Текст книги ""Белое Платье"(СИ)"

Автор книги: Вадим Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Хотела подтереть пол, но тут невольно взглянула в зеркало и вдруг отпрянула от него. Ей показалось, что она увидела сына. Да так отчетливо, будто он и впрямь стоял перед нею. Вот только лицо у него было какое-то странное. Вроде как будто в крови. Схватившись за голову, она вышла из ванной. Бросив тряпку у порога, мать вновь взяла письма. Может, что-то упустила. По несколько раз она читала каждую строчку. Нет, все хорошо у него, просто все замечательно. Он тоскует и ждет встречи.

Но на сердце появилась тревога, и она решила позвонить Ирине. Девушка удивилась, услышав голос матери любимого человека.

– Здравствуйте, – тихо произнесла она.

Ей не верилось, что с ней говорит Александра Григорьевна. Первое, что мелькнуло в голове: что-то случилось с Романом. Она задала ей этот вопрос.

– Нет-нет, – успокоила ее Александра Григорьевна. – С ним все хорошо. Я получила сегодня от него два письма. Он пишет, что любит тебя. Что обязательно женится на тебе.

Но Ирина чувствовала, как дрожит голос женщины.

– Прости меня, Ирочка, что я наговорила тебе всяких глупостей. А ты приходи ко мне. Вместе как-то веселее пережить разлуку... – Александра Григорьевна стала говорить невпопад.

– Может, вы все-таки скажите, что произошло? – Ирина не могла поверить в услышанное. При этом она прекрасно знала, что Роман не очень откровенничает в письмах.

– Нет, с ним все хорошо, – вновь подтвердила Александра Григорьевна и вдруг положила трубку.

Ирина не стала перезванивать. Она решила сегодня обязательно зайти к матери Романа. Что-то здесь не так.

Александра Григорьевна после разговора с Ириной прилегла на диван и задумалась. Она представила, как вернется со службы Роман, как они будут весело и замечательно жить. В своих размышлениях она не заметила, как заснула, но проспала немного. Долгий и пронзительный звонок в дверь разбудил женщину. Она взглянула на часы. Была половина пятого вечера.

Набросив халат, Александра Григорьевна прошла в коридор.

– Сейчас, сейчас! – проговорила она и открыла дверь.

Перед ней стояли два офицера. В одном из них она узнала военкома. Женщина уставилась на них, пытаясь понять, зачем они пришли.

– Здравствуйте Александра Григорьевна, – первым начал военком. – Может, вы все-таки пригласите нас войти?

– Ах, да-да! – опомнилась хозяйка.

Офицеры молча прошли в квартиру.

Она растерянно посмотрела на них. Может, что-то случилось с Романом? Но она тут же вспомнила про письма. "С ним ничего не произошло, – успокаивала она себя. – Он жив-здоров..."

– Мужайтесь! – сказал охрипшим голосом военком и достал из папки какую-то бумагу.

У Александры Григорьевны задрожали руки, она схватилась за сердце, но все еще гнала от себя дурные мысли. Она никак не могла понять, что значат эти слова.

– Уважаемая Александра Григорьевна, – начал читать по бумаге другой офицер. – С глубоким прискорбием сообщаем вам, что ваш сын Кушнерев Роман Владимирович, верный воинской присяге, погиб при выполнении интернационального долга в республике Афганистан...

Тут у нее все поплыло перед глазами. Больше она ничего не слышала. Только одно слово "погиб" эхом раздавалось по квартире. Она, как отрешенная, прошла в зал и присела на диван.

– Это какая-то ошибка. Какой Афганистан? – она попыталась улыбнуться, представив все это злым розыгрышем. Потом зачем-то показала письма Романа.

– Вот! Я их получила сегодня. Он служит в Монголии, – проговорила она и прикусила губу.

Она ждала, что сейчас военком скажет: мол, произошла ошибка, что в Афганистане погиб другой парень, просто однофамилец. Извините. И она, конечно же, простит их. Главное, что ее мальчик жив. Жив!

– Я служил вместе с вашим сыном, – сухо сказал молодой офицер и посмотрел на военкома. Тот утвердительно кивнул головой.

