Текст книги "Шерлок Холмс в России (Антология русской шерлокианы первой половины XX века. Том 1)"

Автор книги: Валентин Катаев

Соавторы: Александр Шерман,Сергей Соломин,Н. Михайлович,В. Рудин,Василий Сиповский,Аркадий Бухов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Холмс ушел.

Я уселся в удобное мягкое кресло, как будто предназначенное для размышлений, и задумался. Новое дело меня весьма заинтересовало, но я не очень понимал смысл поручения, которое дал мне Холмс.

«Какая логическая связь между самоубийством баронета и русской артисткой – танцовщицей из варьете? Почему Холмс так тщательно избегал ее на пароходе?» Теперь я убедился, что именно эта женщина вызывала у него какие-то подозрения.

Важный портье, заметив мою небрежную позу, сам подсел ко мне и на хорошем английском языке сказал:

– Если джентльмены желают осмотреть Стокгольм, то в отеле имеется превосходный выезд с выносной упряжью и одетыми в красную ливрею грумами.

Прежде чем я успел что-либо ответить, он продолжил:

– Надеюсь, сэр, я доставлю вам большое удовольствие, сообщив, что этим экипажем пользовался для осмотра Стокгольма сам принц Уэльский, когда инкогнито посетил наш город. Кроме него, много знатных англичан, останавливавшихся в нашем городе, постоянно пользовались этим выездом. Одним из последних был баронет Эльджернон Коксвилл…

Портье сразу замолчал, видимо, не решаясь сообщить о его самоубийстве.

– Это тот, который бросился в залив? – спросил я моего словоохотливого собеседника.

– Увы, сэр, действительно, это был достопочтенный джентльмен! Мы не вольны, сэр, в нашей жизни. Судьба, помимо нашей воли, распоряжается нами по-своему. Со мной она тоже зло пошутила: я, кандидат юриспруденции, должен был заняться работой, совершенно не подходящей к моим знаниям, – продолжал портье, забывая, что любой юрист охотно поменялся бы с ним местом, принимая во внимание его немалые доходы, – отель процветал.

С лестницы спускалась наша спутница по пароходу, русская артистка; заметив меня, она приветливо кивнула мне и спросила:

– Ну что, знаменитый доктор еще не приехал?

– Нет, – отозвался я, невольно любуясь стройной фигурой танцовщицы и ее красивым лицом. – Нам придется подождать его здесь несколько дней.

– А я спешу в театр, – сказала она, хотя я ее не спрашивал. – Мне нужно поговорить с пригласившим меня директором. – Еще раз кивнув, она исчезла из вестибюля.

Портье, все это время молчавший, снова заговорил.

– Может быть, вам, сэр, угодно будет пройти позавтракать, ресторан у нас тут же, внизу?

– Нет, я подожду своего друга, – ответил я и, стараясь навести моего собеседника на прежнюю тему о самоубийстве баронета, добавил:

– В газетах пишут, если я не ошибаюсь, что покойный баронет Коксвилл дважды покушался на самоубийство и, между прочим, один раз у вас здесь, в отеле.

– Это ошибка репортера, сэр, он стрелял в себя вовсе не здесь, а там, наверху, на Мозебакене, в ресторане. Все время, пока баронет жил у нас, он был чрезвычайно весел, шутил со мной.

– Его посещал кто-нибудь? – продолжал я расспросы.

– К сожалению, нет – у баронета не было друзей, но он и без них весело проводил время.

В вестибюль вошел какой-то бритый господин, с виду похожий на актера.

– Скажите, пожалуйста, госпожа Акка Субитова приехала? – спросил он.

– Да, но ее сейчас нет в отеле, – ответил портье.

На лице бритого показалась довольная улыбка.

– Хорошо, я зайду позже, – сказал он и ушел.

– Этот господин и еще другой ежедневно, вот уже несколько дней, справляются о госпоже Субитовой, – пояснил портье.

– Вероятно, ее сослуживцы-артисты, – заметил я спокойно, хотя был поражен тем, что Холмс предвидел это посещение. Судя по имеющимся фактам, наша экспедиция обещала быть чрезвычайно значимой.

