Текст книги "Слезы ангела мести (СИ)"

Автор книги: Вадим Тимошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Браво, Майк, я уж думал, ты совсем разучился мыслить после своего помешательства, – похвалил Фрэнки. Правда, в его голосе чувствовалась скрытая издевка. Но это значило лишь то, что наши приятельские отношения вышли из глубокой комы, куда впали благодаря Карлу Бенедикту. – Кстати, это я сжег квартиру Чарли и помог ему спрятаться. Не люблю, когда чёртовы толстосумы думают, что им всё позволено в этом мире.

– Ты меня удивляешь, Фрэнки, – я достал сигарету из пачки и жестом попросил Кастелло прикурить. – Я всегда думал, что у тебя не хватит мужества пойти против закона.

– Если бы это было так, тебя бы посадили на электрический стул ещё тогда, когда ты изрешетил гада, убившего твою жену, – возразил Фрэнки, стряхнув пепел на пол. Это выглядело не очень красиво, но с другой стороны, после всего, что Уиллоу натворил за свою короткую жизнь, пусть радуется, что мы хотя бы не плюем на его могилу. – И пускай после таких дел я неважный офицер полиции, но, по крайней мере, я остаюсь человеком.

– Странно слышать это от тебя, – осклабился я. – Но вернемся к Блэквуду. Могу я удостоиться чести поговорить с ним?

– Только если говорить будешь ты, а не твоя пушка, – ответил Кастелло. – Он у Маленького Винни, скажешь, что пришёл от меня, и тебя, быть может, оставят в живых.

Маленький Винни. Винсент Шелби. Здоровенный негр с пышной шевелюрой и кулаками со свиную голову размером. Владелец забегаловки только для черных на Гудвин-авеню. Забегаловки, стены которой становились прочнее средневековой крепости, если Винни брал кого-то под их защиту. Мне до сих пор был не ясен принцип, по которому он выбирал, кому дать убежище, а кому сломать челюсть, но, к счастью, меня Винни однажды отнес к первой категории. В знак благодарности я тогда подарил ему потрепанный томик Ветхого Завета, ибо Шелби был буквально помешан на Библии, обожал её цитировать в минуты хорошего настроения, и собирал всевозможные издания в своей каморке.

– Я думаю, что сумею договориться с Винни, – я встал с пола и, повернувшись к Фрэнки сказал: – Не скучай без меня, дружище.

Пожав Кастелло на прощание руку, я направился к выходу из этого проклятого склепа, гнетущая атмосфера которого словно сдавливала мой череп своими иссохшими руками. Где-то впереди, во мраке зловещих тайн появилась маленькая точка света, и я спешил к ней.

Природа никогда не сдается. Лишь иногда её изощренный ум поддается человеку лишь с тем, чтобы следующим ударом превратить его в прах, что был отправной точкой его существования. Вот и сейчас, дрожа от холода в картавящем престарелым двигателем такси, я понимал, что очередной раунд будет за ней. Её холодные челюсти уже перегрызли городские артерии, парализовав движение на пятнадцати улицах из тридцати пяти, если не считать мелких сосудиков в полквартала, коими Город был богат. Несколько труб системы отопления, что шли над поверхностью, лопнули. Дешёвый пластик. Городские службы никогда не отличались щедростью в таких вопросах. Им было дешевле заплатить штраф за такие выкрутасы, чем сделать один раз на совесть. А может, просто штраф идет в карман подставному лицу, и в итоге возвращается в карман управляющего.

Таксист остановил машину и буркнул что-то нечленораздельное. Я решил не переспрашивать и сунул ему в руку бумажку в пятьдесят кредитов. Лицо таксиста расплылось в улыбке, и я понял, что неплохо сам себя нагрел. Да и что теперь, не вырывать же деньги из рук этого хитрюги.

