Текст книги "Дорога в прошедшем времени"

Автор книги: Вадим Бакатин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Министр внутренних дел «учит» коммунистов интернационализму. Не странно ли? Нет, не странно. В это время интернационализма в республиканских компартиях уже не было. Его заменили отвратительным национализмом. Так что к азбучным основам марксизма вернуться было бы не грех.

В конце концов, я предложил самым демократическим образом сформировать переговорный процесс: центр присутствует в качестве наблюдателя. Такое решение было принято Верховным Советом, к сожалению, значительно позже, 5 марта 1990 года. Но тогда оно было отвергнуто. Во всяком случае, войска МВД и СА ничего не могли сделать, потому что в принципе в национальных конфликтах не бывает военных решений.

Все равно, долгий выход из тупика начинается только с началом переговоров. Сейчас, слава богу, армяне и азербайджанцы как будто бы начали этот процесс.

Древняя история породила эту проблему. В новейшей истории правящие компартии довели ее до кровопролития. Хорошо, что новая власть поняла бесперспективность насилия. Терпения и только терпения хочется им пожелать. Не надо никаких миротворческих «контингентов». Неужели у двух древнейших народов не хватает мудрости самим найти варианты спокойной добрососедской жизни… Альтернативой этому может быть только насилие. Насилием еще никто межнациональных проблем не решил. И не решит. Только разумом. Если его пока нет, придется подождать. Жаль безвинных жертв безумия.

Итоги здесь далеко еще не подведены.

В январе 1989 года и январе 1990 года я был в Нагорном Карабахе, был в Степанакерте, Шуше. Когда поднимаешься от долин Агдама, природа становится все скупее и суровее. Строгое своеобразие горного края. Я никогда не забуду горящих надеждой черных глаз на прекрасных, как бы ограненных лицах этих измученных войной людей.

Я всегда хотел помочь им помириться, но не смог.

Не забуду и январскую ночь в покинутой азербайджанцами деревне неподалеку от Спитака. Мы с министром внутренних дел Армении Усиком Арутюняном возвращались после инспекции вновь сформированных милицейских подразделений в зоне землетрясения. Фары высветили дорожный указатель: «До населенного пункта… (название было зачеркнуто) – км». На мой вопрос, почему зачеркнуто название, вразумительного ответа я не получил, понял только, что это – разрушенное азербайджанское село. Попросил шофера вернуться. Через несколько минут останавливаемся. Тьма кромешная. Ветер. Лай собак. И один фонарь на столбе раскачивает в темноте свой тусклый свет, скрипит, как железом по стеклу, ничего не проясняя, усиливая ощущение тревоги и одиночества.

Нам повезло. Из темноты возник какой-то человек с палкой и провел нас, как он сказал, в единственный дом, где еще можно жить и где находятся сейчас мужчины, семьи которых покинули это село и Армению. Главы семей остались, а некоторые вернулись, чтобы получить деньги – компенсацию за ущерб, нанесенный землетрясением.

Мы пошли в этот дом. Не знаю, может быть, там были другие помещения, но все собрались в низенькой маленькой комнате у едва тлеющего очага. Пожилая женщина и, наверное, пятнадцать мужчин, от седых до совсем юных…

Не буду передавать всю логику, ткань нашего разговора, да и не было ее. Была боль людей, дважды переживших ощущение бессилия и ужаса. Ужаса перед человеческой темной слепой ненавистью и перед слепой бессмысленностью сил природы.

Все твердо решили уезжать, бежать. Семьи уже покинули свои дома, многие до землетрясения. Моих собеседников задерживали только волокита и издевательства чиновников. Не выплачивают деньги, не выдают трудовую книжку, не дают расчета, справок… Все это мои спутники – министр и начальник местной милиции – горячо обещали решить завтра же. И решили. Это так. Но вопрос стоял по-другому. «Не уезжайте, – просил я этих людей, – здесь могилы ваших предков. Надо восстанавливать жилища… Придет весна – надо обрабатывать землю».

