Текст книги "Слезы ангела мести (СИ)"

Автор книги: Вадим Тимошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Я кое-как протолкался через этот клокочущий бедлам и толкнул хлипкий кусок фанеры, отделяющий от зала жалкие семьдесят два квадрата отдела убийств. Детективы отдела не сразу меня заметили. Но когда все же поняли, кто их посетил, в унисон зааплодировали, словно я был для них героем вроде Грязного Гарри. Это меня не на шутку смутило. Ведь сегодня не я был героем. Слегка поклонившись каждому, я направился к кабинету Кастелло.

– Майк? – удивленно воскликнул Фрэнки, едва я пересек порог его нерушимой крепости. Он всегда так называл эту тесную комнатку с единственным окном, под потолком которой вяло вращался желтый от дыма дерьмовых сигарет вентилятор. – Какого чёрта ты сюда заявился? Ты что, забыл, что у некоторых наших руки чешутся посадить тебя на электрический стул?

– Сегодня я этого не заметил, – улыбнулся я, усевшись на шатком деревянном стуле.

– Ну да, сегодня ты для них чёртов кумир, – усмехнулся Фрэнки. – Если бы ты знал, сколько засранцев стреляют в копов, а потом спокойно выходят под залог.

– Ты всегда знаешь, где меня найти, – ответил я, сунув в рот кривую сигарету. – И услуги мои стоят недорого.

– Всё шутишь, – отмахнулся Фрэнки. – Ты что-то хотел?

– Ты ведь обещал держать меня в курсе. Вот я и пришёл за новостями.

– Новостей пока нет, – покачал головой Кастелло. – Я отправил запрос по «Плимуту» в Управление, они обещали дать ответ до завтрашнего утра.

– А водитель? – я немного пожевал сигарету и прикурил, наконец.

– Документов при нем не нашли, мордашка тоже нигде не числится. Доктор Франкенштейн сделает вскрытие и расскажет о своих впечатлениях. Думаю, завтра я смогу передать тебе его слова.

– Опять завтра, – хмыкнул я.

– Ну да, мы вообще-то полицейские, а не одержимые мстители-одиночки, которым закон не писан. И мы подчиняемся системе.

– Ладно, я всё понимаю, – кивнул я. – Вернемся к разговору о кумирах. Насколько я понимаю, теперь ты – мой должник?

– Мне знакома эта песня, – простонал Фрэнки. – Чего ты хочешь?

– Чтобы ты сказал мне, чья это машина, – я протянул Кастелло бумажку с номером.

– Что за интерес? – удивленно спросил тот.

– Вдова Вэнса попросила. Похоже, кто-то уделяет ей слишком много навязчивого внимания.

– Хм, интересно, – пробормотал Фрэнки. – Я отправлю запрос, но ты знаешь…

– Завтра, – усмехнулся я и поднялся со стула. – Тогда до завтра, Фрэнки, – я пожал руку Кастелло и направился к двери кабинета.

Окурок, который я бросил в пепельницу Фрэнки, тлел ещё несколько мгновений, но потом потух, подобно так и не вышедшему из-за облаков солнцу.

Вечер опускался на Город липкой паутиной. Я шёл по опустевшей улице – обыватели уже спрятались по своим норам – и смотрел в свинцовое небо. Но ответов не видел. Впрочем, там, куда я направлялся, мне пока не нужны были ответы. Нужны были вопросы. Я шёл к Николь. Не знаю, почему во мне вдруг возникло непреодолимое желание навестить её. Может, из-за того, как она посмотрела на меня в ресторане. Женщины умеют сделать так, что ты, не страшась самой преисподней, бросишься ей на выручку. А может, меня просто влекло к ней.

Дом Вэнсов был на Корветт-драйв, почти на самой окраине. Тихий, спокойный уголок. И тем страннее было то, что именно здесь произошла трагедия, кровавый след которой всё ещё не высох. Мне не давал покоя вопрос – зачем? Зачем водитель «Плимута» убил мужа Николь? Чем ему не угодил этот тихоня? Но в поступках мразей никогда не бывает логики.

Я остановился возле полированной двери, выкрашенной в нежно-голубой цвет, и нажал кнопку звонка. По дому пронеслась нежная трель, и он будто вздрогнул, очнувшись от дремоты.

