумал овладеть Прикарпатьем не для Святополка, а для себя. С войском сразу же прибыли и чиновники для местной администрации, приехали епископы перекрещивать русских в католицизм. А Ярослав Святополчич пошел в отца и дедушку. Узнал, что король готовится завоевать русскую область, но ничуть не возражал. Посватался к дочке Коломана, был готов править Прикарпатьем в качестве венгерского вассала.

Володаря и Василька обложили в Перемышле. Но вернулся Давыд Игоревич, так и не получивший от поляков поддержки. Все трое князей очутились в беде, и выяснилось, что ради спасения все-таки можно простить вину друг перед другом, даже ослепление. Ни Ростиславичам, ни Давыду не хотелось превращаться в бездомных изгнанников. Они объединились и позвали половецкого хана Боняка. Кочевники налетели на венгров и сбросили их в реку Сан, большинство воинов Коломана вместе с епископами нашли здесь свою смерть.

Завязались бои за Волынь, города переходили из рук в руки, погиб сын великого князя Мстислав. В свое время, пытая киевских монахов, он протыкал их тела стрелой, и возникла легенда, что его сразила та же самая стрела. Конец этой вакханалии положил Мономах. По его настоянию в 1100 г. в Витичеве собрался второй съезд князей. Все прекрасно понимали – в бедствиях виноват Святополк II. Но ради примирения его делишки обошли деликатным молчанием. Оставили крайним только Давыда Игоревича. У него отобрали Волынь и передали неудачливому венгерскому союзнику Ярославу Святополчичу. Давыду выделили несколько городов и запретили претендовать на большее.

Володарь и Василько на съезд не приехали, и осмелевший великий князь настоял, что слепой не сможет править своей областью. Добился решения оставить братьям только Перемышль, пускай Володарь возьмет Василька к себе или пришлет на содержание к дядям. Но престиж Святополка пал крайне низко. Ростиславичи этому постановлению не подчинились и Теребовль не отдали. Государь снова вознамерился воевать с ними, призвал всех князей – указывал, что надо выполнить решения съезда. Однако Мономах ввязываться в очередную свару отказался. Глядя на него, отказались и Святославичи. А Святополк после полученной трепки не рискнул воевать один. Против него взбунтовался даже собственный племянник Ярослав Ярополчич, правивший в Бресте. Его-то великий князь сумел одолеть, заковал в кандалы и содержал так, что он очень быстро умер.

Заслужить любовь в народе было гораздо труднее. Не получив вожделенное Прикарпатье, Святополк замыслил урвать выгоды в другом месте. Он вспомнил старое правило – Новгород должен принадлежать тому, кто владеет Киевом, и потребовал обменяться уделами. Пусть Мономашич Мстислав возьмет Волынь, совершенно разоренную войной, а в Новгород назначил своего сынка Ярослава. Но к государю вместе с Мстиславом приехали новгородские послы и объявили: «Не хотим ни тебя, ни твоего сына». Великий князь опешил, разгневался, принялся угрожать, а новгородцы лишь выразительно пожали плечами: «Если у твоего сына две головы, пусть приезжает». На такой аргумент возражать было нечем.

Теряя опору на Руси, Святополк искал ее среди иноземцев. Выдал дочерей за польского короля и венгерского королевича. Сближался и с греками. У великого князя умерла жена-половчанка, и он сумел договориться о женитьбе на родственнице Алексея Комнина Варваре. Правда, она была уже в солидном возрасте и красотой не отличалась. Но Святополк страшно гордился успехом. А расплачивался за него, признав утрату Тмутаракани, согласившись числиться вассалом императора, целиком сдав позиции Русской церкви.

Но ведь Печерский монастырь был в оппозиции и к великому князю. Теперь Святополк и митрополит совместными усилиями взяли его под жесткий контроль. Как раз в эти годы составлялась «Повесть Временных лет», она подверглась строжайшей цензуре. Снова удалялись места, неугодные великому князю и грекам. Всячески восхвалялся Святополк, его братья, отец Изяслав. Изменников и вероотступников превращали чуть ли не в святых. Очернялись их противники. Сказалось даже влияние любимцев государя, евреев. Из летописи исчезло почти все, связанное с Хазарией! При Ярославе Мудром митрополит Иларион в «Слове о Законе и Благодати» восхвалял победителя хазар Святослава. А в «Повести Временных лет» об этой победе осталось одно-единственное предложение, и историкам приходится восстанавливать картину русско-хазарской войны по арабским, персидским источникам.

Киевские иудеи вообще разгулялись. Они постарались скрасить брак государя с пожилой гречанкой, у Святополка появилась новая красавица-наложница. А великий князь, в свою очередь, оказывал им полнейшее доверие, ставил чиновниками, финансистами, сборщиками налогов. Разоряя людей, ростовщики готовы были и «выручить» их займами. Опутывали процентами, и вся семья продавалась в рабство. Из русской столицы отправлялись по Днепру корабли с русскими невольниками. А другие такие же корабли отчаливали из Херсонеса – пока на Руси кипели усобицы, половцы не сидели сложа руки.

Мономах выступал противоположностью Святополка II. Он оставался верен себе, на старшинство государя не покушался, против него не выступал. Считал, что важнее всего сохранить внутренний мир. Но при этом Мономах вел и собственную линию. Он поддерживал русскую церковь, велел обить золотом и серебром раки святых Бориса и Глеба. Сделали это тайно, ночью, но все узнали, по чьему распоряжению. Браком Святополка на родственнице Комнина Мономах не впечатлился. У него самого среди бояр служил наследник византийского престола Лев Диоген, и князь выдал за него дочь Марию. А главной задачей Мономах полагал усмирить распоясавшихся половцев.

