Текст книги "Предзнаменование"
Автор книги: Валерио Эванджелисти
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
ВИЗИТАДОР
Иоанн Римский подождал, пока слуги накроют на стол. Трапеза мало походила на аристократическую, хотя и была разнообразнее привычного для простого люда меню. Была подана отварная телятина и ветчина, обильно сдобренные специями, салат из бобов, репчатого лука и лука-порея под горчичным соусом и молодое деревенское вино. Церковному сословию излишества не подобали. Похоже, что Диего Доминго Молинас сел за стол без аппетита. Он предложил блюдо гостю, потом отрезал себе кусочек телятины и рассеянно уронил его на тарелку. Только тогда Иоанн Римский счел уместным заговорить с ним.
– Моя миссия здесь окончена. Я в Агене уже восемь месяцев, и меня ждут другие дела. Недалеко отсюда, на горе Люберон, вальденсы под знаменем богохульства основали свое маленькое царство. Когда мне доложили о вашем прибытии, я решил, что вы заинтересовались ими. Они ведь есть и в Испании, правда? Молинас вяло откусил кусочек мяса и, почти не жуя, проглотил.
– Нет, или их присутствие незаметно. Наша основная проблема – евреи-выкресты или те, кто называет себя обращенными в христианство. Старые ереси все погибли: мы либо истребили их, либо они исчезли естественным путем.
– А новые ереси? Лютеране и кальвинисты?
– Их экспансия весьма ограничена. Видите ли, падре, у нас инквизиция имеет эмиссаров во всех крупных городах и пользуется расположением императорской семьи. Поэтому при помощи светских властей любое проявление неповиновения можно выявить в зародыше и вмешаться со всей необходимой строгостью.
Иоанн Римский осушил бокал вина и сказал:
– Завидую вашей оперативности. Его святейшество Павел Третий намеревается распространить испанскую модель на весь христианский мир. Только так удастся остановить экспансию гугенотов.
Молинас поднял бровь.
– Оперативность, которой вы восхищаетесь, работает только на уровне видимых, явных ересей. Потому я и сказал вам, что обращенные продолжают оставаться нашей проблемой. Еврейское вероломство меняет кожу, как змея, понуждая нас в общественной жизни взрывать его изнутри. Изгнать евреев из Испании недостаточно. Дня не проходит, чтобы мы не вывели на чистую воду какого-нибудь из тех, кто изо всех сил старается доказать свою приверженность христианству, а тайком отправляет обряды своего народа.
– Мишель де Нотрдам, который не дает нам покоя, тоже ведь еврей.
– Да, но я охочусь за ним много лет вовсе не по этой причине. Слышали ли вы когда-нибудь имя Ульриха из Майнца?
Глазки доминиканца, и без того маленькие, совсем закрылись.
– Конечно. Это довольно известный философ. Он принял участие в кампании монаха Тетцеля против Лютера. К несчастью, кампания провалилась.
– И больше вы ничего о нем не знаете?
Иоанн Римский несколько минут молчал, пристально глядя на собеседника. Он, казалось, спрашивал себя, до какой степени можно ему доверять. Наконец он сказал:
– Мне говорили, что он вроде бы стал некромантом. Это верно?
– Верно, – подтвердил Молинас. Он отложил нож, оперся кончиками пальцев о столешницу и откинулся на спинку стула. – Да будет вам известно, что Ульрих из Майнца был также знаменитым врачом. В тысяча пятьсот двадцать седьмом году в Бордо вспыхнула опустошительная эпидемия чумы. Петр Авелинский, начальник чумного лазарета, послал за Ульрихом. Тот приехал в город под именем Петера Ван Гога, а в помощники себе выбрал юного студента-медика. Угадайте, кого?
– Нотрдама?
– Именно. Поначалу их деятельность ничем не выделялась. Затем двадцать четвертого декабря тысяча пятьсот двадцать седьмого года Ульрих вызвал Нотрдама и остальных своих последователей в капеллу Сен-Мишель. Никто не знает, что произошло в капелле той ночью. Церковный служка впоследствии рассказал о том, что на полу капеллы был начертан круг со звездой в центре и надписями на еврейском по краям. Магический пентакль. Группа эта оставалась в капелле несколько часов, проводя леденящие душу опыты. На следующее утро потрясенные юноши вышли на свет божий. У одного из них на плече были вырезаны две линии, образующие крест. Это был символ новой церкви, которую они назвали церковью иллюминатов.