– Представьте, сэр, – разболтался портье, польщенный моей с ним откровенностью, – после самоубийства вашего соотечественника две его комнаты продолжают пустовать, потому что новые постояльцы не хотят в них селиться. И зря! До чего прелестные апартаменты!

– Интересно было бы на них посмотреть!

– О, пожалуйста, сэр! Пока вы ждете вашего друга, можете осмотреть комнаты!

Он позвал одного из мальчиков-слуг, дежуривших при лифте.

– Оскар, проводи господина во второй номер.

Я уже стал подниматься с моим провожатым по лестнице, как услышал голос вернувшегося Холмса:

– Постойте, я с вами.

Звонко щелкнул замок двери, и мы вошли в богато обставленную комнату.

– Это была приемная баронета, а здесь он спал, – указал мальчик.

Холмс бегло окинул взглядом обе комнаты.

Взор его остановился на колпаке электрической лампы, стоявшей на столике у кровати.

На нем висел со стороны кровати обрывок почтовой бумаги, который почему-то не тронули при уборке комнаты.

Вероятно, постоялец имел привычку читать в кровати и, чтобы защитить глаза от яркого света лампы, устроил этот импровизированный абажур.

– Какой прекрасный вид из окна, – быстро проговорил Холмс, – а что это за пароход пристает к набережной?

Услужливый Оскар посмотрел в окно, и этого времени было достаточно, чтобы мой друг быстро схватил обрывок почтовой бумаги и зажал его в руке.

Спустя минуту мы вышли из номера.

Мальчик с благодарностью поклонился, ощутив пальцами монету, которую я поспешно сунул ему в руку.

VII

Холмс, вернувшись в номер, сел у стола, положил на него смятую бумажку и начал ее разглаживать. Она оказалась начатым, но недописанным письмом.

Заинтересовавшись этим обрывком, я наклонился через плечо Холмса и прочитал:

«Стокгольм, восемнадцатое июля тысяча девятьсот… Обожаемая Маргет! В последнем отправленном тебе письме я сообщил, что вернусь в Англию не раньше, чем через две недели, но меня охватило такое страстное желание тебя увидеть, что я решил выехать отсюда через два дня. Эти два дня необходимы мне для того, чтобы съездить на один из островов, куда меня приглашает владелец редкой коллекции древнего оружия, – хочу кое-что купить у него. К сожалению, с островом нет пароходного сообщения, и мне придется плыть на лодке…»

На этих словах письмо прерывалось: по-видимому, писавший раздумал его дописывать и отправлять.

– Заметьте, Ватсон, письмо это от восемнадцатого июля, сегодня у нас двадцать пятое, а самоубийство произошло девятнадцатого, – проговорил Холмс. – Трудно предположить, чтобы мысли баронета так резко изменились всего за одни сутки, и вместо того, чтобы оказаться в объятиях любимой невесты, он решил умереть.

– Но я до сих пор не могу понять, Холмс, какое отношение имеет к этой таинственной драме русская танцовщица?

Легкая усмешка пробежала по лицу моего друга.

– Я вижу, Ватсон, что ваша сообразительность становится уже не такой, как прежде!

Насмешка Холмса меня немного обидела, что он тут же заметил.

– Не сердитесь, друг мой. Кстати, расскажу вам, что успел сделать. Я был в Скансене, видел сторожа на Бредаблике, он сказал мне, что действительно пятнадцатого июля один англичанин хотел броситься вниз с башни. Ему удалось остановить его, об этом инциденте было заявлено в контору, и покушавшийся на самоубийство назвал себя баронетом Коксвиллом. Я попросил сторожа описать мне его внешность. Она вполне совпадает с наружностью Коксвилла. Меня только поразила одна маленькая подробность.

– Какая?

– У баронета Коксвилла были темно-серые глаза, а сторож уверяет, что они сверкали, как угли. Насколько я знаю, уголь никогда не бывает серого цвета.

– В такую тревожную минуту сторож легко мог ошибиться и принять один цвет за другой.

– Не спорю, очень может быть. Но чем объясните вы, Ватсон, следующее: из Скансена я отправился на Мозебакен и, поднявшись на подъемнике, вошел в ресторан, где случилось второе покушение нашего друга на самоубийство. Найти свидетелей оказалось нетрудно. Но есть одна странность. Вероятно, вы помните, что у Коксвилла были превосходные белые зубы, но люди, удержавшие его от выстрела, все, как один, уверяли меня, что у баронета недоставало в верхней челюсти правого резца.