– Роман погиб как герой и будет представлен к награде. Ваш сын, уважаемая Александра Григорьевна служил не в Монголии, а в Афганистане.

– Не-е-ет! – закричала мать и зарыдала. Она так плакала, что сбежались соседи.

– Что здесь происходит? – не могли понять они.

– Горе! К нам пришло горе! – закричала Александра Григорьевна и бросила похоронку на пол.

Ирина узнала о страшной вести через час. Она уже собиралась ехать к Александре Григорьевне, как раздался звонок подруги. Ирина словно почувствовала что-то нехорошее.

– Прошу тебя, не томи, говори, что случилось! – прокричала она в трубку.

– Роман... – одно только имя, произнесенное Валей, чуть не убило девушку. Она схватилась за живот, потом за сердце, и, не дослушав, выбежала из дома прямо в тапочках. С глаз посыпались слезы. Она быстро поймала машину.

Таксист остановил ей прямо у подъезда, где стояли несколько военных. Они эмоционально о чем-то говорили друг с другом.

Ирина вышла из машины, и, не закрыв за собой дверь, побежала к подъезду. И тут она услышала всего одно слово: "Погиб!"

Как сомнамбула, Ирина с трудом поднялась на этаж. Подошла к раскрытой двери, и, увидев в квартире людей, прошла в зал. На журнальном столике уже стояла фотография Романа, оправленная в черную рамку. Рядом на диване сидела Александра Григорьевна, вся в черном.

– Рома! – закричала она и бросилась к Александре Григорьевне.

...Через три дня привезли цинковый гроб. Мать умоляла вскрыть его, хотя бы одним глазком посмотреть на сына. Но военные категорически запретили это делать. В тот же день Романа со всеми воинскими почестями похоронили на новом городском кладбище, на аллее героев.

А через неделю после похорон Александре Григорьевне позвонили из военкомата и поинтересовались, какой заказывать памятник. Мать сказала: только из черного мрамора, и чтобы на плите непременно была надпись, что ее сын погиб в Афганистане.

– Что вы! – чуть не закричал в трубку военком. – Ни в коем случае этого делать нельзя! Ваш сын погиб как герой, но никто не должен знать, где. Александра Григорьевна, мы понимаем ваше горе, но и вы поймите нас. Это, можно сказать, военная тайна. Ведь кому надо, тот знает, где служил ваш сын. Зачем знать всем остальным?

26

Соломенный не любил боевых выходов. А в последнее время на спецзадания стали посылать все чаще и чаще. Обстановка в провинции с каждым днем ухудшалось.

В один из жарких июньских дней рядового Соломенного и еще двоих солдат на время прикомандировали к другой части. Как только они прибыли в подразделение, их сразу же вызвал командир группы лейтенант Ермилов и сообщил, что назавтра запланирован выход в горы.

Утром их подняли ровно в пять, и буквально через полчаса группа бойцов на бэтээре выехала из части. Проехав несколько километров в направлении южной границы, командир приказал остановить машину, занять оборону и внимательно следить за местностью. Небольшая долина лежала как ладони и хорошо просматривалась. Одно было плохо – даже ранним утром сильно палило солнце, а рядом не было ни одного деревца.

Ермилов достал флягу с водой и плеснул себе в лицо.

– Да, душновато сегодня будет! – сказал он, глядя на бойцов в бронежилетах и касках.

– Как они здесь живут? – произнес Соломенный. – Я бы убежал из этой страны.

– Товарищ лейтенант! – обратился к командиру рядовой Раджабов, призванный из Таджикистана. – Нам до вечера сидеть?

– До вечера... – проговорил лейтенант и снова плеснул на себя из фляги. – Меньше думайте о жаре, лучше внимательно следите за местностью. Связист! Через каждые тридцать минут – сообщения в часть.

Рядовой Углов неохотно ответил: "Есть!" – и начал настраивать прибор.

– И кто только в такую жару пойдет? – Соломенный снял каску с головы.

– Караваны с оружием. Да, товарищ лейтенант? – Раджабов повернулся к командиру.

Но лейтенант ничего не сказал в ответ, а вот связист Углов вставил свою реплику:

– Дурень, караваны с оружием ходят ночью и не по открытой местности.