Я снова обнялся с морозным воздухом, давившим тяжелой серой подушкой на случайных прохожих, что шёл, поеживаясь, по Гудвин-авеню. Впрочем, через несколько мгновений может стать жарко. Очень жарко. Я хорошо помнил мой последний визит к Винни. Тогда его вышибала отделал меня так, что ни одна барышня не смотрела на мою физиономию около двух недель. Черные жутко не любили, когда к ним наведывались гости другого цвета. Это отдавало так называемым «обратным расизмом», явлением, получившим пик развития ещё до запрета сотовой связи и интернета. Я очень хорошо понимаю таких людей. Когда к тебе веками относятся как к собаке, в конце концов, ты кого-нибудь загрызешь. А если вдруг случится так, что собаки станут выше человеческого рода, не надо быть провидцем, чтобы сказать, как страшна будет их месть. Маленьким городам, вроде нашего, повезло, если так можно выразиться. Нас «черная чума», как назвали этот бунт масс-медиа до того, как тоже «поменяли цвет», миновала. Но в мегаполисах белый человек был уподоблен бесправной скотине, могущей рассчитывать лишь на грязную работу, либо на службу в полиции до первой пули в голову.

– Эй, приятель, здесь таким, как ты, не рады, – с угрозой в голосе произнес вышибала – не тот, что надрал мне тогда задницу, но тоже здоровый детина – и несильно толкнул меня огромной ладонью в грудь. Я опустил глаза, внимательно рассмотрел то место на своём потрепанном пальто, до которого вышибала посмел дотронуться и тихо сказал:

– Не следует тебе трогать мою одежку, братец.

– Чего? – детина ещё раз толкнул меня, уже сильнее, так что я едва не улетел за порог заведения. – Ты чего там промямлил?

– Я сказал, лапы убрал свои, пока ещё можешь ими шевелить! – процедил я, глядя прямо в маленькие черные глазки вышибалы. Впрочем, на него это никакого впечатления не произвело.

– Гляди, какой сукин сын, – он снова распустил свои руки, теперь беззвучный полет лапищи можно было с натяжкой назвать ударом. С натяжкой для комплекции вышибалы, конечно. Но не для меня, повергнутого этим ударом в нокаут. – Ведь какой сукин сын, а? Чтоб я тебя больше здесь не… А-а-а!

Здоровяк вскрикнул и с удивлением уставился на свою простреленную насквозь пятерню. Держу пари, он считал, что его цвета угольной пыли кожу не может пробить ни одна отлитая в мире пуля. Я воспользовался замешательством детины и, взяв разбег, подпрыгнул и ударил ногой в его грудь. Это был мой единственный шанс выкроить себе ещё пару минут жизни, и – хвала небесам! – у меня получилось. Вышибала опрокинулся на спину и задрыгал конечностями, словно грузный жук. Я перепрыгнул через него и снова оказался в забегаловке. Под прицелом семи разнокалиберных пушек посетителей. Видимо, их задело слово «братец», ибо моя скромная кандидатура была недостойна родства с чернокожими.

– Так, ребята, – я нацелил «Беретту» на ближайшего ко мне подонка. – У меня осталось девятнадцать патронов, а вас тут семеро. Вопрос задачи: сколько у меня останется патронов после того, как я вас всех тут положу?

– Восемнадцать, – послышалось сзади. – Потому что ещё один выстрел – и я сверну твою чёртову шею. Ибо сказано в Писании: «Взявшие меч, мечом погибнут».

Мне был знаком обладатель этого голоса. Именно он в своё время помог мне залечь на время, пока не утих один скандальчик вокруг моего имени. Винсент Шелби. Выбежал через черный ход и зашёл с тыла. Совсем не по-библейски.

– Винни, – я повернулся к Шелби и широко улыбнулся. – Как я рад тебя видеть! Слушай, почему бы тебе не научить свою шавку лаять только на тех, кого нужно? Меня уже второй раз хотят покалечить в твоём светлом доме!

– Зачем пришёл? – Маленький Винни, похоже, всерьёз обиделся на меня из-за своего мордоворота. Не спорю, теперь от вышибалы проку будет мало, пока не заживет его медвежья лапа. А это значит, придется суетиться, искать кого-то ему на подмену. Лишние хлопоты. Впрочем, Винни заслужил их вполне, не удосужившись разъяснить своему цепному псу, кого к хозяину можно пускать без вопросов.

– Мне нужно поговорить с парнем, которого ты прячешь. С Чарли Блэквудом.

– Только если ты отдашь мне свою пушку и пойдешь с одним лишь мечом духовным, который есть Слово Божье, – Шелби подставил ладонь, точь-в-точь как попрошайка в районе трущоб. – В противном случае, мистер Гомес, мне придется дать вам коленом под зад.

