Текст книги "Портрет моего отца"

Автор книги: Вадим Трунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– У меня уже есть идея, как культурно провести это время, – сказал Мартынюк. – Только куда мы этого денем?

– Что же делать, возьмем с собой.

– Это не совсем удобно, я думаю. А может, просто сдадим его в комендатуру?

Леша спросил:

– Слушай, где ты откопал этого друга?

– А откуда ты знаешь, что я его откопал?

– А я ему сам рассказал, пока ты спал, – сказал Мартынюк.

– Ладно, – решил Коля. – Возьмем пока с собой, а там видно будет. По-моему, он хочет сообщить мне что-то очень важное…

По осклизлым жердям они добрались до свежего сруба, в который переехал недавно медпункт. У крыльца висела знакомая старенькая дощечка с красным крестом в белом круге.

– Не сюда, – сказал Мартынюк и повел друзей с черного хода. У дверей попросил: – Подождите, я провентилирую обстановку.

Когда он ушел, Леша сказал:

– Ну, я понимаю: ты отомстил мне за встречу в Рымбае, а это что за друг? Что-то его юмор до меня не доходит.

– Я и сам не всегда его понимаю. До поездки в Рымбай это было самое обыкновенное хамло, но после того, как полежал немного в реанимации, у него какой-то сдвиг по фазе получился…

– Все может быть, когда человек возвращается оттуда.

– А ты что хотел мне сказать?

– Теперь потерпишь.

В это время открылась дверь, из нее выглянуло румяное веснушчатое круглое личико и весело пригласило:

– Заходите, мальчики.

Леша и Коля переглянулись и вошли.

Закуток, где обычно отдыхали дежурные сестры, был похож на купе поезда: две койки, аккуратно застеленные серыми одеялами, и столик посередине. На койке, за столиком, уже сидел Мартынюк, настраивая на «Маяк» маленький транзистор.

– Проходите, садитесь, – пригласил он с достоинством радушного хозяина. – Знакомьтесь, лапочка, это мои друзья.

– Лора, – сказала «лапочка», протягивая маленькую ручку, и поправилась: – Лариса.

– Леша, – с удовольствием пожал эту ручку Горбатов.

– Ваня, – сказал Коля Бурлаков.

Леша посмотрел на него, а Мартынюк сказал:

– Ваня, Ваня, ты его не сбивай!

Леша развел руками и почесал затылок.

Сели. Мартынюк обнял за плечи «лапочку», прижал ее к себе и сказал:

– Благодаря Ване я нашел свое счастье. – Посмотрел на «лапочку» и поправился: – Мы нашли свое счастье.

Веснушчатое рыженькое счастье блаженно улыбалось и терлось румяной щечкой о писарский погон.

У Леши вырвалось:

– Везет дуракам…

– Да, – кивнул Мартынюк.

В дверь постучали. «Лапочка» сказала:

– Можно, – но на всякий случай чуть-чуть отодвинулась от Мартынюка.

Дверь открылась, в комнату вошли две симпатичные девушки. Одна очень высокая, выше, пожалуй, чем Коля, что и подтвердилось, когда он встал, но стройная, с правильными чертами немного грустного лица: казалось, она всегда грустила заранее, понимая, что в любой компании ей вряд ли будет достойная пара. Вторая была просто миленькой блондиночкой.

– Это сон? – спросил Коля.

– Нет, – сказал Мартынюк.

Познакомились, снова сели. По трое на каждую койку. Помолчали.

– У нас есть немного спирта, – смущенно сказала «лапочка», – разбавленного.

– Я не пью, – предупредил поспешно Мартынюк и добавил: – с тех пор.

– Я тоже не буду, – сказал Коля.

А Леша замотал головой:

– Нет уж – я выпью. А то так сразу все…

«Лапочка» нагнулась под кровать и достала пузатую бутылочку с притертой пробкой, из тумбочки – вскрытую банку с маринованными огурцами и мензурочки. Четыре штуки. Мартынюк разлил по тридцать граммов ровно. Леша отобрал у него пузырек и долил себе доверху. Девочки аккуратно двумя пальчиками взяли мензурки, посмотрели друг на друга.

– За знакомство, – сказала «лапочка».

Мартынюк нашел, наконец, музыку.

– Давайте танцевать, – он поднял за руку «лапочку». Они тотчас же прилипли друг к другу и стали топтаться посредине между койками.

Коля смотрел на сидевшую напротив Олю, лицо которой по-прежнему ничего не выражало, кроме грусти. И Коля решился:

– Пойдем… Оля?

