Текст книги "Профиль равновесия"
Автор книги: Вадим Дежкин
Соавторы: Том Фетисов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Бессилен ли человек перед такой опасностью? Конечно, нет. Предсказать появление шатунов можно за два-три месяца до наступления зимы. А предсказав, принять необходимые меры: запретить охоту в тайге, в одиночку, предупредить местное население, организовать бригады по истреблению шатунов и т. д.
Побаивается таежный люд медведей и не в пример легкомысленным туристам относится к ним серьезно: при встрече уступит дорогу, зря не зацепит, снаряжаясь на медвежью охоту, возьмет надежную лайку, верного компаньона, проверит, как заряжены патроны. Но и пошутить на медвежьи темы не прочь люди, живущие в таежных селах и на заимках. Рассказы о медведях, об их проделках – неистощимый источник развлечения для охотников, рыболовов, лесорубов.
Об одном занимательном случае поведал как-то нам старожил с реки Нижний Васюган, что течет на севере Томской области. Это бывший речник, водил по Васюгану и Оби катера, самоходные баржи. Плыл он как-то на катере по Васюгану. Дело было в начале лета, вода уже почти вошла в берега, но холодной была изрядно. Команда состояла из четырех человек.
– Огибаем лесистый мыс, – рассказывал старик, – видим, кто-то в воде плещется. Солнце навстречу, глаза слепит, сразу не разберешь кто. Ребята заохали: «Во, братцы, храбрый какой, вода ледяная, а он купаться полез!» Вдруг моторист как завопит истошным голосом:
– Ребята, да это медведь через Васюган перебирается!
Ну, рулевой сразу наперерез косолапому, а остальные, кто за багор хватается, кто топор из каюты тянет. Подкатили к медведю на самой середке. Он было от нас, да разве от катера увернешься? Рулевой ему перед носом борт поставил, а команда давай цеплять зверя баграми. Прямо ополоумели все, не знают, что делают.
И вдруг не успели мы и глазом моргнуть, как он из воды поднялся, лапами борт обхватил – и шасть в катер! Один багор, словно спичка, лопнул, второй – в воду.
Что и говорить, и мы медлить не стали. Медведь в катер, а мы с него в разные стороны, как лягушки, попрыгали. Плывем и оглядываемся, за кем медведь вдогонку кинется. Рулевой наш, моряк бывалый, все ныром уходил: высунет голову, глотнет воздуха и опять под воду. У самого берега штаниной за корягу зацепился. Потом рассказывал, почудилось ему, что медведь догнал его и за ногу тянет. Сердце екнуло, хотел крикнуть – вода в рот полилась. Чуть не захлебнулся.
Однако бог миловал, не погнался за нами мишка. Обошел катер, рявкнул раза три для порядка и остался на нем.
Картина была со стороны поглядеть! Плывет по раздольному Васюгану катер, мотор постукивает, дымок синий над водой вьется, а на корме Михайло Иванович – и капитан и рулевой. Конечно, нам не до смеха, перепугались все.
Но пришел все-таки и наш черед улыбаться. Уж на берегу все собрались, стоим, отряхиваемся, на медведя глаза пялим; куда, проклятый, заедет на нашем катере. А метрах в двухстах ниже места, где он к нам в гости пожаловал, Васюган крутой поворот делает и песчаная коса далеко к середине реки выходит. Ну, катер на полном ходу прямо на ту косу так и въехал. Медведь с кормы от толчка кубарем в реку, головой вниз. Вынырнул, вылез на берег, отряхнулся на косе и в лес направился. Рулевой наш, который ближе всех к нему был, говорил, что, прежде чем совсем в тайге скрыться, зверь обернулся и погрозил лапой: смотрите, мол, попробуйте еще раз баграми тронуть! Но, правда, я этого не видел. А плывущих через Васюган медведей с тех пор стороной объезжали, зачем их напрасно тревожить…
Исчезнут медведи – уйдет в прошлое и часть фольклора, связанная с удивительным, самобытным зверем. И это еще один аргумент в его защиту.
