Текст книги "Планета Харис"

Автор книги: Валентина Мухина-Петринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

7
ДЕНЬ ВСЕПЛАНЕТНОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ

Твой ум уклончивый ведет тебя в обход,

Ища проторенных тропинок.

Но ты вступи с ним в поединок.

Верхорн

В этот день – День Всепланетного Объединения – мы провели в обсерватории лишь самые неотложные наблюдения. Земля торжественно и шумно отмечала большой праздник Мира, и мы на Луне встретили его, как могли.

С утра стали поступать поздравительные радиограммы со всех лунных станций и с Земли. Автоматическое устройство, принимающее их, чуть не вышло из строя.

Робот Вакула приготовил праздничный обед. Вика с утра облачилась в фартук и сама приготовила несколько блюд (ей помогал Яша), которые нам особенно понравились – жаркое из кролика и яблочный пудинг, за который Уилки Уолт торжественно расцеловал Вику в обе щеки.

Шампанское в такой день не жалели. По безмолвному уговору никаких волнующих тем не поднимали.

После обеда Вакула нажал кнопку, и стол со всей сервировкой и остатками яств плавно провалился вниз на кухню, ни дать ни взять в преисподнюю. И я вдруг обнаружил, что Вакула похож не на доброго кузнеца, а на черта, даже рожки есть – антенны.

Пол снова сомкнулся, а мы уселись в кресла. Все были приятно взволнованы. Предстоял сеанс видеосвязи с родными. Сначала дали связь с Сан-Франциско, и мы впервые увидели жену и двух девочек-близнецов Уилки. Они нам понравились: светлые, нежные и красивые, в акварельных тонах. Платье миссис Джен Уолт было отделано кружевами, и кружева удивительно шли ей. Она похожа на женщин с портретов прошлого, будто вышла из романов Диккенса. Такой я представлял, например, Дору Копперфильд. Близнецы были похожи и на нее и на Уилки – славные, живые и шустрые девчонки.

Уилки, радостно взбудораженный, сидел на круглом табурете так, чтобы быть в фокусе. Аппаратурой ведал Яша.

У нас была и отдельная кабина для встреч с родными на телеэкране, но в праздники мы предпочитали встречаться все вместе. В кабинете экран был всего около метра, а в кают-компании чуть не во всю стену, так что люди проецировались в натуральную величину.

Наговорившись и насмотревшись на мужа, миссис Джен пожелала видеть его русских коллег, и мы представились ей поочередно и все вместе, группой.

– Папа, приезжай скорее домой, – сказали девочки по-английски. Экран погас, и улыбающийся Уилки уступил место Харитону.

Отец Харитона уже умер, свидание было с матерью, известным ученым Таисией Константиновной Лосевой (Лосева она по второму мужу, летчику). В результате многолетней работы профессор Лосева добилась ускорения роста деревьев. Открытие века!

Таисия Константиновна мне очень понравилась (раньше я ее никогда не видел), непонятно, как у такой талантливой, веселой, симпатичной женщины мог родиться такой неприятный догматик, как наш Харитон. А мать свою он любит, хотя и не все в ней одобряет. Строгий сын!

После него вызвали меня. Не успел я сесть, как с экрана заулыбались мне дедушка, мать и братишка Юрка. Конечно, мама произнесла приличествующую случаю довольно длинную речь, во время которой дед изнывал от нетерпения (он терпеть не может речей, тем более длинных). Дедушка, когда пришла его очередь, сказал, что в Рождественском все в порядке, но, когда я вернусь домой, меня ждет «очень странная история». Юрка тоже намекал на какую-то историю. Маме это весьма не понравилось, я ничего не понял и попросил объяснить яснее, но дед и внук замахали руками и заявили, что это «не телевизионный разговор», после чего их сразу отключили.

На экране возник дорогой мой отец Андрей Филиппович Мальшет (транслировали прямо со строительства города на океане). Я не видел отца с прошлого года, он все такой же: худой, смущающийся, сдержанный и мечтательный.

Он всегда чувствует себя виноватым передо мной и Юркой, что ушел от нашей матери, хотя мы никогда не осуждали его за это. Отнюдь.

