Текст книги "Петербург таинственный. История. Легенды. Предания"

Автор книги: Вадим Бурлак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Четвертая лавра России

Место, где возводить Александре-Невскую лавру, Петр Алексеевич выбирал сам. После знакомства с летописями о деяниях и жизни князя Александра Невского он указал участок на левом берегу Невы при впадении в нее Черной речки, где, как считал Петр I, великий полководец разбил шведское войско.

В 1710 году царь лично водрузил крест на месте сражения и будущего монастыря.

Вид на Александро-Невскую лавру с моста Александра Невского

Первый историк и краевед Петербурга Богданов в середине XVIII века в своей книге отмечал: «Сей монастырь для того восхотел государь Петр Великий воздвигнуть, понеже сей благоверный князь Александр, здешних пределов Российских от нападения шведских был всегда охранитель, как о том известно от всех Российских летописцев».

В феврале 1712 года санкт-петербургский вице-губернатор Римский-Корсаков получил царский приказ: «…на реке Неве, на устье реки Черной построить монастырь во имя святого Александра Невского, а к тому монастырю приписать Иверский (Валдайский) монастырь со всеми вотчины и доходы».

Спустя несколько месяцев земля была отмежевана будущему монастырю и началось строительство первой в лавре деревянной церкви Божией Матери.

В 1715 году по проекту архитектора Доменико Трезини стал возводиться весь комплекс Александро-Невской лавры – четвертой из существовавших в то время на Руси.

Через два года на северной стороне Черной речки, рядом с могилой сестры Петра I царевны Наталии Алексеевны, завершилось строительство небольшой каменной церкви Праведного Лазаря.

В 1721 году победой России закончилась Северная война. Подписан Ништадтский мир. Петр решает осуществить свой давний замысел: перевезти моши Александра Невского в Петербург из Владимирского Рождественского монастыря.

В августе 1724 года мощи доставили в село Усть-Ижоры. Петр Алексеевич своими руками перенес их в специально построенную лодку. Затем святыня была доставлена в Благовещенскую церковь Александро-Невского монастыря.

Уже во времена Петра I в этом монастыре стали останавливаться, находя здесь временный приют, странники и богомольцы из разных концов России.

Однажды, когда император посетил Александро-Невскую лавру, он попросил оставить его наедине с неизвестным странником. О чем был разговор – даже близкие к царю люди не смогли выяснить. Петр после той беседы целый день отмалчивался. А загадочный странник вскоре исчез из монастыря.

Царевна Наталья Алексеевна, сестра Петра 1

Вскоре разнеслась по Северной столице молва, будто передал он государю какие-то записи. Называли те записи по-разному. Одни – «Инкеримаанской заповедью», другие – «лабиринтной книгой», третьи – еще как-то. Но ничего подобного у Петра Великого никто не видел, и сам он никогда не говорил ни о встрече со странником в Невском монастыре, ни о передаче ему таинственных записей.

Тайны петербургских мостов

По оживленным берегам

Громады стройные теснятся

Дворцов и башен; корабли

Толпой со всех концов земли

К богатым пристаням стремятся;

В гранит оделася Нева;

Мосты повисли над водами;

Темно-зелеными садами

Ее покрылись острова…

Александр Пушкин

Мостов связующие нити

Трудно представить Санкт-Петербург без мостов. Не случайно говорится: они неотделимы от Северной столицы.

Может, Петербург без мостов и существовал бы и развивался, но стал бы он несколько другим городом, с иными судьбами его жителей.

Потребность в этих строениях ощущалась с первых же дней возникновения Петербурга. В год закладки новой крепости в устье Невы с Заячьего на Городовой остров был наведен вначале наплавной, а затем плашкоутный мост – с подъемными элементами. Он стал первым мостом в истории Северной столицы.

Недолгой была его жизнь. Стремительно развивался город. С каждым днем возрастала необходимость в более совершенных дорогах, путях и связях между островами, на которых он стоял.

Вскоре взамен первенца Петербургского мостостроения был возведен на его месте свайный подъемный мост. Называли его и Петровским, и Красным. Чтобы давать проход кораблям, с помощью лебедок и «журавлей» каждый день производился подъем и опускание створок моста.