Вначале они говорили «нет», а потом старший из них сказал: «Хорошо, но кто гарантирует нам нашу безопасность?» Я замолчал, ждал, когда мои армянские коллеги скажут: «Мы, мы гарантируем!», но этого не произошло, разговор ушел в другое русло. Я долго молчал, а потом взорвался… Просил прощения у этих несчастных людей и очень жестко обязал Арутюняна обеспечить их безопасность, хотя ведь это его обязанность и без моих указаний. Они-то давно поняли, что, раз Арутюнян не вызвался это сделать сам, без приказа из Москвы, плохо их дело… Впрочем, они знали это и раньше. Благородные люди пощадили самолюбие московского начальника…

Два дня спустя была у меня и другая встреча, в Кировобаде (теперь – Гяндже). Абсолютно иная по обстановке, но точная копия по содержанию. Армянки, работницы небольшой фабрики, в присутствии азербайджанского начальства говорили о том, как у них хорошо, но потом боль и страх не удалось сдержать, и они рассказали все или почти все. Трудно передать, какому изощренному давлению, издевательству, запугиванию подвергались эти бедные женщины с тем, чтобы заставить их бежать, уехать, продать дом, сдать квартиру… И уже министр внутренних дел Азербайджана под моим нажимом говорил, что примет меры, но отводил глаза в сторону. А местное начальство все оспаривало, обещало разобраться, но я уже не верил, что они что-то сделают. И мне как министру мало на кого можно было здесь опереться. Всех не уволишь…

Центр не был способен что-либо сделать политическим путем, а тем более военным. В самом деле, не могли же мы силой оружия навалиться на одну из сторон? Конфликт разрастался, принимал самые разнообразные формы.

Объявил голодовку известный журналист, историк и общественный деятель, Зорий Балаян.

Я уезжал в Канаду и попросил передать ему мое письмо, в котором просил «…прекратить это самоистязание. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что наше личное знакомство дает мне право просить Вас об этом, тем более как министр внутренних дел страны не могу не считать себя морально ответственным за все, что происходит вокруг и в связи с проблемами Нагорного Карабаха.

МВД СССР старается не допустить разрастания конфликта и новых жертв ни в чем не повинных людей – армян и азербайджанцев. Не вдаваясь в схему и динамику решения этого сложнейшего вопроса, я не вижу никакого иного пути для начала позитивного процесса, кроме создания любого механизма переговоров…

…Наши личные встречи убедили меня, что Вы исключительно мужественный человек. Не думаю, что Вас когда-либо интересовала слава мученика. Никогда еще самоистязанием и мученичеством национальные споры не решались. Хотя это, может быть, и не так. Вы лучше знаете историю. Но современную историю надо строить на других принципах. Главное – здравый смысл, доброжелательность, терпение, желание и умение понять другую сторону…»

Выдержки из ответа Зория Гайковича я привожу в этой книжке. Это тоже документальное свидетельство того, навсегда ушедшего времени.

…Знаете, Вадим Викторович, обидно, когда приходится чуть ли не объясняться, оправдываясь за, казалось, судьбоносную ориентацию наших и Ваших предков, решивших пойти не на лозунговую дружбу, а на политический союз, который был исторической необходимостью для обоих народов.

Осознавая, что «слава сильного – это свобода для слабого», все же исторической истины ради, хотелось бы напомнить, что все последние триста лет русские цари в каждом армянине видели надежного пограничника в стратегически уязвимом для России регионе.

Что ж, к сожалению, сегодня приходится признаться, что мы имеем другие политические и даже геополитические реалии, а стало быть, и другую философию, другие взгляды на прошлое, а стало быть, другое восприятие самой философии и самих взглядов наших с Вами предков.

Сегодня и мы, увы, – «новые» люди и задачи, увы, – новые. Будущее – нам судья. Внуки – нам судьи…

Читатель простит меня, если я приведу еще одно мнение. Мнение другой стороны. Аяз Ниязович Муталибов, в то время первый секретарь Компартии Азербайджана, писал:

…В отличие от устного обращения есть определенное достоинство в письменном. Я тешу себя надеждой, что эта записка просуществует ровно столько, сколько необходимо, чтобы сформировать у Вас четкое мнение о текущем моменте. Естественно, что имею в виду момент, влияющий на развитие контактов между Арменией и Азербайджаном. У очень многих, в том числе и у Вас, имеется уверенность в том, что путем переговоров на данном этапе можно снять конфронтацию и смягчить климат отношений между обеими республиками. Хотел бы Вас заверить, что в данном конкретном случае до переговоров, которые, как я понимаю, должны вернуть тот статус-кво между республиками, который реально существовал до событий в НКАО, необходимо кое-что сделать, а именно:

– Разоружить бандформирования (согласитесь, что Национальная армия в Армении была создана для того, чтобы «давить» психологически на Азербайджан в вопросе об НКАО). Никаких переговоров при сложившемся положении быть не может.