– Хорошо, – я протянул Винни свой пистолет. – Надеюсь, Блэквуду ты поставил такой же ультиматум, прежде, чем пустить в своё убежище.

– Нет, – покачал головой Шелби. – Но у него нет привычки стрелять безо всякой причины. Ступай, дорогу ты знаешь. А я пока объясню этому болвану, – он махнул рукой в сторону всё так же корчившегося на снегу вышибалы, – несколько правил этикета.

Я очень хорошо помнил подвал забегаловки Маленького Винни. В один далеко не прекрасный день, когда семья Сангинетти объявила меня своим личным врагом, я спустился сюда, имея при себе лишь «Беретту» да тяжелую от отчаянья душу. Даже чертям невдомек, чем мне тогда довелось питаться, что пить и как истязал мои несчастные легкие мокрый кислый воздух, которым мне пришлось дышать около трех месяцев, пока ребята Фрэнки не уложили всю садистскую семейку в братскую могилу. Бенедикт, конечно, был далек от мафиозных кланов, насколько мне было известно, но вряд ли его навязчивое желание сделать Блэквуда невестой какого-нибудь бизона за колючей проволокой иссякнет в ближайшие пару месяцев. Так что парню придется провести в этой норе значительное время, хотя вряд ли такая участь хуже червей в сырой могиле.

Когда я скрипнул дверью, чей вес едва выдерживали толстые ржавые петли, Блэквуд скорчился на полу на пожелтевшем от влаги матрасе, источавшем омерзительный запах. Я не мог понять, спал он, или же просто размышлял о том, какая же всё-таки стерва судьба, и потому пошел к нему осторожно, стараясь не особенно шуметь.

– Ползи, ползи, змея, посмотрим, насколько быстрее тебя пуля! – неожиданно громко сказал Блэквуд, и тотчас я увидел дуло нацеленного на меня «Магнума». Пушки, к которой я когда-то был неравнодушен, и у Фрейда этому найдется объяснение, уж поверьте. Но потом верх над столь болезненной любовью взяла практичность, ибо магазин «Беретты» позволял отправить к праотцам больше всякой мрази.

– Я пришёл только поговорить, – как можно более дружелюбным тоном произнес я, подняв над головой руки. – И оружия у меня нет.

– Молва гласит, что Майк Гомес не треплет языком, вместо него говорит его пистолет, – послышался противный смешок. – Хочешь сказать, что мир заполняют лжецы?

– Я хочу сказать, что если не начнешь говорить, я позвоню мистеру Бенедикту, и сказки на ночь тебе будет рассказывать какой-нибудь бритоголовый амбал, – я схватил стоявший неподалеку деревянный ящик из-под виски и решил превратить его в стул. – Но мне этого жутко не хочется, потому как эту лощеную сволочь я терпеть не могу.

– Ну, если ты действительно не лижешь ему пятки, то, пожалуй, стоишь разговора, – Блэквуд сел и положил «Магнум» около себя. Теперь я мог хорошо рассмотреть беднягу. Какая-то неестественная худоба придавала его и без того несколько угловатой внешности сходство с жуткой деревянной куклой, из тех, что так любят мексиканцы на своих чёртовых карнавалах. Бежевая рубашка сплошь в желтых пятнах, потертые старые джинсы давно потеряли цвет. И поношенные ботинки, беглого взгляда на подошву которых было достаточно, чтобы понять, что они вполне могли оставить те самые следы в доме Уиллоу. Я не говорю про свою недавнюю находку, там пусть трудятся криминалисты. Но то, что было на виду, вполне могло стать моим козырем в разговоре с Блэквудом, пусть даже мне придется бессовестно блефовать.

– Уиллоу, чтоб ты знал, был той ещё сволочью. Я и пошел-то к нему только за тем, чтобы проверить свою гипотезу о его причастности к делам Бенедикта. Согласись, довольно странно, что твоего разлюбезного тестя арестовывали восемь раз, и менее, чем через час, отпускали. Тогда ещё Бенедикт не успел снюхаться с прокурором, и потому у меня оставался один вариант – Уиллоу. Хороший адвокат может сделать так, чтобы невиновному человеку вернули свободу. Отличный адвокат сделает так, чтобы самую бесчестную мразь полиция не только отпустила, но и впредь боялась трогать. Уиллоу был отличным адвокатом, и таковых держал в своей конторе. Конечно, ребят с моего отдела так просто не запугать, и то, что шеф за каждый арест устраивал взбучку, особо не влияло на наше желание засадить Бенедикта. Но это не могло продолжаться вечно. Я решил разрубить этот гордиев узел, и тут внезапно стал педофилом. В какой-то степени это сыграло мне на руку, поскольку так я мог проверить Уиллоу намного быстрее и естественнее. И когда эта скотина дала мне от ворот поворот, я понял, что был прав в своих умозаключениях…