– Мистер Гомес? – удивилась Николь, открыв мне. На ней было коротенькое домашнее платье цвета морской волны, заканчивавшееся чуть ниже пояса. Сквозь тонкую ткань просвечивала не стесненная лифчиком грудь. Я судорожно сглотнул и попытался думать о деле, и только о нем. Не буду врать, получалось неважно.

– Доброго вечера, мисс Вэнс. Я хотел убедиться, что у вас всё в порядке. Вижу, ваши назойливые поклонники решили выспаться. – Никакого фургона на улице и впрямь не было. Я это заметил только сейчас, выйдя из тумана раздумий, скрывшего всё вокруг.

– Спасибо, всё хорошо. Настолько, насколько может быть в моём положении. Не желаете зайти?

Конечно, я желал этого, всей душой.

Николь провела меня в небольшую, но непередаваемо уютную гостиную. Небольшой сервант, старенький телевизор, диванчик и два кресла в тон низкому деревянному столику. Я занял одно из кресел.

– Кофе? – спросила Николь.

– Буду очень признателен, – улыбнулся я. Она ушла, оставив меня наедине с наполненной необъяснимым шармом комнатой. Я ещё раз обвел гостиную взглядом и заметил стоящие на серванте четыре диплома в деревянных рамках. Я не стал вставать, решив расспросить о них Николь.

– Пожалуйста, – женщина поставила на столик возле меня дымящуюся чашку и расположилась напротив меня на диванчике. Не знаю, сделала она это нарочно или нет, но Николь села так, что я мог видеть её полупрозрачные трусики и маленькую черную стрелочку под ними, указывавшую на заветный грот, в который я страстно желал войти. Я не мог оторвать глаз от этого зрелища, желание стальными когтями разрывало изнутри. Каким-то невероятным чудом мне удалось вспомнить, о чем я хотел спросить Николь.

– Это вашего мужа? – я кивком указал на дипломы.

– Да, – ответила женщина после небольшой паузы. – Александр до встречи со мной работал в области генетики в какой-то лаборатории. Он не любил говорить об этом, да я и не особенно спрашивала.

– Странно, – хмыкнул я, отхлебнув из чашки. – Насколько мне известно, генетикам неплохо платят. Уж наверняка в разы больше того, что получает программист «грядок». С чего бы ему уходить с такого хлебного места?

– Мой муж не придавал значения деньгам, – Николь закинула ногу на ногу, и я почувствовал некоторое облегчение. – Он всегда хотел лишь одного – помогать людям.

– И вот она награда за это – холодный поцелуй смерти, – мрачно произнес я. Никогда не понимал, почему небеса так рано забирают к себе хороших парней, а всякой швали позволяют жить до седых лет.

– Жизнь редко бывает справедлива, – вздохнула Николь. – Мой первый муж, узнав о том, что я не могу иметь детей, собрал мне чемодан, дал двести кредитов и выставил на улицу. Вы не представляете, что значит остаться совсем одной в этом жестоком мире.

– Представляю, – ответил я. – Жизнь моей жены забрали улицы, напичканные отрепьем. Тридцать шесть кредитов. Вот она – цена человеческой жизни. Но знаете что самое смешное? Этого ублюдка выпустили на свободу через несколько дней. Я нашел его и убил, медленно и жестоко, но это не вернуло мне Клару. И мира в душу не принесло.

– И как вы смогли преодолеть это? – Николь выглядела так, будто вот-вот расплачется. Я пересел на диванчик и обнял её. Никто не заслуживает такой боли. Видит Бог, никто.

– Я просто не переставал смотреть в небо, ведь там всё равно когда-нибудь будут видны звёзды.

– Вы удивительный человек, мистер Гомес, – почти прошептала Николь, и этот шепот обжег мне шею.

– Надеюсь, это не помешает, – улыбнулся я.

– Чему? – Николь посмотрела мне в глаза. Я увидел в её взгляде то, о чем мечтал с того самого дня, как она переступила порог нашей конторки.

– Этому, – я поцеловал горячие влажные губы женщины и почувствовал, как по её телу восхитительной дрожью пробежала волна возбуждения. Я был её героем. Героем, которому она решила подарить лучший из трофеев – своё восхитительное тело.