Мы поговорили минуты две – трудно говорить на людях. Я заверил его, что чувствую себя отлично, скоро вернусь на Землю и мы с Юркой приедем к нему на строительство.

– Спасибо, сынок! – только и сказал он. Ох этот комплекс вины, которой на самом деле нет! Хоть бы он женился на какой-нибудь хорошей женщине, которая бы любила его, не третировала и дала бы немного счастья под старость.

С Викой говорили ее отец, академик Александр Андреевич Дружников, большой, красивый, громогласный (друзья его зовут просто веселый Санди), и ее слепая мать Ата Станиславовна. У нее решительное, настойчивое лицо и уверенные движения.

Океанолог Дружников, как видно, любит свою ослепшую жену, но больше всего на свете он любит дочь – это бросается в глаза. Вика рассказывала, что лишь благодаря отцу да еще его матери – бабушки Виктории – она имела счастливое детство. Мать почти не замечала ее, вся уйдя в свой внутренний мир.

Сегодня Вика казалась особенно женственной и красивой в своем праздничном, длинном шелковом платье зеленого тона, под цвет ее зеленоватых глаз. Волосы лились блестящими волнами.

Удивительно крепкая, сильная (иначе она бы и не попала в Лунную обсерваторию), Вика производит впечатление ранимой и хрупкой. Я бы от всей души хотел, чтоб она полюбила Яшку!

Я взглянул на своего друга. Яша не мог отвести от нее глаз, пока на экране не появилась его семья и он сам не занял место на табурете.

Я подошел ближе. Я всех их хорошо знал, словно родных. С экрана радостно улыбались хорошие люди. Бабушка Елизавета Николаевна (Лизонька, как ее зовут дома), его дед, капитан дальнего плавания Фома Шалый, дядя Яша (известный писатель-фантаст) и тетя Марфенька. А для меня – Марфа Евгеньевна Ефремова, кибернетик и бионик, директор Космического Института в Москве. Все четверо с любовью смотрели на Яшку. Он нетерпеливо тряхнул кудлатой, как у цыгана головой.

– Что нового, как дома?

– Все в порядке, Яшенька, – чуть наклонясь вперед, сказала Елизавета Николаевна. Несмотря на возраст, во всем ее облике сохранилось что-то девичье, такая она была ясная, чистая, спокойная, словно излучающая внутренний свет. Лицо счастливой женщины.

– Янька, у нас очень большая радость, – сказала она внуку, – сбылась давняя мечта Филиппа…

– Начинается строительство на Каспии?

– Да! Начались работы по регулированию уровня Каспийского моря… по проекту Филиппа Мальшета.

Глаза ее сияли. Дело Мальшета всегда было ее кровным делом – оба они океанографы, – его мечта – ее мечтой. Своего мужа, капитана дальнего плавания Фому Шалого, она не любила так сильно никогда. Кажется, Яша сделал усилие, чтобы порадоваться вместе с ними.

– Я рад, – сказал он бодро, – наверно, Филипп Мальшет выезжает на Каспий?

– Мы оба выезжаем, – сказала Елизавета Николаевна, – строительство дамбы начинается от Бурунного.

– Яша, у тебя и у Кирилла есть шанс попасть на Марс, – громко заявила Марфа Евгеньевна. – Будет открытый конкурс. Где Кирилл?

Я сел рядом с Яшей и приветственно помахал рукой.

– В первую очередь будут приниматься прошедшие испытания на Луне. – Она многозначительно посмотрела на нас обоих. Платье плотно облегало ее статную дородную фигуру. Умная, властная, решительная, знающая себе цену, – первая женщина-директор Космического Института. Доктор наук, член-корреспондент Академии наук, и прочее-прочее. И кроме этого, еще и добрая, ласковая, справедливая.

Яшу она любила, как родная мать. Родители Яши погибли в экспедиции, когда он был совсем маленький, а у нее не было детей.

Оператор напомнил, что время истекает. Все засуетились, торопясь сказать все заготовленное, перебивая друг друга.

– …Приступили к созданию межпланетного корабля, который… – говорила Марфа Евгеньевна.

– Ты что-то похудел, Яшка, – сказал его дядя, – да я ты, Кирилл. Берегите себя, ребята.