– И поэтому ты убил его? – я решил пойти в наступление с фальшивым «джокером» на руках. Тактика беспроигрышная. Если человек виновен, он рано или поздно расколется, а если нет, это выяснится практически немедленно.

– Я его не…

– Тогда как ты объяснишь свои следы в его доме? А? – я ступил на шаткий мостик блефа, и обратного пути уже не было. – А как быть с разносчиком газет, который тебя там видел? Лучше не молчи, парень, ори громче, чтобы в аду услышали и приготовили тебе местечко поуютнее!

– Ну хорошо, хорошо, я был у этого поганого адвокатишки, – вздохнул Блэквуд. На его изможденном лице теперь явственно читалось чувство вины. – Но к тому моменту, как я переступил его порог, его мелочная душонка уже отчитывалась перед Богом за свои мерзкие грешки. Хотя мне бы больше понравилось, если бы черти забрали её ещё по дороге на небеса. То, что я порядком натоптал – это моя большая ошибка, честно говоря, я даже несколько растерялся, увидев…

– Мебель двигал? – перебил я, не желая вдаваться в тонкости душевных переживаний Блэквуда.

– Нет, – покачал головой тот. – Я вообще ничего не трогал. Мною овладел страх того, что помимо педофилии пришьют ещё и убийство. Я убежал оттуда так быстро, как только…

– А приходил зачем?

– Я хотел…

Договорить Блэквуду не дал пронзительный визг петель, подобно Атланту державших непосильный груз двери в подвал. Я повернул голову, и попрощался с остатками хорошего настроения, и без того скудными после драки с вышибалой Маленького Винни.

На пороге стоял бледный, как сама смерть, лысый мужчина в черной кожаной куртке, кожаных штанах и кожаных же сапогах. Его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, но у меня отчего-то возникло чувство, что зашёл он к нам явно не с благими намерениями. В тот же миг мир вокруг погас, превратившись в одно сплошное черное полотно, на фоне которого остались светлыми пятнами мы втроем – я, Блэквуд и наш незваный гость. Незнакомец задрожал, его грудь буквально взорвалась изнутри, забрызгав меня какой-то черной дрянью. Я попятился назад, понимая, что это очередное порождение моего больного сознания, но всё же не оставляя мысли о том, чтобы нашпиговать эту тварь свинцом. К счастью, Блэквуд пребывал в ничуть не меньшем замешательстве, отчего даже не заметил, как я стянул у него «Магнум».

Это приобретение было как нельзя кстати – из зияющей своей пустотой дыры в груди незнакомца вылезли три волчьих головы, и одна из них выбросила длинный и тонкий язык, который больше подошёл бы муравьеду, в сторону Бэквуда. Брызги крови отправились в свой короткий полет, часть их достигла моего лица, что удовольствия мне совсем не доставило. Я издал вой, полный отчаянья, нацелил «Магнум» на одну из голов и выстрелил.

Выстрел достиг цели. Голова лопнула, как мыльный пузырь, забрызгав кровью стены и самого незнакомца. Кровь по какой-то причине тут же вспыхнула, и уже спустя мгновение химеру объяло голубоватое пламя. Тварь не издала ни звука. Её плоть плавилась, подобно воску, текла по одежде и сапогам. Не я успел вновь взвести курок, как незнакомец превратился в лужу черной мрази на полу подвала, вынырнувшего из мрака моего видения. Я несколько раз протер глаза, всё ещё не веря в то, что эта лужа действительно существует. В то, что Блэквуд мертв по-настоящему. Но разум больше не играл со мной. Всё было реальным. Лужа, труп Блэквуда, сырой подвал. И удивление на лице Винни, чье внимание привлек звук выстрела.

Сейчас этот святоша наберет Фрэнки, через десяток-другой минут на меня вновь наденут наручники, и мне придется многое объяснить капитану Кастелло, а, может, и не только ему.

