Текст книги "Сквозь время. (Сборник)"

Автор книги: Валентина Журавлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Теперь я отчетливо вижу Нижнюю набережную с пассажирскими дебаркадерами. Над рекой поднимаются каменные громады многоэтажных зданий. А выше – стены старинного Кремля.

Внезапно они исчезают… Мелькают пневматические перегружатели. Широкие пасти всасывают вместе с воздухом желтый поток зерна…

Желтое превращается в синее – струится вода… Нет, это все тот же поток зерна, только теперь пшеница окрашена лазурью. За исключением цвета – все необыкновенно реально, жизненно, отчетливо…

Надвигается темнота. То, что возникает из нее, уже не кажется реальным – оно, скорее, нарисовано. Я вижу, как громадная баржа втягивается в камеру. Быстро уходит вода, и корпус баржи садится на гигантские стальные обручи… Они приподнимаются, поворачиваются… Кажется, баржа сейчас упадет – мне хочется закричать. Но обручи цепко держат огромный черный корпус. Баржа перевернута, и из открытых люков рекой льется поток зерна. Он ближе, ближе… Сейчас захлестнет меня…

Я кричу… и сон мгновенно прерывается.

В руках я все еще сжимал будильник. Стрелки красноречиво свидетельствовали – прошло немногим более минуты. Трезвый ум естествоиспытателя не хотел мириться с неестественной реальностью сна. Но факты, если сны можно считать фактами, оказались упрямой вещью. Я видел – и с этим приходилось считаться.

Десятки нерешенных вопросов волновали меня, когда я вышел к завтраку.

– Ого! – воскликнул Трах. – Держу пари, вам приснилось что-нибудь удивительное.

В нескольких словах я передал содержание сна. На этот раз Трах слушал с интересом и даже дважды переспросил меня, когда я рассказывал про синюю пшеницу. Но едва я заикнулся о перевернутой барже, Трах поднялся из-за стола и расхохотался.

– Э, Константин Петрович! – он погрозил длинным пальцем. – Вы опять шутите. Волга – верю. Горький – верю. Но перевернутая баржа – это уж чересчур! Вы прочитали в “Промышленно-экономической газете”. Сознавайтесь…

– Да я две недели в глаза не видел этой газеты!

Недоверчиво качая головой, Трах вышел на веранду и принес кипу старых газет.

– Посмотрите-ка, – сказал он, разворачивая одну из них.

Честное слово, мне стало как-то не по себе! На четвертой странице под рубрикой “Техника будущего” была помещена статья, рассказывающая о гигантских баржеопрокидывателях, проектируемых для Горьковского речного порта.

– Но, поверьте, Николай Андреевич, – взмолился я, – эта газета мне никогда не попадалась!

Трах молчал, всем своим видом олицетворяя недоверие.

– Скоро вы во сне начнете делать изобретения, – сказал он наконец.

Видимо, эта мысль ему понравилась. Он оживился и начал шагать по комнате, выкрикивая:

– А что! Возможно! Вполне возможно. Ведь увидел же Кекуле во сне структурную формулу бензола – об этом все химики знают. Да, да! А Вольтеру однажды приснился новый вариант “Генриады”. Ну, а Тартини? Он увидел оригинальный сон, да, да, весьма оригинальный… Приходит к нему дьявол и говорит: “Возьми меня в свой оркестр скрипачом”. Тартини спрашивает: “А ты умеешь играть?” Дьявол отвечает: “Давай покажу”. Берет скрипку и наигрывает чудесную мелодию. Тартини проснулся и тут же ее записал. Так и появилась знаменитая “Соната дьявола”.

– Николай Андреевич, но чем же объясняется эта чертовщина?

Трах остановился и, покачиваясь на длинных ногах, в упор уставился на меня.

– Чем? – он перешел на шепот. – Ойнеромантикой.

– Это еще что такое? – удивился я.

– Ойнеромантика – учение о гаданиях по сновидениям. Создано во втором веке новой эры греческим ученым Артемидором Далисским.

