Текст книги "Портрет моего отца"

Автор книги: Вадим Трунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Сумасшедшие! Вы сумасшедшие! Как хорошо! Как я люблю вас, ребята! Боже мой, как я люблю вас!

Всю зиму они работали на прокладке газопровода в тундре. Коля Бурлаков и Леша Горбатов – на трубоукладчиках. Маша – на складе ГСМ. Каждое утро она привозила им на трассу солярку в цистерне, которую тянул на санях трактор. Коля и Леша работали в паре. Тяжелую нитку сваренных труб цепляли кронштейнами и опускали в траншею. Работали и в лютый мороз, и в пургу. Зима и тундра казались бесконечными.

Но все же солнце делало свое дело: в конце марта стало подтаивать, с крыш вагончиков, в которых жили строители, повисли длинные толстые сосульки.

Для Леши Горбатова и Маши выбили целых полвагончнка, и Маша, как могла, организовала там что-то вроде семейного очага. В другой половине был вещевой склад, поэтому в распоряжении Леши и Маши оказался весь вагончик.

Однажды вечером они все трое – Маша, Леша и Коля – смотрели по телевизору хоккей. Когда передача кончилась, Коля стал собираться к себе.

– Ну, мне пора, – сказал он, нехотя поднимаясь.

– Может, чаю выпьешь еще на дорожку? – спросила Маша.

Она заметно располнела за это время, похорошела даже, глаза и жесты ее стали спокойными, плавными, и вообще она стала чем-то похожа на «лапочку».

– Да нет, спасибо, – отказался Коля. – Завтра на смену. Леха, не проспи.

– Постараюсь.

В это время в дверь постучали. Леша спросил:

– Кого там еще нелегкая?

– Горбатов! Николай Бурлаков у вас?

– У нас, у нас. – Леша отворил двери, и с клубами пара в вагончик ввалился парень в заиндевевшей малице. – Бурлаков, тебе радиограмма. Срочная.

– Что такое? – Коля взял у парня листок, развернул и прочел: «Коленька, родной, пожалуйста, приезжай. Скорее. Мама».

– Что это значит? – спросила Маша.

– Не знаю.

– Ты поедешь?

– Конечно, что за вопрос. У вас есть какие-нибудь наличные?

– Есть немного, – сказала Маша.

– Давай. – Коля взял деньги, подхватил полушубок и выпрыгнул из вагончика.

На вездеходе он добрался до ближайшей нефтяной вышки. Здесь он спросил начальника смены:

– Когда за вами придет вертолет?

– Через четыре дня.

– А раньше вызвать нельзя?

– Сынок, ты знаешь, сколько стоит один час полета на этой стрекозе?

– Сколько?

– Восемьсот рублей.

– Я заплачу.

– Приспичило, значит. Все равно на это нужно специальное разрешение.

– Чье?

– Самого Январева.

– Чье?

– Ты что, Январева не знаешь? Чудак. Хозяин тайги.

Коля опустился на скамью, снял шапку и вытер лицо.

– Как мне можно с ним переговорить?

– Попробуй вызвать по рации, только и это не так-то просто.

– Я попробую.

Коля сидел, прислонясь к дощатой перегородке, за которой гудел мотор турбобура, пока по рации пыталась уговорить соединиться с «самим Январевым». Наконец спокойный голос ответил:

– Январев слушает.

Колю толкнули в плечо:

– Говори!

Он проглотил подступивший к горлу комок и сказал в микрофон:

– Товарищ Январев, с вами говорит… бригадир смены укладчиков с газопровода Сургут – Тюмень Бурлаков.

– Слушаю вас, товарищ Бурлаков.

– Мне нужно срочно вылететь в Красноярск. У меня несчастье… в семье.

– Чем я могу вам помочь?

– Разрешите вертолет на пятую буровую вне графика. Я заплачу.

– Подождать немного нельзя?

– Нет. Я заплачу наличными.

– Подожди. – И после паузы: – На седьмую вылетел МИ-6 с трубами, я распоряжусь, чтобы на обратном пути сделал посадку у вас на пятой. Вы меня слышите?