День, чёрт бы его побрал, явно не задался.

Если спросить верующего человека, где бы он хотел оказаться меньше всего, он бы, не колеблясь, ответил: «В аду». Если задать тот же вопрос мне, я назову кабинет Фрэнки, тесную каморку в единственном на весь Город полицейском участке. Я редко приходил сюда сам, всё чаще меня приводили молодчики капитана, и практически никогда беседы, что мне доводилось здесь вести, нельзя было назвать приятными.

– Двенадцать часов! – ревел Фрэнки, мечась по комнате – точь-в-точь как лев в клетке – с неизменной сигарой в зубах. – Ты на свободе двенадцать часов, а у меня уже два свежих трупа!

– Вернее бы сказать, один труп и лужа черной мрази, – осторожно поправил я. – Слушай, я бы, честно, хотел найти объяснение тому, что случилось, но не могу. Ты ведь и сам знаешь, у меня с головой нелады.

– Да если бы в одном этом было дело, – вздохнул Кастелло, несколько успокоившись. – У меня вроде все шестеренки на месте, но я всё равно не могу понять, как тебе удалось совладать с «Призраком».

– С каким ещё «Призраком»? – у меня вновь появилось чувство, что я проспал пару недель расследования.

– Ну, эта самая лужа, которую ты упомянул… – Фрэнки опустился в своё кресло, встретившее его приветливым кряхтеньем. – По твоему описанию, очень похоже на «Призраков». Они, к слову – всё, что осталось от программы синтетиков, закрытой лет пятьдесят назад.

– Синтетиков? – переспросил я. – Я думал, их всех ликвидировали.

– Некоторым удалось сбежать, – покачал головой Фрэнки. – Поскольку их готовили для военных целей, синтетикам было довольно трудно адаптироваться к жизни в мире людей, но они нашли себе применение…

– Стали наемниками, – закончил я, даже не скрывая своего недовольства. Чёрт, мало мне было человеческого отребья, теперь ещё и с роботами возиться?

– Именно, – с улыбкой кивнул Кастелло. – Эти парни встроили в свои искусственные тела несколько десятков капсул с сильнейшей кислотой, срабатывающие после критического попадания. Хорошая гарантия того, что их не опознают. Считается, что ни одному человеку прежде не удавалось победить «Призрака» в бою, но ты, похоже, открыл счет, Майк. Поздравляю, – он протянул мне руку, и я машинально пожал её. Машинально – потому что мои мысли сейчас занимало совсем другое.

– Но если он наемник, значит, у него есть наниматель, так? – спросил я, потирая подбородок. Я даже забыл, что мне жутко хотелось курить.

– Верно мыслишь, Майк, – похвалил Фрэнки. – Да, наниматель есть всегда, причем в нашем случае – совсем не бедный наниматель, потому как «Призраки» требуют за свои услуги поистине астрономические суммы. У меня есть на примете одна кандидатура, она тебе понравится, – Кастелло начал походить на Джоконду в мужском варианте.

– И кто же? – усмехнулся я.

– Твой расчудесный тесть, – Фрэнки затушил сигару и в один миг стал предельно серьёзен. – Давай мыслить логически. Блэквуд что-то раскопал о Карле Бенедикте, тот серьёзно испугался за свои репутацию и свободу, и дал на лапу законникам, чтобы те превратили хорошего полицейского в грязного извращенца. Однако в дело вмешался я, Блэквуд скрылся, и он был всё так же опасен для нечистого на руку магната. Тогда Бенедикт решает нанять тебя, навязав Блэквуда как главного подозреваемого. Он знал, что ты делаешь с убийцами. Но ты сбился с указанного тебе пути, начав искать улики, которые могли бы доказать или опровергнуть причастность Блэквуда к смерти Уиллоу. И Бенедикту пришлось нанять «Призрака» с тем, чтобы он убил двух зайцев – давно досаждавшего ему копа и слишком любопытного частного детектива. Как тебе такая версия?

– Бред, – ошарашено пробормотал я. – Мой родственничек, конечно, та ещё скотина, но на такое он вряд ли способен. В конце концов, ведь он нормальный человек, у него была семья…

– Майк, там, где большие деньги, не может быть нормальных людей, – перебил Кастелло. – Удержать капитал в своей пасти может только настоящий волк, другого в одну минуту растерзают, разорвут на клочки. Впрочем, ты ещё кое-чего не знаешь о Бенедикте. Помнишь след, который ты нашел?