– Неужели, Холмс, вы не допускаете, что он мог его выбить за это время? Вы сами знаете, каким отважным боксером был Эльджернон.

– А вы узнали что-нибудь от портье?

Я передал ему наш разговор с несостоявшимся юристом и заодно сообщил о бритом посетителе, приходившем к танцовщице.

– Что же вы раньше мне ничего не сказали! – вскричал Холмс.

– Вы об этом меня не спрашивали.

Холмс закурил, по обыкновению, трубку и погрузился в раздумье.

Спустя некоторое время он резко повернул ко мне голову:

– Ступайте, дружище, снова в вестибюль и не пропустите давешнего посетителя; если он войдет в комнаты русской, немедленно сообщите мне.

– Удобно ли мне будет оставаться внизу? Не возбудит ли это подозрение?

– Какой вы непонятливый, Ватсон: рядом с вестибюлем на три ступеньки вверх находится ресторан; займите стол у двери и прикажите подать вам завтрак. Оттуда весь вестибюль как на ладони.

Я спустился, и портье поприветствовал меня как старого знакомого.

– Какие есть красивые женщины на свете! – заметил он, подмигивая. – Сейчас вернулась русская и несколько минут разговаривала со мной. Я рассмотрел ее! Красавица! Но, Боже мой, как она была недовольна, что тот, бритый, не застал ее в отеле.

Я занял свой наблюдательный пост за столом.

Бритый мужчина не показывался.

Я позавтракал и, желая протянуть время, медленно курил сигару и пил пунш. Мои ожидания были не напрасны. Незнакомец явился и, задав привычный вопрос портье, стал подниматься по лестнице. Я быстро вернулся в номер, поднявшись на лифте, чтобы опередить «бритого».

– Пришел? – встретил меня вопросом Холмс.

Я молча кивнул. Холмс бросился к двери, соединяющей нашу комнату с соседней, и приложил глаз к отверстию, проделанному им за время моего отсутствия. Потом он приставил к двери ухо и слушал долго и внимательно. Лицо его от неудобной позы покраснело.

– Я мало что понял, они говорят по-немецки на особом диалекте, – недовольно заметил мой друг.

Разговор в соседней комнате продолжался довольно долго, пока щелчок замка не дал нам понять, что таинственный посетитель ушел.

Холмс заторопился, надел повязку на лицо и быстро выбежал из номера, бросив мне в дверях:

– Разузнайте точное время прихода и ухода баронета из отеля.

VIII

Узнать точное время, когда баронет бывал в номере и когда покидал его, представлялось мне чрезвычайно трудным, почти невозможным делом. Кто же мог это знать и намеренно следить за знатным человеком, – ведь он ни в чем таком не был замечен, что давало бы на это право.

Случай мне помог – я совершенно неожиданно вспомнил об Оскаре. К тому же, мальчик недурно говорил по-английски, и я решил этим воспользоваться.

– Мой молодой друг, – сказал я, фамильярно взяв шустрого мальчугана за пуговицу его форменной курточки, – у меня к вам одна просьба, только обещайте мне, что не будете надо мной смеяться!

Оскар вытаращил глаза от изумления.

Тяжелодумы-шведы плохо понимают шутки и иронию.

– Дело в том, что мне и моему другу не хотелось бы обедать за табльдотом; мы можем обедать в номере?

– Понимаю, сэр, – отозвался мальчуган. – Вы не хотите обедать с другими. Некоторые из наших постояльцев тоже обедают у себя…

– А покойный баронет Коксвилл? – перебил я его.

– Да, сэр, ему подавали обед в номер ровно в пять, он к этому времени возвращался в отель и до восьми часов никуда не уходил.

– Прекрасно! Мы будем обедать в то же время, – поспешил я ответить, обрадованный тем, что часть поручений Холмса мне уже удалось выполнить.

– Баронет был очень добр ко всем нам, – продолжал мальчик, – а в особенности к Ингеборге, – указал он на стройную шведку, продававшую сигары в уголке за прилавком. – Он каждое утро брал у нее сигару и платил ей вдвойне.