Возражать против этого было трудно, от набегов страдали почти все князья. Но… удар по половцам подорвал бы доходы херсонесских работорговцев, а они были связаны с киевскими. Советники нашептывали великому князю – поход на половцев повысит авторитет Мономаха, а он и без того вон какую силу набрал. Святополк помялся-помялся и отклонил экспедицию. Переиначил все наоборот, придумал собрать общий съезд князей и половецких ханов, договориться миром. Что ж, ханы не отказались. Съехались осенью 1101 г. в Сакове, все окрестные поля покрылись роскошными шатрами. Ох как порадовался Святополк! Это было его мероприятие, это он впервые в русской истории смог организовать такую встречу. Чувствовал себя неоспоримым лидером, возглавлял собрания, произносил речи. Разобрали взаимные обиды, покатились пиры, а закончили клятвой о мире «во веки веков», в подтверждение обменялись «талями», знатными заложниками.

Но итог был плачевным. Прошел лишь год. Осенью 1102 г. Боняк собрал вокруг себя еще десяток ханов и рванул на Русь. Опустошил окрестности Переяславля, городки на Суле, переправился на правый берег Днепра, пронесся по Киевщине. Святополк и Мономах подняли дружины, погнались за ним – куда там! Хан четко выверил время, которое понадобится князьям, рассчитал свой маршрут. Промчался смертоносной дугой и исчез в степях. А заложники оказались бесполезными, у Боняка находились такие же русские заложники. Только сейчас, глядя на собственные сожженные села, великий князь согласился с двоюродным братом и уступил ему инициативу – да, надо готовить поход.

Мономах наметил его на раннюю весну. Правда, киевские бояре пытались возражать, уж больно неудобное время. Придется мобилизовывать лошадей, а они нужны для пахоты, хозяйства понесут убытки. Но Мономах ответил жестко: «Удивляюсь, что вы жалеете коней больше отечества. Мы дадим время пахать земледельцу, а половчанин застрелит его на самой ниве, въедет в село, пленит жену, детей, возьмет все достояние». Собирали всех князей с дружинами, городские полки пехоты: киевлян, черниговцев, смолян, волынян, новгородцев. Ростовский тысяцкий Георгий Симонович привел рать из далекого Залесья. В Полоцке умер старый враг Всеслав, поделив княжество между пятерыми сыновьями. Старший из них, Давыд, решил, что все же не надо отрываться от Руси, тоже пришел с воинами.

Давно уже страна не выставляла такой армии. Как только Днепр очистился ото льда, из Киева вышел целый флот ладей с пехотой, по берегу текли колонны конницы. У порогов ратники высадились из лодок, и войско повернуло в степи. По весенней грязи, с пешими ратниками, тащились медленно, а половцы созывали все свои орды. Напрасно старейший из ханов, Урусоба, предлагал просить о мире. Его соплеменников избаловали легкие успехи, над опасениями Урусобы смеялись. Говорили – как же можно упускать такой редкий случай, одним махом уничтожить русскую военную силу, а потом обрушиться на беззащитную землю.

Но и Мономах добивался того же: пусть соберутся вместе, чтобы разом покончить с врагами. А раннюю весну он выбрал не зря – половецкие кони за зиму отощали и ослабели. Княжеские дружины с ходу смяли и вырубили авангард хана Алтунопы, а на р. Сутени обнаружили несметные тучи половцев, «как лес, и конца им не было видно». Лавину степняков пехота приняла на копья, всадники на худых лошадях не смогли опрокинуть строй неудержимым напором. С флангов ударила русская тяжелая конница. Половцы смешались, поворачивали назад. Но их кони израсходовали в бою последние силы, были не в состоянии уйти от погони. Пошло одностороннее побоище.

Полегло 20 ханов. Один из них, Бельдюз, сдался, обещал за себя выкуп, сколько угодно золота и серебра. Но Мономах умел быть и суровым. Золото и серебро было ценой крови и плоти десятков тысяч русских, проданных в рабство. Князь напомнил Бельдюзу, сколько раз он преступал клятвы, подговаривал к вероломству других и приказал изрубить его на части. Покончив с неприятельским войском, конница разошлась по кочевьям. А они были очень уязвимыми. Еще хазары понастроили по степям крепости-вежи. Половцы освоили эти развалины, устроили в них зимовья для скота, хранилища имущества.

Теперь русские громили и разоряли вежи. Нашли в них множество соотечественников в колодках и на цепях – тех, кого угнали осенью. Их еще не успели отправить в Крым, собирались вести как раз весной, когда дороги подсохнут. Ну а в неволю приходилось идти половцам, их женам и детям. Войско захватило огромные богатства, накопленные ханами и их воинами, бесчисленные табуны лошадей, стада коров и овец. По всей Руси звонили колокола, служили благодарственные молебны, славили Господа за великую победу, князья чествовали веселыми пирами друг друга, своих верных дружинников и ратников, на площадях выкатывали бочки меда, жарили трофейных быков и баранов.

Враги у Руси были не только на юге. В то самое время, когда все ее силы были брошены на половцев, волжские болгары и мордва напали на Муром. Небольшое войско князя Ярослава Святославовича было разбито, и здесь тоже горели деревни, уводились пленные – разве что путь им предстоял не в Крым, а вниз по Волге, в Среднюю Азию, в Закавказье, Персию. Суздальцы и ростовцы с мальчиком-князем Юрием готовились к осаде, крестьяне сбегались в города. Но вернулось из похода войско тысяцкого Георгия, и люди вздохнули с облегчением. Подсобили соседям-муромчанам, совместными силами выгнали незваных гостей.