Вдруг Соломенный заметил вдали какую-то точку и быстро достал бинокль.

– Вижу объект, товарищ лейтенант. Скорее всего, машина, идет в нашем направлении.

Офицер тоже взглянул в бинокль.

– Легковой автомобиль! – лейтенант поднял правую руку. – Всем приготовиться...

Солдаты вздернули автоматы и легли за камни.

Автомобиль на большой скорости двигался в сторону возвышенности.

– Попытаемся остановить машину и проверить, что и кто там, – сказал Ермилов. – Соломенный и Раджабов, вниз!

Солдаты спустились с горы, и, подняв автоматы вверх, потребовали остановиться. Машина замедлила ход.

Но как только Соломенный опустил автомат, легковушка сорвалась с места, подняв за собой столб пыли.

– Гад! – закричал лейтенант и выстрелил из пистолета несколько раз вверх. Но водитель не подчинился. Машина резко развернулась и помчалась в обратном направлении.

– Соломенный и Раджабов, стрелять! Это душманы. Мы не должны их упустить! – кричал командир, как бешенный.

Александр первым открыл огонь по цели. Пули прошили машину, раздался звон стекла. Автомобиль резко развернуло, и он остановился.

Соломенный опустил автомат и уставился на Раджабова. Тот перевел взгляд на командира. Возникла мертвая тишина.

Лишь когда осела пыль, Ермилов приказал подойти к машине. Солдаты подняли автоматы и не спеша направились к легковушке. Издали казалось, что в ней никого нет. Ведь если бы там сидели душманы, то они давно бы уже открыли огонь.

Сашка шел первым, за ним – командир и Раджабов.

Когда Соломенный резко открыл дверь автомобиля, то замер.

– Товарищ лейтенант! Здесь... здесь, – вдруг закричал он.

Он стал отходить назад, показывая рукой на сиденье.

– Что там? – следом подбежал командир и заглянул вовнутрь.

В салоне с пробитыми головами лежали две женщины, одетые в темные балахоны, и мужчина в халате. Живым оказался лишь водитель. Пуля попала ему в плечо. Он находился в полуобморочном состоянии. На мгновенье водитель открыл глаза, попытался что-то сказать, но, откинув голову назад, затих.

Вдруг за сидениями что-то зашевелилось. Командир поднял пистолет и приказал Соломенному обойти машину. Но в этот момент с пола поднялись два чумазых ребенка – мальчик и девочка. Увидев солдат, они заплакали и стали теребить за волосы мертвых женщин.

–Тьфу ты, черт! – лейтенант со злости хлопнул дверью, и, отойдя на несколько метров в сторону, присел на землю.

– Это мирные люди, товарищ лейтенант, – вытирая пот со лба, проговорил Раджабов. – Мы их убили.

– Хватит! – закричал лейтенант и вскочил с земли. – Сам вижу, что не душманы...

Он приказал связаться с командиром части. Как только рядовой Углов настроил рацию, лейтенант отошел в сторону. Было слышно, как он разговаривал с командиром.

– По ошибке мы расстреляли автомобиль с мирными людьми. Водитель ранен, трое погибли. Живы двое детей...

Видимо, командиру не понравилось это сообщение. Лейтенант стоял, бледный.

– Дети мне не нужны! И вообще, лейтенант, вы впутались в эту историю, вам и выкручиваться! – кричал в трубке командир части.

Связь оборвалась. У лейтенанта все пересохло в горле. Он достал флягу и сделал несколько глотков. Из головы никак не выходили последние слова командира. "... Вам и выкручиваться!" Что он хотел этим сказать?

Минут через десять командир части сам вышел на связь.

– В общем, так, Ермилов: все следы уничтожить, и все сделать тихо. Вы меня поняли?

– Понял, товарищ командир! – ответил лейтенант и отдал рацию Углову.

– Приказано: следы уничтожить... – проговорил он, не смотря в глаза своих бойцов.

– Как это? – с ошарашенными глазами спросил Раджабов. – Только что по ошибке мы расстреляли мирных людей, а теперь от нас требуют уничтожить следы? Но там же дети!

Лейтенант схватился за голову. Наверное, он подумал то же самое, что и Раджабов. Но приказ есть приказ. К тому же надо было торопиться.