Подведем некоторые итоги. Не надо впадать в крайности. Никто не предлагает специально разводить крупных хищников и молчаливо следить за тем, как стаи волков уничтожают овец, а тигры-людоеды терроризируют целые районы. Численность хищников должна поддерживаться на разумном (чаще всего очень низком) уровне, а распределение их по территории – согласовываться с особенностями хозяйственной деятельности. Волкам, например, совершенно не место в районах развитого северного оленеводства и интенсивного сельского хозяйства. Речь идет о другом – о праве крупных хищников на существование. Ведь исчезновение с лица Земли какого-либо вида животных или растений – невозвратимая утрата для всего человечества и науки.
Земля, рожденная заново
Террикон. Порода, извлеченная из шахты при добыче полезных ископаемых и ссыпанная в удручающе мрачный конус. Изуродованный ландшафт, попавшая в каменную западню земля. Дым, насыщенный газами, отравленный воздух вокруг самовозгорающихся груд породы. Терриконы предавали анафеме, искали способы избавиться от них. «Избавление» пришло с развитием открытых методов добычи полезных ископаемых. Карьеры существенно потеснили шахты. К 1980 году в нашей стране три четверти всех полезных ископаемых будет добываться при помощи карьеров.
Но избавление оказалось иллюзорным. На смену прежним проблемам, также пока не списанным в архив (шахты-то еще существуют), пришли новые, более сложные.
Американский исследователь социальной роли техники Д. Гэлбрейт сказал: «Современная техника отличается тем, что она решает проблемы еще до того, как становятся ясны пути их решения».
Да, мощнейшие бульдозеры, огромные экскаваторы и прочие машины вполне способны обеспечить извлечение на поверхность многих миллионов тонн полезных ископаемых. Но значит ли это, что найден действительно правильный для общества путь эксплуатации недр.
Земля! Вот о чем часто забывают при оценке результатов. Земля, лишенная стоимости и тем не менее являющаяся одним из главных источников благосостояния человечества. «Землю надо оберегать не только от эрозии, а и от неправильного, бесхозяйственного ее использования, – говорил на октябрьском (1968 г.) Пленуме ЦК КПСС Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. Брежнев. – Об этом приходится напоминать потому, что все еще имеют место факты расточительства и прямого разбазаривания земли».
Людей становится все больше, а плодородных почв, способных прокормить их, все меньше. Землю съедают растущие города, шоссейные и железные дороги, трассы газо– и нефтепроводов, аэропорты. И вот карьеры. Они беспощадно расточительны по отношению к нашему главному богатству. Для того чтобы добраться до кладовых недр, уничтожается плодороднейшая почва.
Курская магнитная аномалия занимает 120 тысяч квадратных километров. Разведанные запасы железной руды составляют 43 миллиарда тонн. Здесь обнаружены руды титана, ванадия, никеля, редких металлов, а также каменный уголь, доломит, мергель, гипс, соли калия, натрия, брома. Протяни руки и бери эти бесценные сокровища.
Но на пути к ним – почвенный слой. Для того чтобы «протянуть и взять», необходимо вскрыть его и залегающие под ним грунты, ссыпать их в отвалы. К концу 60-х годов действующие и строящиеся предприятия Центроруды заняли 15 тысяч гектаров земель. К 1980 году из земельного фонда будет отторгнуто почти 30 тысяч гектаров, из них 18 тысяч сельскохозяйственных угодий, богатейших в мире черноземов.
Месторождение КМА тянется на 850 километров с юго-востока на северо-запад двумя полосами шириной до 250 километров. Что же случится, когда из недр будут вынуты десятки миллиардов тонн руды, а вместе с ними такое же (если не большее) количество песка, глин, известняка и прочих пород, которые уйдут в отвалы?