Я смотрел на его нелепую фигуру, ухмыляющееся лицо с узкими щелками хитроватых глаз и думал, что судьба подарила мне довольно странного соседа. Почему-то вспомнилось первое знакомство, скакалка, комичные прыжки Траха… На всякий случай я ответил весьма неопределенно:

– Интересно, очень интересно…

– Еще бы! – подхватил Трах. – Артемидор написал первый в истории человечества сонник. А какие там объяснения – прелесть! Скажем, вам приснилось, что у вас много рук. Как это объяснить? Ага, не знаете? А Артемидор ясно говорит…

Он на секунду задумался, потом, глядя в потолок, процитировал:

– “Если ремесленник видит, что у него много рук, то это хорошее предзнаменование, – у него всегда будет довольно работы. Для мошенников же такой сон, напротив, предвещает тюрьму, указывая на то, что много рук будут заняты ими”. Здорово, а?

Я пожал плечами.

– Вы чем сегодня занимаетесь? – спросил Трах, неожиданно меняя тему разговора.

– Пойду на реку.

– Ну, а я буду прыгать со скакалкой. Счастливо!

Он выбежал из комнаты.

Признаться, Трах меня удивлял. Я не понимал этого человека. Резкие переходы от серьезных разговоров к шутовству, вечная скакалка, а теперь еще эта “ойнеромантика” сбивали меня с толку. Кто он такой? Чем занимается?

В конце концов, я пришел к двум простым, но самым разумным выводам. Во-первых, мне незачем думать о своем соседе. Со временем все объяснится само собой – ведь мы знакомы только два дня. Во-вторых, я решил не обращать внимания на сны. Снятся – и пусть себе снятся.

Весь день я провел у реки, купался, загорал, читал, катался на лодке. Вечером Трах пригласил меня к себе: по телевизору передавали концерт. Я смотрел на линзу и невольно думал о том, что мои сны, не стесненные узкими рамками экрана, намного реальнее плоского и бесцветного телевизионного изображения…

Стараясь отвлечься, я начал рассматривать комнату Траха. По размерам и обстановке она в точности соответствовала моей комнате. Как ни странно, но здесь царил порядок: зная Траха, я не поверил бы в его аккуратность.

За ужином Трах спросил меня:

– Константин Петрович, вам… э… не покажется нескромным, если я задам один вопрос?

– Пожалуйста.

– Вы рассказали о своем сне… ну, насчет Волги… Меня интересует один момент. Вы сказали, что не только видели Горький, но слышали в этот момент мелодию. Так вот, какую именно мелодию? Можете вспомнить?

– Конечно. Я еще утром сообразил. Это была Балакиревская увертюра на темы трех русских песен.

– Балакирев? – Трах недоверчиво посмотрел на меня. – Ах, Балакирев! Конечно, конечно…

Он встал и, не прощаясь, направился к двери, что-то насвистывая на ходу.

– Николай Андреевич, – окрикнул я его. – у вас не найдется что-нибудь почитать о снах и сновидениях?

Трах повернулся, хитровато посмотрел на меня.

– Найдется, сейчас принесу.

Через полчаса, лежа в кровати, я перелистывал популярную брошюру. К сожалению, узнал я немногое.

Днем, когда человек бодрствует, кора головного мозга находится в состоянии возбуждения. Это возбуждение, однако, не охватывает всю кору– оно ограничивается отдельными очагами, расположенными вперемежку с очагами торможения. Получается нечто вроде “мозаики” действующих и бездействующих участков. “Мозаика” подвижна: в зависимости от нашей деятельности возбуждаются попеременно то одни, то другие участки коры.

Во время сна динамическая мозаика сменяется устойчивым торможением всей коры головного мозга. Торможение возникает первоначально в одном каком-нибудь участке, а потом уже распространяется – “иррадиирует” – на соседние. Как вода при наводнении заливает все низменные места, так и торможение охватывает кору больших полушарий, оставляя только маленькие островки. Эти островки – “центры сна”. Они продолжают бесконтрольно работать, вызывая фантастические и нелепые сновидения.

На этом я прекратил изучение брошюры. В ней явно чего-то не хватало. Ведь мои сновидения не были ни фантастическими, ни нелепыми. Чем же их следовало объяснить?..

Заснул я мгновенно. На этот раз я не ставил будильник. Но утром какой-то внутренний толчок разбудил меня. Я успел заметить время – семь часов, – и сейчас же снова погрузился в сон.