Оля встала, положила Коле руку на плечо и грустно посмотрела на него сверху вниз.

Леша налил еще мензурочку, выпил, закусил и, хрустя огурцом, вытащил танцевать блондиночку.

Теперь они все шестеро топтались в узком проходе меж койками.

Музыка играла подряд и быстрые танцы, и медленные. Они танцевали все подряд без перерыва. Сначала топтались просто так, но неожиданно Коля почувствовал прикосновение нежной девичьей кожи к своей щеке… Случайно это вышло или преднамеренно, он не понял, но когда что повторилось снова, его так бросило в жар, что даже испарина выступила на лбу и во рту пересохло. Еще он понял, что ничего не может поделать с собой и сам прижимается щекой к щеке.

Тут он встретился взглядом с Лешей. Его блондиночка дергалась как автомат. Леша усмехнулся.

Когда музыка наконец кончилась, Коля не сразу отстранился от своей партнерши, некоторое время они стояли обнявшись, потом девушка выскользнула от него, села на кровать и сказала:

– Уф, жарко.

– Я форточку открою, – сказала «лапочка», сбросила туфли, влезла на кровать и открыла форточку. – Вот так лучше, правда?

– Лапочка ты моя, – благодарно сказал Мартынюк.

Леша посмотрел на Колю и снова усмехнулся.

Коля с трудом проглотил комок в горле. Взглянул на часы и сказал непослушным, хрипловатым голосом:

– Мне надо идти, к сожалению.

– Куда? – удивился Мартынюк. – У тебя же увольнительная на сутки.

– Ну надо, ну, – сказал Коля.

– Я тоже, пожалуй, пойду. – Леша поднялся.

Девушки молчали. Только «лапочка» надула губки:

– Ну вот, только начали веселиться.

– А мы останемся, – сказал Мартынюк. – И повеселимся.

– Конечно, – сказала с вызовом «лапочка».

– До свидания.

– Пока…

Они вышли из медпункта и до переправы шли молча. У моста Коля спустился к реке, зачерпнул ладонями воду и жадно напился.

– Во рту пересохло. Черт.

Леша сказал:

– Может, вернешься?

– А может, ты пойдешь куда-нибудь со своими советами?

– Ладно, не заводись. Все равно твой подвиг никто не оценит.

– Не твоего ума дело.

Они шагали по гулкому железу понтонного моста. Коля спросил:

– О чем ты хотел поговорить?

– Ты письма давно получал из дома?

– В общем – давно.

– А от Машки?

– Тоже. А что?

– Я письмо получил от матери. Пишет, Машка в город уехала.

– Ну и что?

– А ты знал об этом?

– Нет. Ну, может, учиться уехала или…

– Вот именно – или.

Некоторое время шли молча. Поднялись на высокий берег. Лес тут был сухой. Уже стемнело. Ветки потрескивали под сапогами.

– А что еще пишут? – спросил Коля.

– Ничего. Бабка твоя болеет.

– Знаю.

У развилки тропинок остановились. Леша чиркнул спичкой, осветил прибитый к дереву указатель: «Хозяйство Полозова».

– Тебе туда, – сказал Леша. – Итак, сто пятьдесят…

– Чего?

– Дней осталось. Ну, ничего, бывай.

– Счастливо, Леша.

Они разошлись.

Уже были слышны голоса, стук движка и видны огоньки за деревьями, когда кто-то неожиданно осветил фонариком лицо Бурлакова.

– Бурлаков! Где тебя. носит? Там к тебе в гости мамаша приехала.

Его проводили к штабной палатке. Еще на подходе он увидел солдат у палатки и чуть позже услышал песню. Женский голос негромко, но душевно пел под гитару. Коля остановился, но сопровождавший слегка подтолкнул его:

– Иди, иди, тебя же там ждут.

На него зашикали:

– Тихо ты!

– Дай послушать!

– Гарно спивае…

Коля вошел в палатку.

Офицер, стоявший у входа, посмотрел на него, слегка посторонился. За столом, сколоченным из свежих досок, спиной ко входу сидела мама и пела, аккомпанируя себе на гитаре. Песня была грустная, но не от песни, а просто он увидел ее плечи, тонкую шею с завитками русых волос, склоненную набок голову, и тугой комок подкатил к горлу, на глаза навернулись слезы. Коля прикусил губу.

За столом напротив матери сидели подполковник, начальник штаба и Колин командир взвода. На столе стояла бутылка хорошего коньяка, в тарелке лежали апельсины, яблоки, печенье и конфеты.