Неудивительно, что при таком размахе горнодобывающей промышленности земельные ресурсы многих стран несут большие потери. Вот несколько цифр, хорошо иллюстрирующих серьезность положения.
В Англии каждой год выходит из строя более 20 тысяч гектаров земель. В ЧССР к середине 60-х годов было уничтожено 596 тысяч гектаров земли, 6,3 процента всех сельскохозяйственных угодий страны. Площадь испорченных земель в Польше превысила 30 тысяч гектаров. Для этих сравнительно небольших стран такие потери весьма ощутимы. А как обстоят дела в индустриально развитых гигантах? Ведь аппетиты их промышленности гораздо больше.
В Соединенных Штатах в 1965 году было 1,3 миллиона гектаров земель, пострадавших от горной промышленности; причем более 40 процентов стало жертвой открытых разработок угля, 26 – повреждено при добыче песка и гравия, 23 процента – при добыче камня, золота, фосфоритов и т. д. К 1980 году площадь пострадавших земель достигнет там 2 миллионов гектаров.
При карьерном способе добычи полезных ископаемых не только теряются земли, обезображивается ландшафт. Возникают холмы и котловины; отвалы песка, глины и мела оползают под действием воды, служат источником пыли, загрязняют водоемы, вызывают их обмеление. Карьеры рассекают подземные водоносные артерии, что ведет к обезвоживанию окрестных районов.
Есть два пути правильного решения проблемы. Первый будет продиктован экономикой. Но не той, ведомственной, которая сопоставляет прошлые и нынешние затраты-доходы только в своей отрасли и горделиво заявляет о прогрессирующем повышении производительности труда и снижении себестоимости. И то и другое, конечно, нужно, но не любой ценой.
Комплексная экономика, экономика природопользования, успешно развивающаяся в социалистических странах, подсказывает: выйдите за рамки своей отрасли, взгляните на интересы дела шире, с учетом интересов общества в целом.
Вот добыча угля открытым способом. Имеющиеся показатели свидетельствуют: себестоимость единицы продукции при таком способе ниже, чем при шахтном. Хорошо. Однако приняты ли во внимание косвенные затраты, которые вынуждено вести государство для ликвидации ущерба и восстановления плодородия почв, всего природного равновесия?
В середине 60-х годов участки, занятые угольными отвалами, занимали в нашей стране 22,5 тысячи гектаров. Чтобы вернуть к жизни утраченные земли, необходимо провести свыше полумиллиарда кубометров горно-восстановительных работ. Капитальные вложения и эксплуатационные расходы составят здесь 122,5 миллиона рублей. Добавьте сюда стоимость продукции сельского и лесного хозяйства, которая могла бы быть получена с этих земель с момента их погребения под отвалами и до полного восстановления плодородия (еще плюс десять, а то и более лет!). Вследствие понижения уровня грунтовых вод в окрестностях может уменьшиться прирост древесины в лесах, снизятся урожаи сельскохозяйственных культур. Еще миллионы рублей нигде не учтенных, скрытых убытков.
Объективно проанализировав такой баланс, экономист Госплана СССР должен сказать экономисту-угольщику:
– Нет, для государства выгоднее добывать уголь в шахтах…
Пока эта точка зрения восторжествует – а это случится не везде и не всегда, потому что карьерный метод добычи полезных ископаемых при их высоком залегании имеет неоспоримые преимущества перед шахтным, – нужно подумать о том, как использовать уже разрушенные земли. Ведь их немало, около двух миллионов гектаров. И здесь мы должны вспомнить о втором пути, которому, в сущности, и посвящена эта главка. Его истоки – в принятых Верховным Советом СССР «Основах земельного законодательства Союза ССР и союзных республик». Они прямо обязывают все предприятия и организации, ведущие работы, «связанные с нарушением почвенного покрова», снимать и хранить плодородный слой, а после завершения таких работ возвращать земельные участки в состоянии, пригодном для сельского, лесного или рыбного хозяйства.