Утро нового дня нежно-розовым вином растекалось по крышам домов. Впервые за эту неделю из-за облаков выглянуло солнце. Его мягкие теплые ладони нежно поглаживали серый асфальт Корветт-драйв. Я стоял у открытого окна спальни, ещё хранившей жар ночи, проведенной с Николь, и курил сигарету. Я снова почувствовал себя живым. На короткий, но столь чудесный миг перестал быть ночным призраком, вершащим свой суд над неспособными жить по правилам сволочами. И это чувство клокотало в груди, вытесняя поселившийся там мрак и чувство безысходности. Может, Серджио прав, и мне стоит попробовать начать жизнь с чистого листа?

«Нет, приятель, война ещё не окончена». Словно в подтверждение моих мыслей, к соседнему дому подъехал бирюзовый фургон, о котором вчера говорила Николь, и остановился у обочины. Похоже, всё действительно серьёзно. Я отошёл от окна и оделся. Поцеловал спящую Николь и выскочил на улицу через заднюю дверь, благо её страстные поклонники женщины оставили без внимания. Хотя почему поклонники? Соглядатай вполне мог быть один. В любом случае был лишь один способ выяснить это.

Я вышел на соседнюю улицу, пробежал один квартал и, вернувшись на Корветт-драйв, неторопливо пошел к дому Николь, изо всех сил изображая этакого ротозея, ищущего нужный адрес. Актер из меня неважный, но, думаю, хотя бы эта роль у меня удалась. На руку играло то, что на улице никого не было. Можно было спросить у водителя фургона дорогу, и это будет выглядеть вполне естественно. Я так и сделал. Подойдя к машине, я постучал в тонированное окно, в котором отражались вновь появившиеся на небе тучи. Стекло медленно опустилось. Теперь я мог их разглядеть. Да, теперь было ясно, что «их». Тот, который сидел за рулем, был наголо бритым мулатом с толстыми губами, низким лбом и маленькой золотой сережкой в ухе. Его спутник – тощий азиат, короткая стрижка, маленькая козлиная бородка. Оба были одеты в практически одинаковые строгие костюмы, готов поспорить, что они покупали их в одном магазине.

– Чего тебе? – недовольно спросил мулат, смотря на меня с таким презрением, словно я был виновен в том, что нам надрали задницы во Вьетнаме.

– Доброе утро, господа, – как можно более вежливым тоном произнес я, широко улыбаясь. Со стороны наверняка выглядел как идиот, и это было замечательно. Никто не возится с идиотами. – Вы не знаете, где четырнадцатый дом?

– Вообще-то на них на всех есть номера, приятель! – подал голос азиат. Писклявый, как у девчонки. – Читать-то умеешь, наверное? – и стекло поползло вверх.

Я сделал вид, что оскорбился таким ответом, и зашагал дальше по улице, опустив голову. Однако в мои планы не входило то, что четырнадцатый дом был ярдах в десяти впереди. Нужно было что-то делать, притом срочно. Ребята в фургоне наверняка наблюдали за мной. Я остановился, достал из кармана клочок бумаги и стал в нее пристально вглядываться, так, чтобы со стороны казалось, что я сверяюсь с адресом. Потом хлопнул себя по лбу, мол, вот я дубовая голова, и, ускорив шаг, направился к перекрестку, где Корветт-драйв, подобно притоку реки, впадала в Централ-авеню. Здесь можно было поймать такси, что я и намеревался сделать. Через полчаса в «Дьютимен» прибудет Фрэнки с порцией новостей. Времени было не так много, если учитывать, что от Корветт-драйв до 42-й около двадцати миль. Долго ждать не пришлось, буквально через минуту возле меня затормозило старенькое такси с облупившейся в нескольких местах краской. Я сел, назвал адрес, и машина тронулась. Не знаю, какое из чувств нашептало мне посмотреть назад. Но то, что я увидел, заставило меня довольно улыбнуться.

Фургон ехал за нами.

Я не особенно верю в чудеса. Ещё в детстве, когда мои сверстники, хлопая глазами, проглатывали сказки про Санта Клауса, я знал, что на Рождество получу только оплеуху от пьяного папаши, и не будет никаких носков с подарками и седого толстяка в нелепой одежке. Будет серое полотно, на котором краской уныния судьба нарисует мой завтрашний день. Потом я вырос, папаше заломили руки за спину, а моя мать пропадала на двух работах, пытаясь дать мне лучшее. Вернее, то, что считала лучшим для меня. Сейчас, конечно, я понимаю, что был неблагодарной тварью, когда кричал ей о том, что хочу сам решать, какой дорогой идти. Она потом подолгу сидела на кухне и плакала.