…Видение возникло из темноты и первые мгновения было скрыто серой дымкой. Потом выплыл краешек солнечного диска, и я увидел море, горы, покрытые соснами и буком. Какой-то голос подсказал: “Ты видишь восход солнца с вершины Ай-Петри”.

Южный берег Крыма! Я жадно рассматривал виноградники, парки, сады, белые корпуса санаториев…

Дрогнув, видение изменилось. Теперь вокруг меня были огненные цветы канн, темная хвоя, пушистые мимозы, веерообразные кроны пальм, подстриженные шапки лавра. В просветах зелени мелькнули знакомые контуры белых зданий, и я понял: “Ялта”.

Тотчас же неведомая сила подхватила меня и, вызывая странное ощущение полета, повлекла куда-то вверх. Далеко внизу осталась Ялта, и я увидел с высоты птичьего полета Гурзуф, Алушту, Судак.

Я опускался и вновь поднимался. Внизу проплывали санатории, пляжи, набережные… С улиц Гурзуфа я любовался Медведь-горой, в Судаке видел развалины средневековой генуэзской крепости…

А сон продолжался, и таинственная сила несла меня над крымским побережьем…

Потом все исчезло. Я видел только цветущую акацию, купался в море белых лепестков, полной грудью вдыхая их пряный запах…

Проснувшись, я не сразу обратил внимание на часы, а когда посмотрел на них, было уже пять минут восьмого. Как и в первых случаях, сон продолжался едва ли больше одной–двух минут. Бодрость и какое-то необычайно светлое настроение, возникшее в последние мгновения сна, так и остались у меня на весь день.

Трах встретил меня вопросом:

– Ну, какой сон мне придется разгадывать сегодня?

Я ответил коротко:

– Крым.

Он громко расхохотался, взмахивая длинными руками.

– А вы умеете устраиваться! Отличный сон! Ну-ка, расскажите.

Стараясь говорить безразлично веселым голосом, я начал рассказ. Когда я упомянул о развалинах генуэзской крепости, Трах присвистнул и бесцеремонно прервал меня:

– Ха! Я могу отгадать, что вы видели дальше.

– Попробуйте.

– Вы увидели Карадагские горы, увидели, как прибрежный хребет круто обрывается в море, увидели знаменитые скалы: “Сфинкса”, “Льва”, “Ивана-разбойника”, увидели созданные ветром и водой Карадагские ворота…

Я вскочил.

– Откуда вы это знаете?

Трах рассмеялся мне в лицо.

– Откуда? Да ведь это обычный туристский маршрут. Традиционнейший из традиционных! Вам угодно меня разыгрывать.

– Даю честное слово, что я видел этот сон, – отчеканил я, начиная злиться.

Трах перестал смеяться.

– Видели? – он исподлобья взглянул на меня. – Ну, успокойтесь, верю… Но вы же бывали в Крыму – вот и вспомнилось, приснилось.

– Я был в Ялте, Гурзуфе и Алуште, но Судака и Карадагских гор я не видел.

– Вы могли их видеть в кино, могли, наконец, видеть на фотографии.

Это была дельная мысль. Я неуверенно возразил:

– Что-то не помню таких случаев.

– Глупости! – не очень вежливо ответил Трах. – Вы просто забыли. Французский ученый Деляж однажды увидел во сне, что у него в доме на лестнице вместо одного украшения – стеклянного шара – поставлено другое – медная еловая шишка. Проснувшись, он пошел на лестницу и действительно обнаружил медную шишку. Чудеса? Отнюдь. Украшение сменили тремя днями раньше, но Деляж, занятый своими мыслями, не обратил на это никакого внимания. Только зрение – оно работает автоматически – передало новое изображение в мозг. Во время сна это изображение и всплыло. Так и у вас: где-то вы все-таки видели Карадагские горы.

Спорить было бесполезно.

– Скажите, – спросил я, – а вам не снятся сны?

Лицо Траха изобразило ужас.

– Мне? Что вы! Я не люблю спать и никогда не вижу снов.

– Не любите спать? – переспросил я.

– Ненавижу!