Рекультивация… Слово, родившееся в эпоху научно-технической революции. Слово, дающее надежду на возрождение миллионов гектаров мертвых земель.
«Естественное зарастание отвалов, как правило, затягивается на очень длительные сроки, – пишут специалисты по рекультивации земель В. Миронов и Ю. Хватов. – Нагромождения горных пород интенсивно размываются водой, образуя потоки грязи, заливающие поля, огороды и т. д. В сухую погоду, при сильных ветрах, над отвалами поднимаются облака пыли, еще больше загрязняющие воздух промышленных районов». То есть надо найти способы ускорить зарастание отвалов и восстановление их хозяйственного значения.
Самый простой из них – снимать почвенный слой перед началом добычи полезных ископаемых. Толстые слои почвы срезают и складывают в большие бурты. Завершил свою работу карьер – грунт разравнивают и почву водворяют на место. Казалось бы, хорошо и просто, да беда в том, что почва – сложнейшая система, которая вне естественных условий утрачивает многие полезные свойства: она уплотняется, теряет структуру и микрофлору, вымывается часть питательных элементов.
Поэтому свежеснятые слои почвы желательно сразу же перевозить на участки, где выемка полезных ископаемых уже закончена. Получается своеобразная переложная система: вынул на одном месте – перенес на другое, сходное по условиям; закончил работу на другом – взял почву с третьего…
Чаще же используют более сложные методы рекультивации земель. Они заключаются в том, чтобы как можно скорее восстановить растительный покров на мертвых землях, прикрыть травами, кустарниками и деревьями обнаженные шрамы Земли…
Первые попытки восстановления горных выработок начались у нас в стране сравнительно недавно, в конце 40-х – начале 50-х годов, с озеленения угольных терриконов в Донбассе. Потом стали оживать золоотвалы ТЭЦ и шламовые поля. В 1956–1958 годах был посажен лес на отвалах Суворовских карьеров огнеупорных глин в Тульской области и на угольных разрезах Подмосковного угольного бассейна. Плодоносит сад, разбитый на разработках Лопатинского фосфоритного рудника. Примерно в то же время началась рекультивация сланцевых полей Эстонии. Здесь на площади в 360 гектаров прижились сосны и березы. Лес выращивается также и на отвалах Воскресенского химического комбината под Москвой, Брянского фосфоритного завода.
В Грузии восстановлением почв занимается Научно-исследовательский институт почвоведения, агрохимии и мелиорации. На отвалах Чиатурского марганцевого месторождения теперь выращивается виноград, а на ряде участков собран богатый урожай сена.
В Никополе, также на марганцевых отвалах, ведет исследования Днепропетровский сельскохозяйственный институт; его сотрудники изучают железорудные карьеры Крыма, угольные разрезы Украины. Результаты этих исследований позволили высказать гипотезу о возможности создания на подавляющей части рекультивируемых участков степи Украины почв, более плодородных, чем они были до разработки полезных ископаемых.
Идут работы по озеленению отвалов и терриконов на Урале, в Сибири и в Приморском крае. Сотрудникам лаборатории промышленной ботаники Уральского университета на 160 гектарах сильно пылящих золоотвалов удалось создать устойчивый растительный покров.
Восстановлением нарушенных земель усиленно занимаются и в братских социалистических странах: Польше, Чехословакии, ГДР, Венгрии. В Чехословакии существует давняя традиция создавать в старых горных выработках пруды, успешно используемые для выращивания рыбы. Работы по рекультивации угольных карьеров там начались сравнительно недавно, но успехи чехословацких специалистов уже довольно значительны. Особый интерес представляют специализированные и хорошо оснащенные техникой хозяйства, которые заняты сельскохозяйственной мелиорацией и облесением карьеров. Законы, принятые в Чехословакии, обязывают предприятия включать работы по рекультивации земель в производственные планы. Установлены нормы компенсации за отвод земель для нужд горнодобывающей промышленности. Земли, продукция с которых в год составляет более 10 тысяч крон с гектара, оплачиваются в двухсоткратном (!) размере, при стоимости продукции в 1500–10 000 крон – в стократном, и только земли, приносящие менее 1500 крон с гектара, не оплачиваются.
