Текст книги "Сталинский неонеп"

Автор книги: Вадим Роговин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

Как бы предвидя нынешнюю антикоммунистическую истерию, выдающийся советский философ М. А. Лифшиц писал: «Заменить истину мнением нельзя – так думали ещё в древности. Мнения бывают разные, и правило „на вкус и цвет товарища нет“ нужно соблюдать, пока речь идёт, например, о сравнительных преимуществах двух футбольных команд… Однако совсем другое дело – вопросы мировоззрения, общественной справедливости, человеческого достоинства, самые общие, святые, принципиальные темы, сильно затрагивающие сердце человека. Когда происходит подобный спор, отделаться ссылкой на мирное сожительство различных мнений уже нельзя… Но хуже всего, когда явления, известные под именем „догматизма“, оставляют после себя неверие в истину, которой так злоупотребляли, желание довольствоваться мнением, держась подальше от всякой идейной непримиримости. Всё, что могло бы напомнить её, вызывает молчаливое, а иногда и открытое возмущение, ибо за этим сразу видят грубые обвинения и прочие моральные или, вернее, аморальные факты, действительно связанные с так называемым догматизмом». В этих условиях неизбежно рождается «догматизм наизнанку», «волна отталкивания, желания делать наоборот, всегда возникающая после принудительного навязывания в упрощённом и одностороннем виде самых верных истин» [921].

Эта волна, выплеснувшаяся на страницы советской печати с конца 80-х годов, направлена на ценностную переориентацию массового сознания. Прорыв к исторической правде в сравнительно немногочисленных научных публикациях опрокинут множеством публицистических статей, апеллирующих к т. н. «здравому смыслу». Под флагом «деидеологизации» и «нового мышления» в сознание миллионов людей внедряется худший вид идеологии – социальная демагогия, камуфлирующая своекорыстные интересы новой буржуазии, рвущейся к классовому господству и к власти.

Идеологи этого класса, называющие себя «демократами», подобно сталинистам, относятся к марксизму как к некой застывшей религиозной догме, на этот раз «еретического» характера. Между тем марксизм представляет собой открытую мировоззренческую систему, постоянно обновляющуюся и обогащающуюся на основе обобщения нового исторического опыта и новых научных открытий. В особой мере это относится к вопросам социалистического строительства, которые, как не раз подчёркивали Маркс и Энгельс, не могут быть априорно регламентированы во всех деталях. Эти основы марксистского метода и миропонимания были жесточайшим образом извращены идеологами сталинизма и постсталинизма, которые именовали «ревизионизмом» малейшее отклонение от духа и буквы последних «партийных документов», лозунгов очередного «вождя» или «лидера», объявляемых аутентичным истолкованием или даже «развитием» марксистской теории.

Нынешняя массированная обработка массового сознания в антикоммунистическом духе облегчается тем, что советская официальная пропаганда на протяжении десятилетий использовала понятия марксистской теории для характеристики отнюдь не социалистических процессов и отношений. Поэтому столь важно очистить эти понятия от вульгаризаторских напластований, вернуть им подлинный смысл, обогатить их содержание путём научного анализа всего исторического опыта XX века. Существенной опорой в этом деле выступает идейно-теоретическое наследие «позднего марксизма» – левой оппозиции 20—30-х годов.

Официальная советская историография в течение шести десятилетий скрывала реальные факты борьбы большевиков-ленинцев (так называла себя левая оппозиция) с тоталитарным режимом и выдвигавшиеся в ходе этой борьбы идеи, альтернативные сталинизму. Это было относительно легко сделать, поскольку сталинский политический геноцид выжег в советском обществе все элементы, которые выступали носителями большевистского типа социального сознания. Предпринятые после XX съезда КПСС попытки восстановления исторической правды и очищения коммунистической идеологии от сталинистских парадигм носили половинчатый и непоследовательный характер прежде всего потому, что все они обходили запретную тему «троцкизма».

В результате всего этого в сознании советской интеллигенции, оппозиционно настроенной по отношению к существующему режиму, утвердилась ложная историческая версия, согласно которой альтернатива внутрипартийной борьбы после смерти Ленина сводилась к выбору: единоличная власть Сталина или единоличная власть Троцкого. Высмеивая подобную мещанскую интерпретацию смысла борьбы непримиримых течений внутри партии, левая оппозиция ещё в 20-е годы указывала на действительную альтернативу, стоявшую перед СССР: либо развитие партийной, советской и профсоюзной демократии, перерастающей в социалистической самоуправление народа, либо узурпация всей полноты власти сталинской бюрократией.