– Перестать влезать в дела НКАО. Эта автономная область находится в Азербайджане, а не в Армении. От того, что там живут армяне, ничего не меняется. Этично ли на всех углах и переулках кричать об НКАО, армянах, «борющихся» за «самоопределение», когда в Армении не осталось азербайджанцев. Вы говорите о моем понимании вещей. Но как объяснить народу? Ведь никто не говорит об азербайджанцах, составлявших добрую половину Армении еще в начале века. А сегодня их там нет, а мы говорим об армянах, об их дискриминации, изменении демографии и т. д.

…Твердо уверен в том, что само существование НКАО сегодня больше зависит от Армении, чем от Азербайджана. Если они не поймут этого, то автономия перестанет существовать, поскольку там не останется армян! И никакая, уверяю Вас, армия не спасет положения. Поэтому наши условия таковы: Азербайджан – суверенная республика, НКАО – автономная область в составе Азербайджана, в его экономической и политической структуре. На территории Азербайджана действуют Конституция Азербайджанской ССР и СССР. И этим все сказано!..

Сказано, конечно, не все. Но что сказано, то сказано.

А мира на этой древней земле так до сих пор и нет. Неужели никогда не будет? Неужели к концу второго тысячелетия мы окончательно потеряли разум?

Бывают неисполнимые желания. Какими бы острыми они ни были, они становятся абсолютно неисполнимыми, когда между ними встает время. Как я никогда не смогу узнать, о чем думал мой дед перед расстрелом в далеком 1937 году, так и не узнаю, что произойдет с Карабахом. Как там будут жить армяне и азербайджанцы через пятьдесят – сто лет? Неужели весь этот националистический идиотизм нашего времени неистребим? Хочется верить, что будущие поколения начала третьего тысячелетия окажутся мудрее нас. Может быть, Бог сумеет их вразумить? Нет. Бог здесь ни при чем. Все дело во властолюбии людей. В политиках.

Не узнать нашему поколению и о том, кто подтолкнул первый камешек, приведший к лавине. Многочисленных измышлений на этот счет хватает, но правду мы получим только тогда, когда придет время открыть архивы спецслужб, без чьих активных мероприятий здесь не обошлось. К сожалению, КГБ, если о чем-то и догадывался, но пресечь это темное дело не смог.

Реальная вспышка национализма, который всегда сопровождается религиозным фанатизмом, в конце XX века кого угодно может ввергнуть либо в пессимизм, либо в агрессию. Но ни Чечня, ни Абхазия, ни, наконец, Югославия ничего не доказывают. Вернее, доказывают лишь то, что этническими чистками, войной, насилием национализм не уничтожить. Он умрет сам, но тогда, когда народы поймут, что Бог один и земля одна и что на земле можно жить только вместе. Что о своем благополучии надо заботиться самим. Политики и религиозные деятели, которые призывают к счастью за счет подавления других народов, – преступники. Народ, который их поддерживает, ослеплен безумием, ущербен. Не надо терять национальной самобытности, но надо жить достойно, уважая соседей, надо быть интернационалистом. Вот здесь о В.И. Ленине стоило бы почаще вспоминать. Он здесь был прав.

Как русский, я люблю Грузию. А трагедия 9 апреля 1989 года внесла в мое отношение к грузинскому народу какую-то странную ноту виноватости без вины.

Комиссия Верховного Совета, которой руководил А.А. Собчак, прокуратура СССР тщательно разбирались во всех деталях. Формально вина МВД только в том, что были применены нештатные слезоточивые газы. Подполковник A.M. Бакланов, к сожалению, скрыл этот факт, что не имело никакого смысла и лишь способствовало распространению лжи. Есть документы, они опубликованы, с ними можно ознакомиться. Можно и здесь приводить десятки страниц свидетельств, показаний, фактов, но чем можно измерить вину живых перед погибшими?

Я до сих пор не могу до конца понять, почему погибли люди. Что это – случайность, непрофессионализм, провокация, жестокость? Нет одной простой причины, но кому-то надо было, чтобы пролилась кровь. И она пролилась.

7 апреля, когда я был в Красноводске, мне передали, что меня разыскивает первый секретарь ЦК КП Грузии Д.И. Патиашвили. Из здания горкома я переговорил с ним.