Некоторые историки и литераторы считают, что царь Петр, желая приучить первых жителей Петербурга к водной стихии, больше пользоваться в передвижении по городу на лодках и небольших судах, якобы не уделял должного внимания строительству мостов. Может, и так. Но после смерти Петра Алексеевича, во времена императриц Елизаветы и Екатерины II, в Северной столице началось активное мостостроение.

Для создания и содержания мостов необходимы были немалые деньги. Поэтому первоначально за проход и проезд по ним взималась плата. Прохожий платил 1 копейку, всадник – 2, а проезжающий в карете – пятак.

Лишь в 1754 году императрица Елизавета Петровна отменила эти сборы.

Один из первых мостов в городе назывался Аничков. Был он построен на Фонтанке в 1715 году солдатами подполковника Аничкова. От фамилии подполковника пошло название и моста, и слободы, в которой жили солдаты-строители. Это деревянное сооружение было примерно в четыре раза длиннее современного Аничкова моста.

Общественная и экономическая, да и личная жизнь петербуржцев всегда была связана с мостами. На них назначались встречи и свидания, вблизи располагались трактиры и велась бойкая торговля, оглашались указы, повеления государей и градоначальников.

Так, еще при жизни Петра Великого, на мосту, названном Полицейским, торговали в шалашах и вразнос. А рядом располагался старейший в Петербурге кабак, прозванный в народе «Петровским кружалом». Сколько в том кабаке было выпито, в драках пролито крови, заложено «последней одежонки» – никто не мог сосчитать. Случалось, пропивал человек все до нитки и с горя плелся или уползал на Полицейский мост, а с него – головой в воду. О таких утопленниках в городе говорили: «„Закружалился“, бедолага…»

Говорили, что порой, когда особенно буйствовали посетители в «Петровском кружале», сам царь являлся туда и расправлялся с дебоширами-пьяницами. Кого кулаком из них, а кого и дубинкой «ласкал».

Сколько их было, сколько осталось?

Мосты Санкт-Петербурга всегда находились под пристальным вниманием градоначальства. Сохранилось еще с XVIII века множество приказов, распоряжений, касающихся мостов.

Так, 26 мая 1752 года полицмейстер Татищев объявил высочайшее повеление «О сделании мостов Красного, Зеленого и Синего по прежнему подъемными и окраске их всех зеленым цветом, равно как, позолотить фигуры, поставленные на этих мостах».

В еще одном высочайшем указе от 25 марта 1760 года говорилось: «Для проезда сухим путем с Петербургскаго острова на Аптекарский, а сего на Каменный остров, велено сделать мосты:

1. С Петербургскаго к Аптекарскому острову, чрез болотное место и залив, на 34 саженях.

2. От берега до берега поперек Карповки на Аптекарский остров, на 22 саженях.

3. От берега Аптекарскаго острова, поперек Малой Невки до глубокой воды, где могут находиться суда, на 30 саженях.

4. По другой стороне Малой Невки от глубокой же воды до берега Каменного острова, на 15 саженях, а все четыре моста на 101 сажень шириною каждый в 4 сажени.

Мосты те делать на сваях…»

Прошло чуть более 100 лет со дня основания Северной столицы, а в городе уже насчитывались десятки мостов.

Современник Пушкина, знаток Петербурга Виктор Бурьянов в 1838 году писал: «Говоря о мостах, я вспомнил, что еще не говорил с вами о всех Петербургских мостах, перекинутых через множество каналов рассекающих город в разных направлениях и придающих ему издали, с возвышенности, вид как бы новой Венеции.

На Фонтанке 10 мостов, из которых 2 чугунных: Пантелеймонский и Египетский и 8 каменных: Прачешный, Семионовский, Аничков, Чернышев, Семеновский, Обухов, Измайловский, Калинкин.

На Екатерининском канале 12: Конюшенный, Казанский, Банковский (чугунный пешеходный), Каменный, Конный, Кокушкин, Вознесенский, Цепной (чугунный пешеходный), Харламов, Пикалов, Аларчин, Калинкин Малый.

На Мойке: Садовый, Конюшенный Новый, Полицейский, Красный, Синий, Почтамтский (чугунный пешеходный), Поцелуев, Храповицкий, Сухарный.

На Крюковом канале: Крюков, Галерный, Канальный, Офицерский, Торговый, Кашин, Никольский, Набережный.