– Да.

– Ты наличными особо-то не разбрасывайся, в несчастье пригодятся. Понял?

– Понял.

– У тебя все?

– Все. Спасибо, товарищ Январев.

– Не за что. Ну, дай тебе бог. Алло? Бурлаков! А как ваше имя-отчество?

Коля молчал. Его опять подтолкнули.

– Алло? Вы меня слышите? Бурлаков!

Коля передал микрофон радисту и вышел. Радист посмотрел ему вслед и пожал плечами. Потом сказал в микрофон:

– Он уже ушел, товарищ Январев.

– Ушел? Ну, ладно. А где Морозов?

Коля стоял на ступеньках, так и забыв надеть шапку. Ветер трепал ему волосы и слезил глаза. Над ним грохотала буровая вышка.

К знакомому многоэтажному дому он подъехал на такси. Время было около полудня. У дома стоял крытый грузовик и толпа, человек десять, женщины в основном. Из подъезда рабочие выносили мебель.

Коля прошел сквозь толпу. Женщины переговаривались:

– Семь лет с конфискацией.

– Как веревочке ни виться…

– А Наталью жалко.

– Чего ее жалеть? Небось, припрятала где-нибудь свою долю.

Коля на лестнице посторонился, пропуская рабочих со знакомыми плюшевыми креслами. Лифт тоже был занят – спускали диван.

Дверь в квартиру была открыта. Коля вошел. Какой-то человек в полувоенном пальто с раскрытой папкой в руках посмотрел на него, но ничего не сказал. Комнаты были пусты, словно раздеты до неприличия. Посредине большой комнаты на чемодане сидела мама в шубе и платке. Она подняла навстречу сыну глаза. Лицо ее было осунувшимся и почерневшим, сразу постаревшим на много лет. Она попыталась подняться. Коля подскочил и помог ей.

Человек в полувоенном пальто, стоявший в дверях, сказал:

– Пора опечатывать квартиру, гражданка Бурлакова. Извините.

– Пойдем отсюда, – сказал Коля.

Мама посмотрела на него сухими, выплаканными глазами.

– Я боялась, ты меня не найдешь.

… Коля посадил ее в вагон поезда, уходившего с того же перрона, где еще так недавно мама встречала его с гвоздиками.

– Коля, прости, но я не могу вернуться в деревню сейчас. Ты меня понимаешь?

– Да. Не волнуйся, мама, деньги я тебе буду посылать, куда скажешь.

– Я тебе напишу. Я… Бог, наверное, меня наказал.

Коля промолчал. Поезд тронулся. Проводница поднялась в тамбур вагона и заслонила маму.

Беда не ходит в одиночку – не зря в народе говорят.

Едва он сошел с вертолета, как знакомый начальник смены с пятой буровой окликнул его:

– Бурлаков! Здорово!

– Здравствуйте.

– Уладил свои дела?

– Ну. В общем.

– А у вас беда на трассе, знаешь?

– Что? С кем?

– Не знаю, с кем. Трубоукладчик там… в плывун подмерзший провалился.

– А тракторист? Жив?

– Говорят, вчера еще жил.

…Он ворвался в больницу, оттолкнул нянечку. Ему кричали вслед:

– Куда в пальто?! Халат!

У дверей палаты дорогу преградил врач:

– Остынь немного, Бурлаков.

– Скажите – что?

– Плохо. Подожди: жена там у него.

Коля снял полушубок, бросил на подоконник.

– Как же это, а?

– Помяло его всего. Если б он сразу выскочил, а он пытался вытащить трубоукладчик. Закурить есть?

– Нету. Если бы я был здесь… Если бы я был с ним…

– Что теперь говорить. Если бы да кабы. Никто ничего не знает.

Дверь в палату распахнулась от толчка, и в коридор выбежала Маша. Лицо ее было заревано. Врач тотчас же вошел в палату и прикрыл дверь за собой. Маша остановилась, посмотрела на Колю, отрешенно так, словно не узнала. Закрыла руками лицо и пошла по коридору. Коля стоял и смотрел ей вслед. Плечи ее вздрагивали.