Вот и сейчас никакого чуда не произошло – я опоздал на целых пять минут. Фрэнки уже жевал сэндвич, когда я, рассчитавшись с таксистом, толкнул дверь «Дьютимена». Мой жирный «хвост» припарковался на 42-й, ярдах в пятидесяти от кафе. Я усмехнулся про себя. Ребята просто молодцы. Делают вид, что просто катаются, а я делаю вид, что их не замечаю. Слежка явно не их профиль.

– Привет, Фрэнки, – поздоровался я, упав за столик Кастелло. – Порадуешь новостями?

Кастелло дожевал кусок, сделал глоток даже на вид дрянного кофе и разочарованно произнес:

– Радоваться особенно нечему. «Плимут» числится в угоне в соседнем штате, больше по нему ничего нет.

– Этот парень проделал долгий путь к собственной могиле, – улыбнулся я, достав сигарету. Чёртов «Плимут», и здесь нить оборвалась. – Что показало вскрытие?

– Очень любопытное дело, – голос Фрэнки был слишком спокойным для «любопытного дела». – Убийца не был рожден женщиной.

– Пробирочник? – слово было мерзким, я никогда не применял его к Серджио. Но другого названия для этих несчастных общество не придумало. В конце концов, никто не спрашивал их, хотят ли они такой жизни.

– Он самый, – кивнул Фрэнки. – И это, если честно, поставило меня в тупик. Я никогда не слышал о том, чтобы такие, как этот парень, преступали закон. Они же, мать их, совершенны!

– Вчера я узнал, что их совершенство – всего лишь басня для таких, как мы с тобой, – покачал я головой. Ещё одна затяжка. Как дыхание смерти, мучительной, как и вся моя жизнь. За окном снова начинался дождь.

– Говори, – оживился Кастелло.

– Мой напарник тоже один из них…

– Вот это новость, – округлив глаза, сказал Фрэнки. – Раньше ты мне не говорил.

– У всех есть маленькие грязные тайны, – ухмыльнулся я. – Так вот, знаешь, что он мне вчера рассказал? Что все пробирочники – хронические импотенты. Так задумано генетиками. Это жуть как обидно – быть мужчиной, и в то же время не мужчиной. Представляешь, что творится у каждого из них в голове?

– Матерь божья… – прошептал Фрэнки. – Да он же вполне мог съехать с катушек и устроить эту кровавую баню!

– Только зачем ублюдок проехал для этого почти четыре сотни миль? Что-то с трудом верится.

– Действительно, – согласился Фрэнки. – Но тогда я вообще ничего не могу понять. Зачем ему понадобилось убивать Вэнса? Он ведь был простым, как бейсбольная бита!

– Не таким уж и простым, – я сделал небольшую паузу, для пущего эффекта. – Вчера я был у Николь. Не спрашивай, зачем я к ней пошел. Так вот – я нашел там дипломы Вэнса. До фабрики он работал генетиком в какой-то лаборатории. Какой именно, Николь не знает. Покойный не очень охотно рассказывал ей об этой части своего прошлого.

– Может, Вэнс как-то связан с пробирочниками? – предположил Кастелло. – Вроде мести сына отцу.

– Если учесть, что отцы сделали с сыновьями, такой вариант нельзя исключать, – кивнул я. – Вопрос только в том, сам он это спланировал, или же мы имеем дело с первой в стране бандой пробирочников.

– Ты не первый, кто задался этим вопросом, – по лицу Фрэнки было видно, что он хочет сказать что-то не очень приятное. – Я проверил номер машины, который ты мне дал вчера… – Кастелло замолчал. Он молчал полминуты, минуту.

– И? – с нетерпением спросил я.

– Мне жаль, Майк. Это федералы. Чёртовы федералы, – Фрэнки, казалось, вот-вот расплачется.

– Почему жаль?

– Потому что сверху пришёл приказ дать федералам зеленый свет. И всех, кто путается у них под ногами, убрать в сторонку. Так что, дружище, – Кастелло снял с пояса наручники. Он их постоянно носил с собой, бьюсь об заклад, даже спал с ними. Мечтал надеть их на кого-то посерьёзнее обычной уличной швали. – Извини, но ты арестован.