Он подмигнул одобряюще, точь-в-точь как в детстве, когда мы с Яшкой отправлялись в Голландию на международные соревнования по фигурному катанию на коньках. Яша уже был чемпионом Европы, а я ехал впервые. Мне было пятнадцать лет. Я уже мечтал о космосе, вернее, меня интересовали люди в космосе, решения и поступки личности в необычных условиях. Я хотел быть не просто космонавтом, а врачом-космонавтом.

– Помните свое обещание, ребята? – спросил Яков Николаевич.

– Привезти материал для нового фантастического романа? – усмехнулся Яша.

– До встречи, – сказала Елизавета Николаевна, не сводя с внука чуть виноватого взгляда. Она что-то прошептала. На прощание оператор показал ее крупным планом, и все погасло. Встреча с родными закончилась. Мой дед со стороны отца Филипп Мальшет, видно, не смог выбраться с Каспия. Я и в детстве видел его редко. У бабушки в Москве гостил подолгу.

Все невольно вздохнули.

Потом немного выпили, потанцевали. Вика спела несколько песенок. У нее приятный грудной голос, собственная манера петь, непосредственная и искренняя, и песенки она подбирает, отвечающие ее индивидуальности, и какую бы песенку она ни пела – забавную или грустную, – Вика остается сама собой. Мимика, жесты, движения – все это ее, Вики, – милые, застенчивые, женственные и по-девичьи чуть угловатые одновременно.

Когда она устала петь и, смеясь, бросилась на диван, Уилки, не переодеваясь, исполнил несколько своих номеров.

Мы повеселились, как могли (на душе у каждого было не слишком-то весело), до последних известий. Из них мы узнали, что Уилки Саути действительно схвачен полицией и в Соединенных Штатах по этому поводу началась забастовка докеров и металлистов. Забастовка разрастается. Коммунистическая партия выразила свой протест и требует возвращения мима.

Уилки очень расстроился. Мы тоже расстроились. Как странно, только вчера мы услышали о двойнике Уилки, и вот сегодня о нем узнал весь мир. Я почему-то был уверен, что на этом наше знакомство с судьбой американского мима не окончится.

Харитону надо было идти на наблюдение. Поскольку поодиночке категорически запрещалось выходить (прежде мы иногда нарушали эту инструкцию, теперь – никогда), с ним пошел Уилки.

Яша включил телевизор, передавали праздничный концерт из Ленинграда, и мы поудобнее уселись в кресла. Вика сидела в уголочке дивана и, казалось, внимательно слушала концерт – только не смеялась шуткам комиков. Яша тоже был невесел. А я думал о его судьбе.

Как бы я хотел, чтобы Вика полюбила его. Ответила на его глубокое чувство.

Я очень люблю Яшку. Я, не задумываясь, отдал бы за него жизнь, понадобись она ему, и надо же было так случиться, что девушка, которую он полюбил беззаветно, тянется теперь ко мне. Зачем мне это?

Никакая Вика не заменит мне дружбы с Яшкой. Разве есть что-либо дороже честной мужской дружбы?

– О чем ты думаешь, Кирилл? – прервала мои размышления Вика. – Ты совсем не слушаешь. И Яша тоже…

И тогда Яша сказал растерянно, глядя на часы:

– Что-то слишком долго нет Харитона и Уилки!

Мы их искали больше недели. Вместе с нами вели поиски сотрудники Литл-Америки.

Были обшарены все трещины радиусом на десятки километров вокруг, все пропасти и скалы. Обсерватория превратилась в штаб поисков. Но ни живых, ни мертвых их не нашли.

А когда мы все пали духом и уже не надеялись их найти, они пришли как ни в чем не бывало и очень удивились, откуда взялось столько народу за те двадцать минут, что они отсутствовали.

Уилки очень обрадовался своим друзьям, но не мог взять в толк, как и зачем они очутились вдруг в советской обсерватории.

Я их немедля потащил в лабораторию и, несмотря на все протесты, тщательно обследовал обоих. Все оказалось в норме.

– В чем дело? – резко спросил Харитон.

– В том, что вы отсутствовали не двадцать минут, как вам кажется, а около двухсот часов! Восьмой день, как мы вас ищем… Понятно?

И я пошел к кают-компании.