– Рядовые Углов, Раджабов и Соломенный! – скомандовал лейтенант.

Но Сашка попятился назад, и, закачав головой, закричал:

– Это же убийство!

– Это война, солдат Соломенный, и здесь свои законы, – офицер злобно посмотрел на него. – Эти детки вырастут через год-другой и возьмут в руки оружие. И не тебя, так другого русского пацана уложат на этой земле. Рядовой Соломенный, выполнять приказ! Все тела погибших закопать в землю. А машину... раздавить бэтээром!

Сашку всего затрясло. Сердце так билось, что казалось, вот-вот разорвется на части. Но в этот момент раздался выстрел.

– Это приказ! Соломенный, уничтожить машину БРТром! – кричал, как бешенный, лейтенант.

Сашка даже испугался.

– Есть выполнять приказ! – проговорил он, и, перекинув автомат через плечо, подбежал к бэтээру.

Углов и Раджабов оттащили убитых в сторону и начали рыть яму. Они не видели, как лейтенант несколько раз выстрелил в голову водителю. Потом вытащил тело из машины и поволок к большим камням.

– Это приказ, а приказы не обсуждаются! – кричал он, задыхаясь.

Вдруг он обернулся: в машине заплакали дети.

– Черт, только этого не хватало! – командир бросил водителя и, схватившись за голову, присел. Потом резко встал и подошел к бойцам.

– Углов и Раджабов, приказываю: автоматы к бою! – командир указал на машину. Раджабов прижал к груди оружие и попятился назад. Углов стоял в напряжении.

– Приказ, говорите?! – закричал связист и первым открыл огонь по автомобилю. Он разрядил весь магазин, изрешетив машину. Когда патроны закончились, Углов бросил оружие в сторону, и, зарыдав, упал на камни.

Лейтенант подошел к машине, и, толкнув дверь ногой, заглянул внутрь. Между сиденьями лежали окровавленные тела детей.

– Мы выполняли приказ, – офицер вытер пот со лба.

В этот момент взревел БТР. Соломенный вел его прямо на обстрелянную машину. Вдруг лейтенант опомнился, и, замахав руками, побежал навстречу.

– Стоять! – закричал он и хотел уже достать пистолет.

Соломенный остановил БТР.

– Стоять! – прокричал командир. – Надо сначала убрать детей.

Он сам вытащил их из машины и отнес к общей могиле. Соломенный не мог на это смотреть.

"Неужели это происходит со мной?" – он закрыл глаза. Но Ермилов вновь закричал:

– Нам надо уничтожить следы. Приказ не мой, пойми это, мальчик. Я такой же солдат, как и ты! И если мы не сделаем это, нас по головке не погладят.

Соломенный со злостью ударил рукой по рулю, и, нажав на газ, повел БТР прямо на изрешеченную машину. Послышался скрежет металла, звон стекла.

Когда все было кончено, заглушив двигатель, Сашка облокотился об руль и зарыдал. Он не мог простить себе это убийство. Где-то в глубине души внутренний голос успокаивал его: мол, это война, и тебе за это ничего не будет. Ты – не убийца. Но слишком тяжела была душевная рана.

Соломенный вытер слезы и вылез из машины. Раджабов и Углов уже вырыли небольшую яму. Тела убитых положили в нее и забросали камнями.

Солнце медленно опускалось за горы, огромная тень потихонечку накрыла долину. И хотя еще стояла страшная жара, уже чувствовалось, что день клонится к закату. Уставшие бойцы еле залезли на БТР. Командир доложил в часть о выполненном приказе и получил добро вернуться в подразделение.

– Раджабов! – крикнул Соломенный перед тем, как включить движок БТРа. – Сегодня какое число?

– Тридцатое июня, – расстегивая воротник, произнес солдат.

– А ты что вдруг вспомнил про число? – поинтересовался командир.

– Хочу запомнить день, когда я стал убийцей... – Сашка включил передачу, и машина плавно тронулась с места. Лейтенант промолчал, лишь с недоверием посмотрел на солдата.