Вышел врач и сказал:

– Зайди. Но недолго.

Коля вошел в палату. Две кровати. Одна пуста, на другой в бинтах – Алексей. Но лицо не задето, глаза спокойные. Очень спокойные. Тихо сказал:

– Подойди.

– Здравствуй, Леха.

– Здравствую, как видишь, пока…

– Как же так?

– Вот так. Ты только в голову себе ничего не бери. Мерзлота проклятая. И все.

– Ничего, Леха, выкарабкаешься.

– Хрен по Волге, как говорит мой батя.

– Ну ладно, не дури.

– Послушай, я вот вспомнил того дружка твоего, чокнутого после реанимации. А может, он там видел что, а? Как ты думаешь?

– Кончай.

– Скоро кончу.

Вошли врач и медсестра с лотком. Врач сказал:

– Все. Идите, Бурлаков.

– Иди, Коля, иди, – сказал Алексей. – Машка будет дурить, ты за ней пригляди. Обидел я ее. Зря.

Врач вытолкал из палаты Колю.

Похоронили Алексея над рекой на крутом берегу. Постояли над могилой и разошлись.

Коля с Машей шли рядом. Глаза у Маши были сухие.

– Коля, я уеду завтра, ты меня не ищи, – сказала она.

– Почему?

– Потому. Тебе что он перед смертью сказал?

– Про тебя? Чтобы присмотрел, если будешь дурить.

– Я не буду дурить. Не ищи, пожалуйста. Ради Лешиной памяти не ищи.

Два года после Лешиной смерти Николай Бурлаков проработал на Севере. Две зимы и два лета.

Нитку газопровода привязали к Тюмени осенью, накануне ноябрьских праздников.

На улицах натягивали лозунги, вешали флаги и транспаранты.

Бурлаков пришел в управление при параде, в сером финском костюмчике, с новым орденом на груди и с чемоданом. Его спросили в шутку:

– Что, за отпускными пришел? Мал чемоданчик-то – не уместится за два года.

– Как-нибудь. Крупными купюрами, – отшутился он. – Я б хотел узнать, если можно, где сейчас Январев?

– Далеко. В Салехарде. А зачем тебе?

– Так. Поблагодарить за один подарочек.

– А ты открытку пошли. Не в Салехард же из-за этого лететь.

– Нет. Надо лично. Полечу.

– Что же он такое вам подарил? – спросила женщина-бухгалтер.

– Пустяк, в общем-то… Жизнь, – ответил с улыбкой Коля.

– Ну и шутки у вас.

На промежуточном аэродроме он застрял. Метель. Сидел в диспетчерской избушке вместе с экипажем, коротал время, дремал, сидя у стены на полу, и слушал переговоры по радио о погоде. Ничего хорошего не обещали.

– Циклон. Понижение давления. Метель. На ближайшие трое суток, – сказал диспетчер.

Летчики роптали:

– В праздники сидеть тут, а? Вот работка. И под самым Салехардом. Пешедралом можно было бы.

– Говорят, от строителей вдоль трассы вездеход пойдет.

Коля уши навострил, шапку сдвинул с глаз и спросил:

– Когда?

– Через час. А ты что, пойдешь? – спросил его командир экипажа.

– Пойду. – Коля встал.

– Слушай, друг, тогда возьми пакет. – сказал командир. – Авиапочта Январю. Обещал доставить к празднику, да вот…

– Давай. Доставлю в лучшем виде.

Зарываясь в сугробы, вездеход шел вдоль трассы нефтепровода. На просеке, у траншеи, лежали трубы. Их заметало снегом. Однако у реки, где стояли срубы и вагончики передвижной механизированной колонны, вездеход остановился. Подошел рабочий и сказал водителю:

– Глуши свою тарахтелку. Лед тебя не выдержит.

– А если все же попробовать? – вмешался в разговор Николай.