Я тут же сообразил, что нужно сделать. Подойдя к продавщице, я взял у нее сигару и вместо кроны уплатил две. Шведка просияла. Еще один щедрый господин!

– Баронет каждый день, уходя после завтрака на прогулку, брал у меня сигары, а у маленькой Герды, которая вон там, у двери, – цветок в петлицу.

– Разве лорд Коксвилл был так педантичен в своем распорядке дня?

– Да, пунктуальность его была изумительной. Наш метрдотель говорил, что можно было проверять часы по его уходам и возвращениям.

Нас положительно преследовала удача, все было так, как планировал Холмс!

– Меня только один раз поразило, что к такому аристократу подошел какой-то невзрачный господин, и баронет с ним дружелюбно беседовал, – сказала девушка, поощренная мною покупкой второй сигары. – Я стояла у двери и видела, как этот невзрачный человек, очень смуглый такой, похожий на румына или цыгана, подошел к нему.

Миссия моя была выполнена, и я отправился немного пройтись по набережной в ожидании возвращения моего друга.

Оживленная жизнь Стокгольма, красивая панорама раскинувшегося амфитеатра города, множество пароходов, быстро бегавших по заливу, – все это, залитое горячим, не похожим на северное солнцем, заставило меня совершенно забыть о нашем деле и залюбоваться этой чудной картиной.

Я спустился к самой воде и сел на скамейку около Норрборо.

Тут меня и нашел явившийся спустя некоторое время Холмс.

Я изумился, как он отыскал меня.

– Ватсон, вы совершенно теряете память! Разве вам было неизвестно, что именно на этой пристани Коксвилл взял лодку для прогулки, с которой он более не возвращался? Я вас вовсе не разыскивал, а пришел сюда, чтобы все разузнать.

Воспользовавшись случайной встречей с Холмсом, я поспешил передать ему, что услышал от Оскара и продавщицы сигар.

Холмс сосредоточенно задумался.

– Если сопоставить это время с происшествием на Бредаблике и шестью часами вечера – когда Коксвилл находился в ресторане, то возникает сомнение, что в обоих случаях это был именно он.

Я изумленно посмотрел на Холмса.

– Как? Значит, на лодке, отплывшей от этой пристани, находилось другое лицо?

– Об этом я ничего не могу сказать, нужно сперва расспросить свидетелей.

Мы обратились к лодочнику.

Тот отлично помнил несчастливый отъезд баронета и подробно, до мелочей, описал сэра Эльджернона.

– Сомнений здесь не может быть никаких, на этот раз это был настоящий баронет Коксвилл, – заметил Холмс.

– Значит, сомневаться в том, что он утонул, больше нельзя?

– Любезный Ватсон, – шутливо заметил мой друг, – теперь я уже не сомневаюсь… что он жив.

IX

Лодочник указал нам лодку, на которой уплыл лорд Эльджернон и которую потом нашли перевернутой в водах фьорда.

Холмс тщательно осмотрел ее, ничего не упуская из виду и изумляя своим любопытством шведа-лодочника, приписавшего подобную дотошность английскому чудачеству.

Никаких следов на лодке найти не удалось.

– Время отъезда баронета вполне согласовывалось со временем его отсутствия в отеле, – заметил Холмс. – Мне чрезвычайно интересно было бы осмотреть оставшиеся после Коксвилла вещи, но они находятся в полиции до выдачи их законным наследникам, и я, не открывая своего инкогнито, ничего не смогу поделать.

– Отчего бы вам, Холмс, не сообщить шефу полиции, кто вы такой?

– Это не входит в мои планы, Ватсон. Оставаясь здесь инкогнито, я могу расследовать преступление гораздо лучше.

– Вы все еще уверены, что здесь имело место преступление, а не несчастный случай?

– Это очень тонко продуманный замысел, жертвой которого стал наш друг.

– Но позвольте, Холмс! Преступление мог совершить только тот, кто получал от него явную пользу?

– Совершенно верно, Ватсон, явная польза от него была для младшего брата Эльджернона, Арчибальда. После смерти своего брата он становился баронетом и владельцем громадного состояния, – спокойно проговорил Холмс.