Рассмотренный в этой книге исторический период был периодом окончательной кристаллизации сталинизма как общественной системы. Этому процессу сопутствовала непрерывная череда идеологических кампаний, знаменовавших всё более угнетающее подавление духовной свободы, творческого поиска в науке и искусстве. Результатом этого стал глубочайший кризис коммунистической идеологии.

В первые годы после Октябрьской революции политическая практика большевизма направлялась теоретической мыслью, формировавшейся в процессе коллективных идейных исканий и дискуссий. С утверждением сталинизма теория оказалась всецело подчинённой прагматическим целям текущей политики и тем самым обречённой на деградацию. Идеология стала сферой фабрикации догматических дефиниций и демагогических лозунгов. Сталинизм, не способный к созданию собственной теоретической доктрины, породил крайне эклектичную идеологическую систему, менявшуюся в зависимости от очередных политических зигзагов. Нормами духовной жизни советского общества и зарубежных коммунистических партий стало нагнетание идеологической напряжённости и свирепой непримиримости к «уклонам» в собственной среде.

Это патологическое соединение эклектичности с агрессивностью сделало официальную идеологию внутренне слабой, утратившей собственную логику развития, психологическую достоверность и нравственный стержень. Именно поэтому она оказалась абсолютно беспомощной перед лицом антикоммунистического натиска в период «перестройки». Уже первые разрозненные залпы провозвестников «нового мышления» буквально парализовали её.

В середине 30-х годов определились новые черты внутренней политики сталинизма – опора на государственный национализм и коррумпирование интеллигенции. Они не укрепили внутреннюю устойчивость политического режима, а лишь умножили число его противников, прежде всего в рядах партии. Хотя предельно обострившаяся в годы первой пятилетки социальная напряжённость ослабла, во всех классах и социальных группах советского общества сохранялось недовольство последствиями насильственной коллективизации и растущим социальным неравенством. На это социальное недовольство сталинская олигархия была способна отвечать лишь дальнейшим ужесточением государственного террора, представлявшего собой превентивную гражданскую войну против носителей актуальной или потенциальной угрозы для господствующего режима. Другой политической функцией этого террора была попытка перенести вину за переживаемые массами бесчисленные страдания и лишения с правящей клики на «классовых врагов» и их «агентуру» внутри партии.

Социальные и политические процессы в Советском Союзе развивались в тесной связи с процессами, происходившими в капиталистических странах. С одной стороны, острота глобальных противоречий капитализма благоприятствовала укреплению позиций СССР на международной арене. Несмотря на ошибки и преступления сталинской клики, Советский Союз превратился в одну из сильнейших мировых держав. Зарубежные военные специалисты, присутствовавшие на учениях Красной Армии, убеждались в её высокой технической оснащенности и выдающихся полководческих качествах её командного состава. Усилению международного влияния и авторитета СССР способствовали успехи советской дипломатии, в огромной степени обязанные таким её ярким деятелям, как Литвинов, Крестинский, Коллонтай, Раскольников, Карахан, Юренев и другие старые большевики. Внутренняя консолидация и спайка народов СССР представляли резкий контраст положению в Британской и других колониальных империях, которые под давлением освободительной борьбы угнетённых народов вступали в полосу распада.

С другой стороны, трагические события в Советском Союзе, объявленном сталинистской пропагандой «страной победившего социализма»,– насильственная коллективизация, непрерывно нараставшие репрессии и судебные подлоги, рост социального неравенства и удушение духовной свободы – ослабили притягательную силу коммунистических идей в сознании миллионов людей в капиталистических странах. Зарубежные компартии превратились из революционной силы в средство подчинения рабочего движения государственным интересам СССР в том виде, как их понимал Сталин. Политика сталинизированного Коминтерна морально подрывала и политически разоружала мировое революционное движение в тот исторический период, когда возникли наиболее благоприятные за всю историю условия для его победы.