Опыт, накопленный в других странах, может быть полезен всем. Так, исследования, которые ведутся в штате Пенсильвания в США, касаются использования нарушенных территорий для выращивания деловой древесины. Установлено, что хвойные деревья – сосны обыкновенная и норвежская, лиственница японская и другие породы – хорошо приживаются на угольных отвалах. Из лиственных пород наиболее приемлем гибридный тополь – ежегодно он прибавляет до 2,5 сантиметра в диаметре и 1,8 метра в высоту. Через 10–15 лет такие посадки могут быть использованы для получения древесной массы, а в возрасте 15–20 лет, – как лес-пиловочник. Представляют интерес и работы, которые ведутся в Дании, по выведению новых пород деревьев для укрепления отвалов.
В Рейнском буроугольном районе ФРГ организован принудительный сбор средств с владельцев предприятий, шахт, рудников на нужды рекультивации – по пфеннигу с каждой добытой тонны. С 1958 года в районе Кёльн – Эшвейлер – Гревенброих началось восстановление испорченных земель. Ежегодно там высаживали 4 миллиона саженцев 34 пород деревьев – дуб, бук, сосна, лиственница – и 18 видов кустарников. Ландшафт оживили озера и пруды, заполнившие карьеры и выемки. В них стали разводить форель, щуку, карпа, линя. Возвращенные к жизни земли заселили зайцы, лисы, косули, барсуки, утки, лысухи, кулики, чайки.
* * *
Но не надо преуменьшать сложности проблемы. Все было бы просто, если бы рекультивация сводилась только к заблаговременному удалению плодородного слоя почвы с места будущих карьеров и водворению его обратно после завершения горных работ; или к высеву на нарушенных землях травянистых растений, посадке деревьев и кустарников.
Оказывающиеся на поверхности после вскрышных работ грунты стерильны. В них недостаточно тонкой почвенной фракции, отсутствует гумус, мало питательных минеральных и органических веществ. Некоторые грунты имеют высокую концентрацию солей, обладают водоотталкивающими свойствами. Но это еще полбеды. Довольно часто на поверхности оказываются токсичные вещества, чрезвычайно затрудняющие или делающие невозможным культивирование растений. Формы и степень химического заражения земли чрезвычайно разнообразны, они зависят от вида добываемых минералов, используемой технологии и т. д.
Перед учеными, исследующими проблему рекультивации, стоят трудные задачи. Нужно найти способы нейтрализации многих ядовитых веществ, подобрать виды растений, способных приживаться в данной среде, решить ряд других вопросов. Например, для нейтрализации высокой кислотности в ГДР применяют золу бурого угля, известкование с удобрениями. Преодолению токсичности способствуют также различные методы мелиорации почв, дренаж, агротехническая обработка.
Золоотвалы тепловых электростанций, расположенных на Урале и в Сибири, восстанавливают, нанося на них почвенные покрытия толщиной в 2,5 сантиметра или 2–3 сантиметра торфа. В них также вносят полные минеральные удобрения, поливают сточными бытовыми водами. В опытном порядке на этих отвалах создают полиакриламидную пленку или вводят в золу ионообменные смолы, насыщенные минеральными удобрениями.
Короче говоря, методы рекультивации почти так же разнообразны, как и виды нарушения плодородия почв…
В «Основных направлениях развития народного хозяйства СССР на 1976–1980 годы» записано очень прямо и требовательно:
«Соблюдать строжайшую экономию при отводе продуктивных земель для несельскохозяйственных нужд. Проводить рекультивацию угодий после торфоразработок и горных работ».