Иоанн Римский никак не отозвался. Он был занят ветчиной в уксусе, источавшей нежнейший аромат. Если бы потолок трапезной не был так высок, а наружные балки не затеняли полукруглые окна, первое весеннее солнышко еще больше раздразнило бы его аппетит. Но здесь, внизу, света было маловато, и к тому же тайные заботы умеряли жадность доминиканца.
– Давайте начистоту, господин Молинас. У вас есть веские доказательства того, о чем вы говорите?
– Серьезнейшие.
– Выходит, Нотрдам – адепт новой религии.
– Более того. Ульрих считал его своим лучшим учеником и доверил ему на хранение тайную рукопись под названием «Arbor Mirabilis». Она составляет основу учения новой церкви.
– Вы видели манускрипт?
– Копия, принадлежавшая Нотрдаму, находится у меня. Но она закодирована.
Иоанн Римский нахмурился.
– За месяцы, что я провел в Агене, мне удалось выявить нескольких еретиков. Я велел арестовать некоего Жана Бернеда и приговорил к изгнанию Жана де Помье. Преподаватель Селла и наставник Д'Аллар предпочли бежать в Испанию, несмотря на то, что имели сильные связи. Я даже начал следствие против падре Марка Ришара, настоятеля монастыря Сен-Реми. Но ни один из них, подчеркиваю, ни один не назвал Нотрдама в числе своих последователей. Все они говорили о нем как об убежденном, почти фанатичном католике.
Молинас начал раздражаться.
– Нотрдам не гугенот. Секта, в которой он состоит, – сборище колдунов. Естественно, он об этом не распространялся.
Иоанн Римский зацепил вилкой кусочек ветчины и положил к себе на тарелку.
– И, тем не менее, его поведение безупречно. Может, речь идет об ошибках молодости?
– Ошибки молодости, говорите? – прошипел Молинас, потеряв терпение. – Продаться дьяволу? Простите, но мне кажется, вы позабыли, что долг инквизиции – пресекать в зародыше любые сатанинские проявления, каковы бы они ни были. И доказательства здесь не нужны, достаточно косвенных улик.
Эта пылкая фраза отвлекла Иоанна Римского от еды. Он посмотрел на Молинаса с явным уважением.
– Согласен с вами, – пробормотал он. – Что вы хотите, чтобы я сделал?
– О, я не волен давать вам распоряжения, – ответил Молинас, выказывая притворное смирение. – Нынче утром вы говорили, что встречались с Нотрдамом лично. Это действительно так?
– Да. Это было прошлым летом, когда я только что приехал в Аген. Нотрдам явился ко мне, чтобы донести на своего друга-гугенота, Филибера Саразена. О Нотрдаме мне говорил Жюль Сезар Скалигер, но, по-моему, Скалигер немного не в себе. Однако мое расследование никого из них не коснулось.
– И как вы поступили с Нотрдамом?
– Никак. Он умчался, выкрикивая какие-то бессвязные слова. Потом я узнал, что он уехал из города, спалив собственный дом. Возможно, это было следствием потрясения: ведь у него умерли от чумы жена и дети.
– Вы допросили Саразена?
– Не успел. На другой день он бежал в Женеву. Наверное, испугался костра или разорения. – Иоанн Римский отодвинул от себя тарелку. – Господин Молинас, я ответил на все ваши вопросы. Позвольте и мне задать вам несколько.
Молинас кивнул:
– Я к вашим услугам, падре. Спрашивайте.
– Первый вопрос, возможно, прозвучит провокационно, но я не имею злого умысла. Вы помните, как два года назад в этом городе вас арестовали по обвинению в распространении чумы? Некоторые из ваших обвинителей умерли, некоторые вас позабыли. Но кто-то, возможно, и помнит. А вы разгуливаете по городу в своем черном плаще, как ни в чем не бывало. Вы не боитесь, что вас узнают?
– Если бы я боялся, я не занимался бы своим ремеслом.