Хотя глобальный структурный кризис капитализма не завершился свержением капиталистических режимов ни в одной стране мира, можно с полным основанием говорить о том, что международная революция в 20—30-е годы произошла. Её основными этапами были революционные бои в Германии (1923 год), китайская революция 1925—1927 годов, английская всеобщая стачка 1926 года, революционный кризис в Германии (начало 30-х годов) и Франции (1934—1936 годы), восстание в Австрии (1934 год), гражданская война в Испании (1936—1939 годы). Эта героическая эпоха продолжалась и после второй мировой войны, когда победоносно завершились социалистическая революция в Китае и национально-освободительные революции во многих странах Азии и Африки. Последними вспышками второго тура социалистических революций были победы революционных сил на Кубе и в странах Индокитая.

Исход революционной борьбы в послевоенные годы был бы несравненно более успешным, если бы Сталин не обрёк на поражение революционное движение Франции и Италии (запретив коммунистам этих стран вооружать рабочих и повести их на захват власти), а затем – в Греции (предав коммунистов в развернувшейся там гражданской войне). Таким образом, социально-политический кризис в странах Европы либо не дошёл до революционного взрыва, либо завершился потоплением коммунистических сил в крови. Новые режимы утвердились лишь в тех европейских странах, которые оказались под прямым геополитическим давлением сталинизма.

Подобно тому как может потерпеть поражение революция в одной стране, потерпела поражение и международная революция. Однако влияние этой преданной и побеждённой революции не осталось бесследным. «Во время контрреволюции фильм как бы начинает развёртываться в обратном порядке. Он никогда не доходит до конца. Часть завоеваний революции всегда сохраняется» [922]. После революционных потрясений 30—40-х годов оказалось невозможным сохранение капиталистических отношений в том виде, в каком они существовали прежде,– ни в отдельных странах, ни в глобальном масштабе.

Конечно, результаты революционной борьбы народных масс оказались бы несоизмеримо более весомыми в случае победы международной социалистической революции. Такая историческая возможность была отнюдь не исключена в 30—40-е годы. Для её претворения в действительность не хватало только одного фактора – подлинно революционного руководства.

Читатель, внимательно и непредвзято ознакомившийся с фактами, приведёнными в нашей книге, не сочтёт преувеличением вывод о том, что противоборство сталинизма и «троцкизма» к середине 30-х годов превратилось в одно из основных политических противоречий эпохи. Борьба этих течений, идейная сила каждого из которых была обратно пропорциональна его материальной мощи, имела исторический шанс завершиться победой «троцкизма», завоевывавшего всё новых приверженцев во всём мире. Великая чистка 1937—1938 годов понадобилась Сталину именно потому, что только таким путём можно было обескровить набиравшее силу движение IV Интернационала, помешать ему превратиться в ведущую революционную силу эпохи, дезориентировать и деморализовать мировое общественное мнение, способное в противном случае стать восприимчивым к усвоению «троцкистских» идей.

Вынужденный в этих условиях уделять всё возрастающее внимание разоблачению сталинских провокаций и подлогов, Троцкий вместе с тем продолжал обобщать новый исторический опыт и формулировать на этой основе новые революционные выводы. Его насильственное отторжение от государственной деятельности в известном смысле стало его своеобразным преимуществом, поскольку дало возможность сконцентрировать усилия на развитии марксистской теории, осмыслении не предвиденных его предшественниками деформаций в социалистическом строительстве и международном коммунистическом движении. Это осмысление осуществлялось на таком уровне, который до сего времени недостижим для нашего обществоведения, долгие годы жившего на скудном и отравленном сталинско-сусловском идеологическом пайке или (если говорить о самиздатовских и «тамиздатовских» авторах) повторявшего зады западной советологии. Предваряя первую публикацию в нашей стране дневниковых записей Троцкого 30-х годов, В. Козлов и Е. Плимак справедливо отмечали, что теоретический уровень современной социологической и исторической науки в СССР «пока вообще не позволяет подойти к ряду проблем… социологии революции, к которым прямо выводят дневники и письма Троцкого [923]» [924].

Непредвзятое изучение событий 30-х годов даёт ключ к постижению основных тенденций последующего исторического развития. Оно показывает, что структурный кризис мирового капитализма «сработал» в пользу сталинизма. Продуктами накалившихся до предела внутренних противоречий капитализма стали, вслед за победой фашизма в Германии, вторая мировая война и распад мировой колониальной системы.