Земля, рожденная заново, – это большое достижение современной науки и техники. И успехи будут еще значительнее, если мы станем бережнее относиться к важнейшему ресурсу планеты – плодородным почвам. Будущее – в оптимальном сочетании рекультивации и предотвращении порчи земли.
Охотник – друг или враг?
Мы не раз уже повторяли важную идею, во многом определяющую современные взаимоотношения между природой и обществом: основная форма охраны природы – рациональное использование ее ресурсов. Идея довольно безболезненно воспринимается, когда речь идет, скажем, об эксплуатации лесов. Это прежде понятия «топор» и «лес» были несовместимы. Ученые и писатели убедили общественность в том, что без грамотных, научно обоснованных рубок нет хорошего леса. Замолкли слишком ортодоксальные лесолюбы, считавшие кощунством присутствие в лесу человека с топором. Ныне критике (и справедливой) подвергаются не рубки леса вообще, а рубки разрушительные, бесхозяйственные, оставляющие после себя уродливые пустыни – лесосеки.
А вот человек с ружьем по-прежнему остается фигурой одиозной. Многие до сего времени считают парадоксальным словосочетание «культурная охота». В чем же дело? Трудно совместить выстрел, кровь, гибель живого существа с любовью к природе?
Отчасти это так. Но главное в ином: в охоте видят причину оскудения фауны зверей и птиц, исчезновения с лица Земли некоторых их видов. Человек с ружьем представляется врагом живой природы, который из эгоистических интересов, ради утоления «низкой страсти» опустошает леса и поля, лишает «неохотничью» часть общества возможности любоваться дикими зверями и птицами.
И быть может, это следствие недостаточной информированности – история повторяется в разных странах на один и тот же лад. Несколько десятков лет назад антиохотничьи взгляды господствовали в США и некоторых других странах. В конце прошлого – начале нынешнего века разграбление живой природы достигло там кульминации. Ценой огромных усилий процесс удалось отчасти приостановить. Бобры вновь поселились в некогда опустошенных водоемах, в лесах появились стада оленей, лосей. Постепенно некоторые дикие звери и птицы из разряда редких перешли в категорию обычных, приспела пора собирать урожай. Но не тут-то было! Общественность, напуганная былыми бедствиями, и слышать не хотела, к примеру, о возобновлении промысла бобра.
– Охраняли, расселяли, а теперь вновь хотите уничтожить? – раздавались возмущенные возгласы. – Не позволим!
Начались страстные газетные кампании, составлялись петиции в законодательные органы. Возникали многочисленные комитеты и общества по защите диких животных. Экспансивные дамы, преобладавшие в этих обществах, готовы были скорее перебить охотников, нежели согласиться с возобновлением добычи своих четвероногих и пернатых подопечных. Конечно, ими двигали благородные мотивы и помыслы. Но, увы, благожелатели живой природы и представления не имели о ее сложных законах. Они не знали, что рациональная охота – лучшая форма сохранения ресурсов дичи. Для того чтобы истину уяснили, потребовалось немало горьких уроков. Популяции охотничьих животных, леса Северной Америки в течение многих лет серьезно страдали из-за… чрезмерной любви некоторых природоохранителей.
Название плато Кайбаб хорошо известно большинству экологов и охотоведов. Оно стало символом неразумных запретов, экологической безграмотности.
На северо-западе штата Аризона находится национальный резерват Гранд-Каньон. Его площадь превышает 400 тысяч гектаров. Большую часть заказника занимает плато Кайбаб. Здесь в начале нынешнего века паслось около 200 тысяч овец, более 22 тысяч коров и лошадей. Нагрузка на пастбища была чрезмерной: животные стравили корма, выбили почву; развилась эрозия, стали расти овраги.