После обеда было устроено срочное совещание.

– Неужели вы ничего не помните? – с недоумением спрашивал селенолог Сидениус, датчанин, с крупными чертами лица и проницательными, добрыми голубыми глазами.

Они ничего ровным счетом не помнили, кроме того, что провели все положенные наблюдения.

– И ничего вам не показалось и снов не видели? – заинтересованно спросил высокий рыжий пилот Том Дайсон.

Харитон не удостоил его ответом, а Уилки заверил, что ничего им не казалось.

Вика сидела молча, глубоко задумавшись, американцы поглядывали на нее исподтишка, но откровенно любуясь. К великому возмущению Харитона, я сказал во всеуслышание, с улыбкой:

– Мне ясно одно, что если бы Харитон Васильевич вдруг погиб, то к т о – т о любезно предоставил бы нам новый экземпляр Харитона Васильевича. То же самое произошло бы и с мистером Уолтом.

– Как это понять? – серьезно и озабоченно спросил Сидениус. По-английски я говорил не слишком блестяще, поэтому Уилки по моему знаку разъяснил своим коллегам ситуацию – странную историю, происшедшую со мной.

Том присвистнул и тотчас извинился перед Викой.

Яша сказал, что идет в радиорубку на сеанс связи.

Харитон был взбешен. В вопросе о гласности мы всегда с ним расходились. Но я был убежден, что вся эта необъяснимая история касается всего человечества, и нечего делать из этого секрета лишь потому, что мы не можем этого объяснить.

Выслушав Уилки, Сидениус заявил, что необходимо в самом срочном порядке произвести разведку на обратной стороне Луны, еще совсем мало исследованной. Ведь если там укрываются инопланетные существа, то у них ведь Тоже должна быть какая-нибудь база… укрытие?

Было решено, что Литл-Америка завтра же начинает поиски. Если мы желаем принять участие, нам могут предоставить два места в реактолетах, или, в просторечии, «пауках», прозванных так из-за длинных членистых стальных ног.

Харитон сухо поблагодарил. Вошел Яша с радиограммой в руке и, подавив вздох, подал ее Харитону. Тот прочел и нахмурил широкие брови.

Всех четверых отзывали немедленно в Москву, даже не дожидаясь прибытия смены. Уилки возвращался на свою базу. Обсерватория на несколько дней прекращает наблюдения. У нас едва хватило времени уложить вещи и лабораторные записи.

В эту последнюю ночь мы, не сговариваясь, собрались все вместе в башне у астрономов. Общая беда объединила нас, даже Харитон был мягче обыкновенного.

– Не знаю, допустят ли нас еще на Луну, – высказал он то, что его терзало. – У каждого из нас остается здесь непочатый край работы. Особенно у меня…

– Неужели нам не поверят? – воскликнула Вика. – Разве это может быть?

– Никто не подумает, что мы лжем, – мрачно заверил Харитон, – а лишь то, что наша нервная система и психика не выдержали второго срока на Луне. Не забывайте, что это как раз и был эксперимент. Теперь никому никогда не продлят пребывание в Лунной обсерватории.

Я подошел к панорамному окну и хотел отдернуть занавеску.

– Не надо! – поспешно остановила меня Вика.

– Ты боишься? – вполголоса спросил ее Яша.

– Да. Да! Мы-то ведь знаем, что там за стенами какие-то могущественные существа. Они могли возродить Кирилла! Кто они? Друзья или враги? Почему не объявятся открыто? Где-то в лунных пещерах у них база… Что им нужно от нас? Зачем они брали Харитона и Уилки? А еще раньше Кирилла?

– Меня интересует, кто они? – сказал я. – Откуда? Уже известно, что и на Марсе нет разумных существ…

– Что мы знаем о Марсе? – перебил меня Яша. – Только начали осваивать, и столько несчастных случаев… непонятных и необъяснимых. Как будто кто-то не хочет, чтоб мы лезли к ним. Не хочет вступать с нами в контакт.

– Не верю я ни в каких зеленых человечков! – упрямо и угрюмо возразил Харитон.

– А как же ты объяснишь… – начала было Вика, он бросил на нее раздраженный взгляд.

– Никак. Не знаю. Но не верю.