В своих прогнозах Троцкий в известном смысле недооценил глубину этих противоречий, которые позволили сталинизму не только выжить, но и распространить своё влияние на другие страны. Троцкий считал, что СССР сможет выйти без поражения из грядущей войны только при условии, что ему на помощь придёт революция на Западе или на Востоке. Допуская возможность возникновения в войне с фашизмом военно-политического союза СССР с США и Англией, он полагал, что в этом случае союзники воспользуются затруднениями Советского Союза, чтобы потребовать далеко идущих уступок капитализму.

В действительности вторая мировая война началась как война между двумя капиталистическим группировками и на первых порах вовлекла в свою орбиту все крупные европейские державы за исключением СССР. После нападения Гитлера на Советский Союз оформилась военно-политическая коалиция СССР с крупнейшими буржуазно-демократическими государствами. Хотя в 1941—1942 годах Советский Союз не раз оказывался на грани катастрофы, героическая борьба советского народа с фашизмом в конечном счёте заставила союзников СССР примириться с отпадением от капиталистической системы новых стран, включавших треть населения земного шара.

Вторая мировая война, подобно первой, вызвала мощный подъём революционных сил. Но если после первой мировой войны коммунистические партии в большинстве стран мира только нарождались (это явилось главной причиной поражения революционной волны 1918—1923 годов в Европе), то после второй мировой войны эти партии, значительно выросшие в своей численности, оказались обречены на то, чтобы развиваться в смирительной рубашке сталинизма. Альтернативные сталинизму коммунистические силы, обескровленные довоенными и послевоенными чистками, не сумели оформиться в сильное и влиятельное международное движение [925].

Развитие т. н. «социалистического лагеря» привело не к усилению, а к новому ослаблению притягательной силы коммунистических идей, скомпрометированных негативным примером «реального социализма» уже не только в СССР, но и в других странах с национализированной собственностью и плановой экономикой, где повторились (с некоторыми модификациями) ошибки и преступления сталинизма.

Вместе с тем господствующие классы капиталистических стран сумели извлечь из кризисов 30—40-х годов уроки для своей внутренней и внешней политики. Перед лицом угрозы со стороны мировой социалистической системы произошла консолидация и интеграция крупнейших капиталистических государств, обусловившая возможность их нового экономического подъёма. В своих прогнозах 30-х годов Троцкий отнюдь не исключал такой перспективы, во всяком случае для Европы. «Не может быть никакого сомнения в том,– писал он,– что, если бы смести прочь внутренние таможенные перегородки, капиталистическая Европа, после некоторого периода кризисных перегруппировок и приспособлений, высоко поднялась бы на основе нового распределения производительных сил» [926].

Основное противоречие современной эпохи Троцкий видел в том, что «производительные силы окончательно переросли рамки национальных государств и приняли, прежде всего в Америке и Европе, отчасти континентальный, отчасти мировой масштаб» [927]. Продуктами этих противоречий между производительными силами и национальными границами он считал первую мировую и надвигавшуюся вторую мировую войну. В преддверии новой войны он подчёркивал, что «упадок Европы вызывается как раз тем, что она экономически раздроблена между почти четырьмя десятками квазинациональных государств, которые, со своими таможнями, паспортами, денежными системами и чудовищными армиями на защите национального партикуляризма, стали величайшим препятствием на пути экономического и культурного развития человечества» [928].

Считая наиболее благоприятным выходом из этой раздробленности создание Социалистических Соединенных Штатов Европы, Троцкий вместе с тем полагал, что в случае сохранения гегемонии сталинизма в международном коммунистическом движении свои пути к экономической и политической интеграции будет искать мировой капитал. Именно в этой связи он напоминал: «Не раз уже бывало в истории, что, когда революция оказывалась не в силах разрешить своевременно назревшую историческую задачу, за разрешение её вынуждена браться реакция» [929].

Конечно, за несколько десятилетий поиска путей решения транснациональных задач капитализм не сумел преодолеть кричащие глобальные противоречия (прежде всего противоречия между передовыми и зависимыми странами). Тем не менее к исходу XX века он оказался более устойчивым, чем «социалистическое содружество», на протяжении многих лет раздиравшееся внутренними конфликтами и окончательно взорванное горбачёвской «перестройкой».

Распад СССР, Югославии и Чехословакии, поворот более двадцати государств, возникших на их развалинах, равно как и других стран Восточной Европы, в сторону капиталистической реставрации явились крупнейшим историческим поражением социализма. Однако это поражение не означает необратимого поражения коммунистических идей. Их жизнеспособность будет всё сильнее выявляться по мере обострения новых глобальных противоречий, возникших в последние десятилетия нашего века и впервые в истории поставивших человечество перед проблемой собственного выживания.