На Зимнем канале: Эрмитажный и Миллионный (каменные). Сверх того на речках: Пряжке, Карповке, Таракановке, Черной и Ждановке 14 мостов…»

Сколько же их сегодня в Санкт-Петербурге? Трудно сосчитать. Количество этих сооружений все время изменяется. Одни мосты ветшают, стареют, разбираются, другие строятся и реставрируются.

В 70-х годах XX века известный знаток Петербургских мостов Андрей Пунин отмечал, что «…в самом городе насчитывается около 380 мостов: каменных, деревянных, металлических, железобетонных…»

Но в территорию Северной столицы уже тогда вошли такие бывшие пригороды, как Петродворец, Пушкин, Сестрорецк и другие. И по подсчетам Андрея Пунина, во второй половине XX столетия в Петербурге существовало около шестисот мостов и мостиков.

В песнях и воспоминаниях

Можно выяснить, сколько сейчас в Петербурге мостов, сколько их было в прошлом веке или позапрошлом. Но гораздо сложней подсчитать количество творений писателей, поэтов, художников, композиторов, в которых они были воспеты. А сколько песен, легенд, преданий, анекдотов о мостах сложено, сколько упоминается в записках известных людей?

Троицкий мост

В ненастный ветреный день, в августе 1833 года, Александр Сергеевич Пушкин отправился из Петербурга на Урал для сбора материалов об истории Пугачевского бунта.

Через пару дней он писал жене Наталии Николаевне о своем отъезде: «Ты помнишь, что от тебя я уехал в самую бурю. Приключения мои начались у Троицкого моста – Нева была так высока, что мост стоял дыбом: веревка была протянута и полиция не пускала экипажей. Чуть было не воротился я на Черную речку. Однако переправился через Неву выше и выехал из Петербурга».

Перевозчики и мостостроители

И в петровские, и в пушкинские времена Нева была почти на 100–150 метров шире, чем сегодня. Для быстро растущего города мостов не хватало. Выручали перевозчики на своих больших и малых лодках. Одна из главных переправ в XVIII и XIX веках располагалась немного выше Летнего сада.

Лихой, отчаянный народ были петербургские частники-перевозчики. Порой недобрые слова разносила о них городская молва. Что правда в них, что вымысел – трудно разобраться. Поговаривали, будто нередкими бывали случаи, когда одиноких пассажиров, если поблизости не оказывалось свидетелей, обирали до нитки, а потом душили удавкой и топили в реке.

Еще с петровских времен около перевозочных пристаней строили постоялые дворы и кабаки. Обычно там гуляли и буйствовали «вёсельники-висельники». Так в старину называли петербуржцы перевозчиков, поскольку считали, что по ним «петля плачет».

Особенно любили «вёсельники-висельники» задирать в кабаках рабочих – строителей мостов. Дрались люто, нередко – до смерти. В ход шли и ножи, и весла, и дубинки, и кистени. Но если вдело вмешивалась полиция, убийцу не выдавали. Стражам порядка разъясняли, что пострадавший оступился, будучи пьяным, и расшиб себе голову.

С постройкой каждого нового моста в городе падали заработки у перевозчиков. Оттого и была у них непримиримая вражда с рабочими-мостостроителями.

Бывало, что иногда по ночам «вёсельники-висельники» устраивали разбойничьи набеги на места, где шло строительство моста. Воровали или сбрасывали в воду приготовленные бревна и камень. А то и вовсе крушили уже возведенную часть сооружения.

Понятно, власти за то по головке не гладили. В лучшем случае, пойманных перевозчиков за такие набеги отдавали в солдаты. Чаще – отправляли на галеры, на каторгу, пороли плетьми, рвали ноздри, клеймили каленым железом.

Да и сами рабочие-мостостроители карали своих врагов безжалостно. Если удавалось поймать «вёсельника-висельника» на «горячем» и не было поблизости ни власти, ни свидетелей, его могли насмерть забить камнями. А случались истории и пострашней. Ходили слухи, будто строители заживо замуровывали в основания каменных мостов таких лихих налетчиков.

То ли из XIX столетия, а может, из XVIII-ro, донеслись, сохранились строки песни:

 
«…Что ж ты солнце тако неусталое.
Уж давно пора на покой тебе.
А нужна удальцу перевозчику,
Мутна ночь непроглядная
Поплескать веслом воду Невскую…
Кровь людскую…»
 

Первый чугунный мост

В 1806 году в Северной столице был возведен первый чугунный мост. А спустя несколько лет появились и другие его собратья из металла.