Но своей доли в кормах требовали и дикие звери: здесь насчитывалось до 3 тысяч чернохвостых оленей. Для их охраны в 1906 году и создали национальный резерват. Весной и летом олени паслись у верхнего предела леса, а к зиме спускались вниз, в ущелья.
Олени (а к началу 20-х годов их стало более 30 тысяч) довершили опустошение округи. Они почти уничтожили подлесок и подрост в местах зимовок, усугубили эрозионные процессы на крутых склонах. На осинах и некоторых хвойных деревьях образовался «горизонт оленя», ниже которого ветки и листья были съедены, исчезли снежноягодник, можжевельники, стали редкими крупные полыни.
Экологический кризис на Кайбабе назрел примерно к 1920 году. Следовало бы обратить внимание на разрушение природных сообществ домашними и дикими животными, принять срочные меры по сокращению их численности. Однако верх брали природоохранительные тенденции. Об открытии охоты на оленей не желали и слушать. Более того, велась ожесточенная борьба с хищниками – основными врагами охранявшихся копытных. За 25 лет в заказнике уничтожили более 6 тысяч койотов, пум, рыжих рысей и волков. Маятник природного равновесия на плато Кайбаб при участии человека отклонился слишком далеко. Лесам и пастбищам был нанесен огромный ущерб, чрезмерная опека стала отрицательно сказываться и на популяции оленей.
Положение наконец сделалось нетерпимым. Тогда ограничили выпас скота на плато. Затем разрешили отлов оленей, чтобы переселять их в другие места. Для отстрела направили профессиональных охотников. Все равно дела шли плохо. Олени почти не попадались в ловушки, спроса на единичных пойманных зверей не было. Профессионалы смогли отстрелять лишь небольшое число оленей. Прибегли к крайней мере регуляционного (только бы не охотничьего!) характера. Пригласили полторы сотни ковбоев и попытались с их помощью «прогнать» с плато несколько тысяч лишних оленей. Надо ли говорить о том, что и эта попытка завершилась провалом: подвергнутые «остракизму» звери возвращались обратно.
К 1924 году стало очевидным: без разрешения любительской охоты не обойтись. Стали продавать лицензии желающим. Но в первый сезон отстреляли всего около 700 оленей вместо 3 тысяч по плану. В дальнейшие годы отстрел оставался на таком же уровне. Ежегодный прирост по-прежнему перекрывал убыль стада от охоты. Почему отстрел оказался неэффективным? Было введено слишком много ограничений (с учетом пола и возраста животных, по времени охоты).
Условия обитания оленей на плато Кайбаб ухудшились. Стадо измельчало, звери 20-х и 30-х годов уже разительно отличались от животных, которые были взяты под охрану всего несколько десятилетий назад. Увеличился падеж от болезней, снизился ежегодный прирост стада.
У кайбабской трагедии длительная история. Был создан научный комитет для решения проблемы. Охоту разрешали и вновь закрывали. К 1945 году ограничение выпаса скота на плато и интенсивный отстрел оленей (запреты были почти сняты, и размер стада сократился до 20 тысяч голов) позволили положению нормализоваться. Но… природоохранительные тенденции – теперь уже в последний раз – вновь возобладали, осторожность взяла верх. Отстрел ограничили одним быком на охотника в сезон. К середине 50-х годов стадо увеличилось почти до 40 тысяч голов, вновь стали страдать лесные угодья и пастбища.
Конец кайбабской истории положила отмена ряда необоснованных ограничений на отстрел диких копытных. «На помощь» пришли также катастрофические засухи. В почти лишенных древесных кормов лесах Кайбаба зимой 1954/55 года погибло большое количество оленей. Осенью 1965 года, впервые за много лет, их осталось только 12 тысяч. Численность диких копытных пришла в соответствие с емкостью угодий.