Гигантская пропасть между экономическим уровнем и благосостоянием населения в передовых и отсталых капиталистических странах не сужается, а растёт. Не только относительное, но и абсолютное обнищание сотен миллионов людей в «третьем» и «втором» (бывшем социалистическом) мире, непрерывное воспроизводство в этой зоне межнациональных и гражданских войн, отчётливо вырисовывающаяся претензия США на роль мирового жандарма, их грубое вмешательство во внутреннюю жизнь других государств – всё это ощутимые признаки жестокого социального и политического регресса, противодействовать которому невозможно на путях капиталистического развития.

Особенно трагично положение республик бывшего СССР, совершающих откат к отсталому полуколониальному капитализму. Коррупционное перерождение правящих клик в 70—80-е годы и прямое предательство ими своих партий на рубеже 90-х годов предельно ослабили здесь подлинно коммунистические силы. Непременным условием возрождения этих сил, единственно способных спасти свои народы от ещё более страшной катастрофы, является реконструкция и развитие большевистской (ленинской, «троцкистской») концепции социализма, глубокое переосмысление трагического опыта прошлого и извлечение из него серьёзных политических уроков.

Примечания

1

Лифшиц М. А. Собр. соч. в трёх томах. Т. III. М., 1988. С. 236.

(обратно)

2

Даже после второй мировой войны, когда такие режимы возникли в странах Восточной и Центральной Европы, Сталин оказался не в силах подавить вырвавшийся из-под его контроля коммунистический режим в Югославии. Этот режим сумел выжить даже в условиях экономической блокады, неистовой клеветы, политических провокаций и полной изоляции в мировом коммунистическом движении. Другое дело, что Тито и его соратники, прошедшие в 30-е годы выучку безропотного служения сталинизму и неистовой расправы с «троцкистами» в собственной партии, оказались неспособны выдвинуть и реализовать подлинно социалистическую альтернативу сталинизму.

(обратно)

3

Два взгляда из-за рубежа: Переводы. М., 1990. С. 59.

(обратно)

4

Тольятти П. Избранные статьи и речи. Т. II. М., 1965. С. 790.

(обратно)

5

Лифшиц М. А. Собр. соч. Т. III. С. 256.

(обратно)

6

Дойчер И. Троцкий в изгнании. М., 1991. С. 270.

(обратно)

7

Раскольников Ф. О времени и о себе. Воспоминания, письма, документы. Л., 1989. С. 523.

(обратно)

8

Троцкий Л. Д. Преданная революция. М., 1991. С. 226.

(обратно)

9

Понятие «амальгама» (в прямом значении – сплав разнородных металлов) широко употреблялось в 20—30-е годы Троцким для характеристики провокационных приёмов сталинизма: отождествления оппозиционной деятельности с антисоветскими заговорами, направленными на реставрацию капиталистического строя, а затем – со шпионажем, вредительством и т. д.

(обратно)

10

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 14. С. 379.

(обратно)

11

Федотов Г. П. Судьба и грехи России. T. II. СПб., 1991. С. 19—20.

(обратно)

12

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 9. Т. 5. М., 1984. С. 394, 396.

(обратно)

13

Там же. С. 393.

(обратно)

14

Сталин И. В. Соч. Т. 13. М., 1951. С. 184—186.

(обратно)

15

ХVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1934. С. 660.

(обратно)

16

Там же. С. 661, 663.

(обратно)

17

Там же. С. 660, 661, 668.

(обратно)

18

Большевик. 1929. № 21. С. 13.

(обратно)

19

ХVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 26.

(обратно)

20

Горизонт. 1990. № 12. С. 8—13.

(обратно)

21

Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 43.

(обратно)

22

Правда. 1937. 1 января.

(обратно)

23

Бюллетень оппозиции. 1935. № 42. С. 2.

(обратно)

24

Троцкий Л. Д. Преданная революция. С. 67.

(обратно)

25

Бюллетень оппозиции. 1935. № 42. С. 2.

(обратно)

26

Бюллетень оппозиции. 1932. № 31. С. 9.

(обратно)

27

Троцкий Л. Д. Преданная революция. С. 110.