Об одном из них, названном Поцелуевым, газета «Северная почта» писала в августе 1816 года: «Величиною, отделкою и красотою, равно как и скоростью построения, превосходит он другие, здесь доселе воздвигнутые мосты.

Поцелуев мост

Таковы мосты, коим подобных нет ни в одной столице Европы, обращают на себя особенное внимание всех знающих и любящих прочность и красоту публичных зданий».

Атакан требует жертв

В 70-х годах XIX века началось строительство Литейного моста, прозванного жителями Северной столицы «суровым великаном». Такое название он получил из-за трагических событий, связанных с его возведением.

Литейный мост

Трудности начались с самого начала строительства. Глубина Невы в том месте, где возводили опоры Литейного моста, превышала 15 метров, а дно состояло из разнообразных грунтов с «плохой несущей способностью». Учитывая это, решено было строить опоры, используя кессон.

Его технология заключалась в следующем. Большие, перевернутые вверх дном, металлические ящики опускали под воду на грунт. Под большим давлением в них нагнетали воздух. Это позволяло рабочим, находясь внутри огромных ящиков, разрабатывать дно реки и возводить фундамент опоры моста.

Труд в кессонах был опасен и требовал особой сноровки и осторожности. Любая ошибка могла привести к гибели рабочих.

Кое-кто из старых петербуржцев предупреждал строителей: «Остерегайтесь! Где-то поблизости на дне затаился кровавый валун, прозванный древними „Атакан“».

Согласно предостережениям знатоков старинных легенд, этому кровавому валуну поклонялись неизвестные племена, что обитали в устье Невы много веков назад. И не просто поклонялись, а приносили человеческие жертвы. Ненасытным был Атакан и требовал все больше и больше крови.

Наступило время, когда люди, поклонявшиеся ему, уже не могли делать ничего иного, кроме совершения набегов на соседей. Захваченных пленных убивали и их кровью окропляли Атакан. А ему все было мало. Тогда люди стали молить реку Неву, чтобы она избавила их от бесконечных убийств и кровавых расправ над пленными. Река смилостивилась, изменила русло и смыла страшный камень. Так, согласно преданию, оказался Атакан на дне Невы.

С этим смириться он не мог и мстил людям, проплывавшим над ним. То перевернется лодка с рыбаками, то прохожего с берега потянет в реку незримая сила, то моряк свалится с идущего мимо корабля. Скрывались мгновенно под водой люди, без всплеска, без крика, и больше никто никогда их не видел. Видно, умел кровавый валун крепко удерживать свои жертвы на дне реки.

Реальные трагедии и мистические толкования

Неизвестно, на Атакан ли наткнулись рабочие-кессонщики или на какой другой камень при строительстве опор Литейного моста, но беда пришла.

Вечером 16 сентября 1876 года полужидкий грунт каким-то образом ворвался в кессон, где работали двадцать восемь человек. Многие из них были погребены заживо. Пятерых удалось поднять на поверхность мертвыми.

Тем не менее строительство моста продолжалось, а знающие петербуржцы снова шептались: «Видать, не угомонился Атакан. Значит, будет еще собирать кровавую дань…»

Через год после первой трагедии, также вечером, в сентябре, на строительстве Литейного моста раздался взрыв. Причину его установить не удалось.

Девять строителей были убиты сразу, а несколько человек оказались погребены в кессоне.

Современники тех событий называли разное количество погибших при строительстве Литейного моста. Но, скорее всего, их было не меньше сорока человек.

Тогда в Петербурге даже появились слухи, будто строят Литейный на месте, где в давние времена стоял «мост-оборотень». Вспоминались при этом все беды, что натворил этот мост. Рассказывали, как в ночь Красной луны под ним вдруг появлялся черный водоворот, который втягивал в себя не только людей, но и свет звезд, и полярного сияния.

А из водоворота потом «вылазала всяка нечисть». И жители ближних домов жаловались, что та нечисть измывается над православными и по ночам «поганые рожи корчат, да срамные слова кричат, да филином ухают…»

Где находился тот мост, какие берега соединял – толком никто не знал. Но при этом знатокам петербургских тайн доподлинно было известно, что мост-оборотень мог быстро окутываться туманом и «заводить неведомо куда» одинокого пешехода… В иные времена, в иные земли. Откуда не бывает возврата.