Совершился один из тех мгновенных переходов, которые так удивляли меня в моем соседе. Прекратилось паясничанье, он говорил теперь серьезно и взволнованно. Глаза поблескивали за стеклами очков, излучая ум, энергию, волю.

– Ненавижу! Ненавижу сон! Мы спим восемь часов в сутки – это же треть жизни! Двадцать лет из шестидесяти. Двадцать лет! Вдумайтесь в эту цифру. Что перед ней те жалкие годы заключения, к которым приговаривают преступников! Все человечество приговорено проводить одну треть своей жизни во сне, в небытии. На земле живет свыше двух миллиардов людей, и каждый из них в среднем восемь часов проводит во сне. Шестнадцать миллиардов человеко-часов! Сколько это неоткрытого, неизобретенного, неузнанного, непрожитого… Даже самые свирепые эпидемии, самые ужасные болезни обходятся человечеству в сотни раз дешевле… Да, люди платят дань непокоренной еще природе, огромную дань – треть жизни. И эта дань собирается с неумолимой жестокостью. Человек может месяц прожить без пищи, десять дней – без воды и только пять – без сна. Тот, кто хотя бы на час безболезненно уменьшит людям норму сна, окажет человечеству величайшее благодеяние…

– Но разве это возможно? – спросил я.

Трах замолчал. Я пожалел, что задал вопрос, глаза Траха снова превратились в узенькие щелочки, лицо ехидно сморщилось.

– Вам, конечно, это ни к чему. Ведь вы видите такие великолепные документально-художественные сны…

Весь день я не мог забыть об этом разговоре. А мой странный сосед, несмотря на ненависть ко сну, почти все время спал. Сон и скакалка – других занятий Трах не признавал. После завтрака он запирался у себя в комнате, и в открытое окно далеко разносился громкий, с присвистом храп. С двенадцати до четырех Трах бегал со скакалкой. Пообедав, он снова ложился спать, и раньше семи не появлялся.

К моему немалому удивлению, Трах никогда не выглядел заспанным, – а ведь спал он никак не меньше четырнадцати часов в сутки. Видимо, скакалка помогала…

Я тоже пробовал уснуть. Откровенно говоря, мне хотелось еще раз пережить ощущение полета, увидеть море, горы… Полтора часа я спал, удобно устроившись в шезлонге, но, кроме самых обычных – отрывистых и бессмысленных – снов, ничего не видел. Проснулся я с головной болью и сразу же ушел на реку. Положительно, нужно уметь спать!

Вечером Трах спросил меня:

– Что бы вы хотели сегодня увидеть во сне?

Я ответил первое, что пришло на ум:

– Гавайские острова.

Он подумал, потом сказал:

– Что ж, увидите.

Я принял это как шутку. Но за ужином Трах повторил:

– Сегодня вы обязательно увидите Гавайские острова.

Он говорил совершенно серьезно. Может быть, поэтому я долго не мог заснуть.

На этот раз сновидение пришло раньше обычного. Спокойно, так, как будто в этом не было ничего особенного, я смотрел на острова “вечной весны”…

Мерно вздымаются лохматые волны. Сверкают яркие звезды, отражения их бегут по неровной поверхности океана и гаснут в бурунах, отброшенных корпусом корабля. Впереди – вулканическая вершина самого крупного острова архипелага – Гавайи. Дальше, в туманном свете сумерек неясно вырисовывается другой остров – Майи… Я вглядываюсь, и из темноты выплывает еще один остров, знакомый мне по описаниям Джека Лондона. Это остров прокаженных – Молокаи.

Надвигается ночь. Справа видны темные силуэты кораблей. Я догадываюсь – мы у причалов Гонолулу. И сразу наступает утро. На берегу, совсем рядом, высокая башня. Чей-то голос подсказывает мне: “Это маяк “Алоха”, хорошо знакомый морякам всех стран”…

Дорога – запутанная и тонкая, как кружевная вязь – упрямо лезет вверх. Со склона высокой горы я вижу остров Оаху. Контуры его дважды резко очерчены: один раз – белой линией прибоя, второй – зеленой цепью высоких кокосовых пальм… На секунду видение замирает, потом море почему-то становится желтым, и кажется, что я в оазисе, а кругом безбрежная пустыня…

Я оборачиваюсь в ту сторону, где двойная бело-зеленая граница острова прерывается громадными зданиями отелей, банков, пароходных компаний… Гонолулу! У этого города свой внешний обвод – широкая дуга убогих лачуг, в которых живут канаки…

И, словно подслушав мои мысли, невидимая сила сейчас же переносит меня в музей – последнее прибежище вымирающей культуры канаков. Взгляд мой переходит с предмета на предмет – пироги, оружие, посуда, какие-то украшения – и останавливается на массивной, отполированной доске с закругленными краями.