Разведгруппу встречал лично командир части. Едва бэтээр остановился, как Ермилов отрапортовал о выполнении спецзадания. Командир отозвал его в сторону. Лейтенант что-то долго рассказывал майору, потом, как провинившийся пацан, опустив голову, выслушивал его нарекания. Нетрудно было догадаться, что майор недоволен работой спецгруппы.

– Машина не остановилась на наше требование... Мы действовали по уставу... Открыли огонь на поражение... Кто же знал, что там женщины и дети? – оправдывался Ермилов.

Соломенный смотрел на офицеров и думал, что виноватыми все равно сделают лейтенанта и их, солдат, непосредственно выполнявших приказ.

После этого случая как будто злой рок стал преследовать всю группу. И Сашке даже стало казаться, что Бог начал мстить им за загубленные детские души.

Через неделю от осколочного ранения умер лейтенант. А еще через несколько дней, как по иронии судьбы, в перестрелке с душманами погибли Раджабов и Углов. "Черные тюльпаны" полетели на родину. Но для Соломенного была уготована иная судьба.

27

Ирина каждый день приходила к Александре Григорьевне. Было страшно смотреть на убитую горем женщину. Каждую субботу они вместе ходили на кладбище. На могиле Романа всегда лежали свежие цветы. Но легче на душе не становилась.

Ирина с нежностью хранила все вещи, подаренные Романом. Особенно его картину, нарисованную перед самой службой. Теперь она висела на стене в ее комнате.

Она часто смотрела на нее и с замиранием сердца, вспоминала те дни, когда они были вместе.

"Жаль,что на картине нет тебя!" – с горечью думала она. – Одна я, и это белое платье. Я никогда не надену это платье для тебя..."

Ирина задумалась. А ведь картина оказалась пророческой! На ней девушка одна – и не надетое бело платье. Словно художник заранее предвидел разлуку.

"Как же я раньше не догадалась?" – Ирина с ужасом смотрела на картину.

"Зачем я взяла этот подарок? Разве это талисман? Ты не уберег Романа, нашу любовь".

Она спорила с собой, прекрасно понимая, что картина тут ни при чем. И все же ей так хотелось найти виновника их вечной разлуки!

Потом она сняла картину, ей захотелось ее уничтожить, чтобы и следа не осталось, но она вовремя опомнилась. Это было единственное творение Романа, подаренное ей. Ирина завернула картину в простыню и положила на антресоли.

"Так будет лучше!"

Она посмотрела на большую фотографию друга, стоящую на столе, словно хотела сказать, чтобы он не обижался на это.

– Уже прошел месяц, как нет тебя, – смахнув слезу, проговорила Ирина. – Время идет, но боль не утихает.

...А время действительно бежало. В конце мая Иру положили в роддом. Она родила буквально через два дня после этого. Роды проходили тяжело. Сказались волнения, переживания и тревоги. Тем не менее, ребенок родился здоровым и, едва открыв глаза, громко закричал. Облегчено вздохнув, Ирина заплакала от радости.

– Поздравляю вас! – сказала медсестра. – У вас мальчик!

В ту ночь Ирина летала от счастья. Ей показалось, что жизнь вновь наполнилась смыслом, и теперь она будет жить ради этого маленького человечка. Даже мысли о смерти Романа не могли испортить ей настроение. Теперь она знала, что у нее есть его сын – человека, которого она любила.

Мать Ирины узнала о рождении внука лишь утром. Ирина сама позвонила ей и поздравила вновь испеченную бабушку. Она хотела сообщить радостную весть и Александре Григорьевне, но мать сказала, что пока этого лучше не делать. Она сама сообщит ей. Надежда Ивановна понимала, что дочери сейчас не нужно лишний раз расстраиваться. А неизвестно еще, как поведет себя мать Романа, узнав о рождении внука.

Лишь через два дня Надежда Ивановна все-таки отважилась позвонить Александре Григорьевне.

– Доброе утро, не разбудила? – спросила она.

– Нет-нет, что вы, я уже встала, – ответила Александра Григорьевна, не сразу узнав знакомый голос. Потом она спросила, как дела у Ирины.

– А у нее родился сын! – гордо произнесла Надежда Ивановна.

– Сын? – притихшим голосом переспросила Александра Григорьевна. – Поздравляю!