Он сказал, что обстановка очень сложная, идет непрерывный митинг на площади, нагнетается антисоветская истерия. Просил послать дополнительно внутренние войска, но сказал, что вопрос уже решен с моим заместителем И.Ф. Шиловым.

8 апреля я вернулся в Москву. Хорошо помню раз говор с министром внутренних дел Грузии Шатой Варламовичем Горгодзе, сообщившим, что принято решение в ночь с субботы на воскресенье очистить площадь от митингующих. Я ему посоветовал этого не делать и просил внушить это руководству республики. Тогда мы не думали о возможных жертвах. Никому и в голову не приходило, что освобождение площади может быть сопряжено с жертвами. Площади освобождались, и не раз и не два. В Баку, например, гораздо большая площадь с гораздо большим количеством людей была освобождена, и ни один человек не пострадал. Замминистра В.П. Трушин профессионально руководил этой операцией.

С некоторых пор для меня самый тревожный, неприятный звук – специфический звонок аппарата ВЧ, тот, который впервые услышал я в кабинете А.Ф. Ештокина. Рано-рано утром в воскресенье, 9 апреля 1989 года, такой звонок разбудил меня. Горгодзе позвонил из Тбилиси, сказал, что погибло двенадцать человек. Женщины. Это было страшное утро.

Самое ужасное чувство для министра внутренних дел – это бессилие. Когда ты понимаешь, что ничего уже сделать не можешь. Все произошло. Где-то просчет. Тебя переиграли. А цена этой отвратительной «игры», которую называют еще «политикой», – жизнь людей, спокойствие страны. Наверное, министр не должен быть излишне эмоционален. Ведь даже на следующее за ночной трагедией утро, как и в ночь трагедии, милиция должна работать, выполняя свой долг.

После Тбилиси был шок, так как действия МВД, внутренних войск, армии и экстремистских, националистических, сепаратистских сил привели к совершенно бессмысленным жертвам ни в чем не повинных людей. Появилась тема – «синдром Тбилиси». Одни упрекали правоохранительные органы в бездействии, другие, наоборот, говорили, что милиция превышает определенные законом полномочия. Непосредственные исполнители попадают в дурацкое положение. Кто-то дает команду, команда осуществляется, потом начинается осуждение… Верховный Совет СССР создает комиссии. Власть отмежевывается от случившегося. Горбачев говорил, что ничего не знал[7]7
  Трудно сказать, что хуже: знать или не знать?


[Закрыть]. Я знал, что площадь от митингующих решили очистить. Но трагизма ситуации это не меняло.

Тбилисская трагедия усилила паралич и без того растерявшихся кадров милиции, не привыкших к мощной критике со всех сторон. При росте преступности задержания, аресты, применение оружия резко снизились. Я старался изменить эту ненормальную тенденцию, постоянно, настойчиво доводя до личного состава простые истины. Есть закон – действуй в соответствии с законом. Полагается задерживать – задерживай, полагается арестовывать – арестовывай, есть необходимость в соответствии с законом применять оружие – применяй…

Если бы наша задача состояла только в том, чтобы не нарушать закон, то она легко решалась бы «ничегонеделанием». Но задача иная – обезвреживать преступника, передавать суду, не нарушая закона. Если закон не нарушен (а при применении оружия в 98 случаях из ста он не нарушался), вышестоящий начальник обязан отстоять подчиненного от любых нападок и попыток дискредитации, от кого бы они ни исходили. Не можешь это сделать сам – обратись к министру. Мы сломали этот страх, и уже в 1990 году ситуация резко изменилась. В три раза больше стали применять оружие, на 40 процентов возросли задержания и аресты.

Другое дело, что милиция осталась прежней, она не изменилась ни технически, ни в правовом, ни в кадровом отношении, методики остались старыми. Милиция не смогла подтянуться к качественно изменившейся преступности. Она улучшила свою работу благодаря росту нервных, психологических, физических нагрузок на личный состав. Но это уже предел.