– Значит, вы его подозреваете в убийстве брата?

– Ни одной минуты, мой дорогой Ватсон! Молодой человек в этом деле невиннее новорожденного ребенка.

– Но в чьей же голове созрел этот злодейский план? Кому было выгодно убить жизнерадостного баронета?

Холмс загадочно улыбнулся.

– Мне кажется, что разгадать эту тайну нам поможет нож, который я получил от баронета Арчибальда. На сегодня мы достаточно узнали и остальное время можем посвятить осмотру города, – заключил Холмс, и мы, перейдя мост Норрборо, спустились в узкие улицы города.

Хорошо зная моего друга, я не вполне был убежден, что он действительно хочет посвятить оставшееся время простому развлечению.

Холмс никогда не бросал дело незаконченным, понимая, что каждый потерянный час может уничтожить найденный след и оборвать нить разматываемого клубка фактов и предположений.

Я оказался прав.

Пройдя в конец улицы, мы завернули в какой-то невозможно темный переулок, скорее дыру, и вошли в лавчонку торговца-старьевщика.

Меня поразило то обстоятельство, что Холмс, никогда не бывавший в Стокгольме, мог так отлично в нем ориентироваться, но я вспомнил те долгие часы, когда он, оставаясь один в каюте парохода, прилежно изучал карту шведской столицы с лупой в руке.

– Нет ли у вас старинных национальных шведских костюмов? – спросил Холмс юркого, угодливого торговца.

Торговец, видимо, едва понявший моего друга, на ломаном английском языке ответил, путая английские слова со шведскими, что, хотя сейчас у него нет таких костюмов, через несколько дней он может приготовить их для господина англичанина, если тому угодно.

– Откуда вы узнали о моей торговле? – спросил хозяин.

– Один из моих знакомых пользовался не так давно вашими костюмами для маскарада, – ответил Холмс.

– Ах да, – вспомнил торговец, – я еще изумился подобному обстоятельству, тем более что летом у нас, в Стокгольме, не бывает костюмированных праздников. Этот человек хотел удивить одну даму, загримировавшись под ее знакомого. Он выбрал подходящий костюм, и я сводил его к моему приятелю-парикмахеру, который загримировал его по фотокарточке.

Холмс крепко сжал мою руку, чтобы удержать меня от невольного восклицания.

– Сколько хлопот и неудобств пришлось испытать моему приятелю, чтобы выиграть это сумасбродное пари! – шутливо заметил Холмс.

– Пари? Какое пари? – с любопытством спросил торговец.

– Он заключил пари с тем человеком, под которого загримировался, что явится, разумеется вечером, к его невесте, и та примет его за своего жениха.

– И выиграл?

– Ну конечно, хотя для этого ему пришлось, как вы знаете, сбрить бороду и усы, которыми он так дорожил.

– Да-да, он явился ко мне совершенно бритым, – засмеялся торговец.

Мы распрощались с ним, пообещав ему зайти через несколько дней.

X

– Откуда вы могли узнать, Холмс, что человек, загримировавшийся под баронета, обращался именно к этому старьевщику? – спросил я, когда мы вернулись в отель.

– Это было вовсе не так трудно, как кажется, смотрите!

С этими словами он вынул из кармана грязный кусочек картона, на котором резиновым штемпелем было оттиснуто: «Самуэль Экберг, большой выбор подержанного платья. Ульрихсгаттан, 4».

– Эта карточка выпала из кармана ловкого мошенника, когда кельнер, удерживая его от выстрела, боролся с ним. Кельнер передал мне ее, когда я сообщил ему, что погибший – мой близкий знакомый.

– Но это чистая случайность, Холмс, вам благоприятствует сама судьба!

– Мой дорогой Ватсон, я смотрю на это немного иначе: человеку, который к чему-нибудь упорно стремится, мысль которого постоянно занята одним и тем же делом, а желание настойчиво направлено на то, чтобы довести это дело до конца, невольно все помогает. Назовите это везением, силой воли или еще чем, но это так! Совершенно как магнит притягивает к себе железо и сталь, так и человеческая воля заставляет все мелочи, все ничтожные обстоятельства слагаться в ту общую картину, которая в конце концов станет очевидной и поможет выявить преступника.