– Это же ваш внук! Вы теперь бабушка! Поздравляю!

– Внук? Бабушка? – тихо переспросила женщина. – Нет, нет, у меня не будет никогда внуков. О чем вы говорите?

Мать Ирины почувствовала ее раздраженный голос.

– Надежда Ивановна, я очень рада за вашу дочь. Поверьте, я хорошо отношусь к Ирочке, но у Ромы не было детей. Он не говорил мне об этом...

– Ирине сейчас так нужна ваша поддержка, – перебила ее Надежда Ивановна.

– Да, да, конечно. Я обязательно навещу ее. Завтра же зайду к ней.

Александра Григорьевна попрощалась и положила трубку. В ту ночь она не могла заснуть. Ей мерещились какие-то кошмары, а потом она увидела Романа. Он бежал к ней и хотел сказать какую-то новость. Но не успел...

На следующий день с букетом цветов и гостинцами Александра Григорьевна пришла к роддому. Увидев Ирину в окне, она помахала ей рукой.

– Ирочка! Я поздравляю тебя! – крикнула она.

Встреча была недолгой. Всего десять минут. Они говорили ни о чем. Все больше о роддоме, о здоровье да о детях. Но вдруг Александра Григорьевна спросила: "На кого похож мальчик?"

Ирина не ожидала этого вопроса, замялась и сказала, что еще толком не поняла. Хотя ей кажется, что больше на маму.

Когда Александра Григорьевна ушла, и малыша принесли на кормление, Ирина внимательно посмотрела на сына. Это был вылитый Роман. Те же губки и глазки. Все до боли знакомое и родное.

Ирину встречали из роддома Аня со своим женихом Виктором и Валя. Надежда Ивановна приехать не смогла. Две медсестры в накрахмаленных халатах вынесли новорожденного, завернутого в одеяльце. Увидев мужчину, одна из них торжественно произнесла:

– Ну, отец, принимай подарок!

Виктор сначала растерялся, но Аня вовремя сообразила.

– Не дрейфь! Бери и учись, как надо держать малыша!

Он неуверенно подошел к медсестрам и осторожно взял на руки ребенка. Потом пожал плечами, и, посмотрев на Анну, направился к машине.

– Ну, если ты и меня так будишь встречать, – идя за ним, сквозь зубы процедила Аня. – То берегись!

– Ну, мамаша, – спохватилась Валентина. – Уже решила, как назовешь пацана?

Ирина улыбнулась и прошептала:

– Ромой!

– Ну и правильно! – сказала Аня, посмотрев на своего жениха.

Они сели в такси, и водитель плавно тронулся с места. Всю дорогу Ирина молчала.

Неловкую тишину, как всегда, нарушила Аня:

– Ой, девчонки, что я вам скажу! А ты что, Виктор, молчишь? – она щелкнула своего парня по затылку, и он заерзал на месте. – 16 июня у нас свадьба. Я вас всех жду! Твою маму, Ирочка, я уже пригласила.

Такси остановилась прямо у подъезда дома Ирины. Навстречу вышла мать. Она пригласила всех подняться в квартиру, так сказать, отметить рождение внука, но подруги возразили, мол, сейчас не до этого. А вот через месяц они обязательно придут и отпразднуют появление на свет нового человека.

Когда Ирина с ребенком исчезли в подъезде дома, Валентина тяжело вздохнула:

– Зря она хочет назвать сына Романом. Я слышала, что дети, названные именами своих предков, иногда повторяют их судьбу.

– Тьфу ты! – Аня остановила ее. – Вечно как скажешь... Ну что ты веришь во все эти сказки? Она мать, ей и решать.

28

Александра Григорьевна пришла к Ирине на следующий день. Девушка никак не ожидала увидеть ее на пороге своего дома.

– Здравствуй! – проговорила пожилая женщина и опустила глаза.

Ирина от неожиданности застыла на месте.

– Извини, что без приглашения, – Александра Григорьевна протянула большой сверток и усмехнулась. – Можно я все-таки пройду в дом?

Ирина поняла свою оплошность и покраснела.

– Ой, конечно, проходите. Просто все так неожиданно! – начала оправдываться она. – А мы с мамой только хотели ужинать.