Меркнет свет, и через темноту проступает надпись: “Плавательная доска гавайского вождя Пали. Изготовлена из дерева уилиуили. Длина – 14 футов 6 дюймов, ширина – 20 дюймов…”

Снова все застилает темнота, и снова возникает та же надпись. Кто-то тянет меня за руку. Но я всматриваюсь в четкие буквы…

– Да проснитесь же, черт побери!

Я с трудом открыл глаза. Рядом сидел Трах, взволнованный и какой-то взъерошенный.

– Доску видели?! – почти выкрикнул он.

– Доску?

Я машинально кивнул головой.

– Что там написано?

– Плавательная доска вождя… вождя…

– Пали, – нетерпеливо подсказал Трах.

– Да, Пали… Потом про дерево… Она из дерева уили… уилиуили.

– Отлично! – Трах подскочил на месте. – Размеры? Какие размеры?

– Длина 14 футов…

– О!

На лице Траха был написан откровенный восторг. Глаза сияли.

– Дальше, дальше!

Я пытался вспомнить, но цифры ускользали. Кажется, вот-вот вспомнишь… и не вспоминаешь. Лицо Траха попеременно выражало то радость, то уныние.

– Нет, не могу, – признался я.

Только теперь мне пришел в голову законный вопрос: “А откуда Трах знает о моем сне?”

– Послушайте, Николай Андреевич, – окончательно проснувшись, спросил я, – как это вы угадали мой сон? Что за чертовщина?!

Трах не ответил. Глаза его потухли. Он встал и, сгорбившись, пошел к двери. Длинные руки бессильно раскачивались на ходу…

Поразмыслив минут пять, я сказал себе: “Хватит! Нужно найти разумное объяснение”. Еще полчаса ушло на поиски объяснения. Я действовал методом исключения. Случайность? Нет, не случайность: Трах знал, что именно мне приснится. Внушение? Опять-таки нет! Ведь мы накануне почти не разговаривали о Гавайских островах. Правда, под влиянием предсказания Траха я думал о Гавайях, но зато накануне я совсем не думал о Крыме. Нет, внушение здесь не при чем. Что же остается? Всякая сверхъестественная ерунда заранее исключается – в чудеса я не верю.

Так что же все-таки остается? Не случайность, не внушение… Гипноз!

Я сразу почувствовал облегчение. Объяснение было найдено. Конечно же, гипноз!

К завтраку я вышел нескоро. Трах сидел за столом, ожидая меня. На лице его было написано нечто среднее между раскаянием и любопытством. Я коротко поздоровался, придвинул стул и с сосредоточенным видом принялся за яичницу. Трах, искоса поглядывая на меня, вертел в руках вилку. Наконец, поняв, что первым я не заговорю, он откашлялся и начал:

– Видите ли, Константин Петрович… э… дело в том, что… гм… как бы сказать…

Я в упор посмотрел на него.

– Ну?

Трах окончательно смутился.

– Дело в том… э… понимаете…

Я нанес последний удар.

– Понимаю. Все понимаю, и давно все знаю. Незачем вам было скрывать.

К своему удивлению, смущение Траха как рукой сняло. Он выскочил из-за стола, уронив и на лету поймав очки. Теперь его круглое лицо изображало откровенную радость.

– Так вы знали? – он прямо-таки излучал радость. – Прекрасно! Тогда еще не все потеряно. Отлично, отлично!

Настала моя очередь удивляться. Стараясь сохранить спокойствие, я пожал плечами и сказал:

– Конечно, знал. Гипноз – что ж тут удивительного?

Трах застыл с поднятыми руками.

– Гипноз?!