Холмс посмотрел в отверстие в двери и прислушался.

– Нашей соседки нет дома! Воспользуюсь этим обстоятельством и расскажу вам, как я напал на первый след. Борьба предстоит жесткая, и вы, Ватсон, должны знать все подробности на всякий случай, если со мной что-нибудь случится.

– Я уверен, Холмс, что вы выйдете победителем и ничто вам не угрожает, – попытался я его успокоить.

– Кто знает, будущее сокрыто от нас! Но, судя по той дьявольской хитрости, с которой они старались замести все следы преступления, мы имеем дело с опасными негодяями.

– Но кто они?

– Пока я знаю только одного из этой компании.

– Кого именно?

Он молча указал на соседнюю комнату.

– Русская танцовщица? Но она-то тут при чем?

– При том! Сперва выслушайте меня, и вам все будет ясно.

Я приготовился слушать.

Пуф-пуф – выпускал клубы дыма один за другим, удобно устроившись в мягком кресле, мой собеседник.

Накурившись, он начал:

– Помните, как я рассматривал ножи в кабинете баронета Коксвилла? Один из них невольно обратил на себя мое внимание.

– Помню, это был тот, который вы получили тогда же в подарок от молодого баронета.

– Меня поразило клеймо фирмы, вытисненное на незнакомом мне языке; рассматривая его пристально, я заметил на толстой стороне лезвия нацарапанные чем-то острым четыре буквы. «Акка», – прочел я про себя таинственное слово. Мысль моя сейчас же стала усиленно работать, я начал припоминать, хотя с трудом… Когда мы с вами завтракали, Ватсон, я случайно вспомнил, что в лондонском варьете танцует уже несколько лет, пользуясь громадным успехом, некая Акка Субитова. Этого было вполне достаточно, чтобы я сейчас же бросился в это варьете, дабы узнать о ней подробности еще до нашего отъезда. Там мне сообщили, что она получила месячный отпуск и уезжает в Россию, на родину. Накануне она танцевала в последний раз перед отъездом. Все это давало недостаточно материала для начала расследования. Порой я начинал думать, что имя, выцарапанное на лезвии, не имеет никакого отношения к артистке. Увидев танцовщицу, сидевшую за столом в общей каюте, я сейчас же узнал в ней ту красивую даму, которая была вместе с баронетом Эльджерноном на скачках. Когда же вы, вернувшись в каюту, сообщили мне ее имя, мне все стало ясно. Мне тут же пришла на память скандальная лондонская хроника, сообщавшая о связи молодо-го баронета с русской артисткой. Ее неожиданное присутствие на пароходе, идущем в Стокгольм, я сейчас же приписал тому факту, что она имеет отношение к самоубийству баронета.

– Опять счастливая случайность привела танцовщицу на один пароход с нами, – возразил я.

– Вовсе нет, Ватсон! Следуя чьему-то приказанию, она поспешила в Стокгольм, а так как отпуск ее начался только в ту среду, то ясно, что первый пароход, на котором она могла отправиться в путь, был «Титания».

– Что же вы намерены предпринять дальше, Холмс?

– Мне необходимо выяснить степень участи я Акки Субитовой в этом путаном деле, выявить ее сообщников, а главное – узнать, убит ли ими действительно баронет Эльджернон. Все это я оставил на завтра, а теперь давайте отдыхать.

Спустя полчаса мы уже спали.

XI

Сон Холмса продолжался недолго – в пять часов он уже был на ногах. Первой его заботой было посмотреть, что происходит в комнате танцовщицы. Кровать ее стояла у ближней к нам стены, и видеть ее из отверстия в двери было нельзя. Холмс приложил к нему ухо и стал прислушиваться. В соседней комнате была гробовая тишина.

– Не слышно даже дыхания! – изумленно прошептал он. – Неужели она так тихо спит? А если… если ее там нет?

Он быстро разбудил меня.

– Вставайте скорее, спуститесь в холл и узнайте, тут ли еще Акка Субитова.

Я удивился такой его просьбе.