– Один попробовал… Откуда ты шустрый такой? Романтик. С сибирской рекой не шутят. Видишь, люди ждут, – показал он на стоявшие вдоль берега машины.

Зашли в контору погреться. Там накурено – дым коромыслом и полно людей, ждущих переправы.

Пищала рация.

Бурлаков сказал человеку, сидевшему за столом:

– У меня пакет для Январева. Срочный. К празднику должны ему доставить.

– К празднику. Тут у нас сплошной праздник, видишь, из-за переправы. Где пакет?

– У меня. Должен лично.

– Ну, тогда обожди… у моря погоды. – Он обернулся к радисту: – Вызови Января.

– Есть! – Радист склонился к микрофону: – Алло! Салехард? Пэ-эм-ка один вызывает Январева. Есть!

И снова Коля услышал знакомый голос:

– Январев слушает.

– Владимир Петрович, тут для вас пакет, срочный. А у нас река, будь она… – сказал в микрофон человек, сидевший за столом.

– Откуда пакет? – спросил Январев.

– Дай сюда, – протянул человек руку.

Поколебавшись, Коля достал пакет и передал ему:

– Вот. Из Москвы.

– Вскрой пакет.

– Есть. – Человек разорвал веревку, развернул два слоя бумаги и достал целлулоидный диск. – Тут пластинка, что ли…

– Какая пластинка?

– Патефонная.

– Что за черт. А у вас там проигрыватель есть?

– Что? Проигрыватель? Нет.

Тут еще чей-то голос вмешался в разговор:

– Есть! Есть у них проигрыватели, Владимир Петрович.

– Кто это? – строго спросил Январев.

– Я. Пэ-эм-ка шестой. У них там наша машина застряла, а в ней подарки к празднику.

Один из людей, находившихся в конторе, подошел к столу:

– Есть, есть! У меня. Это я – Скворцов.

– Ну, давай быстрей!

– Я сейчас. – Он выскочил из конторы.

Все ждали.

Скворцов прибежал с ящиком быстро.

Его распаковали, вынули проигрыватель, включили в сеть.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Январев.

– Ставим. Сейчас. – Радист опустил на пластинку адаптер.

Раздалось шипение, и вдруг веселый детский голос сказал:

– «Здравствуй, папа! Папочка, поздравляем тебя с праздником Великого Октября! Папочка! Мы с бабушкой гуляли и зашли в студию звуко… звуко…

– Звукозаписи, – подсказала бабушка.

– Да! Правильно! Я тебя крепко-крепко целую. И маму тоже».

Коля обернулся, увидел лица людей, собравшихся здесь, в конторе. Они стояли, тесно окружив рацию и проигрыватель. Коля стал осторожно, плечом вперед пробираться к выходу.

Он вышел из школы. Было уже светло. Навстречу шли ребята. Девчонки и мальчишки с портфельчиками. Некоторые вежливо здоровались.

Коля по тропинке вышел к замерзшей реке, перешел через мост и поднялся в слободку.

У дома Леши Горбатова его окликнули:

– Николай! – Из калитки выбежал Лешин отец. – Николай! – обнял его. – Ты когда же приехал?

– Вчера.

– А чего ж не зашел?

– Так поздно было.

– А когда зайдешь?

– Вот иду.

– Заходи, заходи. – Старик несколько суетливо раскрыл перед ним калитку, пропустил вперед.

В доме было свободно, светло и тепло. Посреди горницы на коврике сидел толстый двухлетний малыш и, высунув язык от усердия, чиркал карандашом листы оберточной бумаги.

Катерина шуровала ухватом в печи. Встревоженно глянула на вошедших.

– Здравствуйте, – сказал Николай, раздеваясь.

– Здравствуй.

– Вот, – сказал Лешин отец, кивнув на малыша, – видишь?

– Вижу. – Коля присел около мальчика и спросил: – Как тебя зовут?

– Леха.

– А что ты рисуешь?

– Папу.

Коля подхватил малыша на руки, прижал к себе и затих. Малыш доверчиво обнял его за шею.