Я всегда об этом мечтал. Оказаться в клетке, пропахшей тухлой кровью и блевотиной. С самого рождения. Фрэнки не был ослом, у него было полное право держать меня здесь двадцать четыре часа, и он им воспользовался. Можно было пойти другим путем, попросить меня не совать нос в это дело, пока им занимаются федералы. Но он знал, что я не послушаю. Я чересчур упрямый сукин сын.

Вот оно, твоё упрямство, Майк. Поймали как крысу. Хорошо хоть больше никого в камере не было. У подонков, наверное, был выходной. Можно было спокойно растянуться на одной из грубых деревянных скамеек, понатыканных возле стен, и погрузиться в себя. Эти два дня были слишком насыщенными. Обычно от обращения клиента до выстрела из моей любимой «Беретты» проходило не меньше недели. Не потому что я тянул время – просто полиции редко везло так, как вчера, а собирать улики после них – дело совсем неблагодарное. Да кого я обманываю, как детективу мне грош цена. Я не Шерлок Холмс или чёртов Ниро Вулф. Я Майк Гомес. Неудачник с пистолетом в руках и желанием привнести в мир хоть каплю справедливости.

Я думал о Николь. Я никогда ещё не спал с клиентами, но, чёрт возьми, она была потрясающей женщиной. Этой ночью мне так не хотелось, чтобы всходило солнце. Если бы я мог, я бы привязал его к какому-нибудь столбу на другом полушарии, до тех пор, пока не познаю в полной мере сладость Николь. Но её страсть была бездонной пропастью. В нее можно было падать бесконечно…

Подобно острой бритве, скрип двери в камеру отсек древо моих мыслей от корней. Двое полицейских привели какого-то бродягу, старика неопределенного возраста, грязного и плешивого. Нормальный человек скривился бы от отвращения. Но не я. Мне было искренне жаль тех, кто оказался на улице. Потому что я там был. Я знаю, как туда попадают. И как сложно оттуда выбраться. Конвоиры усадили старика на скамейку напротив моей, бережно, точно ребенка, и вышли из камеры. Бродяга несколько минут сидел тихо, уставившись в пол, и вдруг посмотрел на меня так, будто я был каким-то жутким монстром.

– Ооооо… – завыл он. – Ооооо…

– Спокойно, папаша, я тебя не трону, – сказал я старику, не вставая. – Чувствуй себя как дома.

Но бродяга выть не перестал. Более того, он выл всё громче и громче, этот вой был как кривой смычок на струнах нервов. Он истязал всё нутро. Так продолжалось с четверть часа, пока, наконец моё терпение не лопнуло. Я поднялся со скамейки, подошёл к старику и прошипел:

– Папаша, будь любезен, заткнись!

Он и вправду замолчал. Но лишь на мгновение. После чего начал раскачиваться взад-вперед и бормотать:

– Я знаю… Я знаю кто ты… Ангел Смерти… Ты забираешь души грешников…

– Да что с тобой такое? – простонал я, отвернувшись от бродяги. У него, похоже, крыша съехала.

– Забавные вещи… Творятся забавные вещи… Брат стреляет в брата… Сын убил отца… Забавные вещи…

– Фрэнки! – я подскочил к двери камеры и стал колотить по стальным прутьям. – Фрэнки, забери меня отсюда!

– А ну прекрати! – рявкнул подоспевший на шум охранник. – Хочешь, чтобы я позвал капитана?

– Не сочтите за услугу, – улыбнулся я. Но охранник шутить не собирался.

– Я тебе сейчас башку проломлю! – он отцепил с пояса дубину и ударил по прутьям. Вернее, по пальцам, вцепившимся в них. Боль обожгла сознание, я заорал и отступил.

– Симмонс, ты какого чёрта делаешь? – этот голос был мне знаком. Кастелло вдруг вздумалось меня навестить. Очень кстати.

– Да этот засранец расшумелся, – виновато произнес охранник.

Фрэнки пристально посмотрел на меня и приказал:

– Оставь меня с ним, – охранник не сдвинулся с места. Не хотел терять хлебное место только из-за того, что капитану вдруг вздумалось поиграть в доброго полицейского. – Живо! – крик Кастелло всё-таки заставил этого садиста выскочить в коридор и скрыться за углом.

– Ты что творишь? – прорычал Фрэнки. – Хочешь неприятностей?

– Фрэнки, дружище, что я тебе сделал, что ты засунул меня в одну камеру с этим психом? – я кивнул на бродягу. Реакция Кастелло на старика была совсем не такой, какой я ожидал.