– Дорогой друг, как-то странно слышать от вас такое… Во-первых, слишком рано…

– А во-вторых, у вас отсутствует сообразительность, – перебил меня Холмс, – бегите и скажите кому-нибудь из прислуги, что мы напуганы стонами из соседней комнаты!

Мне оставалось только исполнить его поручение.

Заспанный слуга с тупым выражением лица выслушал меня и недоумевающе заметил:

– Кто же мог туда забраться?

– А госпожа, прибывшая вчера?

Слуга ухмыльнулся:

– Она еще вчера вечером уплыла на пароходе в Петербург. Вероятно, это храпит толстый немец, ваш сосед с другой стороны, он…

– Да-да, похоже, – перебил я слугу, бросился в номер и сообщил неприятную новость Холмсу.

– Как жаль, что вчера с вечера я не позаботился узнать об этом, – с легкой досадой заметил он, услышав мои слова.

– Мы отправимся вслед за ней?

– Сперва нужно узнать, когда отходит следующий пароход в Россию.

Он посмотрел лежавшее на столе расписание.

– Только завтра вечером в Або! Она успеет опередить нас на два дня – это много, в особенности для страны, которую не знаешь и где говорят на непонятном для тебя языке! – проворчал Холмс. – Нет ли другого парохода, пораньше?

Но такого не было.

– Придется плыть на этом, – прошептал он, – кстати, нужно узнать, уехал ли «бритый» вместе с нею?

Он закурил и погрузился в задумчивость.

Через четыре часа мы вышли из отеля. Мой вчерашний собеседник легким наклоном головы попрощался с нами и шутливо сказал:

– А красавица-то недолго у нас погостила, уехала в Россию.

– Одна? – наивно улыбаясь, спросил Холмс.

– О нет. Тот господин, что навещал ее здесь, отправился с ней вместе, наш комиссионер видел их обоих на пароходе.

– Ватсон, вам нужно во что бы то ни стало ехать сегодня, иначе следы будут утеряны, – заметил мне Холмс.

– Но как? – с недоумением спросил я его.

Портье отеля ничего не знал об отходе других пароходов.

– Нужно спросить у кого-нибудь из моряков, – заметил Холмс, и мы, рассчитавшись в отеле, к изумлению важного портье отправились на набережную Рейсен.

– Поезжайте в Даларэ, поезд туда отходит каждый час, – посоветовал нам старый матрос с седой бородой, тянувшейся узкой каемкой под подбородком, настоящий морской волк, – там вы всегда найдете охотников, которые доставят вас на парусном боте на Аландские острова, а оттуда до Або пароходы идут регулярно.

Времени терять было нельзя. Мы с Холмсом чуть не бегом бросились к маленькой станции железной дороги, приютившейся под угрюмой скалой Мозебакена, и едва поспели к отходу поезда.

Он сейчас же нырнул в темный тоннель, затем вынырнул снова на свет Божий и, оглашая бойким свистом мирно дремавший фьорд, понесся вдоль его берега, прорезая каменные массивы.

Мелькали станции за станциями. Меньше чем через час мы очутились на приморском курорте Сольтэбаден, где успели пересесть на маленький пароход, доставивший нас в небольшой лоцманский городок Даларэ.

Следуя совету старого матроса, мы, не теряя времени, отправились отыскивать парусный бот.

– Вам в Мариягамн? – спросил один из моряков в ответ на вопрос Холмса. – Вот если бы в Гангэ, я взялся бы вас доставить, мне туда.

Холмс чуть не подпрыгнул от радости: попадая в Гангэ, мы значительно сокращали наш путь.

Но все-таки решил уточнить у моряка:

– А как скоро мы доберемся туда?

Старый моряк посмотрел на солнце, затем вынул часы и уверенно ответил:

– Теперь десять. Если сейчас отправимся, то к вечеру поспеем: дует норд-вест, он нам попутный.

Довольный Холмс не стал торговаться, согласившись с первой же названной ценой, и не прошло получаса, как рыбачий бот, распустив все паруса, нырял в сердитых волнах Ботнического залива.

XII

Не скажу, чтобы путешествие наше было из приятных. Волны нередко захлестывали за борт крохотного суденышка, и мы рисковали потонуть каждую минуту. Шум их мешал разговаривать. Моряк крепко держал румпель, умело направляя судно, а его сын-подросток ловко справлялся с парусами, и мы бешено мчались, точно в каком-то водяном аду.