– Ну да… – я понемногу начинал терять связь с реальностью.

– Наши парни поработали с ним, и установили, что он разительно отличается от тех, что были на виду. Обувь совсем другая, ручной работы. Такую на заказ шьет старик Шварц. Можно сказать, в штучном экземпляре.

– Но почему в доме больше нигде нет таких следов? – я всё же решил поддаться желанию закурить.

– На этот вопрос ты сейчас ответишь сам, – Фрэнки снова улыбнулся. – Что ты одеваешь, когда приходишь в больницу?

– Халат, – растерянно ответил я.

– А кроме?

– Бахилы… – внезапно в моей голове забрезжил точкой света ответ на мой вопрос, но всё же я был ещё не в состоянии произнести его.

– А зачем? – издевательски усмехнулся Кастелло.

– Чтобы не наследить… – я похолодел на дюжину Фаренгейтов. – Вот почему след нечеткий…

– Браво! – зааплодировал Фрэнки. – А теперь – десерт! Я послал к Шварцу своего человека, и он выяснил, что обувь принадлежит Бенедикту…

– Как?! – возопил я, вскочив со стула. – Как это возможно?! Зачем он убил своего друга?!! Это бессмысленно!

– Спроси у него сам, – Фрэнки щелкнул пальцами, дверь кабинета открылась, и дюжий молодчик по имени Мэнни втащил к нам и швырнул на пол Карла Бенедикта собственной персоной. Слегка помятого, но не терявшего присутствия духа.

– Немыслимо! – возмущался он. – Вы ответите за свои действия перед законом!

– В этой комнате закон – я, – сказал Фрэнки, подойдя к этому мерзавцу. Задумчиво почесал затылок и пнул Бенедикта под ребра. – Лучше вам усвоить это сразу, мистер Бенедикт.

Магнат некоторое время хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Потом поднял глаза на Кастелло и прорычал:

– Когда я выйду отсюда, я добьюсь, чтобы тебя посадили в одну камеру с каким-нибудь насильником!

– Ты отсюда не выйдешь, – вклинился я, взяв со стола Фрэнки свою «Беретту». – У меня девятнадцать патронов. Стало быть, я повторю свой вопрос восемнадцать раз. Зачем ты убил Уиллоу и Блэквуда?

– Пошел ты, – огрызнулся Бенедикт. Фрэнки молча кивнул и отошёл в сторону.

Я сделал первый выстрел. Пуля попала ублюдку в щиколотку, кровь брызнула на грязный пол. Бенедикт скорчился от боли, но не проронил ни звука.

– Зачем ты убил Уиллоу и Блэквуда?

– С..сука… – прохрипел мерзавец.

Вторая пуля раздробила ему колено. На этот раз Бенедикт не смог сдержать крик.

– Зачем ты убил Уиллоу и Блэквуда?

– Ладно, чёрт с тобой, – проскулил магнат. – Блэквуд слишком усердно совал нос в мои дела, а Робин, тварь такая, чуть не продал меня!

– Это как понимать? – удивился Фрэнки.

– А так, что Блэквуд предложил Робину продать ему некоторые сведения о моих делах, и этот гад согласился! Позвонил мне, сказал, что за молчание я должен заплатить столько же, сколько давал Блэквуд! Друг, чтоб его! Но ничего, я лично пристрелил его, вот только сэкономить всё равно не получилось. А всё ты, Майк! Мне дорогущий наемник стоил меньше, чем ты, бесплатный мститель-неудачник! Хотя сейчас я думаю, что лучше бы я заплатил этому куску дерьма!

– По-моему очень глупо шантажировать такого человека, как вы, мистер Бенедикт, – сказал Кастелло, вернувшись за свой стол. – Я бы так делать точно не стал. Но ладно уж, Бог судья вашему дружку. Но не вам. Вас будут судить в штате Мэн, где у меня друзья есть, а у вас нет. Так что, небо в клеточку я вам гарантирую. Увести!

Мэнни, как ураган, ворвался в кабинет, сгреб Бенедикта в охапку и вытащил в коридор, оставив нам на память об этом ублюдке две кровавые полосы.