– Карлос? – почти прошептал Фрэнки, глядя на моего сокамерника. – Он говорил с тобой?

– Если бы говорил. Такую чушь нес, у меня мозг едва не взорвался!

– Симмонс! – крикнул Фрэнки. Охранник появился, словно из-под земли. – Выпусти его, – он ткнул в меня пальцем.

Симмонс послушно открыл дверь камеры. Я, не веря своим ушам, осторожно вышел.

– Что за дела? – удивленно спросил я Кастелло.

– Идем в мой кабинет, – если это и была просьба, то слишком уж настойчивая. – Хочу услышать эту самую «чушь».

За сутки я уже второй раз входил в кабинет Фрэнки, и это было недобрым знаком. Не то, чтобы Кастелло был антиподом кроличьей лапки, просто я не особенно любил нарушать наше с ним негласное правило – все встречи вне департамента. Конечно, вчера мне всё же пришлось здесь нарисоваться, но лишь потому, что я не мог ждать до утра. Я вообще не умею ждать. Кажется, что мир превращается в сонную муху, неспешно ползущую по циферблату часов. И так хочется её пришлепнуть, чтобы не действовала на нервы.

– Сигару? – Фрэнки внезапно расщедрился. Обычно его неприкосновенный запас не попадал в чужие руки. Вентилятор под потолком наполнял комнату едва слышимым фоновым шумом, под который жутко хотелось спать.

– Благодарю, – я выхватил из желтой деревянной коробки «скатанную на бедрах мулатки» дрянную сигару из ближайшего магазинчика, из тех, что держат нелегалы, и закурил. – Если бы я не знал тебя так давно, решил бы что ты такой же чокнутый, как этот старикашка…

– Карлос – не чокнутый, заруби себе это на носу! – резко оборвал меня Кастелло. – Три года назад у него сгорел дом. Дом, в котором находились его сын и полуторагодовалая внучка. Не дай Бог кому-нибудь пережить такое.

– Господи… – я едва не потерял дар речи. Ещё один несчастный, чью жизнь раздавила, как яйцо, жестокая рука судьбы. – Значит, он из-за этого… ведет себя странно?

– Это не то, что ты думаешь, – Фрэнки зажал в зубах сигару и прикурил от длинной спички. – После трагедии у Карлоса появились некие способности. Они проявляются стихийно, думаю, старик и сам не знает, когда ждать очередного сюрприза от своего разума. Но когда это случается, он может видеть то, о чем ты думаешь. Причем не только с твоей точки зрения, но как будто бы со всех сторон. К примеру, если ты думаешь о жене, которая готовит тебе дома ужин, он может рассказать тебе, сколько соли она положила в суп и какой ложкой его мешает. В это трудно поверить, да я и сам не верил, пока не столкнулся. Его постоянно задерживают за бродяжничество, тут я, к сожалению, не смог для него ничего сделать, от приюта он отказался. Так вот, Майк, несколько раз Карлос оказывался рядом с нашими детективами… – Кастелло остановился, словно переводя дух. – Мы так раскрыли четыре убийства и две кражи. Это были «висяки», ни улик, ни свидетелей, ни надежды на то, что на папках появится штамп «закрыто». А старик увидел и в припадке рассказал нам. Сумбурно конечно, сперва мы вообще не придали значения его словам. Николсон обратил внимание на некоторые детали рассказа и решил сопоставить слова Карлоса с тем, что было известно нам по первому из дел. И всё сошлось! «Маленький тяжелый мальчик постучался в дверь, а ему не открыли. Красное. Зачем пачкать. Он новый». Генри Блэра убили выстрелом через дверь в его загородном доме. Через день, как он его купил.

– Прямо ребус какой-то, – улыбнулся я. – Я не люблю разгадывать ребусы. И во всякую паранормальную чепуху не верю.

– Просто скажи, что он говорил тебе. А верить я тебя не заставляю.

– Он назвал меня Ангелом Смерти, забирающим души грешников. А потом завел пластинку про то, как брат стреляет в брата, а сын убивает отца. Жуткая семейка, а?

– Брат стреляет в брата… – пробормотал Кастелло, никак не отреагировав на мои последние слова. – Ты ведь наверняка о Николь думал. Тебе же покоя не дают её формы. Значит, это как-то связано с её делом.