Холмс оставался спокоен даже в самые опасные минуты; он предусмотрительно запасся бутылкой коньяку, который нам очень пригодился. Я промок до нитки и, должен сознаться, чувствовал страшный упадок сил, но твердый, уверенный взгляд Холмса невольно ободрял меня.

Спускалась июльская ночь, легкий сумрак заволакивал водное пространство, по которому мы неслись.

– Далеко еще? – спросил Холмс у моряка.

– Нет, скоро будем в Гангэ, – ответил тот. – Вон, смотрите, – добавил он через некоторое время, – уже виден огонь маяка.

Действительно, в темноте блеснул яркий свет.

Холмс нажал пружину репетитора – часы пробили половину одиннадцатого.

– Около двух, а может быть, и раньше, мы будем там, – подтвердил моряк.

Он не ошибся: после часа ночи мы незаметно проскользнули в темноте мимо сторожевых таможенных судов, и в два часа с небольшим бот вошел в маленькую гавань между скал.

– Я вижу, приятель, вы хороший контрабандист! – шутливо заметил Холмс, щедро расплачиваясь с хозяином бота.

– All right, сэр! – весело откликнулся моряк, прощаясь с нами.

До железнодорожной станции было недалеко.

Поезд в Петербург отправлялся ровно в пять часов утра, у нас оставалось два с половиной часа, которые я решил употребить на сон.

– Спите, Ватсон, я вижу, вы устали, – сказал Холмс, – не бойтесь, я разбужу вас вовремя.

Усталость сказалась на мне, я сейчас же крепко заснул и проснулся, только почувствовав, что кто-то меня толкает.

– Пора, поезд сейчас отходит, – услышал я голос Холмса и вскочил.

Мне достаточно было взглянуть на моего друга, чтобы убедиться, что, хотя он не спал, бодрость по-прежнему не покидала его, он был таким же свежим, как и раньше.

Удобства прибытия на боте были очевидными: мы обошлись без паспортов и консульской визы – этой утомительной процедуры, которая требуется для въезда в Россию. Мы прибыли сюда незаметно, чего не удалось бы сделать, если бы мы отправились из Стокгольма на пароходе. Поезд шел очень медленно. Какие-то пятьсот километров мы ехали более семнадцати часов. Я невольно вспомнил переезд из Дувра в Лондон – двести километров в два часа.

– Где мы будем ночевать, Холмс? – спросил я. – Мне говорили, что в России без паспорта никуда не пускают.

– Мы отправимся прямо в британское посольство, там нам все устроят – я не могу допустить, чтобы где-то в мире нарушались права англичанина.

– Вы забываете, Холмс, что мы в России, – значительно возразил я ему.

– Пустяки! Мне все равно!

Я предвидел большие трудности, связанные с незнанием русского языка, но гениальная способность Холмса ориентироваться в любой обстановке давала мне уверенность, что и здесь нам удастся все устроить. Небольшой вокзал, в который вкатил наш поезд, мало свидетельствовал о грандиозности и богатстве российской столицы.

– Значит, прежде всего мы пойдем в посольство? – спросил я, когда мы вышли на улицу.

– Нет! – резко ответил Холмс. – Мы не можем терять времени, необходимо сейчас же узнать, где остановилась танцовщица со своим спутником. Опросите по телефону, Ватсон, все лучшие гостиницы в городе.

Я уже направился обратно в здание вокзала, как Холмс одним прыжком догнал меня.

– Подождите, мне пришла в голову мысль: мы же не узнали еще, когда прибыл пароход из Стокгольма.

– Но у кого это узнать так поздно ночью?

– Начальнику станции это известно, я думаю: у него ведь есть расписание пароходных рейсов.

– Пароход из Стокгольма приходит в семь утра, – сообщил служащий на плохом английском языке.

– Сколько времени он идет до Петербурга? – спросил Шерлок Холмс.

– Два дня, с остановками в Гангэ и Гельсингфорсе на несколько часов.

– Значит, пароход, отошедший из Стокгольма третьего дня вечером, еще не прибыл?