Подполковник увидел Колю Бурлакова, что-то хотел сказать, но только махнул рукой: иди, мол, сюда, но тихо. На скулах его играли желваки.

Мама кончила песню и затихла.

– Так… – подполковник вздохнул.

– Расстроила я вас? – спросила мама. – Настроение такое, невеселое. Простите…

– Да что вы! Вы посте… замечательно.

– Я в другой раз спою вам что-нибудь повеселее. – Мама ударила по струнам. – Эх, раз! Еще раз! Еще много-много раз! – И, не переставая играть, перекинула гитару за спину. – Вот так! – Она обернулась, мельком скользнула взглядом по стоящим у входа и не узнала Колю. Но тут же обернулась снова.

– О, господи… Коленька!

Он шагнул ей навстречу. Мама кинулась к нему, опрокинув табуретку, обхватила руками за шею и стала целовать, целовать в лоб, глаза, подбородок, щеки.

– Коля, милый! Сыночек мой, родненький мой. Не узнала тебя.

Потом, успокоившись немного, взяла его за руку и подвела к столу;

– Вот. Это мой сын.

Подполковник улыбнулся:

– Мы с ним знакомы. И скажу вам, Наталья Алексеевна, спасибо, что вырастили такого славного парня.

Мама снова целовала Колю.

– А ты, герой, – продолжал подполковник, – не очень-то воображай. Мы тут познакомились с твоей мамой, пока ты там где-то гулял. Мать у тебя, сержант, что надо. Ты ее должен ценить и любить знаешь как? Ну, по глазам вижу, что знаешь. – Он взял свою фуражку. – Пошли потихоньку, товарищи. А вы, Наталья Алексеевна, располагайтесь. Вот койка, постель на ней чистая. У сына вашего увольнительная до утра, так что наговоритесь вволю.

– А может, посидите? – сказала мама. – Еще коньяку немного, а?

– Нет, нет. Вы устали с дороги, да и у нас дела. Надеюсь, завтра еще увидимся. – Подполковник надел фуражку, козырнул и вышел следом за офицерами из палатки.

Коля с мамой остались вдвоем.

Мама посмотрела на него, опустилась па табурет и заплакала.

– Ну что ты, ма? Успокойся, все хорошо. Видишь, я жив и здоров.

– Вижу, – сказала мама, тяжело вздохнула. – Бабушка умерла.

– Что?!

– Я так и знала, что тебе не сообщили. И мне телеграмма пришла с опозданием. Приехала, а ее уже похоронили. Ох, Коленька! Никак простить себе не могу.

Она держала все это время его за руку. Коля осторожно освободился, отошел и лег ничком на кровать.

Мать сидела на табуретке. Потом подошла к кровати и села рядом с сыном. Он не шевельнулся.

– Коленька…

– Помолчи, пожалуйста, ма, – сказал он глухо в подушку. – Помолчи.

За палаткой затих движок. Лампочка под потолком мигнула и погасла. Они остались в темноте.

Коля повернулся на спину:

– Мама…

– Что, родной?

– Расскажи мне об отце.

Она долго молчала, потом сказала тихо:

– Твой отец… Он погиб, Коля. Погиб, когда ты еще не родился. Он был хороший человек. Очень хороший. Большой человек. Ты бы мог нм гордиться.

Хорошо, что он не видел ее лица в темноте.

Осенью, когда вспыхнули березки среди серо-зеленой, как солдатские шинели, тайги и в воздухе залетали белые мухи, мост через реку был поставлен. Добротный, прочный, на бетонных опорах. И по нему прошел первый поезд, пока что, правда, рабочий. Под музыку оркестра тепловоз разорвал красную ленточку и остановился там, где когда-то были землянки десантного отряда.

Полсотни солдат стояли в строю около недавно настланного железнодорожного полотна. У ног каждого стоял чемодан.

В этом строю был и Коля Бурлаков.

Подполковник медленно шел вдоль строя, вглядываясь в лица, потом остановился и сказал:

– Ну вот, солдаты! Я думаю, мы хорошо поработали. И я вам прямо скажу – жаль расставаться с вами. Ей богу, жаль! Ну, да что поделаешь. Я надеюсь, что в памяти у вас навсегда останутся эти года и этот мост на БАМе. Надеюсь, что вы получили хорошую закалку и там, на гражданке, будете так же самоотверженно трудиться на благо Родины, как работали здесь, в десантном отряде. Всего вам доброго, сыпки! И будьте счастливы!