– Ладно, вопрос второй. Вы преследуете Нотрдама с упорством, выходящим за рамки разумного. За какими еще колдунами вы гонялись по всей Европе? Думаю, таких нет. И полагаю, что никто из ваших коллег никогда не занимался ничем подобным. Я понимаю, ваша истинная цель – Ульрих из Майнца. Что же такого опасного в доктрине Ульриха?
Молинас ожидал подобного вопроса. Когда его задал секретарь Супремы, он ответил прямо, как того требовал долг. Но Иоанн Римский принадлежал к другой ветви инквизиции.
– Если гугеноты служат дьяволу, то иллюмипаты – его прямое порождение, – сказал он сухо. – И в этом состоит их конкретное могущество. Не спрашивайте какое.
Если Иоанн Римский и был поражен, то виду не подал. Он потянулся за салатом и, заметив в дверях слугу, сделал ему знак принести еще графин вина. Только после этого он взглянул на собеседника.
– И больше вы ничего не можете мне сообщить?
– Сожалею, но нет.
– Тогда чего вы от меня хотите? Учтите, что вы простой фамильо.
– Уже нет. Теперь я визитадор. Это инспектор, имеющий право взять на себя обязанности испанского инквизитора, с которыми тот не справился.
– Здесь мы не в Испании. Повторяю вопрос. Чего вы от меня хотите?
Молинас решил не обращать внимания на явную враждебность инквизитора.
– Сейчас скажу. Прежде всего мне необходим официальный мандат французской инквизиции. Нет, не беспокойтесь, мое содержание останется за инквизицией Испании. Однако грамота кардинала делла Ровере, благодаря которой вы меня любезно приняли, гарантирует мне свободное передвижение по французской территории, но не обеспечивает содействия церковных властей. Таким образом, я должен каждый раз объяснять, кто я и чем занимаюсь, как, например, вам. Инвеститура Тулузы позволила бы мне беспрепятственно выполнять свою миссию.
– Я должен поговорить с главным инквизитором, Матье Ори. Какова вторая просьба?
– О, проще не бывает. Вы, падре, без сомнения, получаете сведения о Нотрдаме. Хотелось бы знать, где он находится. На какое-то время я потерял его след.
Иоанн Римский небрежно взмахнул рукой, в которой был зажат нож.
– Это я могу сказать вам сразу. Он в Бордо.
– И чем занимается?
– У меня не слишком свежие сведения. Думаю, изготавливает мармелады, косметику и прочую ерунду. Он работает в лавке Леонара Бандона, знаменитого аптекаря, что обеспечило ему дружбу многих состоятельных людей.
– Полагаю, евреев?
Иоанн Римский подождал, пока слуга поставит на стол очередной графин с вином и уйдет.
– Нет. Я лично знаю Шарля Сенинюса, Жана Таррага, адвоката Жана Трейе. Все они добрые христиане и добропорядочные буржуа. Вы, испанцы, просто помешаны на евреях.
– На то есть веские причины. В ваших донесениях говорится, что у него есть отношения с какой-нибудь женщиной?
– С какой-нибудь одной? Нет. Он, конечно, посещает веселые дома, как и все. – Иоанн Римский пожал плечами. – Поймите меня, господин Молинас. Даже после того, что вы рассказали мне об иллюминатах, ваш маг мне мало интересен. Учтите, что гугеноты множатся день ото дня, а вальденсы настолько обнаглели, что открыто отправляют свои обряды. Я попытаюсь достать вам документ, о котором вы просите, но большего сделать не смогу. Я не вправе расходовать все силы на поимку одного человека.
– Человек один, но имя ему легион. – Мрачно проговорив эти слова, Молинас резко встал из-за стола. – Извините, падре, я должен вернуться к своим обязанностям. Вы знаете, где найти меня, когда получите мандат из Тулузы.
Под слегка оторопелыми взглядами инквизитора и прислуги Молинас вышел из комнаты. Он пересек вестибюль дворца, но на улицу не вышел. Свернув в коридор, украшенный фламандскими гобеленами, он оказался перед дверью из неструганого дерева, слегка контрастирующей с роскошью общего убранства дворца. С разрешения кардинала Галаццо делла Ровере у него была здесь своя комната, которая позволяла не показываться на людях и выходить в город только по ночам. Это подвальное помещение смотрелось нарядно, хотя и скромно, на стенах не проступала сырость.