– Конечно, гипноз, – сказал я, снова принимаясь за яичницу. – Вы, уважаемый Николай Андреевич, гипнотизер.

Радость в глазах Траха мгновенно погасла. Резче обозначились морщины, вырезанные временем и усталостью. Мне стало жаль его.

– Послушайте, Николай Андреевич, ну, чего вы огорчаетесь? Не удалось разыграть меня– и не надо. Велика беда!

Он зачем-то снял очки, потом снова надел их и внимательно посмотрел на меня.

– Дикарь.

Он сказал это спокойно, даже с легким сожалением. Я опешил от неожиданности.

– Пардон, – пробормотал я, – вы сказали?

– Дикарь, – тем же тоном повторил Трах.

Мне стало неловко за это глупое “пардон” и, тщательно взвешивая слова, я сказал, скрывая раздражение:

– Было бы очень хорошо, если бы вы объяснили свою ценную мысль несколько яснее.

Не обращая никакого внимания на мою иронию, Трах кивнул:

– Объясню.

Он вздохнул, что-то пробормотал, потом начал говорить безразличным голосом:

– Дом, в котором вы находитесь, не дача, а Лаборатория экспериментальной физиологии. Я заведующий этой лабораторией. Основная цель моих исследований – проблема сна. К сожалению, до сих пор мне приходилось вести эксперименты над людьми осведомленными, знающими в чем дело. Это отрицательно сказывалось на результатах опытов, мешало объективности исследования. Именно поэтому, когда вам понравилась дача, я пригласил вас. Опыты совершенно безопасны; только поэтому – в нарушение обычных правил – я решился провести их без вашего согласия. К сожалению, эксперимент успеха не имел. Да, не имел…

Поток новостей буквально ошеломил меня. Я не знал, что сказать.

– Возьмите, пожалуйста, ваши деньги, – Трах выложил на стол пачку червонцев. – Дарья Константиновна такая же “хозяйка” этой “дачи”, как я папа римский… Конечно, вы можете до конца лета жить здесь.

Тут я, наконец, обрел дар речи.

– Но что это такое – “проблема сна”? Отгадывание снов? Научная ойнеромантика? Что вы называете “проблемой сна”?

Признаться, я еще не вполне доверял Траху: рассказанное им могло оказаться мистификацией. Поэтому вопросы я задал таким тоном, чтобы в случае чего все можно было свести к шутке. Но Трах ответил совершенно серьезно.

– Мы с вами уже говорили о том, во что обходится людям сон. Помните, шестнадцать миллиардов человеко-часов в сутки? Цель моих исследований – я имею в виду конечную цель – рациональное использование этого колоссального резерва человеческой энергии…

Увидев, что я собираюсь возразить, Трах предостерегающе поднял руку.

– Не перебивайте. Пока выслушайте меня… Я начал работу с попыток сократить среднюю продолжительность сна. Четыре года работы показали мне, что это был неправильный путь. У отдельных людей встречаются значительные отклонения от обычной нормы сна, но вообще-то при современном состоянии физиологии и думать нельзя об эффективных универсальных средствах сокращения сна.

– Но ведь существуют же различные препараты, – вставил я, – которые…

– Которые ни к черту не годятся, – резко перебил Трах. – Эти препараты нечто вроде ростовщика: они дают взаймы, а потом требуют немедленного возврата да еще с громадными процентами.

Трах оживился. Видимо, он любил и умел спорить.

– Четыре года упорной – по двенадцать часов в сутки – работы не дали практических результатов. Тогда я пошел по другому пути. Мы спим восемь часов, но спим не очень крепко. Постепенно засыпаем, постепенно просыпаемся. Среди ночи сон многократно прерывается. Словом, коэффициент полезного использования сна в среднем не превышает восьмидесяти трех процентов – это я установил на большом количестве наблюдений. И сразу же у меня возникла идея: нужно, чтобы люди спали, так сказать, “на полную мощность”, без перебоев. Крепкий сон будет короче, а эффект окажется такой же.

– Снотворные порошки? – спросил я.

– Бред! – отрезал Трах. – Систематическое использование снотворных средств весьма вредно. Выигрывая в одном, человек проигрывает в другом. Я выбрал иное средство – электросон.