– Я в нем братьев не заметил, – покачал я головой. – Да и стреляла только пушка Сердж… – до меня вдруг дошло, о каких братьях шла речь. – Пробирочники!

– Браво, Майк, тебе пора переходить к нам работать, – усмехнулся Фрэнки. – Но если с братьями всё ясно, то как быть с сыном, убившим отца?

– Если предположить, что отец – Александр Вэнс, то сыном может быть созданный им в пробирке тип с дикой жаждой мести за свою судьбу. Если Вэнс и правда раньше работал с пробирочниками, у него наверняка должны были сохраниться какие-то записи, файлы, да что угодно, что могло бы помочь нам разобраться во всём этом. Надеюсь, с ордером проблем не возникнет? – повел я бровью.

– Эй, эй, – запротестовал Кастелло. – А федералы? У меня вообще-то четкий приказ в отношении них.

– В какой-то мере мы им же и помогаем, – злорадно произнес я, почувствовав, что Фрэнки наконец-то возвращается на мою сторону. – Не откажешь мне в удовольствии ещё раз прокатиться на твоём драндулете?

Забавно. Я всегда думал, что на правильной стороне. Что вышибать дурь из преступивших закон – дело хорошее. Что деньги, которые дала Николь, были платой лишь за её личную месть, и я не имел права зачехлять «Беретту» после смерти убийцы её мужа. Что я должен был докопаться до истины. И если кроме водителя «Плимута» в смерти Вэнса был повинен кто-то ещё, сделать столько выстрелов, сколько потребуется. Но сейчас мне жутко не хотелось идти дальше. В некотором роде я начал понимать парня, навсегда закрывшего глаза мужа Николь. Он искал того дьявола, что создал для него ад, который назвал жизнью. И он его нашел.

Дождь всё ещё моросил. Его холодные слёзы бежали по лобовому стеклу и исчезали с взмахом дворников. «Форд» Кастелло мчался по улицам со скоростью, миль на двадцать в час превышавшей разрешенную. Фрэнки это не заботило. Так же, как и меня. Он тоже хотел докопаться до истины, понять, кто толкнул первую костяшку домино в этой извилистой цепочке. И едва не пропустил дом Николь, когда мы выехали на Корветт-драйв. В последний момент его нога ударила по тормозам, меня чуть не задушило ремнем.

– Ну, вот и приехали, – сказал он без тени каких-либо эмоций. Просто констатировал факт. Ему не меньше моего хотелось найти, наконец, в этом деле ниточку, которая выдержит всю тяжесть случившегося. Но выходить Фрэнки не спешил. Во-первых, по его мнению, то, что он умудрился выбить из прокурора в обеденное время ордер на обыск, меня ко многому обязывало. Например, к тому, что это мою душу будет истязать совесть, когда я буду объяснять Николь, что должен сделать. А во-вторых – фургон федералов снова стоял напротив дома Вэнсов на противоположной стороне улицы. Этого ещё не хватало. Похоже, я произнес свои мысли вслух, потому что Фрэнки ухмыльнулся и сказал:

– Ты ведь сам сказал, что мы им помогаем. Пусть смотрят и завидуют.

– Видишь ли, – замялся я, – у меня с ними не очень заладилось. До того, как ты запихнул меня в камеру, я заставил их следить за собой до самого «Дьютимена», и тем самым отвлек от дома. Боюсь, они сейчас мне выстрелят промеж лопаток по старой дружбе.

– Ну, так иди и объясни им всё, да как следует, с поднятыми руками и жалобным взглядом, – Фрэнки буквально выпихнул меня из машины на мокрый асфальт. Я нехотя поплелся к фургону, на ходу придумывая, что сказать федералам по поводу своих выходок. Не говорить же им о том, что с их-то внешностью представить их себе криминальными подонками было не так уж сложно?

Но мне не пришлось начинать с ними беседу. Ещё сидя в «Форде» с Фрэнки, я заметил, что стекло на передней левой двери фургона опущено почти на два дюйма, хотя в такую погоду наоборот, хочется закрыться на все засовы. И теперь я понял, почему. Очевидно, кто-то постучался в окно, и водитель – всё тот же мулат с серьгой в ухе – начал опускать стекло. Его палец давил на кнопку стеклоподъемника ровно до того момента, как пуля калибра 0.38 пробила его череп насквозь. Теперь он лежал на сиденье, раскинув руки в стороны. Его напарник получил пулю в грудь, на лице застыло выражение искреннего удивления. Вот они, два из бесчисленных ликов Смерти. – Чего ты там возишься? – недовольно спросил Фрэнки. На деле я не сказать, чтобы возился. Если по часам, то всего минуты три прошло. Но Кастелло прямо-таки сгорал от нетерпения.