Кайбабская и многие подобные ей истории, которые в различных вариантах происходили в других странах, доказали предубежденным любителям природы (специалисты понимали это почти всегда), что емкость охотничьих угодий не беспредельна. Превысив ее, охотничьи животные подрывают основу своего дальнейшего существования и массами гибнут. При этом многие виды, и особенно копытные животные, наносят большой вред ландшафтам, от них несет серьезный ущерб лесное и сельское хозяйство. Численность зверей и птиц необходимо постоянно регулировать в процессе охоты. Конечно, на некоторые территории – например, в заповедники, национальные парки и долгосрочные заказники – охотники-спортсмены не допускаются. Если возникает необходимость, количество животных в них регулируют егеря, профессиональные охотники. Но это не меняет основного вывода.
Мы рассмотрели одну сторону проблемы. Но есть и другая, не менее важная. Обществу выгодно систематически снимать высокий охотничий «урожай». Вот что говорят некоторые цифры.
Производство сельскохозяйственной мясной продукции в мире составляет сейчас около 90 миллионов тонн в год. Это не удовлетворяет полностью потребности людей, известны обширные районы с постоянным дефицитом животных белков. Охотничье хозяйство добавляет на стол человечества ежегодно более миллиона тонн мяса. Немного, всего около полутора процентов? Но ведь промысел распределен по территории неравномерно. В некоторых африканских странах и у отдельных северных народностей доля мяса диких зверей составляет 60–70 процентов рациона. За его счет удовлетворяется острейшая в тех районах потребность в животных белках.
Кроме того, выявляется одна интересная закономерность. Современный «выход» мяса дичи с единицы площади выше всего в сравнительно небольших и густонаселенных странах Европы, в зерновом поясе США, где ведется интенсивное сельское хозяйство, и т. д. В Чехословакии, например, с квадратного километра получают в среднем около 45 килограммов мяса дичи в год, а в хороших охотничьих угодьях – почти 80. Квадратный километр бельгийской территории дает ежегодно около 40 килограммов. Следовательно, 1–1,5 миллиона тонн, добываемых в настоящее время, не предел! Занимаясь интенсификацией охотничьего хозяйства, учитывая его нужды при ведении сельского и лесного хозяйства (а это совершенно необходимо!), можно добиться почти повсеместно значительного роста продукции охоты.
Более того. Исследования последних лет показали, что в некоторых полузасушливых районах экономически выгоднее и экологически целесообразнее заниматься не животноводством, а охотничьим хозяйством. Дикие копытные звери более полно, чем домашний скот, используют кормовую растительность, менее подвержены болезням, устойчивее к различным стихийным бедствиям. Недаром некоторые фермеры Восточной и Южной Африки стали уделять больше внимания ведению такого хозяйства, почти отказавшись от традиционных форм животноводства. Как знать, быть может, и в нашей стране комплексный научный анализ подскажет, например, целесообразность организации на Черных Землях или в полупустынях Казахстана охотничьих хозяйств на сайгаков вместо развивающегося сейчас там интенсивного овцеводства и земледелия.
Все сказанное подкрепляет тезис о необходимости существования и развития охотничьего хозяйства даже в эпоху индустриализации и урбанизации. Продолжая доказательства, мы должны были бы перечислить прочую, помимо мясной, продукцию охоты (пушнина, кожевенно-меховое и лекарственное сырье, трофеи-сувениры); напомнить, что дикие звери и птицы, кроме осваиваемых человеком, заселяют так называемые маргинальные территории (пустоши, топи, сельскохозяйственные неудоби) и тем самым способствуют увеличению их биологической продуктивности, вовлечению в хозяйственный оборот; сказать об эстетическом и научно-познавательном значении охотничьих животных и растений. И т. д. и т. п. Но пожалуй, достаточно доказательств. Охотничье хозяйство необходимо, оно будет существовать и развиваться. Охотничьи угодья не копилка, в которую можно без конца «складывать» диких зверей и птиц. Это не нужно, нецелесообразно, да и опасно. Охотничьи ресурсы, как и все прочие возобновимые ресурсы природы, подлежат систематическому использованию.