– Электро… сон?

– Да. Еще в прошлом веке удалось установить, что импульсы постоянного тока при определенных условиях способны вызвать у животных состояние оцепенения, близкое ко сну. Я построил генератор, вырабатывающий резкие импульсы слабого электрического тока – сто три импульса в секунду. Если подвести эти импульсы по проводам к векам и затылку человека, через несколько минут наступит крепкий сон. Меняя частоту и форму импульсов, я мог заставить человека проснуться.

– Здорово! – невольно вырвалось у меня.

Трах покачал головой.

– Нет. Оказалось, что такие приборы уже существуют. Их изобрели на год раньше меня и успешно применили в медицинской практике. Но не это главное. Выяснилось, что “электросон” не сокращает норму сна. Если, например, днем человек два часа спал “электросном”, то ночью он все равно проспит свои восемь часов. Удивляетесь? Я тогда тоже удивлялся. Сейчас-то я знаю, что обычный сон и “электросон” – вещи совершенно разные… Папиросы у вас есть?

Я протянул коробку. Трах закурил, сделал несколько глубоких затяжек, закашлялся.

– Вот так и следующие три года оказались безрезультатными, – продолжал он. – Правда, на этот раз я все-таки кое-что сделал: последняя модель моего аппарата работала без проводов на расстоянии до трех метров. Но к своей основной цели я не придвинулся ни на шаг… Это было тяжелое время. Семь лет – и ни проблеска успеха. Хуже того, я не знал, что делать дальше. Прошел еще год, прежде чем я нащупал правильный путь. Продолжительность сна нельзя было сократить – с этим приходилось мириться. Но сон можно было использовать. Правда, для этого нужен был пустяк… Он усмехнулся.

– Нужно было научиться управлять сновидениями.

– Вы хотите сказать…

– Да, да, именно это я и хочу сказать, – перебил Трах. – Сновидения должны быть осмысленными, связными и управляемыми.

– Управляемыми?

– Да, да. Вам это кажется странным? Но вы убедились на себе… Впрочем, идемте, я вам кое-что покажу.

Трах встал и направился в мою комнату. Я пошел за ним. У кровати он остановился, поднялся на носки и легко снял со стены репродукцию Айвазовского.

К моему немалому удивлению, под картиной оказалось прорезанное в стене квадратное отверстие, из которого, как ствол пулемета в амбразуре дота, торчал объектив какого-то аппарата.

– Отсюда и проецировались ваши сны, – сказал Трах, показывая на отверстие.

…Весь день я просидел в своей комнате. В стекла с шумом били косые струи дождя. Порывистый ветер гнул ветви деревьев, срывал листья.

Мысли путались, внимание переключалось с одного предмета на другой, постепенно нарастала головная боль. В конце концов, я сказал себе: “Друг мой, ты столкнулся с бредовой идеей не вполне нормального человека. Подумай и разбей эту идею логически”.

До вечера я подбирал доводы, придирчиво взвешивая все “за” и “против”. Как полководец, готовящийся к решительному сражению, я вновь и вновь продумывал возможные планы атаки, пытался предугадать силу сопротивления противника. Я тщательно подбирал свои возражения, оттачивал их логику…

Видимо, Трах ожидал меня. Когда я вошел в его комнату, он не удивился и спокойно указал мне на кресло.

– Поговорим? – предложил я.

– Поговорим, – согласился Трах.

Несколько минут мы сидели молча.

– Скажите, пожалуйста, Николай Андреевич, – спросил наконец я, – в сновидениях нет ничего сверхъестественного?

Трах удивленно вскинул глаза, пожал плечами:

– Конечно, нет. Мы же с вами беседовали на эту тему.

– Итак, сновидения не возникают под действием каких-либо внешних причин?

Трах начал сердиться.

– Какие там внешние причины?! Сновидение – результат деятельности головного мозга при особых условиях, а именно…

– Отлично, отлично, – перебил я. – Значит, материал для сновидений, так сказать, запасен у нас в мозгу?

– Ну, да! Учение о следовых реакциях…

– Минуточку! – я вновь перебил Траха. – Нужно уточнить. Итак, вы согласны с тем, что человек может видеть во сне только то, что он раньше – в целом или по частям – видел наяву?