Из кухни вышла Надежда Ивановна. Она так же удивилась приходу Александры Григорьевны.

– А где малыш? – спросила гостья.

– Он спит, в спальне, – Ирина приоткрыла дверь. – Хотя по времени я уже должна его кормить.

– Нет-нет, не тревожьте, пусть спит, – затрясла руками Александра Григорьевна, и, достав платок, вытерла нос.

Ирина была в напряжении. Ведь Александра Григорьевна заглянула неспроста. Они втроем прошли в зал.

– Мне тяжело говорить, но я должна это сделать, – Александра Григорьевна смахнула набежавшую слезу. – Вы с Ромой были друзьями. Ты была его первой любовью. Увы, так распорядилась судьба, что его нет с нами. А у тебя есть ребенок...

Александра Григорьевна занервничала, речь ее стала сбивчивой.

– Одним словом, я тебя люблю и желаю тебе счастья. Но пойми: все, что было между вами...

Она не решалась сказать главного и протянула какую-то помятую бумагу.

– Вот, прочитай...

Это было письмо, написанное Романом. Ирина сразу же узнала до боли знакомый почерк. Она пыталась читать, но глаза бегали с одной строчки на другую, а она так ничего и не понимала, пока не нашла самого главного.

"...Мама, Сашка сказал мне, что у Ирины от меня будет ребенок. Но она мне об этом ничего не говорила. Я даже не знаю, что и сказать. Может, Ирина что-то скрывает?.."

Дальше она не смогла читать и положила письмо на журнальный столик.

– Я все поняла, – сказала Ирина.

Она хотела объяснить, что буквально перед новым годом написала Роману о ребенке. В письме объяснила, почему так долго не решалась сказать. А может быть, он не получил его? Ведь сразу же после новогодних праздников его отправили в Афганистан.

Ирина уже собралась с мыслями, но в этот момент заплакал малыш. Она даже обрадовалась этому. Извинившись, Ирина побежала в спальню и через несколько минут принесла малыша в зал.

Александра Григорьевна осторожно посмотрела на него. Вдруг она изменилась в лице, побледнела, у нее затряслись губы и руки. Она вновь схватила платок и прослезилась. Мальчик как две капли воды был похож на Романа. Ей вспомнилось, как 19 лет назад она так же радовалась рождению сына. Рома был такой маленький и худенький. На минуту ей почудилось, что все вернулось вновь, что она очутилась в тех далеких шестидесятых. Что перед ней сейчас ее сынок, для которого только-только открывается жизнь.

– Уже решили, как назовете мальчика? – тихо спросила Александра Григорьевна.

– Романом! – ответила Надежда Ивановна и, демонстративно встав, подошла к дочке. – В честь вашего сына. А вернее сказать, в честь отца. И пусть хоть что говорят, но это его сын!

Александра Григорьевна не стала возражать. Для себя она решила, что не будет вмешиваться в чужую семью. Она посидела еще немного, потом вдруг вспомнила про какие-то дела и поспешила уйти.

29

ЧП в горах не могло остаться незамеченным. Начались вызовы к командиру, особисту части, объяснительные. Нагрянули следователи из военной прокуратуры. И за всех теперь отвечал Соломенный, единственный, кто остался в живых из той группы.

По факту расстрела мирных афганцев возбудили уголовное дело. Единственное, чего не мог понять Сашка, почему об этом заговорили спустя полтора месяца. Отцы-командиры объясняли, что ничего бы и не было, если бы афганские власти случайно не обнаружили захоронение расстрелянных женщин и детей. Местная власть потребовала объяснений от командования ограниченного контингента советских войск. Притом у афганцев откуда-то нашлись свидетели, подтвердившие, что все это сделали шурави. Командование вынуждено было начать расследование.

На допросах задавались одни и те же вопросы. Следователи словно зомбировали Сашку. Он стал их даже побаиваться, но он все равно верил в то, что все закончится хорошо.

"Я выполнял приказ", – твердил он, и однажды, сорвавшись, закричал на следователя. Офицер только усмехнулся в ответ: "Какой приказ? Кто это может подтвердить? И вообще, может вы обкурились анаши? А может, пригласить сюда командира части? Может, это он вам приказал?"