После апреля 1989 года Грузия продолжала оставаться постоянно «горячей точкой». В июле 1989 года – столкновения в Абхазии, беспорядки в Зугдиди. Захват оружия. Совет Национальностей направил в Сухуми специальную комиссию, пытался успокоить враждующие стороны, однако это не удалось. Тот, кто хочет эскалации напряженности, всегда найдет повод. Нужен филиал грузинского университета в Сухуми, не нужен филиал университета – разве для нормальных людей этот вопрос стоит жизни хотя бы одного человека? В ночь на 16 июля, использовав эту «проблему» как повод, в Сухуми были организованы массовые беспорядки. Интересы грузинских и абхазских сепаратистов здесь совпали, хотя цели были различны. Одни думали о выходе из Грузии. Грузинские «политики» звиадистского толка надеялись доделать то, что не удалось после 9 апреля – уходить из СССР. В результате беспорядки охватили почти всю Абхазию и Западную Грузию. Погибли десятки людей, сотни были ранены. В Зугдиди из следственного изолятора выпустили сто восемьдесят подследственных. Органы МВД практически разделились по национальному признаку и не оказывали почти никакого сопротивления, когда беснующиеся толпы захватывали объекты, где имелось оружие. За короткое время в руках у экстремистов оказалось 4500 стволов (правда, 4300 из них – охотничьи ружья). Железнодорожное и автомобильное сообщение было парализовано группой Звиада Гамсахурдия. После встречи бунтовщиков с первым секретарем ЦК КП Грузии Г.Г. Гумбаридзе в ответ на призывы к разуму экстремисты вообще разобрали железнодорожные пути.

Это был крупномасштабный бунт, если еще не гражданская война, которая на этой прекрасной земле, к сожалению, разразится позднее и надолго, из-за ограниченности и тупости политиков, отбросит Абхазию назад, принеся огромные страдания ее трудолюбивому народу и изгнанным из своих домов, ни в чем не повинным грузинам. А какое огромное количество отпускников в самый разгар курортного сезона застряло в жаре без воды в раскаленных поездах, скопилось в аэропортах. Они-то за что страдали? За кого? За Ардзинбу? За Звиада Гамсахурдия? Или еще за кого-то?

Мне пришлось не ждать решений Верховного Совета и самому принимать решения. Направил, по согласованию как с руководством Грузии, так и Абхазии, в зону конфликта около четырех тысяч солдат внутренних войск во главе с командующим, генерал-полковником Ю.В. Шаталиным. Войскам была поставлена задача – сдерживать насилие, способствовать работе республиканских органов по разрешению конфликта.

Докладывая об этом депутатам, я еще раз обратил внимание на необходимость строгого соблюдения принципа, когда «…республика сама обязана поддерживать порядок на своей территории. Когда своих сил не хватает, помогает центр. Вместе с тем я уже докладывал Верховному Совету и остаюсь убежденным в том, что насилию нельзя уступать. Демократия – не произвол. Верховенство закона должно быть обеспечено, если потребуется, и силой. Силой, опирающейся на Закон. Но вся трагедия в том, что у нас нет таких законов. А те, которые есть, не работают с всеобщего «демократического согласия».

Срочно нужен Закон о режиме чрезвычайного положения и полномочиях сил правопорядка. В противном случае разгул произвола и беззакония не сдержать.

И все-таки, хотя на этот раз события были достаточно драматичны, удалось избежать больших человеческих жертв.

Я здесь вижу личную заслугу ныне покойного Юрия Васильевича Шаталина, в то время командующего внутренними войсками. Это смелый человек. В Очамчире на вертолете спускался на мост между двумя сторонами, ведущими перестрелку, вставал между ними, требовал прекратить огонь и добивался успеха.

Нам нередко говорили: «Вы опоздали». Но страна не могла держать внутренние войска во всех «горячих точках». Войска оперативного назначения могут быть переброшены куда угодно за 12 часов, но чтобы они повсеместно дежурили – это невозможно. Есть власть, есть политики, есть подстрекатели, есть местная милиция. Они всегда на месте. Им некуда опаздывать. К сожалению, местная милиция (не только в Грузии) оказалась заражена национализмом и практически была малоэффективна при пресечении межнациональных конфликтов. Это была беда, с которой еще можно было бы справиться, если бы национализм не парализовал главную силу – КПСС.

С осени 1990 года начали разыгрывать юго-осетинскую карту. Противопоставили сепаратизму и национализму грузинских лидеров приверженность осетинского народа целостности Союза. При активнейшей помощи бывшего первого секретаря КП Грузии Гиви Гумбаридзе тогда удалось избежать кровопролития.