(обратно)

28

Наше отечество. Опыт политической истории. Т. II. М., 1991. С. 275—276.

(обратно)

29

Там же.

(обратно)

30

История СССР. 1990. № 6. С. 38.

(обратно)

31

Вопросы истории. 1990. № 3. С. 15.

(обратно)

32

Бюллетень оппозиции. 1935. № 42. С. 2.

(обратно)

33

Троцкий Л. Д. Преданная революция. С. 14.

(обратно)

34

Там же. С. 16.

(обратно)

35

Там же. С. 15.

(обратно)

36

Коммунист. 1991. № 1. С. 73—74.

(обратно)

37

Бюллетень оппозиции. 1937. № 54—55. С. 49.

(обратно)

38

Бюллетень экономического кабинета проф. С. Н. Прокоповича. Прага, 1936. № 131. С. 108.

(обратно)

39

Бюллетень оппозиции. 1935. № 43. С. 6.

(обратно)

40

Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Т. II. С. 18.

(обратно)

41

Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. В 2-х томах. Т. 2. М., 1958. С. 489.

(обратно)

42

Правда. 1936. 29 ноября.

(обратно)

43

Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Т. II. С. 4—5.

(обратно)

44

Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 315, 320.

(обратно)

45

Троцкий Л. Д. Дневники и письма. М. 1994. С. 75.

(обратно)

46

Там же. С. 54—55.

(обратно)

47

Там же. С. 56.

(обратно)

48

Арч Гетти. Д. Троцкий в изгнании: основание IV Интернационала // Вопросы истории КПСС. 1991. № 5. С. 78.

(обратно)

49

Бюллетень оппозиции. 1932. № 31. С. 20.

(обратно)

50

Бюллетень оппозиции. 1933. № 36—37. С. 11.

(обратно)

51

Бюллетень оппозиции. 1935. № 45. С. 3—4.

(обратно)

52

Бюллетень оппозиции. 1935. № 41. С. 8.

(обратно)

53

Бюллетень оппозиции. 1933. № 34. С. 24.

(обратно)

54

Бюллетень оппозиции. 1935. № 41. С. 8.

(обратно)

55

Там же. С. 8—9.

(обратно)

56

Дойчер И. Троцкий в изгнании. С. 266.

(обратно)

57

Там же.

(обратно)

58

Рейман М. Перестройка и изучение советской истории // Вопросы истории. 1989. № 12. С. 156.

(обратно)

59

Там же.

(обратно)

60

Бюллетень оппозиции. 1934. № 38—39. С. 1.

(обратно)

61

Там же. С. 2.

(обратно)

62

Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 320, 330.

(обратно)

63

Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 43.

(обратно)

64

Фальсифицированными демографическими выкладками Сталин руководствовался и в дальнейшем. В декабре 1935 года он повторил свою «крылатую» фразу, выдав её за «голос народа»: «У нас теперь все говорят, что материальное положение трудящихся значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселее». Из этого, по словам Сталина, следовало, что «население стало размножаться гораздо быстрее, чем в старое время. Смертности стало меньше, рождаемости больше, и чистого прироста получается несравненно больше. Это, конечно, хорошо, и мы это приветствуем. Сейчас у нас каждый год чистого прироста населения получается около трёх миллионов душ. Это значит, что каждый год мы получаем приращение на целую Финляндию». (Правда. 1935. 4 декабря.) Этот пропагандистский пассаж представлял особенно грубую фальсификацию. Если бы численность населения в 30-е годы росла ежегодно на 3 млн., то она достигла бы к 1939 году почти 190 млн. чел. (по переписи 1926 года в СССР насчитывалось 140 млн. чел.). Однако перепись 1939 года зафиксировала всего 170,4 млн. чел. Понятно, что на основе завышенных данных об основном демографическом показателе – численности населения – невозможно было разрабатывать реалистические планы экономического и социального развития.

(обратно)

65

Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 347.

(обратно)

66

Там же. С. 374.

(обратно)

67

ХVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). С. 253.

(обратно)

68

Там же. С. 125—129.

(обратно)

69

Там же. С. 210—212.

(обратно)

70

Там же. С. 250—251.

(обратно)

71

Там же. С. 456.

(обратно)

72

Там же. С. 627.

(обратно)

73

Там же. С. 236—239.

(обратно)

74

Там же. С. 245.