– Фрэнки, их постреляли, как диких зверей, – ответил я, повернувшись к Кастелло. – Проверь фургон, а я посмотрю, что с Николь. Да не стой ты как истукан! – последние слова я прокричал уже на бегу.

Хотя бежать до дома Вэнсов было всего ярдов двадцать, я вспотел так, будто чья-то всемогущая рука одним штрихом исправила ярды на роды. Сердце неприятно защемило, когда я заметил, что входная дверь не заперта. Нет, Господи, только не это… Я тихо вошел в прихожую и неслышными шагами двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж. Мгла обволакивала эту неспокойную обитель, точно густое желе, казалось, он замедлял меня, будто я шёл под водой. Внезапно, точно молния облачный небосвод, молчание дома рассек крик:

– Я тебя последний раз спрашиваю, где записи? – это было в спальне. Голос принадлежал мужчине, и был почему-то очень знакомым. – Говори, сука! – в ответ послышались всхлипывания. Я не мог ошибиться, это была Николь.

По спине пробежал холодок. Я достал «Беретту» из кобуры и передернул затвор. Боже всемогущий, дай мне вытащить её. Дай мне успеть. Я двинулся по лестнице вверх, но не успел пройти и десяти ступенек, как тяжелым молотом ударил по сознанию грохот выстрела. И наступила тишина. Мертвая тишина. Я наплевал на скрытность и понесся в спальню, в надежде застать стрелявшего. И увидеть живой ту, в кого он стрелял. Что ж, по крайней мере, мне частично повезло. Я нацелил «Беретту» на застывший у комода силуэт:

– А ну стоять, чёртов выродок! Руки поднял, чтобы я их видел!

От неожиданности силуэт подпрыгнул. Потом повернулся, поднял руки и пошел ко мне. Когда он сделал четвертый шаг, за занавешенным окном сверкнула яркая вспышка молнии, на миг осветив лицо вломившегося в дом Николь. Я едва пистолет не выронил:

– Серджио?

– Думаю, мне многое стоит объяснить, – спокойно произнес напарник. Хотя теперь я уже не знал, как его называть.

– То, что ты назвал мою женщину сукой, а потом застрелил, конечно требует объяснений, – кивнул я. «Беретта» смотрела Серджио в правый глаз. Я кое-как сдерживал клокотавшую внутри ненависть, жаждущую нашпиговать свинцом этого урода. Урода и предателя. Я доверял ему свою спину. А он вонзил в нее нож.

– Твою женщину? – усмехнулся Серджио. Он опустил руки. – У тебя каждая, кто согласится прыгнуть с тобой в койку, любимая до гроба? Брось, Майк, она того не стоит.

– Я сам решаю, кто чего стоит! – процедил я. Палец дернулся на курке, и «Беретта» вставила свой выстрел в наш разговор. От неожиданности, я не справился с отдачей, и пуля отсекла Серджио ухо. Тот завизжал и свалился на пол, схватившись за то место, где ещё секунду назад был орган слуха.– Зачем ты её убил? Зачем?

– А ты думаешь, Вэнс один трудился над нашим созданием? Думаешь, вся эта история про то, как рука судьбы отняла у несчастной домохозяйки мужа-работягу, правда? Чёрта с два! Они с Николь работали вместе! Посмотри в записи, которые я выбил из Николь! Им сочинили такую легенду, что даже федералы не додумались бы, кем Вэнсы были на самом деле два года назад! – всхлипывания Серджио медленно превращались в вой загнанного зверя. – Это из-за Николь я никогда не смогу быть мужчиной! Никто из нас не сможет! Когда Вэнс узнал о том, что она бесплодна, он предложил Совету Генетиков лишить способности размножаться и нас. По его мнению, если настоящие люди не могут произвести на свет потомство, то и мы не должны! – пробирочник сидел на полу, на глазах у него были слёзы. Они мешались с кровью и капали на бежевый синтетический коврик. – Это подло! Слышишь, Майк, подло!