Офицер скомандовал:

– Смирно! Равнение на знамя! Шагом марш!

Строй, чеканя шаг, прошел мимо развернутого знамени и распался около вагонов.

Несколько человек, в том числе Коля, окружили подполковника. Он жадно курил и слушал и не слушал, что ему говорили. Потом повернулся к Коле:

– А может, все же останешься на сверхсрочную, Бурлаков? Вон твой друг остается, – кивнул он в сторону Мартынюка, стоявшего рядом со своей «лапочкой» неподалеку. «Лапочка» была в пальто, которое едва сходилось на круглом животе. – Как же он без тебя? Скучать будет, небось.

– Ничего, утешится как-нибудь.

– Это верно. Ну, а куда ж ты теперь? В теплые края поедешь, погреться?

– Я к маме поеду, товарищ подполковник. В Красноярск.

– Что ж, это правильно. Передавай ей привет! Ну, протай. И подполковник отошел.

Ожидавшие этого Мартынюк и «лапочка» подошли к Коле.

– Эх, все-таки зря уезжаешь, – сказал Мартынюк. – Прапорщикам сейчас самая жизнь. А я тебя никогда не забуду. Детям своим расскажу, как ты спас их отца. Первого мы решили Ваней назвать. В твою честь. Правда, лапочка?

– Правда, – подтвердила «лапочка».

Тепловоз предупредительно загудел. Коля, поколебавшись секунду, обнял Мартынюка, поцеловал «лапочку» в румяную щечку и пошел в вагон.

Коля проехал половину Сибири и сошел с поезда на вокзале Красноярска. Еще в окно он увидел маму, которая с волнением смотрела на вагоны. В руках у нее букет гвоздик. Что-то очень чужое, Коля не сразу понял, что именно, было в пей. Он вышел на платформу и увидел маму со спины, в дорогой шубке и шапочке, в сапожках на высоком каблуке – все это он никогда раньше на ней не видел – вот это и было чужим.

– Мама!

Она порывисто обернулась, подбежала к нему, улыбаясь радостно и вместе с тем виновато, поцеловала сына, вручила цветы и хотела взять чемодан.

– Да что ты, ма? – Коля поцеловал ее в щеку, вернул цветы.

– Пошли? – Мама подхватила его под руку, и они пошли к выходу.

– Коленька, – сказала она у выхода, – я тебя сейчас познакомлю с человеком, который… Ну, в общем, со своим мужем. Ты, пожалуйста… будь с ним… я не знаю…

– Мама, ну не волнуйся ты, я ведь уже не маленький.

– Да. Но как же не волноваться? Он хороший человек, в общем. И, главное, он любит меня, мне кажется. Я думаю, вы с ним подружитесь. Я хотела бы…

Они прошли мимо очереди на стоянке такси туда, где выстроились в ряд частные машины.

Еще издали Коля увидел за стеклом красных «Жигулей» круглое лицо и подумал почему-то: только не он. Но именно он вышел им навстречу из машины.

«Хороший человек» оказался невысоким полным лысеющим мужчиной, лет сорока пяти – пятидесяти. Взгляд его маленьких умных глаз был немного напряженным, но он дружески протянул руку и сказал спокойно:

– Здравствуйте, Коля. Меня зовут Леонид Максимович. Мама, наверное, забыла вам об этом сказать. – И только, быстрый взгляд в сторону матери выдал его напряженность.

– Здравствуйте, – Коля пожал мягкую пухлую руку.

– Давайте ваш чемодан, – Леонид Максимович взял Колин чемодан, обошел машину и открыл багажник.

Мама успела заискивающе взглянуть на сына и спросить:

– Ну как?

Коля неопределенно пожал плечами.

Леонид Максимович захлопнул багажник, зашел с той стороны, куда садятся пассажиры, открыл дверцы и пригласил:

– Садитесь.

Подождал, пока мама и Коля уселись, закрыл за ними дверцы.

Мама обернулась к сыну: вот видишь.

Поехали по улицам города. Движение было интенсивным. Леонид Максимович вел машину со спокойной уверенностью профессионала. Когда выехали на прямую, он наклонился, нажал какую-то кнопку, и за спиной Коли прямо ему в ухо запела «АББА». Коля обернулся, увидел магнитофонные колонки. Повернувшись, встретился взглядом с Леонидом Максимовичем в зеркальце заднего вида.

– Сделай потише, пожалуйста, – сказала мама.