Да Сашка толком-то и не знал, кто отдавал приказ. В тот момент это было не главным.

Все эти дни Соломенный жил тревожными ожиданиями. Он понимал: вот-вот что-то произойдет. На него стали косо смотреть бойцы, неохотно здоровались.

Каждую ночь ему снился один и тот же сон. Будто расстрелянные дети выходят из огня и бегут к нему. Просят взять их с собой, а он пытается завести машину, но ничего не получается. В холодном поту Соломенный вскакивал с постели, потихоньку успокаивался и снова засыпал. И так продолжалось почти каждую ночь.

Пролетели еще два мучительных месяца. Его перестали посылать на боевые задания, все больше он стоял дневальным по роте. БТР передали на время другому бойцу.

Соломенный тяжело переживал перемены. А через месяц его отправили в Союз, в душанбинский гарнизон. Следствие закончилось, и его ждал военный трибунал.

Пока длился процесс, Соломенный сидел в камере местной гауптвахты. Он замкнулся, не хотел никого видеть. Даже со своей защитой разговаривал как-то неохотно.

"Я никого не убивал!" – твердил он одно и то же.

"Пойми, это армия, здесь кто-то должен быть виновным! – сказал ему однажды моложавый лейтенант, дежуривший в военной комендатуре. – И тебе придется взять вину на себя. Когда в верхах нет согласия, летят невинные головы. Вопрос в другом: сколько тебе дадут?"

Но Соломенный об этом как-то не задумывался. Он был уверен, что военный трибунал во всем разберется. Все будет по справедливости.

Но Сашка с каждым днем все меньше верил в эту справедливость. Он перестал писать домой. В военкомате его матери сообщили, что сын совершил военное преступление и будет отвечать по закону. Мать не могла в это поверить, она просила объяснить, в чем конкретно он виноват, но военные молчали. Сказали лишь, что все решит трибунал. Правда, один раз ей разрешили съездить в Душанбе на свидание к сыну. Путь неблизкий, но мать поехала.

Для Сашки это был самый тяжелый день. Пятиминутная встреча с родным человеком казалась невыносимым испытанием. Он вошел в комнату и сразу же увидел заплаканное лицо матери.

– Как же это, Саша? – первое, что произнесла она.

– Мама, я ни в чем не виноват! – закричал он. – Верь мне!

Разговора не получилось. К тому же в комнате находился офицер. Пять минут пролетели секундой, а он так ничего и не спросил о Вале, будто ее и не было в его жизни. А он так хотел узнать, как там она, но побоялся спросить. Слишком много бед и разочарований свалилось на него в последнее время.

Матери не разрешили больше навещать сына. Судебный процесс был закрытым.

Через неделю военный трибунал огласил приговор. Соломенный так и не признал вину, но это нисколько не изменило дело.

Офицер монотонно читал обвинительный приговор, а у Сашки закружилась голова, он чуть не упал в обморок. Ему дали стакан воды и разрешили присесть.

Почти полдня ушло на приговор. А в конце, как гром среди ясного неба, прозвучала страшная фраза: "Шесть лет колонии..."

– Все! – прошептал Соломенный. – Жизнь закончена!

Он посмотрел на офицеров части, присутствовавших на судебном процессе, и, собрав последние силы, закричал на весь зал:

– Не убивал я их! Не убивал! За что мне дали срок? Я выполнял приказ!

Но никто ему не ответил. Караул сразу же вывел заключенного из зала. Его посадили в спецмашину и повезли в следственный изолятор.

Войдя в холодное и мрачное помещение, Сашка упал на нары и зарыдал.

"Шесть лет лишения свободы". Он не мог в это поверить. Он до последнего момента надеялся, что трибунал разберется во всем и его оправдают. И он вернется домой, а дома всем объяснит, что произошло недоразумение. Дома его обязательно поймут.

Валя не поверила во всю эту нелепую историю с Сашей. Она знала, что это какая-то ошибка и скоро все прояснится. Хоть у нее и появился новый кавалер, но она все еще не сбрасывала со счетов своего старого друга. Каждый день она ждала вестей от него, два раза на день заглядывала в почтовый ящик. Но писем не было.