Молинас спустился по лестнице в прихожую, освещенную двумя окнами, открыл едва притворенную дверь комнаты и сбросил плащ. Сидевшая на кровати женщина поднялась на ноги. Она была еще молода и красива, но начавшая расплываться фигура говорила о будущей тучности, и морщинки в углах глаз выдавали неминуемое наступление зрелости.
– Вы заставили меня прождать два часа! – запротестовала девушка. – Колокол прозвонил дважды. Я чуть не заснула.
Молинас улыбнулся, скривившись, как все люди, не привычные к проявлениям сердечности.
– Прошу прощения, но я не мог прийти раньше. В конце концов, Жюмель, я позвал тебя в твоих же интересах.
Девушка скорчила изящную гримаску.
– Теперь меня никто не зовет Жюмель. Я Анна, Анна Понсард. Для друзей – Анни.
– Я знаю, Анни. Об одном твоем старом друге я и хочу с тобой поговорить. И о том, как тебе разбогатеть.
Лицо девушки разгладилось.
– Я бы не пришла сюда, если бы вы вместе с запиской не прислали мне кошелек. Должно быть, у вас много денег. Только не понимаю, зачем вам надо было встречаться со мной во дворце этих паршивых попов, да еще в склепе.
Комната и вправду была мрачновата. Вся мебель, помимо кровати, состояла из двух стульев, рундучка и придвинутого к окну стола. Стену целиком занимало громадное распятие, грубо вырезанное из цельного куска дерева, возможно, из огромного ствола. Угловатое и жесткое лицо Христа смотрело сурово и отрешенно. Таких распятий давно уже не делали. С ним любое помещение становилось мрачным.
Молинас повесил плащ на гвоздь и уселся на стул.
– Кошелек можешь считать только задатком. Я могу обеспечить твое счастье.
– Прекрасная новость, – ответила Жюмель. – Но вам, конечно, что-то от меня понадобится. Прежде чем принять богатство, которое вы предлагаете, я бы хотела знать, что именно. Хотя приблизительно догадываюсь. – И она плюхнулась на край кровати, зазывно раздвинув ноги.
– Нет, об этом брось и думать, – сухо бросил Молинас, отводя глаза. – Я уже сказал, что речь пойдет о твоем старом друге. Ты помнишь Мишеля де Нотрдама? – Он непроизвольно подался вперед, и луч света упал на его лицо. – Помнишь?
Жюмель вскрикнула.
– Я вспомнила вас! Это вы в ту ночь в Монпелье, перед «Ла Зохе»… – Нежные черты ее лица исказил страх. – Вы что, хотите отомстить? Но учтите, я была тогда ни при чем. Молинас снова отодвинулся в тень.
– Я вовсе не собираюсь причинить тебе зло. Дело не в моих тогдашних обидах. Дело в Мишеле Нотрдаме. Ты его помнишь?
– Еще бы мне его не помнить! – злобно ответила Жюмель. – Этот мерзавец меня соблазнил, заставил подумать, что любит… А потом ушел с тощей девчонкой с волосами рыжими, как морковка! Все мужчины одинаковы.
– Девчонку звали Магдалена. Она умерла от чумы.
– Так ей и надо! С нее начались мои беды. Хотя сейчас жаловаться не на что. С тех пор как Коринну убил солдат, девочками в «Ла Зохе» командую я. Я неплохо зарабатываю, и мне уже не надо идти в постель с кем попало. Но был миг, когда Мишель вселил в меня надежду на другую жизнь. Он казался серьезным человеком.
Молинас только и ждал этих слов. Он нагнулся к девушке.
– Другая жизнь – дело возможное. Тебе только надо во всем меня слушаться. У тебя будут деньги, уважение и мужчина, который будет тебя обожать и назовет женой.
Жюмель так и осталась с разинутым ртом.
– Вы это о Мишеле? И я должна снова…
– Нет, не сразу. Нотрдам не женится на проститутке. Но я знаю одного выжившего из ума дряхлого старичка, который ищет жену. Это богатейший в Салоне человек, и зовут его Жан де Больм. Готова ли ты составить его счастье? Он проживет год, от силы два.
Совершенно сбитая с толку, Жюмель вдруг расхохоталась.
– И это вы мне предлагаете в кардинальском дворце! Только не говорите мне, что, когда старикашка сдохнет, я буду предназначена Мишелю!