Леонид Максимович послушно убрал звук. Мама обернулась:

– Господи, даже не верится. Если бы ты знал, как я соскучилась, как я рада видеть тебя!

Коля улыбнулся в ответ.

Въехали на длинный высокий мост, под которым стремительно мчалась вода большой и сильной реки.

– Вы никогда не бывали раньше в нашем городе? – спросил Леонид Максимович.

– Нет.

– Он вам понравится. С тех пор, как поставили плотину в Дивногорске, Енисей у нас не замерзает даже в самые лютые морозы.

Остановились у нового многоэтажного кирпичного дома на тихой улице.

– Ну вот, приехали, – сказала мама.

Леонид Максимович перегнулся и открыл ей дверцу.

– Вы идите, а я поставлю машину и принесу чемодан, – сказал он.

– Хорошо, Ледик, а ключи?

– У тебя же свои.

– Ах, да.

Когда они поднимались в лифте, мама сказала:

– Он работает на строительстве. Очень много работает.

Обитая искусственной кожей дверь была заперта на три замка, и маме пришлось повозиться с ними, пока открыла.

– Надо ему сказать, чтобы сменили нижний замок. Все время заедает. Проходи. Раздевайся. Ты прости, но только сапоги надо снять. Эти проклятые ковры так трудно чистить.

Коля снял шинель и повесил на вешалку с зеркалом. Мама еще раньше сняла и убрала в стенной шкаф свою шубку, быстро переобулась в тапочки с белым мехом. Коля сел на пуф, обтянутый той же искусственной кожей, стянул сапоги, размотал портянки и торопливо засунул их в голенище поглубже. Остался в носках. Пока снимал сапоги, успел рассмотреть длинный и стерильно чистый коридор со стенными шкафами, дверцы которых были тоже обтянуты кожей, эстампы на противоположной стене между дверьми. Дверей было много, но Коля разобрался, что комнат, по-видимому, было две.

– Я тебе сейчас Ледика старые тапочки дам, – сказала мама и поставила перед ним вельветовые тапки со смятыми задниками. Коля вздохнул и сунул в них ноги.

– Проходи сюда, – сказала мама, открывая одну из дверей.

В просторной комнате па полу лежал толстый ковер. Мягкий свет сквозь золотистые шторы освещал полировку мебели. За стеклом серванта был виден искрящийся водопад хрусталя. В шкафу напротив – строгие ряды подписных изданий. Плюшевый диван и кресло уютно окружали журнальный столик, на котором сверкала идеально чистая пепельница. В углу стоял большой телевизор, а рядом с ним – длинная тумба заграничного радиокомбайна.

– Вот так мы живем, – сказала с неопределенной интонацией мама и добавила, перехватив взгляд сына: – Ледик обожает музыку.

– Я это уже усек.

– Он тебе не понравился? – встревоженно спросила мама.

– Я этого не сказал. Да что он, девушка, что ли, чтобы мне нравиться?

– Да, конечно. – Мама села в кресло и посмотрела на сына. – А ты стал мужчиной. Садись, что стоишь?

Коля сел в кресло напротив. Спросил:

– Тебе хорошо с ним?

– Понимаешь, мне с ним спокойно. В общем, хорошо, да, потому что спокойно. Это очень важно для женщины. – Помолчала и добавила: – Он мне не изменяет. Я тоже. Я его уважаю… В молодости я наделала много глупостей… – Она осеклась.

Из коридора донесся звук отпираемых замков. Мама вскочила.

– Ох, я забыла совсем! – и выбежала из комнаты.

Коля остался один. Сидел и слушал, как кряхтел, раздеваясь, и о чем-то тихо переговаривался с матерью Леонид Максимович. Наконец он вошел. В тапочках. Сел в кресло, из которого только что встала мама, вздохнул:

– Устаю, как собака.

Мама внесла вазу с гвоздиками, поставила на столик.

– Сейчас будем обедать. – Она собралась было уйти, но Леонид Максимович задержал ее за руку.

– Подожди. Посиди с нами немного.

Давайте сначала обсудим наши дела, чтобы потом уже не возвращаться к ним и отдыхать спокойно.

Мама присела на подлокотник его кресла.

– Мама мне много рассказывала о вас, Коля. Я знаю, что вы хорошо работали на БАМе, это вам большой плюс. Специальность у вас дефицитная пока. С этим все в порядке. Работу я вам уже подыскал. На стройке. Если не лодырничать, у меня можно зарабатывать до трехсот в месяц и более. Жить будете у нас. Но это недолго, я думаю. Мы строителей обеспечиваем квартирами в первую очередь. Так что, пока обживетесь, присмотрите себе невесту, что ж – дело молодое, куда от этого денешься? А там и квартира поспеет. Вот такая программа. Есть возражения?