– Харитон всегда был противником теории обитаемых Миров, – усмехнулся Яша.

– Объяснять придется еще многое, – уверенно бросил Уилки и зевнул. – Спать уже нет смысла ложиться, скоро за нами прибудут. Крепкого чая или кофейку разве выпить. Где наш Вакула?

– В оранжерее. Я пойду сварю кофе, – предложила Вика, вставая. Яша поднялся, чтоб ей помочь.

– Не надо, я сама, одна! – не без досады возразила Вика. Яша тотчас сел. Вика торопливо вышла.

– Да, я сейчас с наслаждением выпью горячего кофе, – заметил Харитон, – что-то холодно!

– Меня тоже познабливает, – подтвердил Уилки.

Мы помолчали минуты две. Потом услышали голос Вики.

Она звала Яшу. Он тотчас ринулся вниз. Мы прислушались почему-то обеспокоенно!

– Идите все сюда, – позвала Вика. Она стояла внизу лестницы.

– Там вызывают с Литл-Америки, – пояснила она.

Мы не дошли до радиорубки, навстречу быстро шел Яша.

– Исчезли датчанин Сидениус и пилот Том Дайсон… Вместе с «паучком», на котором они вылетели к ближайшему кратеру.

Мы пили кофе в кают-компании и возбужденно обсуждали случившееся. Так мы и просидели до прибытия ракеты лунного сообщения.

Все простились с роботом как с человеком, на него одного оставалась вся обсерватория. Вакула проводил нас до шлюзовой камеры.

– Не скучай, Вакула, скоро приедет новая смена, – заверила его Вика.

– Не буду ску-чать, мно-го ра-бо-ты, – сказал Вакула. Уже в Управлении Международного космодрома, когда мы прощались с Уилки, он сказал нам:

– Надеюсь, со всеми вами еще увидимся – в Москве или у нас в Штатах, но… с вами, Кирилл, и с вами, Харитон, мы еще встретимся на… другой планете.

– Чушь! – пробормотал Харитон.

– Чем вы сейчас займетесь? – спросил я, крепко пожимая руку Уилки.

– Поисками, дружище. На обратной стороне Луны. Нет, не пропавших. Они сами придут!., через недельку. А тех, кто их уволок.

– Жаль, что не могу принять участие в этих поисках, – вздохнул я.

– Да. Очень жаль, Кирилл! Если вам не поверят, не расстраивайтесь особенно. Они еще дадут о себе знать.

– Это так, но когда? Может, лет через пятьсот?

– И это не исключено, мой друг! До скорого свидания…

Мы обнялись. Уилки заторопился – его ждал американский «паучок».

Через час мы стартовали обратно на Землю.

8
КТО ВЫ?

За порогом потрясающие бездны.

Роберт Рождественский

…Сначала ко мне возвратился слух. Я слушал возле себя какую-то свистящую, чирикающую речь, из которой я не понимал ни слова. А где-то далеко-далеко словно железо ухало, будто тяжелыми болванками били друг о друга. И словно океан шумел, приглушенно и грозно. Или это могучий орган? Многоголосное пение… Что-то протяжное, рокочущее на басах, и вот уже голоса звенят, удаляясь в вышине.

…Потом пришло сознание, а за ним тревога. Я уже знал, что сейчас открою глаза и не увижу своих товарищей – ничего родного. Со мной случилось что-то недоброе. Это я смутно помнил.

Я открыл глаза, вокруг стлался туман. Однако туман скоро рассеялся, осталась легкая сетка перед глазами. Мне было нехорошо, кажется, я был болен. Я лежал без подушки, на большом квадратном ложе в своем синем пуховом костюме, который я обычно надевал под скафандр.

Я сделал усилие, побеждая дурноту, страх, и осмотрелся. Приподнялся и сел. Я находился внутри громадной шестигранной призмы, сквозь плоскости которой проникал солнечный свет.

Вокруг расхаживали странные создания… Это не были птицы, это не были животные…

На миг мне показалось, что они в светлых фраках, но я тут же понял, что это сложенные крылья.

Один из них подошел ко мне и, наклонив голову набок, с минуту разглядывал меня в упор огромными янтарными глазами, очень умными и печальными. Затаив дыхание я смотрел на него. Разумное существо?!