(обратно)

75

Там же. С. 492—497.

(обратно)

76

Мысль о блоке «левых» и «правых», уже применительно к современному этапу, была развита в заключительном слове Сталина, который заявил, что теперь «левые» открыто присоединились к контрреволюционной программе правых для того, чтобы составить с ними блок и повести совместную борьбу против партии» (Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 363).

(обратно)

77

Там же. С. 516—521.

(обратно)

78

Там же. С. 119.

(обратно)

79

Там же. С. 252.

(обратно)

80

Там же. С. 259.

(обратно)

81

Вопросы истории. 1990. № 3. С. 77.

(обратно)

82

Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М., 1991. С. 307—308.

(обратно)

83

Вопросы истории. 1990. № 3. С. 77.

(обратно)

84

Огонёк. 1988. № 27. С. 6.

(обратно)

85

Сообщение Т. Ф. Кузьминой автору книги.

(обратно)

86

Вопросы истории. 1990. № 3. С. 67.

(обратно)

87

Там же.

(обратно)

88

Там же.

(обратно)

89

Известия ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 114—121.

(обратно)

90

О. Г. Шатуновская, старая большевичка, проведшая 18 лет в сталинских лагерях, была включена Хрущёвым в состав Комитета партийного контроля и комиссии Президиума ЦК, созданной для расследования событий на XVII съезде, обстоятельств убийства Кирова и московских процессов 1936—1938 годов. В ходе расследования Шатуновской чинились многочисленные помехи. Суслов неоднократно поднимал вопрос об её отстранении от данной работы. В 1962 году Шатуновская была отправлена на пенсию.

(обратно)

91

Аргументы и факты. 1990. № 22.

(обратно)

92

Социалистический вестник. 1934. 25 февраля. С. 14.

(обратно)

93

Вопросы истории. 1990. № 3. С. 78.

(обратно)

94

Огонёк. 1987. № 50.

(обратно)

95

Вопросы истории. 1990. № 3. С. 81.

(обратно)

96

Комсомольская правда. 1988. 21 февраля.

(обратно)

97

Берия: конец карьеры. М., 1991. С. 305.

(обратно)

98

Комсомольская правда. 1988. 21 февраля.

(обратно)

99

Вопросы истории КПСС. 1990. № 3. С. 108.

(обратно)

100

Вопросы истории. 1990. № 3. С. 69.

(обратно)

101

Вопросы истории. 1990. № 4. С. 82.

(обратно)

102

К этому пассажу Хрущёв сделал примечательное добавление: «Ведь тогда, действительно, чтобы быть настоящим коммунистом, больше проходилось приносить жертв, чем получать благ. Это не то, что сейчас среди коммунистов, когда есть идейные люди и много неидейных, чиновников, подхалимов и карьеристов. Сейчас членство в партии, партийный билет – это надежда на лучшее приспособление к нашему обществу… Это факт и большой бич в наше время. А в то время всего этого было меньше, хотя уже начиналось». (Вопросы истории. 1990. № 4. С. 82).

(обратно)

103

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 43.

(обратно)

104

Вопросы истории. 1990. № 3. С. 67.

(обратно)

105

К таким «перебежчикам», сыгравшим активную роль в проведении сталинского антибольшевистского похода 30-х годов, относились например, Вышинский и Заславский, перед Октябрьской: революцией находившиеся в рядах ярых противников большевизма.

(обратно)

106

Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. М., 1990. С. 264.

(обратно)

107

Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 47.

(обратно)

108

В 1934 году членами Политбюро были Сталин, Андреев, Ворошилов, Каганович, Калинин, Киров, Косиор, Куйбышев, Молотов, Орджоникидзе, кандидатами в члены Политбюро – Микоян, Постышев, Петровский, Рудзутак, Чубарь.

(обратно)

109

См., напр. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. М., 1988. С. 410—413, 421—423.

(обратно)

110

Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 424.

(обратно)

111

См. Сталин И. В. Соч. Т. 10. С. 52.

(обратно)

112

Кривицкий В. «Я был агентом Сталина». М., 1991. С. 208.

(обратно)

113

Раскольников Ф. О времени и о себе. С. 522, 524.

(обратно)

114

Троцкий Л. Д. Сталин. Т. II. С. 204.

(обратно)

115

Там же. С. 167.

(обратно)

116

Там же. С. 206.

(обратно)

117

Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 40.