– Нет, – сказала мама и посмотрела на сына.

– В принципе нет, – сказал Коля.

– Ну вот и отлично. Правда, есть одна небольшая загвоздка. К сожалению, я не могу вас к себе прописать. Мы с вашей мамой не зарегистрированы. На это есть свои причины. Только не думайте что-нибудь такое, вроде законной жены и плачущих детишек. Я ни с кем и ничем не связан, кроме вашей мамы, я ее люблю, но… Пока дела обстоят так, как есть. Мама прописана в общежитии. Но ничего, это я как-нибудь улажу. Ну, а теперь будем обедать.

Обедали в кухне. Молча.

Потом вернулись в большую комнату и молча слушали музыку с заграничного магнитофона.

За окнами было уже темно. Леонид Максимович выключил магнитофон и зевнул.

Коля еще раньше приглядел гитару за шкафом в углу у окна. Достал ее.

– Мама, спой.

– Что ты, Коленька. Я не пою. Леонид Максимович любит хорошую музыку. Он говорит, что я пою по-деревенски. – Она почему-то рассмеялась.

Коля стиснул зубы, но промолчал и убрал гитару на место.

Леонид Максимович встал:

– Завтра рано вставать. Извините. Спокойной ночи. – И вышел.

Мама посмотрела на сына, прикусила губу и отошла к окну.

Коле постелили на диване. До рассвета он лежал с открытыми глазами, потом встал, нашел штаны и гимнастерку, вынул из кармана блокнот и ручку, вырвал листок. «Мама», – написал он. – «Мамочка! Не сердись. Я рад, что тебе здесь хорошо и спокойно. А я уеду. Я тебе напишу. Целую тебя. Коля». – Подумал и приписал: «Привет Леониду Максимовичу».

Леонид Максимович вышел в коридор, когда Коля пытался открыть замки. Он стоял в халате, прикрыв за собой дверь в спальню. Помолчал, потом тихо сказал:

– Что ж, так наверное лучше. – Отпер двери и вышел следом за Колей на площадку. – Вы за маму не волнуйтесь, Коля. Я сделал все, чтобы с ней ничего не случилось.

Коля кивнул и сказал:

– До свидания.

– Прощайте, Коля.

Потом опять была дорога через бесконечные леса и горы.

На кладбище он с трудом нашел могилу бабушки. Надпись на покосившемся кресте почти совсем смыли дожди.

Коля вырубил новый крест, большой и крепкий. Холмик окопал, обложил свежим дерном. К кресту привинтил железную пластинку. На ней автогеном было написано: «Бурлакова Анна Митрофановна. 1906–1976. Господи, она в тебя верила, прими с миром».

Сыпал нудный осенний дождик. Коля постоял у могилы и пошел.

Поминали бабушку дома вдвоем с отцом Леши Горбатова. На столе стояла почти допитая бутылка казенной водки, картошка, сало и соленые огурцы.

Лешкин отец загасил в тарелку окурок, взял бутылку, налил в Колин стакан и себе остатки.

Коля покачал головой:

– Я не буду.

– Ну что ты. Нельзя же так. Пригуби хотя бы. А то я и так один всю бутылку. Ну, еще раз: пусть земля будет пухом бабушке твоей. – Он выпил, утерся тыльной стороной ладони. – Эх, никого уж из них почти не осталось. А какие людищи были, Николай. Какое на своем горбу выволокли! Ведь рассказать какому-нибудь американцу, не поверит. Скажет, такого не может быть, такого человек не осилит. А они нам еще угрожают. Тьфу!

Коля сказал:

– Дядя Володя, вы ведь тогда в пятьдесят четвертом вместе с моей матерью на Братскую ГЭС уезжали, это верно?

– Ну, – нехотя согласился Лешкин отец.

– Что там у нее случилось?

– Что случилось. А ничего не случилось. Работали там, и все. На котловане. Я ведь мать твою любил, Коля. Знаешь, как любил! – Он заскрежетал зубами. – А она, хрен по Волге, встретила там одного инженера. Но и у них ничего не вышло. Кроме тебя, правда. Ну, да дело это прошлое, быльем поросло, а кто старое помянет, тому глаз вон!

– Вы помните, как зовут его, этого инженера?