Это был не человек, но он был прекрасен и с нашей, человеческой, точки зрения. Словно вычеканенное из бронзы, стройное, вытянутое тело, пропорциональность и соразмерность которого поражали. Длинные ноги и руки – того же оттенка золотящейся бронзы. Два крыла – цвета потемневшего золота. Очень подвижная голова с огромнейшими глазами. Как я потом узнал, глаза у них фасеточные, они занимают большую часть головы, и число фасеток огромно – до тридцати тысяч. Над лбом, в верхней части головы, покачивались серебристые антенны, состоящие из большого количества цилиндрических члеников. На недоразвитом подбородке крупный рот.

– Кто вы? – спросил я. У меня закружилась голова, и я откинулся назад. Кажется, я потерял сознание.

Когда я снова пришел в себя, возле меня сидел на краю постели (назовем так) человек. А крылатых существ уже не было. Может, они мне почудились? Но я находился все в том же огромном светящемся шестигранном зале.

Человек смотрел на меня в упор. Что-то было странное в его манере держаться. Он словно замер. И этот немигающий упорный взгляд. На миг я усомнился: человек ли это? Но он был одет, как одеваются у нас большинство мужчин: серый костюм, рубашка, туфли, галстук с крапинками. И лицо его было обыкновенным человеческим лицом. Оно мне даже кого-то смутно напоминало.

Он увидел, что я пришел в сознание, и оглянулся… Чуть не на сто восемьдесят градусов. Надо же было так развить свою шею. Он словно хотел удостовериться, что мы были одни.

– Не пугайтесь, Кирилл, – сказал он негромко на русском языке. – Вы космонавт и должны быть в силу своей профессии готовы ко всему.

– Они – был и, – спросил я, – или мне это почудилось?

– Они – есть, – спокойно подтвердил он. – Вот вы и встретились с инопланетной цивилизацией.

Я медленно спустил ноги на каменную плоскость. Она была теплая. Мне уже стало лучше. Лихорадочно соображал, где же я?

– Вы – человек? – спросил я вдруг. Знающий русский язык заметно огорчился.

– Разве я не похож на человека? – озабоченно спросил я.

– Облик человека… не знаю. Кто вы?

– Вы все узнаете, Кирилл. Не сразу же.

– Вам известно, как меня зовут. А ваше имя?

– Вам не выговорить. У меня было несколько имен… последнее звучит на вашем языке так: Постигший Землю. Думаю, что я его заслужил. Я ученый, специалист по вашей планете. Можете звать меня Семен Семенович.

– Где я? Как сюда попал?

– Вы на планете Харис. Не пугайтесь. Вы рвались в космос. Вы мечтали о встрече с разумом. Вы получили то и другое. Как вы себя чувствуете? Не голодны ли вы? – После его слов я почувствовал жгучий голод и подтвердил, что голоден. – Тогда нам надо сначала подкрепиться. – Он подошел к круглому проему в стене и принял от кого-то поднос с едой, который поставил передо мной прямо на постель.

– Поедим вместе, – сказал он, присаживаясь. На подносе был хлеб, каша – я не понял, из какой крупы, жаркое, очень вкусное, тоже не понял; из какого мяса. И крупные, сочные плоды лиловатого цвета.

– Ешьте спокойно, это вам не повредит, – сказал Постигший Землю и с аппетитом принялся за кашу, хлеб и фрукты. Мяса он не ел.

Мы поели, и он отнес посуду.

– Мы немного поговорим, а потом вы поспите! Вам еще не совсем хорошо?

– Да. Немного знобит, ломает, голова как чугунная. Но я не усну, пока не узнаю, зачем я здесь? Что вам от меня нужно?

– Постепенно узнаете все, Кирилл. Чего мы от вас хотим? Совета. Быть может, помощи. Наша цивилизация более древняя, более высокая технически. Но нас постигло несчастье. Однажды мы сделали ложный шаг… Но об этом потом. Вам лучше отдохнуть. Набраться сил. Вам они понадобятся.

– Скажите только… я здесь один? Из моих товарищей… никого нет?

– Есть. Вы не один.

– Где же они? Я моту их видеть?

– Они еще… не обрели себя. Вы ведь врач?