Вообще в то время, когда я был министром, из партийного руководства всех республик выделил бы грузин как наиболее самостоятельных, стремившихся решать конфликты без вмешательства центра, без насилия, путем диалога внутри республики. И пожалуй, в большей степени, чем другим, им это удавалось, кроме одного досадного исключения. К сожалению, в последующие годы именно Грузия давала и продолжает давать примеры кровавых как межнациональных, так и, пожалуй, в большей степени – политических распрей. Но драматизировать ситуацию в Грузии не следует. России не надо разыгрывать карту сепаратизма, вести двойную игру, рвать вековые связи. Испортить отношения между Россией и Грузией в принципе невозможно. И будущие поколения это докажут.

Фергана – красивое слово, от которого с некоторых пор меня бросает в дрожь. Фергана – это Средняя Азия. Насилие страшно везде, но здесь по-особому. В то время именно здесь мы ощущали особую сложность в анализе политической, социальной, религиозной, психологической обстановки. «Восток – дело тонкое». Здесь все переплелось. Тысячелетние традиции и ультрасовременность, нищета и сверхбогатство, безработица и невероятное трудолюбие, пустыни и перенаселение, древняя культура и антисанитария с экологическими катастрофами, уважение к старшим и религиозный фанатизм…

Организаторы ферганских погромов и жестокого изгнания турок-месхетинцев приурочили свое грязное дело к открытию I съезда народных депутатов. Фергана и все последующие межнациональные конфликты происходили уже на ином политическом фоне – свободно избранных съезда Советов, Верховного Совета Союза, республиканских органов. Но потребовалось более двух лет для того, чтобы, пройдя через трагический опыт вспышек провокационного, демонстративного насилия, в значительной степени отражающих последствия большевистского решения национального вопроса, «демократам-законодателям» удалось если не овладеть ситуацией, то по крайней мере снизить масштабы кровопролития. Хотя организаторов и вдохновителей спецслужбы, правоохранительные органы и политики так и не осмелились определять.

Последующие события подтвердили, что среди республиканских национальных элит было немало борцов против Кремля. Политический центр не мог этого не понимать, но боялся решительных действий, безвольно заигрывал с республиками, ограничивался косметическими кадровыми перестановками да округлыми постановлениями.

А советская правоохранительная система по определению не могла выйти за рамки партийной политики. Закон, партия, государство были слиты и перемешаны в одной «бочке».

На самолете МВД с командующим ВВ Ю. Шаталиным и тогда еще первым секретарем ЦК КП Узбекистана Р. Нишановым прямо с заседания съезда мы полетели в Фергану. Когда ночью самолет заходил на посадку, увидели панораму пожаров. Тлеющие угли… Сотни догорающих домов… Это было изгнание турок-месхетинцев, бессмысленная, жестокая расправа. На аэродроме «баня» среднеазиатской жары. Треск цикад и рев моторов. Каждые полчаса приземлялся самолет с внутренними войсками. Дома еще не успели догореть, как мы прилетели, но… Мы опять опоздали. Прилететь можно было и тогда, когда не зажгли еще первую спичку, но надо, чтобы этого хотела местная власть.

В 3 часа ночи поехал в областное управление внутренних дел. Начальника управления нашли только на следующий день. Прятался и… врал. Пришлось тут же снять его с работы.

С Р. Нишановым по городу и области мы ездили на автобусе. Помню, на въезде в город останавливает нас группа милиционеров: «Нельзя ехать. Там бандиты!» Все-таки поехали. «Бандитами» оказалась группа подростков с завязанными черными тряпками физиономиями и палками. Увидев солдат, мальчишки сразу разбежались.

Очень не понравилось мне, как местное руководство использовало внутренние войска. Ставили их вокруг райкома, и на этом дело кончалось. Вскоре Шаталин навел порядок. Ситуация быстро была взята под контроль. Не одобрял я действий тогдашнего предсовмина Узбекистана, который без всякой нужды продолжал и продолжал свозить турок-месхетинцев в спецлагеря. Под видом «спасения людей» доделывалось то, что не успели сделать погромщики. Всячески саботировалось начало восстановления разрушенных домов. Для чего же тогда мы ввели войска?

Вместе с председателем Совмина, областным начальством поехал на территорию воинской части под Ферганой, где был устроен подобный лагерь. Большего безобразия в жизни мне еще не приходилось видеть! Люди, многие из которых были ранены, старики, женщины, дети размещены в абсолютно нечеловеческих условиях. Страшная жарища, живут в палатках, готовят еду на кострах. Сколько чисто бытовых вопросов пришлось решать. Кормить из походных кухонь, организовывать медицинское обслуживание, подвозку воды, хлеба. Было стыдно за нашу советскую власть.