– Хорошая идея со штатом Мэн, – сказал я, повернувшись к Фрэнки. – Главное, чтобы прокурор не узнал.

– Не успеет, – ухмыльнулся Фрэнки. – Бенедикта уже через полчаса погрузят в самолет и перевезут, куда следует. Так что дело можно считать закрытым. Иди домой, ложись спать, теперь ты снова живой, Майк.

– С удовольствием, – я засунул «Беретту» в кобуру. – Если, конечно, у меня всё ещё есть дом. Меня ведь там слишком долго не было.

Я шагнул к двери, и в этот самый миг Фрэнки окликнул меня:

– Эй, Майк! Круто ты пострелял своего тестя! А если бы он оказался невиновен?

– Ну, ты ведь знаешь, я немного не в себе. Сказал бы, померещилось.

И я вышел из комнатки, в которой закончилось это проклятое дело, навстречу жизни, вновь наполнившей вены Города. Города, который ждал меня, ждал с тем, чтобы я омыл свежей кровью его грязное лицо. И он дождётся…

И небо заплачет кровью…

Город засыпал. Звёзды, подобные бестолковым светлячкам, роились над крышами обветшалых домов, ставших позорным архитектурным наследием далекого двадцатого века. Трущобы, конторки, забегаловки… Словно бы антураж древней ленты о Филипе Марлоу в исполнении несравненного Хампфри Богарта. Ленты, чей шарм ещё не успела испортить цветная кинопленка.

Что ж, стоит признать, что история циклична, и Великая Депрессия, породившая множество подобных киношедевров, вновь пришла на территорию некогда могущественного государства в конце двадцать первого века, принеся разочарование в прогрессе. Разочарование в безделушках, которые якобы упрощают жизнь, но в действительности лишь делают ее в несколько раз ужаснее. Некоторые конгрессмены оказались не столь тугими на ухо, сколь остальные их коллеги, и на свет появился закон, запрещавший всё, что было изобретено после пятидесятых годов. Сотовая связь, превратившая в кошмар мечту делового человека быть мобильным. Космос, ибо жизнь на планете Земля нуждалась во внимании и человеческом упорстве больше, нежели безжизненная пустота меж такими же безжизненными планетами. Компьютеры и интернет, которые вместо того, чтобы помогать своему пользователю и всячески его развивать, привели оного к полнейшей деградации и неспособности делать что-то самостоятельно. На фоне этого запрета странным казалось то, что программа синтетиков была закрыта намного позднее. Что эксперименты с пробирочниками проводились до недавнего времени. Впрочем, не мой удел искать логику в решениях Конгресса. Для меня было важным лишь то, что жизнь, подобно морской волне, откатилась почти на полтора века назад, замедлив бешеный темп городов. Это было прекрасно. Впервые за всю свою жизнь я мог видеть мир во всем его великолепии, а не довольствоваться размытым пятном в окне мчавшего по улицам такси.

Но так продолжалось недолго. Когда организм государства ослабевает под влиянием неустойчивой мировой погоды, его немедленно поражает чума. Самая страшная из всех, которые только можно вообразить. И имя этой чуме – преступность. Подобно раку, она въелась в ткань городов и пригородов, питаясь легкими деньгами, на которые разменивала никчемные (в ее понимании) человеческие жизни. Жизни таких, как моя жена. В тот вечер, что до сих пор видится мне в кошмарах, она не вернулась домой. И никогда уже не вернется. Ее остывшее тело нашел какой-то парень, вставший раньше обычного, и немедленно позвонил в полицию. А полиция вызвала меня для опознания. Меня душили слезы, я хотел закричать, но крик встал поперек горла, как чёртова кость. Я целовал бледное лицо Клары, в надежде, что от моих поцелуев она, будто в сказке, вернется в мир живых. Но она не ожила. Билет, который стоил ей тридцати шести кредитов (потомков «всемогущего доллара»), был лишь в один конец. Детективы из отдела убийств довольно быстро разыскали поганого кондуктора, сидевшего на «ангельской пыли». Тварь, зовущуюся Винсент. Он убил Клару просто потому, что ему не хватило на очередную порцию «кайфа». Если бы Винсента тогда посадили на электрический стул, если бы я удовлетворился тогда его дымящейся черепушкой, танцующей мамбо под действием бесценного в этом отношении дара Фарадея, я бы не стал тем, кем являюсь сейчас. Но Винсент ходил под влиятельным наркобароном, волосатая лапа которого дергала за нитки многих политических марионеток в Городе. Эту мразь выпустили на свободу.