– Да.

– Вы мужественный человек. Вы спокойно и стойко восприняли случившееся. У нас бывали случаи, когда человек такой ситуации не выдерживал… сходил с ума.

Вы окрепнете и поможете нам – вернее, поможете людям, когда они будут приходить в себя. Не всякий так силен духом, как вы. Здесь еще двое с вашей обсерватории на Луне. Имеется ваша землячка, из одного с вами места на Земле. И еще много разных людей. Можно будет брать по надобности.

– На Земле теперь думают, что я погиб! Дед не переживет… родители…

– Они не будут горевать: Кирилл давно с ними. О в а с они не знают. Спите!..

Он ушел. Семен Семенович… Я послушно лег и действительно уснул.

Проснулся с ощущением, что долго проспал и все помню. Стремительно поднялся, спустил ноги на пол. Там стояли туфли моего размера. На другом конце постели сидел Постигший Землю, терпеливо ожидая, когда я проснусь.

– Хотите окунуться в океан? – спросил он. – Ведь люди это любят. Вам сразу станет легче. Но сначала мы позавтракаем.

– Спасибо. С удовольствием сделаю то и другое. А когда я увижу друзей?

– Когда вы полностью успокоитесь и будете знать, чем их успокоить. А пока пусть они… пребудут в небытии. Ведь так лучше?

– Может быть. А скафандр мне не нужен?

– Нет.

Мы позавтракали, и я пошел за Семеном Семеновичем, совершенно доверяя ему.

Мы вышли, и я чуть попятился. Мы стояли как бы на длинном балконе без перил, примерно на высоте двадцатого этажа.

Вот что я увидел с высоты на планете Харис: сначала Океан – необозримо огромный, светло-зеленый вдали, белый от пены у скалистых берегов. Над ним летали птицы, как над океанами Земли. Но до чего же он был пустынен! И глубокое зеленовато-синее небо над ним, и кучевые облака, белоснежные, огромные, как горы, блистающие облака были как на Земле. Но солнце – их солнце – было словно моложе и больше нашего, яркость его умерялась плотной мощной атмосферой планеты.

Я посмотрел в другую сторону: до самого горизонта простирались леса, леса, леса. Среди лесов блестели купола, серебристые грани стен… жилища этих странных существ.

Я не без тревоги вдохнул воздух: он был чист и свеж, щедро насыщен кислородом.

– Как на Земле? – вскричал я.

– Планета Харис – аналог Земли, – пояснил Семен Семенович. – Оттого мы и заинтересовались вашей планетой… тысячу лет назад. Наша планета немного больше вашей, атмосфера мощнее. Сутки – тридцать часов. Но спустимся вниз.

– У вас есть лестница?

– Нет. Прежде ведь нам они были не нужны. Но теперь многие уже не могут летать. Существует что-то вроде вашего эскалатора.

Мы спустились по наклонно движущейся ленте, пересекающей все здание по диагонали. Бегущая дорожка. Конечно, без перил. Крылатые создания эти страха высоты не ведают.

Я жадно осматривался. У них не было этажей в нашем понятии. Бесчисленные, как соты, шестиугольные комнатки-призмы, непонятного назначения, незаселенные или покинутые, чередовались то выше, то ниже. В них вели те же крупные, как иллюминаторы, проемы. Ниже располагались огромнейшие шестиугольные залы, высокие, как соборы, и такие же сумрачные, одни пустые, в других мерно громыхали непонятной конструкции машины.

Мы сошли с ленты на землю, и громада здания неслышно поднялась вверх. Я вздрогнул. Отошел несколько шагов и обернулся.

Геометрически безукоризненная постройка эта, с ее поразительной пропорциональностью и соразмерностью, парила в воздухе… Она могла по желанию подниматься или же опускаться. Напрасно искал я взглядом опоры – их не было.

– Неужели вы победили гравитацию? – спросил я.

– Еще два тысячелетия назад.

– Значит, это возможно?

– Конечно.

Мы спустились к океану, там, где он образовывал небольшой, спокойный залив. Вода чуть вздымалась, словно дышала, прозрачная, соленая, сверкающая на солнце. Белый песок хрустел под ногами. Мы разделись. Едва я снял туфли, как сразу почувствовал себя значительно тяжелее, видно, в подошвы добавлялось антигравитационное вещество… Но разве это могло быть просто веществом?