Это был первый удар, и меня очень интересовало, как отразит его Трах. Но он, ничего не подозревая, сам пошел в ловушку.

– Безусловно, мы видим во сне только то, что когда-то видели наяву, – согласился он. – Как говорит Сеченов, сон – это небывалое сочетание бывалых впечатлений. Я опрашивал слепых. Они видят во сне те предметы и тех людей, которые были знакомы им до потери зрения. А слепые от рождения вообще не видят сновидений – они слышат их, узнают людей по голосам…

Трах увлекся и говорил с жаром, размахивая руками. Настало время захлопнуть ловушку. Самым невинным тоном я сказал:

– Какая же в таком случае польза от управления сновидениями? Человеку может присниться только то, что он уже раньше видел. Нового увидеть нельзя. А если нет нового, значит, нет и пользы.

К моему удивлению Трах рассмеялся.

– Э, Константин Петрович, вы повторяете то, что я уже много раз слышал. И, конечно же, ошибаетесь. Помните, при третьем сновидении вы видели цветы белой акации? Казалось бы, что здесь нового? А проснулись вы с необыкновенно светлым, бодрым настроением, и оно у вас сохранилось на весь день. Как видите, и без нового есть польза от правильно подобранных сновидений. Вы скинули со счетов чувства – и ошиблись. Не все же для ума. В ежедневной утренней зарядке, с вашей точки зрения, совершенно нет ничего нового. Но все-таки она полезна. Не так ли?

Я промолчал.

– Но не это главное, – продолжал Трах. – Вы ошибаетесь в основном. Разве вы забыли о Гавайских островах?

Это возражение я предвидел.

– Нет, не забыл. Но я мог видеть Гавайи в кино, на фотографиях, на картинах…

Трах отрицательно покачал головой.

– А доску вождя Пали вы тоже видели раньше? А баржеопрокидыватели, о которых вы понятия не имели?.. В сновидениях можно увидеть и новое. Поясню вам простым примером. Вы знаете несколько десятков тысяч слов, но ежедневно, даже не узнавая новых слов, вы читаете и слышите новое. Новые комбинации одних и тех же старых слов дают вам понятие о новом. Точно также и со сновидениями. В памяти у нас хранится такое количество впечатлений, что его вполне достаточно для самых неожиданных и оригинальных комбинаций. Вы видели Кавказские и Уральские горы, видели Черное и Каспийское моря, видели пальмы и прибой – и вот я смог показать вам во сне Гавайские острова…

Трах замолчал, и по лицу его было видно, насколько он доволен собой. Но я не напрасно готовился к спору – главные мои аргументы еще не были использованы.

– Допустим, что вы правы, – согласился я – Сновидения могут быть и новые, полезные. Но новые сновидения дают и новые впечатления.

– Правильно!

– А это значит, что мозг во время таких сновидений должен работать. Но ведь сон существует для того, чтобы мозг отдыхал.

Трах вскочил со стула, и я понял, что удар попал в цель.

– Бред! – взволнованно сказал Трах. – Кора головного мозга состоит из пятнадцати миллиардов клеток. В течение дня они загружены очень неравномерно. Одни работают, другие фактически бездействуют. Вот, например, сейчас я с вами спорю. В устойчивом возбуждении у меня находятся только те отделы коры мозговых полушарий, которые ведают функцией речи, осуществляют акт мышления. Потом я буду слушать музыку – и начнут работать другие отделы коры. Понимаете? Вот и получается, что одни клетки несут в течение дня стопроцентную нагрузку, другие – пятидесятипроцентную, третьи – еще меньше и так далее. При обычных сновидениях работают наиболее возбужденные и, следовательно, наиболее утомленные участки головного мозга. А при управляемых сновидениях будут работать те участки, которые днем почти бездействовали.

Логика Траха крушила мои возражения. Я тщательно искал доводы.

– Но это еще не все, – уверенно продолжал Трах. – Самое главное, что скорость сновидений огромна. В течение нескольких секунд вы можете увидеть то, на что в кино вам понадобились бы часы. Вспомните ваши сны. Вы видели их по утрам, и они не мешали вашему отдыху…