– Именно это я тебе и говорю. Но тебя не касается, какие у меня виды на тебя. Я обещаю, что ты не будешь больше Жюмель. Ты будсшь Анна Понсард, и тебя будут называть полным именем и примут в высшем обществе.
– Но это вопрос лет…
– Я не спешу. Я слишком спешил в прошлом.
– И я должна вернуться к Мишелю?
– Не сразу. Предоставь это мне. Я буду диктовать тебе каждый шаг. И потом, Нотрдам явно будет не худшим из твоих клиентов. Когда-то он действительно был в тебя влюблен.
Губы Жюмель скривились.
– Тогда я была застенчива и наивна и поверила ему. А потом поняла, что во мне он любил только это. – Она поднесла руки к пышному бюсту. Заметив, что Молинас вздрогнул, она хитро улыбнулась. – Может, сударь, это и вас заинтересует?
И она сделала обманчивое движение, словно собиралась развязать кожаный ремешок, державший вырез блузки.
– Нет, нет! – вскрикнул Молинас. Затем, отдав себе отчет в том, что поддался чувству, яростно отчеканил: – Сегодня мне интересна только месть!
ЖЕНСКАЯ КРАСА
Нотрдам стоял на пороге лавки Леонара Бандона, расположенной почти у самого подножия высокой колокольни церкви Сен-Мишель. Пасмурное утро, каких много было поздней осенью 1539 года, пронизывал особый запах, говоривший о том, что к вечеру пойдет дождь. Тем не менее воздух оставался теплым, и это немного утешало молодого врача: поселившись в Бордо, он не уставал сожалеть о настоящем тепле Лангедока и Прованса.
Мишель ждал Бандона, который все не приходил. К аптекарю он испытывал чувство дружеской благодарности. Это он обеспечил ему доступ в дома горожан, прочное положение в обществе и уважение к его научным знаниям. Как переменилась его жизнь всего за несколько месяцев! Костром из собственных книг он навсегда распрощался с оккультными науками, астрологией и прочими занятиями, которые церковь, несмотря на долгие периоды толерантности, объявляла опасными. Теперь большую часть времени он проводил в изучении трав (только не пилозеллы, которую видеть не мог) и молитве.
Молился он всегда о душах Магдалены, Рене и Присциллы, и это чуть смягчало угрызения совести, всякий раз доводившие его до слез. Настоящее облегчение приносила мысль о том, что он теперь не такой, каким был раньше. Вслед за учеником чародея он убил в себе тщеславного медика, оставшись простым аптекарем, посвятившим себя христианскому долгу. Когда-нибудь небо наградит его, позволив забыть свою вину.
Неожиданно его отвлекли от размышлений.
– Здравствуйте, господин Бандой дома?
Голос доносился справа. Мишель повернулся и узнал крестьянина из Кастийона, который время от времени приносил в аптеку фрукты и травы для производства лекарств и косметики.
– Нет, но должен скоро быть, – ответил он. Потом, заметив сверток в руке у крестьянина, спросил: – Вы принесли нам что-то на продажу?
– Да, только не знаю, подойдет ли вам. Штука очень странная.
– Заходите, дайте взглянуть.
В отличие от других, аптека Бандона не имела прилавка, вынесенного на улицу. Помещение представляло собой просторную, хорошо освещенную комнату со столом и несколькими стульями посередине и шкафами со склянками и баночками у стен. Был еще и письменный стол с журналом, куда старший сын Бандона регулярно записывал счета.
– Кладите вот сюда, – указал Мишель на центральный стол. – Только смотрите не запачкайте.
– Нет, эта штука не пачкается. Хотя, поглядев на нее, можно подумать…
Крестьянин начал разворачивать сверток. Когда стало видно, что там внутри, Мишель отпрянул.
– Вы что, с ума сошли? Это же собачье дерьмо!
– Нет, посмотрите хорошенько. Я уже видел эту штуку у рыбаков, они ее выловили в океане в конце декабря. Они считали, что она очень ценная. Поэтому я и подумал, может, господин Бандой заинтересуется.
Мишель наклонился над свертком. Предмет отливал серым и действительно походил на собачий помет, только отличался ровной, округлой формой. И вместо неприятного запаха от него исходил тонкий, нежный аромат.