Я немного поплавал и почувствовал себя освеженным и сильным. Семен Семенович только несколько раз окунулся с головой. Смешной загадочный человечек, если он только человек.

После купания мы немного прошли пустынным берегом и сели на нагретые солнцем камни.

Семен Семенович испытующе посмотрел на меня и, кажется, остался доволен.

– Ну, можете спрашивать о чем угодно, – сказал он, усмехнувшись.

Я помолчал, испытывая некоторую неловкость.

– Прежде всего я хочу знать, с к е м я говорю: вы человек или…

– Я – харисянин. Но моя специальность – планета Земля, и я в целях удобства исследования принял оболочку землянина.

– Каким образом?

– Это ведь уже детали, не правда ли? Техникой пересадки мозга мы владеем давно.

– А человек, чье тело вы заняли… он…

– Он прожил свой век, ни о чем не подозревал и умер в свое время, в 1946 году. Он был английским писателем, и, насколько мы его знаем, можно с уверенностью сказать, что он был бы весьма доволен, предоставив свою оболочку, свой футляр для такого дела.

Я внимательно оглядел Семена Семеновича. Довольно нескладная фигура! Короткие ноги, короткие руки. Полнеющий джентльмен средних лет. Массивный лоб, умные, проницательные глаза. Лицо фермера или клерка. Неужели… Какая ирония судьбы! Тот писатель действительно был бы в полном восторге, если бы только знал.

– Вы могли бы выбрать более красивое тело, с точки зрения нас, землян, – пошутил я.

Семен Семенович не улыбнулся. Как я потом убедился, харисяне не знают смеха. И чувство юмора им полностью чуждо.

– Мы лишь записали структуру его тела и мозга, – пояснил он. – А когда воссоздавали, ограничились телом. Мозг же мой – Постигшего Землю.

– Вы действительно ее постигли?

– Землю – да, человека – нет.

– Мы сами себя еще не постигли, – согласился я и задал новый вопрос:

– Вас много на Земле?

– Осталось несколько харисян. Мы постепенно свертываем свои работы.

– Где находится планета Харис? Как могло получиться, что она аналог Земли?

Семен Семенович как-то странно посмотрел на меня.

– Этот вопрос, может, лучше отложить? Я беспокоюсь за вас… Не слишком ли много информации сразу?

– Нет. Я крепок. У нас в космонавты берут самых здоровых – и телом и духом. Кроме того, меня еще не оставляет надежда, что все это сон и я еще проснусь.

– Люди всегда надеются на что-то в этом роде, когда действительность слишком ошеломляюща. Отсюда и ваши религии. Что ж, так легче. У харисян никогда не было религии. – Он смотрел на меня с сочувствием, в котором, однако, не было тепла.

– Что ж, представим, что все это лишь сон, – продолжал он, – сон космонавта. Ему снятся непостижимо далекие Миры, медленно и жутко вращающиеся за бездной пространства и времени. Галактики, антигалактики, пульсирующие в такт друг другу. Когда одна расширяется, другая сжимается, проходит вечность, и все повторяется наоборот. Двойная Вселенная. Вы когда-нибудь думали об этом?

– Да. Я задумывался над этим в связи с асимметрией Вселенной, быть может, мнимой. В модели двойной Вселенной кажущаяся асимметричность ее исчезает.

– Вот именно. Оказывается уравновешенным вещество и антивещество. Оказывается полностью уравновешенным и радиальное движение.

– Почему вы говорили об антигалактиках?… Вы молчите? Но ведь этого не может быть?

Я схватил его за теплую человеческую руку. У меня опять потемнело в глазах.

Мне казалось, что я долго лежал на влажном, песке близ лицом и все волны океана прошли надо мною. Но, оказывается, удержался на ногах. Просто время – секунды его и минуты его – иногда чудовищно растягивается.

– Это антигалактика?

– Да, мой друг.

– И я теперь… из антивещества?

– Вспомните, это лишь сон. Мало ли что приснится! Все здесь из антивещества, и мы с вами тоже.

– Но я не чувствую никаких изменений.