Когда я увидел Винсента, преспокойно идущего по 22-й авеню к магазинчику, в подвале которого он обычно разживался дурью, во мне что-то сломалось. Будто бы ангел, сидевший на моем правом плече, взглядом указал мне на «Беретту», ожидавшую своего часа в кобуре , и прошептал: «Дальше ты сам по себе, парень». Я сгреб Винсента в охапку, оттащил в какой-то темный переулок и расстрелял в него всю обойму. Я заставил его выть, подобно дикому зверю, чьи кости перемалывали стальные челюсти капканов. Я заставил его умолять о пощаде. А потом – заткнуться навсегда.

Когда на место происшествия приехала полиция, её встретил безумец, сидевший на трупе с улыбкой победителя. Детективы сразу все поняли, и тотчас надели на меня браслеты, холодным поцелуем вернувшие меня к реальности. Я понял, что серьёзно влип, что в лучшем случае остаток своих дней проведу в камере. Но, на моё счастье, нашёлся человек, для которого я не был психом, изрешетившим человека запросто так. Фрэнк Кастелло. Капитан полиции Города. Он заглянул мне в душу и увидел там пламя нестерпимой муки, сжигавшее всё, чем я так недавно жил. Он всё понял. Вспомнил о своей жене, о том, что и ей нередко приходится добираться домой по ночным улицам. Тогда он не сказал мне ни слова, лишь едва заметно кивнул.

Через неделю меня отпустили. С «Беретты» таинственным образом исчезли мои отпечатки, свидетели не могли припомнить, что видели меня на 22-й авеню, фотографии с места преступления сгорели во время пожара в лаборатории. А без этих материалов я был чист перед законом, принявшим столь извращенную форму, что невольно вспоминается знаменитое «русское зазеркалье»: «В Советской России вы допрашиваете преступника, в современной Америке преступник допрашивает вас». И это было чистой правдой. Закон давал подонкам в разы больше прав, чем их имелось у полицейских. Я не мог принять такую издёвку со стороны Конгресса, ведь на фоне этого фальшивого милосердия в давно уже не советской России расстреливали за второе преступление, если оно было не тяжким, а за тяжкое – на месте, без суда и следствия. Невинные под молот правосудия попадали, но не так много, как пишет об этом жёлтая пресса.

Тогда я понял, что должен делать. Я пошёл вперед, оставляя за собой кровавую полосу мести за тех, с чьей жизнью не посчитались мрази, очернившие Город своими прочными тенетами. Я не брал взяток. Для меня не было присяжных. И я не слушал адвокатов.

Розовые очки упали на асфальт и захрустели под тяжелым ботинком. Мое сознание, извращенное случившимся с Кларой, перекрасило Город так, что для меня теперь существовали лишь черный цвет ночи, красный цвет крови виновных и белый цвет снега, скрывавшего грехи каждого из нас четвертую часть года. Я не знаю, почему теперь зимы стали длиннее. Может, «зеленые» правы, и человеческое безумие, помноженное на нежелание слышать предупреждения самой природы, в самом деле изменило климат старой, израненной, подобно средневековому воителю, Земли. А может, они стали длиннее лишь для меня, став символом бледных и холодных рук смерти, ходившей за мной по пятам, но так и не решавшейся нанести последний в моей жизни удар. Сколько раз ей представлялась такая возможность. И никогда она не делала то, что от нее требовалось. Я продолжал жить, и с каждым новым днем эта жизнь становилась все отвратительнее. Мне пришлось убить своего напарника, Серджио. Человека, созданного в лаборатории, а не рожденного мужчиной и женщиной. Человека, ставшего для меня роднее брата и так подло предавшего братскую любовь. Человека, чье предательство я простил еще до того, как сделал роковой выстрел. Человека, а не пробирочника, как с пренебрежением называли подобных ему «настоящие» люди. Серджио оказался убийцей в одном из дел, что мы с ним вели, и в тот самый миг, как я узнал это, во мне что-то щёлкнуло. Я словно поменялся с ним местами, примерив на себя роль униженного своими создателями бедняги. И с ужасом понял, что поступил бы так же, как он.