Говорили также, что жуткое сооружение и черный водоворот под ним притягивали со всего Петербурга самоубийц. А когда те бросались в воду, будто раздавался радостный хохот ведьмы, которую тайком замуровали в основание моста еще во времена Анны Иоанновны по приказу ее фаворита Бирона.

Порой и в наши дни можно встретить у Литейного моста людей, которые тайком сбрасывают в реку монеты и выплескивают красное вино. Лишь немногие догадаются, что эти люди просят кровавый камень Атакан, затаившийся на дне Невы, никого больше не губить.

Мостник-Кичагур

В какие времена обитал он в Петербурге – точно не известно. По одним слухам – во времена Екатерины Великой, по другим – в царствование Николая Павловича. Под каким именем был крещен и как записан в документах этот странный человек – тоже не известно. Но в глаза и за глаза прозывали его на Невских берегах «Мостник-Кичагур».

Славился он удачливой рыбалкой да знаниями петербургских мостов.

Как только в городе начиналось строительство – так обязательно появлялся там Кичагур. И нет чтобы просто поглазеть из любопытства – обязательно он со своими советами. Да еще брюзжал вовсю: то не там место выбрали, то не тот камень или дерево завезли для строительства моста, то рабочие неловко справляются со своими обязанностями.

Начальство строительное давно на него махнуло рукой: ворчит, упрекает? Ну и пусть себе, неприкаянный, брюзжит, на здоровье!

Водились за Мостником-Кичагуром и другие чудачества: относился он к мостам как к живым существам и всех их величал по-своему, с уважением, с состраданием.

Бывало, подойдет он на своей лодчонке к какому-то мосту, остановится и замрет – то ли наблюдает, то ли прислушивается, что вокруг творится. Сидит так час, другой, а потом как завопит на проходящих, проезжающих мимо:

– Ой, больно Васильку! Что ж вы, нехристи-басурмане, делаете?.. Лаптями измазали, сапожищами исцарапали, колёсьями изъездили!?..

Те из прохожих и проезжих, кто первый раз Кичагура видел, конечно, таращили глаза от изумления да рты разевали: почему орет мужик, как резаный? Какому такому Васильку больно? Кого «лаптями измазали, сапожищами исцарапали да копытами истоптали»?

Ну, а кто знал Мостника, лишь ухмылялись да пальцем у виска крутили или вовсе не обращали внимания на неприкаянного и шли своей дорогой.

Как бы ни насмехались над Мостником, многие все же подмечали: колготной да с придурью, а ведь точно предсказывает, когда какой мост обветшает или того хуже – рухнет.

Некоторые инженеры даже стали перед началом строительства приглашать неприкаянного чудака. Подносили ему чарку водки и спрашивали, верно ли место выбрано?

Любил Кичагур важно повторять:

– Каждый мосток – что росток: может не прижиться к чуждому месту, не к «тойному бережку». Возведи его не на «мостовом месте» – жди беды! И река ни с того ни с сего взбаламутится, и людишек немало помрет-покалечится.

Если случалось что-нибудь с прохожим или проезжим на мосту – споткнулся ли, оступился ли, с лошади упал ли Кичагур тут же на месте события оказывался и громогласно свое мнение высказывал:

– Видать, осерчал мост за непочтительное топтание…

Сам верил и народ уверял, что мосты могут мстить людям и лошадям. Об этом рассказывал в кабаках да трактирах множество разных историй.

Своим слушателям Кичагур сообщал, будто стоять Петербургу до той поры, пока живут и возводятся мосты, а как прекратят строить и рухнет последний мост – так и Петербургу конец.

– Они – как руки островов. А без рук Петербург не работник… Мосты – дорога-твердь чрез хляби водяные, – так часто повторял Кичагур.

Что случилось потом со странным человеком по прозвищу Мостник? Много ли еще начудил и рассказал всяких историй за свой век? На каком из петербургских островов, на какой невской протоке, под каким мостом оборвалась его жизнь?

Молчат о том даже самые давние городские легенды. Лишь когда кто-то замечает в укромном уголке одного из старых мостов стакан водки, накрытый корочкой хлеба, старые петербуржцы поясняют несведущим:

– То какая-то добрая душа помянула неприкаянного Кичагура. Может, для того, чтобы путь-дорога была удачной, а может – чтобы вечно стояли петербургские мосты и не рвались их связующие нити.