– Чем ты занят, Нотрдам, изучаешь какашки детей этого мужика?
Мишель поднял глаза. В дверях стоял Жан Трейе, богатый и знаменитый сорокалетний адвокат, в салоне которого он с недавних пор был принят. С ним был Жан Таррага, начинающий врач из очень богатой семьи, который вполне мог рассчитывать на солидную клиентуру. Оба хохотали.
Мишель тоже рассмеялся.
– И мне сначала показалось, что это дерьмо, но это совсем не то. По крайней мере, оно произведено не человеком и не собакой, а, по всей видимости, каким-то морским зверем.
Вновь пришедшие подошли поближе. Таррага потрогал серую массу пальцем, потом отщипнул кусочек.
– По меньшей мере унции три, – сказал он, взвесив кусок на ладони. – Если это то, о чем я думаю, такие куски попадаются очень редко.
Он вопросительно взглянул на Трейе. Тот кивнул.
– Нет сомнений: это серая амбра. Китовый помет. Никогда не видел ее в таком количестве, да еще и не в сезон. Обычно ее находят на берегу после зимнего солнцестояния, в декабре.
– Если это серая амбра, это не помет, – уточнил Таррага. – Это сперма самца.
– Может, и так. – Жан Трейе посмотрел на Мишеля. – Ты уже заключил сделку?
– Нет еще. Я не знал, что это такое.
– Вот и хорошо, значит, мы пришли вовремя. – Он повернулся к крестьянину. – Послушайте, приятель. Вы пытались продать нашему другу китовое дерьмо или сперму, что еще того хуже, и заслуживаете хорошей дубины. Но ваше благочестие очевидно, и тяготы долгого пути должны окупиться. Сейчас доктор Нотрдам даст вам четыре tornesi[33]33
Торнези итальянская мелкая монета, 2 торнези равны 1 грану, 100 гран – 1 дукату. (Прим. ред.)
[Закрыть] и вы вернетесь к своим полям.
– Но рыбаки говорят, что это очень ценная вещь! – запротестовал крестьянин.
– Ценная? И какую, по-вашему, ценность имеют два куска дерьма? Ладно, пять, и не будем больше спорить. А сегодня вечером можете над нами вдоволь посмеяться… Нотрдам, заплатите. И считайте, что подали на бедность…
Мишель раскрыл кошелек, пристегнутый к поясу, отсчитал пять монет и одну за другой бросил их в раскрытую ладонь крестьянина. Тот быстро поклонился и заторопился к выходу, словно боясь, что господа передумают. В дверях он чуть не сшиб с ног входящего в аптеку элегантного молодого человека.
– Шарль, ты явился как раз в нужный момент! – воскликнул Жан Трейе, умирая со смеху. – Мишель только что купил три или четыре унции серой амбры за пять монет!
Новый посетитель побледнел и разинул рот:
– Да она стоит, по самым скромным подсчетам, раз в сто больше!
Он подошел к столу и взял кусочек амбры.
– Она чистейшая, а главное – не порчена лисой!
– Лисой? – спросил Мишель.
– Ну да. Это вещество неудержимо притягивает к себе лис. Они чуют амбру издалека и сразу норовят сожрать. Но переварить не могут, и она так и выходит нетронутой, разве что чуть потемнев. Амбра, прошедшая через лисий кишечник, стоит гораздо дешевле. Но эта, насколько я вижу, совершенно чиста и потянет на приличную сумму.
Жан Трейе с иронией покосился на Нотрдама.
– Итак, Мишель, мы устроили тебе выгодную сделку. Авторитет в лице Шарля Сенинюса это подтверждает. Ты купил какашку, которую выкакали всего один раз. Ты богатый человек. Труды многих наших философов представляют собой ту же субстанцию, но столько не стоят.
– Фокус в том, что они выкаканы неоднократно, – с комической важностью заявил Сенинюс.
– Но это же не какашка, это засохшая сперма! – запротестовал Таррага.
– Благородства субстанции это не меняет.
Развеселившись, Мишель вытянул руки вперед.
– Кто разбогател, так это Леонар Бандой. Мне причитаются только пять монет задатка.
Сенинюс доверительно тронул его за плечо.