– Отца-то твоего? А ты что ж – не знаешь?! Володькой его тоже звали. Володька Январев, точно. Да я зла на него не держу. Парень он ничего был. А как говорится, баба не схочет…

– Дядя Володя, – перебил его Коля, – а почему был? Он что, умер?

– Кто? Володька Январев? Нет. Хотя времени-то вон сколько прошло. Ты мне лучше вот что скажи: чего это вам на месте, сукиным детям, не сидится? Медом там, что ли, вам в городе задницы мажут? А? Мой-то покрутился тут после армии и тю-тю, хрен по Волге.

– А где он сейчас? Написал?

– Пишет. Адресок могу дать. И ты тоже? Хлеб да сало все пожрать любят, а кто его делать будет? Дядя? Э-эх! Ну, давай еще по одной на дорожку. – Он тряхнул пустой бутылкой: – Все. Конец. Все когда-нибудь кончается, к сожалению, Коля.

Снежники кружились в свете фонаря и падали, устилая промерзлую землю искрящимся белым ковром.

Коля долго ждал у ворот с надписью: «Абаканская областная автобаза». Шапку и шинель на плечах густо покрыло снегом.

Наконец вдали замаячили белые блики фар в снежном мареве и послышалось рычанье мотора. Из сторожки вышел вахтер в тулупе и сказал:

– Ну, вот и дружок твой пожаловал. Как завсегда, последний. Ты полбанки-то прихватил? А то, поди, он и разговаривать с тобой не пожелает.

– А что он, пьет?

– Все мы пьем. Не пьет только верблюд. А он зашибает маленько.

Машина подъехала к воротам и, скрипя тормозами, встала. За светом фар угадывался большой грузовик. Водитель нетерпеливо посигналил. Сторож махнул рукой:

– Сейчас, сейчас, ишь какой нетерпеливый. Тебя тут человек третий час на ветру дожидается!

Хлопнула дверца. Леша Горбатов спрыгнул на снег, подошел.

– Так. Тебя тут только еще не хватало, – устало сказал он и обнял Колю…

В комнате общежития было тепло. Две койки, стол, застеленный газетой, фанерный шкаф и радио на нем.

Вошли, разделись. По радио неожиданно громко сказала женщина:

– Московское время шестнадцать часов. Передаем…

Леша дернул за провод, голос женщины смолк.

– Сосед мой в рейсе, так что можешь переночевать спокойно. – Леша заглянул под стол, отодвинув ногой стул, потом раскрыл створку шкафа. – Садись, сейчас организуем чего-нибудь. Черт, чайник куда-то провалился.

– Погоди, – сказал Коля. – Машка где?

– Машка? Так ты к Машке приехал? А, ну да. Ну, тогда иди к ней, иди. Я тебе сейчас объясню, как пройти. Это недалеко. Давай. Она будет рада, я думаю.

Ну, конечно, давай, давай. Дружок. Вот как выйдешь сейчас, направо, потом еще раз направо, там будет высокий забор и номер «двадцать семь» на воротах. Крупно, не ошибешься. Поспеши, как раз к ужину и поспеешь. – И добавил, когда Коля уже одетый стоял в дверях: – Только извини, если что будет не так. Назад я тебя не пущу. Понял?

– Понял, – кивнул Коля п вышел…

Высокий деревянный забор, калитка и номер 27 на воротах крупно нарисован.

Коля подошел и постучал кулаком по калитке. В ответ раздался злобный собачий лай. Потом где-то лязгнула щеколда, скрипнули двери. Кто-то шел к калитке.

– Кто там? – спросил мужской голос.

– Маша Воронова здесь живет?

– А что вам нужно?

– Мне нужно ее повидать.

– А кто вы такой? – продолжал допрашивать голос, не открывая калитки. Пес отчаянно лаял. – Да замолкни ты, тварь! – Удар по чему-то упругому и собачий визг.

Коля сказал:

– Да вы хотя бы калитку откройте, не боитесь, не укушу я вашу собаку.

Со скрежетом отодвинулся железный засов, калитка открылась. Перед Колей стоял рослый мужчина лет тридцати с небольшим, в душегрейке и валенках.

– Ну?

– Ответьте все-таки на вопрос: Маша здесь живет?

– И вы мне ответьте, кто вы такой?

В это время за его спиной открылась дверь дома и на крыльце в прямоугольнике света появилась Маша.

– Павел, кто там?

– Вот и я выясняю это.

Коля позвал:

– Маша!

Она узнала его:

– Коля! Коленька!

Мужчина обернулся:

– Что? Еще один друг детства пожаловал?