Тут же собрался стихийный митинг. Несколько тысяч оскорбленных, униженных людей недоумевали: «За что новое надругательство?» Требовали от меня одного – не возвращать в дома, откуда их только что выгнали, а вернуть их на родину, откуда они были депортированы «отцом народов». Я не мог им этого гарантировать. Но обещал обязательно съездить в Грузию и попытаться уговорить руководство республики способствовать этому непростому процессу.

Я сделал это. Помню осенние краски Южной Грузии, следы былой жизни, былых поселений, террасных садов. Очень старая женщина в черном одеянии медленно идет в гору. Несет яблоки. Около нас останавливается, что-то говорит, угощает желтыми ароматными яблоками. Прежнее, коммунистическое правительство Грузии с большим пониманием относилось к проблеме возвращения турок в Месхетию. Но активисты из неформальных обществ устроили мне «стихийный» митинг, массовое «волеизъявление» местного населения. Стыдно стало за них, не похожих на грузин, но я понял: не позволят вернуться этому несчастному народу. Нынешнее грузинское правительство, как мне кажется, занимает здесь еще более жесткую националистическую и отнюдь не гуманную позицию.

Позже я сопровождал в Фергану Н.И. Рыжкова. Были мы и в том же лагере. Две женщины взяли Николая Ивановича под руки и повели. Объяснили, что по их обычаю это значит, что гость в безопасности, его никто не тронет. Предусмотрительность была не лишней. В то время у членов политбюро охранников было много меньше, чем сейчас у какого-нибудь банкира. Был и «митинг». Под впечатлением безысходного положения этих людей и под влиянием узбекских лидеров Н.И. Рыжков принял ошибочное, как я считаю, решение расселить турок-месхетинцев в ряде областей Нечерноземья. Ничего из этого не могло получиться и не получилось.

После Ферганы, Коканда Средняя Азия много раз давала знать о себе. Под видимым благополучием насаждавшейся многие десятилетия лжи о «братстве», о решенном национальном вопросе скрываются мощные пружины проблем, противоречий и потенциальных конфликтов. Ни одного из них советской власти решить не удалось. Не удалось изжить байство и клановость. В конце перестройки пришли новые люди – Назарбаев, Каримов, Акаев, но и они ничего не смогли сделать. И как была безраздельной в советское время в Средней Азии власть КПСС, вкупе с властью «денежных мешков», так все и осталось, только… без КПСС! А проблемы земли, воды, экологии, безработицы, жилья, нищенства никуда не исчезли. Тем не менее больших беспорядков, за исключением трагедии Таджикистана, удается избежать. В наше время Средняя Азия вспыхивала чуть ли не ежемесячно.

Были беспорядки и жертвы стычек на межнациональной почве в городе Новый Узень Казахской ССР, в городе Исфара Таджикистана. 12–20 февраля 1990 года массовые беспорядки, погромы, поджоги, попытка захвата власти в городе Душанбе. В феврале – марте 1990 года уже лично И.А. Каримову пришлось гасить новую вспышку насилия между узбеками и турками-месхетинцами в ряде районов Ташкентской области. Почти месяц продолжались особенно жестокие бесчинства и насилие в городах Ош, Узген, частично Фрунзе Киргизской ССР.

Прокуратура, которая вела расследование этих дел, сталкивалась с колоссальными трудностями. Командированные следователи местных обычаев, языка не знали. Преступные кланы запугивали свидетелей. Власти, которые по большому счету в той или иной степени, той или иной «группой товарищей» причастны к бесчинствам, следствию только мешали. Бессилие центральной власти нарастало…

7 июля 1990 года я отчитывался в Совете Национальностей:

«…В эти дни из-за бюрократического равнодушия к социальной неустроенности людей, высокомерного пренебрежения к национальным чувствам лиц так называемой «некоренной национальности» со стороны властей Ошской области пролилась кровь многих, в том числе и ни в чем не повинных узбеков, киргизов, русских. Конфликт разрастается, и масштабы его могут быть непредсказуемы. Опять местные власти требуют, чтобы центр принял меры, ввел войска. Опять подлецы и подстрекатели, истинные виновники, начинают «раскручивать заезженную пластинку», обвиняя центральные власти в том, что они опоздали.