– Не делай глупостей, Мишель. Амбру купил ты. Имел место частный торг, и ты имеешь на нее права. Верно, Жан?
Трейе важно кивнул.
– У Модестина и Ульпиана сказано ясно: купивший дерьмо должен хранить его при себе. Даже если это дерьмо кита.
Таррага присоединился к друзьям:
– То же самое и сухая сперма. Это сказано не напрямую, а так, между строк.
Окончательно развеселившись, Мишель увязал сверток.
– Послушать вас, так словно заговорил мой старый друг Рабле. Ладно, я забираю себе эту штуку. Надеюсь, она принесет мне то самое богатство, что вы мне наобещали. Как же мне вас отблагодарить?
– Да очень просто, – любезно ответил Жан Трейе. – Ты ведешь замкнутую монашескую жизнь, исключение составляют редкие визиты к нашим дамам. Теперь, когда мы сделали тебя богачом, ты должен пригласить нас в таверну. И уж как минимум часть своего заработка потратить на то, чтобы угостить нас вином. А то еще найдешь какую-нибудь добродетельную синьорину, которая вьпрясет из тебя все остальное на занятия, весьма полезные для здоровья.
Запирая сверток в ящик, Мишель покачал головой.
– Этим я занимался в студенчестве. Теперь мне тридцать шесть, и я не могу позволить себе мотовство. Надо заботиться о собственной чести.
– Ты что же, думаешь, у нас нет чести? – Уже не на шутку раздосадованный, Жан Трейе обернулся к приятелям. – Он рассуждает, как какой-нибудь евреишка, что похоронил себя в лавке в гетто, пересчитывая золото, нажитое ростовщичеством. Кончится тем, что придется держать его подальше от наших домов и наших жен. Известно, что у иудеев чувственная аура.
Мишель вздрогнул. Ни Трейе, ни остальные ничего не знали о его происхождении. Неужели поведение действительно его выдает? Очевидно, да. Но еще есть время выправить положение.
– Дай мне закончить, Жан, – сказал он с вымученной улыбкой. – Ясно, что мои серьезные намерения должны отступить перед подарком, который ты мне сегодня преподнес. Ты сделал меня обладателем драгоценного свертка с китовым дерьмом. Сегодня же вечером отправимся в таверну отпраздновать это событие и выпить в преддверии богатства, которое должно дождем на меня посыпаться.
Лицо Трейе тут же разгладилось. Он расхохотался, а вместе с ним и остальные. Переведя дух, он сказал:
– Прости, что сравнил тебя с обрезанными. Я это сделал только для того, чтобы вытащить тебя из омута затворничества. И сегодня угощаешь не ты, угощаю я. Ты нам очень дорог, и мы хотим, чтобы ты вошел в нашу компанию.
Мишель почувствовал, как на глаза навернулись слезы.
– Спасибо, дружище. Встретимся в таверне после заката. Спасибо всем.
Все трое откланялись и вышли. В следующий миг на пороге снова возник Таррага.
– Это не дерьмо, это сперма, можешь мне поверить.
– Верю, верю, – ответил Мишель с легким кивком, и тот, удовлетворенный, скрылся за дверью.
Остаток утра прошел как обычно. Бандой вместе с сыном явился очень поздно. Сын тут же засел считать приходы и расходы. Клиентов было мало. Пришел старичок, страдавший подагрой, которому было предписано принимать отвар осеннего сафлора, только что заваренный на кухне. Затем женщина лет пятидесяти, больная астмой, получила дорогую настойку из молочая, которой надо было пользоваться с осторожностью. Самой любопытной клиенткой оказалась молодая девушка, только что вышедшая замуж. Муж с первого дня пренебрегал своим обязанностями и проявлял полное равнодушие к ее прелестям. Обыкновенные афродизиаки не оказывали никакого действия.
Все это излагалось с такими подходами и экивоками, что Бандой не сразу понял суть дела. Когда же наконец понял, то посмотрел на Нотрдама.
– Мишель, думаю, это по вашей части. Я знаком только со средствами, которые в этом случае не работают.
Мишель оглядел смущенную юную посетительницу.
– Вам удастся сорвать у мужа хотя бы один поцелуй?
– Да… – прошептала девушка. – Постараюсь попробовать.
– В таком случае есть верное средство, которое подходит к вашему случаю. Оно называется «Poculum amatorium ad Venerem»,[34]34
«Любовный напиток Венеры». (лат.)
[Закрыть] и, говорят, его изобрела Медея. Это зелье, которое надо держать во рту и вылить на язык мужа во время поцелуя. Но предупреждаю, его трудно приготовить и оно дорого стоит.
Пока Мишель все это говорил, ему вспомнились губы Магдалены. Он отогнал видение.
– Отец даст мне денег, – застенчиво сказала девушка, получив надежду. – Можно мне сразу взять флакон?
– Нет. Чтобы приготовить «Poculum amatorium», нужно недели две. Вы можете так долго ждать?
– Да, конечно, я и так все жду.
– Тогда предоставьте действовать нам. Приходите через пятнадцать дней. Цену сообщим, когда придете. Если она вас устроит, вы заберете флакон, и с этого дня ваша супружеская жизнь будет счастливой.
Бандой подождал, пока она выйдет из лавки, потом рассмеялся:
– Нотрдам, ну вы и шутник! Бьюсь об заклад, что вы выдумали этот «Poculum amatorium»!
– Нет-нет! – так же весело запротестовал Мишель. – «Poculum amatorium» действительно существует, и он был хорошо знаком древним грекам. Я никогда его не готовил, потому что не было ингредиентов, но рецепт я знаю. Он необычайно сложен.
– И что за рецепт?
– Сначала надо добыть три корня мандрагоры на восходе солнца…
– Мандрагора у нас есть, – сказал Бандой, указывая на вазочку в шкафу. – И собрана она на рассвете, как того требует правило.
– Но этого недостаточно. Надо завернуть корни в листья вербены и оставить на ночь. Затем растереть на камне шесть гран lapis magneticus, так называемого камня влюбленных, и влить немного сока мандрагоры. К полученной смеси надо прибавить кровь семи самцов воробьев, взятую из-под левого крылышка. Потом семь гран мускуса, триста шестьдесят семь гран корицы высшего качества, три пестика левкоя и немного порошка стебля алоэ; по кусочку от каждого щупальца полипа, вываренного в двадцати одном гране меда и, наконец, пятьдесят гран серой амбры…
Бандой перебил:
– Все ингредиенты можно, так или иначе, найти, но вот серая амбра – вещь очень редкая, особенно в это время года. Мы можем достать максимум черную. Вы напрасно обнадежили клиентку, дав невыполнимое обещание.
– Предоставьте это мне, – ответил Мишель, чувствуя себя слегка смущенным. – Конечно, амбра будет вам стоить очень дорого, но вы включите ее стоимость в стоимость лекарства.
– Полагаюсь на вас. С рецептом все?
– Не совсем. К смеси надлежит добавить пятьсот гран racina apuristis, который есть у нас в аптеке, и немного критского вина, которое всегда можно найти в порту. Потом всыпать около унции очищенного сахара. Все это истолочь в мраморной ступке деревянным пестиком и вылить смесь в стеклянный сосуд, вычерпывая ее серебряной ложечкой. Ее следует прокипятить, пока сахар не превратится в сироп, и вылить в хрустальный сосуд, украшенный золотом и серебром. В момент поцелуя надо взять в рот ложку снадобья весом примерно в пол скудо. После этого будет трудно сдержать пыл любовника.
Бандой задумался.
– Если дама делает такие заказы, то, как видно, груз девственности ей весьма досаждает. Я должен осведомиться о состоянии дел папаши, чтобы увериться, сможет ли она заплатить.
– Примите во внимание, что, когда смесь будет готова, вы выдаете клиентке всего ложку и у вас остается изрядный запас, – с хитрым видом ответил Мишель. – Большинство женщин в городе, да и во всем мире, недовольны своими мужьями. Вот увидите, «Poculum» пойдет нарасхват.
– Нетрудно вам поверить. Я правильно сделал, взяв вас в аптеку. Вы мастер косметики и любовных зелий. Одно только меня удивляет.
– Что именно? – спросил Мишель.
– У вас удивительные научные познания. Вы получили медицинский диплом в Монпелье, в одном из самых строгих университетов Юга. А занимаетесь косметическими мазями и обычными мармеладами. Вам не приходило в голову заняться более сложными исследованиями?