– Да! – резко сказала Маша. – Да!

И пусть он войдет!

– Ну что ж, пусть попробует.

Мужчина отступил на шаг от калитки и сразу из-за спины его вылез пес, которого он не стал удерживать. С глухим рычаньем нес подошел к Николаю, обнюхал полы его шинели и сапоги и едва заметно вильнул хвостом.

– Сволочь! – сказал хозяин и снова попытался ударить его ногой, но пес увернулся. – Вот тут пускай и стоит. А в доме ему нечего делать! – Он поднялся на крыльцо и бросил в лицо Маше: – Это мой дом! И я хочу в нем покоя! Поймешь ты это в конце концов или нет? – Мужчина ушел, рывком захлопнув за собой дверь.

– Твои, – запоздало сказала вслед ему Маша. – Твой… Все здесь твое, будь ты проклят…

Коля молча смотрел на нее.

Маша спустилась вниз по ступенькам. На ней была шерстяная кофточка поверх платьица или халатика, голова непокрыта.

– Как я рада тебя видеть, если б ты только знал! Как ты меня нашел?

– Леша мне объяснил, где ты живешь.

– Так ты его видел? Как он там? Пьет опять?

– А тебя что, не выпускают отсюда?

Маша усмехнулась:

– Выпускают на поводке. Коленька, что мне делать?

– У тебя дети есть?

– Что? Смешной ты, ей богу… Какие дети? При чем здесь дети? Видишь, дом не достроен, какие тут могут быть дети? Дети. Мы сами были недавно дети. Глупые дети. Мне страшно, Коля.

– Ты не замерзла?

– Нет.

– Знаешь что, подожди, я скоро вернусь.

– Здесь?

– Нет, конечно, иди домой. Я скоро вернусь. – Он повернулся и торопливо вышел, оставив калитку открытой.

Леша не обернулся, когда он вошел. Перед ним на столе стояла бутылка водки.

– А, – сказал Леша, по-прежнему не оборачиваясь. – Пришел все-таки. Ну да… А куда ж ты денешься? Повидал красавицу?

Коля подошел к столу, взял бутылку и разбил ее о спинку кровати. Леша вскочил.

– Ты что?! Обалдел?

Ударив в челюсть, Коля сбил его с ног, а когда Леша поднялся, шаря вокруг себя в поисках, чем бы ударить, сказал спокойно:

– Убью.

Леша посмотрел ему в глаза, поднял опрокинутый стул и сел.

– Ну, что дальше?

Коля вынул ручку из кармана шипели:

– Бумага есть у тебя?

– Какая?

– Обыкновенная. Чистый лист.

– Вон тетрадка па тумбочке.

Коля взял тетрадь, вырвал лист и положил перед Лешей на стол, рядом – ручку.

– Пиши.

– Что писать?

– Директору автобазы. Как она у вас называется?

– Номер два.

– От водителя Горбатова Алексея Владимировича. Пиши! Заявление. Прошу с пятнадцатого числа сего месяца уволить меня с вверенной вам автобазы по семейным обстоятельствам.

– Ты не рехнулся, случайно?

– Пиши, Леша, пиши, пока я тебя прошу по-хорошему…

Тяжелый грузовик остановился около ворот с номером 27. Коля спрыгнул на снег. Постучал кулаком в калитку. Пес снова залился лаем. Снова скрипнула дверь и тот же раздраженный голос спросил:

– Ну, кто еще там опять?

– Это я опять, – сказал Коля.

– Милицию звать, что ли?

– Позовите, пожалуйста, Машу. На минуточку. Я должен передать ей деньги. Ей из дома прислали.

– Черт знает что… Другого времени не нашли? Обязательно ночью? Мария! Выйди.

Калитка открылась. Маша в платке, накинутом на голову, выглянула, удивленно взглянула на Колю, на машину. Коля взял ее за руку;

Она не сопротивлялась. Коля открыл дверцу, подсадил ее в кабину, влез следом сам, и машина, взревев мотором, отъехала.

Из калитки выскочили пес и хозяин с ружьем. Пес помчался вслед за машиной, а хозяин дуплетом выстрелил в снежную муть из обоих стволов. За глухими заборами никто не зашумел, не вспыхнул свет ни в одном окне. Стало тихо. Вернулся пес, лег у ног хозяина и заскулил…

Поднимая за собой снежную пыль, машина мчалась по шоссе.

Маша сидела в кабине между Лешкой, который вел машину, и Колей, привалившимся к дверце. Она смеялась: