Текст книги "Баженов"

Автор книги: Вадим Пигалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

…ум мой, сердце мое и мое знание не пощадят ни моего покоя, ни моего здравия…

В. Баженов

НА РОДИНЕ

Василий Баженов вернулся на родину 2 мая 1765 года. В Петербурге шла подготовка к торжественному открытию Академии художеств. Готовилась первая выставка русских художников. Рисунки, чертежи и офорты Баженова заняли на ней почетное место. Василия Ивановича попросили заняться декоративным оформлением, строительством павильонов и приведением в надлежащий вид причальных мостков напротив фасада здания. Предполагалось, что в инавгурации примет участие императрица. Руководство академии распорядилось, чтобы архитектору срочно сшили праздничный кафтан.

Баженов в журнале-дневнике писал: «Я на родине. Господи, благодарю тебя. Снова дышу я воздухом России. Но по порядку. Июня двадцать осьмого дня, в третью годовщину восшествия на престол государыни нашей, состоялась торжественная инавгурация Санкт-петербургской Академии художеств.

В конференц-зале учреждена была выставка работ пенсионеров, нововыезженных из чужих краев. Я также разместил свои чертежи, итальянские рисунки и меж них наяду, пляшущую под древом. Сей офорт гравирован мною в Риме и от Карла де Вальи весьма одобрен был».

Василий приступил к работе, не успев как следует осмотреться, оценить изменения, происшедшие за годы его отсутствия. А их было немало.

Елизавета Петровна скончалась. Ее сменил Петр III. Его супруга, Екатерина Алексеевна, считала, что на роль императора он никак не годился. Петр III, если верить манифестам Екатерины II, «законы в государстве все пренебрег, судебные места и дела презрел, доходы государственные расточать начал не полезными, но вредными государству издержками», он оскорбил национальное достоинство, рискнул конфисковывать монастырские вотчины, «коснулся древлее православие в народе искоренять».

Петр Федорович, вступив на престол, поспешил закончить длительную войну с Пруссией. Но он фактически свел на нет все завоевания русских и тем самым грубо оскорбил патриотические чувства. В различных кругах общества назревало недовольство. Этим воспользовалась Екатерина, которая готовилась к перевороту заранее, планомерно. Опрокинув с помощью гвардии с царского трона своего мужа и поручив Орловым препроводить его на «тот свет», Екатерина щедро одарила участников «действа» орденами и чинами, а также раздала 18 тысяч крестьян и более 180000 рублей деньгами, не считая пожизненных пенсий.

Колокола Рождественской церкви возвестили о Ее Величестве. Об этом же пробасил в молитвословии архиепископ Новгородский Дмитрий. После того не спавшие двое суток гвардейцы, возбужденная свита и толпы любопытных горожан восторженно препроводили монархиню в Зимний дворец с еще не оштукатуренным фасадом.

С чего начинать? Этот вопрос серьезно волновал Екатерину. В поисках ответа она проведет бессонные ночи, взбадривая себя крепким кофе и нюхательным табаком.

А начинать надобно с обещаний, кои надеждам созвучны и чувствам приятны, – решила Екатерина и издала Манифест, в котором «наиторжественнейше» обещала издать «законы к соблюдению доброго во всем порядка».

Императрица выступила с критикой неправосудия, взяточничества, тяжелых поборов с бедных людей, жестоких пыток, издала указы об удешевлении соли, о свободе торговли, «все монополии были уничтожены и все отрасли торговли отданы в свободное течение». В то же время была издана жалованная грамота дворянству, что еще больше усилило крепостническую зависимость крестьян от хозяев.

Однако вслед за этим распространился слух, что Екатерина Алексеевна готовит указ, который предоставит вольность и крестьянам. Екатерина поставила перед собой цель: постоянно подогревать и использовать патриотические настроения русских для великих преобразований, кои принесли бы ей немеркнущую славу на многие века.

Блеск короны ласкает ее самолюбие, но она уже успела убедиться, что эти блики непостоянны, обманчивы, что память людская коротка, а история ценит лишь великие деяния. Поэтому она страстно желает быть не просто коронованной, а «коронованной революционеркой», каким был Петр Великий, чья слава не дает ей покоя. Она пытливо взирает на Запад, пытаясь уловить течение времени, движение мысли. У Вольтера она читает: «Некое демоническое влияние охватило за последние 15 лет три четверти Европы. Скоро у нас будут новые небеса и новая земля».

Екатерине хочется доказать Европе, которая начинает бредить революциями, что она одна может возглавить невиданную по справедливости революцию и осуществить на практике все те идеи, с которыми носятся правдолюбцы, подвергаясь в своих странах гонениям. Она обещает им в России убежище и готова обнародовать все, что подлежит запрету в других государствах.

В письмах французских посланников, датированных 1762 годом, есть такое свидетельство: «Императрица питает большое пристрастие к чтению. Бóльшую часть своего времени после замужества она занята чтением новейших сочинений, французских и английских, о нравственности, природе и религии. Достаточно какой-нибудь книге быть осужденной во Франции, чтобы она тотчас же ее вполне одобрила. Она не расстается с сочинением Вольтера и Гельвеция и «энциклопедией» Жан-Жака Руссо. Она гордится своей отвагой, вольнодумством и философскими взглядами – одним словом, это – маленькая ученая с темпераментом».

Екатерина читает произведения Плутарха и Монтескье, словарь Бейля, исторические исследования Перефинкса и Бара, сочинения Вольтера, Гельвеция, Руссо. Однако поиски и еще не сложившаяся метода правления не мешают императрице действовать уверенно, решительно. Она самолично участвует в решении государственных вопросов, а от своих приближенных неизменно требует проявления инициативы.

Многие русские, искренне заинтересованные в процветании отечества, воспряли духом. Началось создание «Комиссии по градостроительству». Ее задачи – намечать строительство крупных государственных объектов, учебных заведений, воспитательных домов, просветительных учреждений, разрабатывать планы новых городов.

Баженов, безусловно, был рад этому. К выполнению мелких заказов, удовлетворению частных капризов душа не лежала. Да и жалко было растрачивать то, к чему он сознательно и подсознательно готовил себя все эти годы.

Правда, кое-что настораживало. К критериям, которыми Екатерина пользовалась при оценке той или иной личности, многие быстро приноровились, иные спешили проявлять чрезмерную активность не столько по существу, сколько для саморекламы. Прежде всего Баженов заметил это на примере внутриакадемической жизни, внедренных новшествах.

Новый президент академии Иван Иванович Бецкой, сменивший Шувалова, предложил императрице создать при Академии художеств «парник» для выращивания гениев, в который бы принимались дети в возрасте от трех до пяти лет. Получив на то одобрение, Бецкой выписал из Франции нянек-наставниц, коим надлежало заняться выращиванием «новой породы людей». Инкубаторный метод воспитания талантов вызвал у Баженова неприязнь. При встрече с Лосенко и другими бывшими выпускниками академии он негодовал:

– Неужто вам, достойным птенцам сего гнезда и отнюдь не баловням судьбы, непонятна вся глупость сего предприятия? Эко выдумали! Благодетели! А удосужились ли вы подумать, что учить художеству недорослей, кои ни желания, ни склонностей к этому не имеют, – это все равно что из медведя Пифагора воспитывать?

– Не нами сие затеяно, не нами одобрено, не нам судить и отменять, – как всегда, спокойно отрезюмировал Лосенко.

– Знаю… знаю, о ком говоришь. Но авторитет мысли, а тем паче дела – не в чинах, братец ты мой. Знаю, что все мы человеки и все способность к ошибкам имеем. Но искренне ошибаться дозволено в том, в чем человек хорошо разумеет, а коли этого нет, так и нечего экспериментами забавляться. Младенцы, коих академия на воспитание берет, – это существа, а не вещества. И нам не к лицу, господа, путать химию с человековедением. Неужто Бецкой и вправду надеется дрессировками сызмальства гениев художества производить? Не об этом надобно думать, не об этом заботиться!

Эти высказывания Баженова каким-то образом дошли до Бецкого. Но он не спешил что-либо предпринимать, еще не зная, какое положение при дворе займет архитектор, уже успевший получить мировую известность.

День инавгурации приближался. Накануне торжеств в академию пожаловал отпрыск императрицы, ее наследник, одиннадцатилетний цесаревич Павел.

Баженов в журнале-дневнике писал: «В девять часов поутру галерея наполнилась шумом. Выбежав, увидел я шествующего к осмотру наследника, великого князя Павла Петровича, в сопутствии наставников своих.

Цесаревичу лет двенадцать. Подвижной очень, с бледным лицом, носик пуговкой и большие, бегающие глаза. Одет в малиновый, шитый золотом кафтанчик, присвоенный почетным любителям Академии, в туго завитом паричке и рука на шпаге.

Осмотрев мои работы, изволил беседовать приватно. С видимым любопытством расспрашивал о нравах парижан, италийцев, о всяческих порядках жизни и строениях. На прощанье протянул руку и, улыбнувшись, сказал:

– А видать, вы отменного нраву».

Рассматривая античные сюжеты баженовских полотен, архитектурные эскизы и неосуществленные проекты, Павел поинтересовался:

– А что, все сие предназначено для украшения стен или такие красивости возможны в натуре?

– Ежели Вашему высочеству будет угодно, то почему бы и нет, – скрывая иронию, учтиво ответил Баженов.

– Правда? – усомнился цесаревич и уставил на архитектора свои круглые глазенки.

Баженов ответил:

– Не имею такой надобности вводить в заблуждение, а тем паче лгать Вашему высочеству.

– Отлично! – резко, не по-детски серьезно, с хитрым прищуром глаз отчеканил Павел. – Мне нравится ваше художество. Я велю доложить об этом матушке, а вас милости прошу откушать в моем «дворике», разделить со мною скуку.

Баженов поблагодарил несовершеннолетнего важного гостя, пообещав прибыть в назначенный час в Малый двор его высочества.

В «Записках» воспитателя Павла С. Порошина появились такие слова: «Смотрели чертежи нововыезжаго из чужих краев нашего архитектора господина Баженова, которые подлинно хорошо расположены и вымышлены, и от всех присутствующих во многом числе дам и кавалеров общую похвалу получили».

К инавгурации все было готово. Вдоль берега и причалов – декоративные щиты с рифмованными лозунгами, адресованными Екатерине. Колонны обвиты зеленью. Между ними – статуи богов, покровительствующих искусствам, наукам, стихотворству, любви.

Баженов писал: «Смешавшись с гостями, бродил я по залам, еще сырым от красок и грунта. Новостроенное здание Академии есть совокупный труд любезных профессоров моих Валлена Деламотта и Александра Федоровича Кокоринова.

Здание великолепно, особливо на Неву выходящий фасад. Но прежнее милее чем-то сердцу моему, здесь учился я, здесь на мостках, протянутых на сваях к реке, чтил я первого друга юности, Ломоносова…

Многие свершились перемены.

Прежняя Академия с гербом князей Головкиных была усадьбою времен Петра. Сырые и тесные службы ее памятны мне спертым воздухом, когда пробуждался я по утрам с головной болью.

А на углу третьей линии Васильевского острова была аптека с блистающим между этажами распластанным орлом. Нету аптеки, срыли ее, дабы не заграждала перспективы на Зимний дворец. Вот оно, достославное здание, о коем с горячностью повествовал Каржавин. Мне оное не показалось. И сам творец его, граф Растреллий, в забвении».

Баженов выглянул через окно. Внизу шли колонны учеников. Стояла рота лейб-гвардейцев. Гремела музыка. Пестрели флаги и гирлянды, переливались на солнце золоченые кареты и кафтаны. Важно шествовали люди в ливреях. Наконец стали палить пушки.

Грянул хор. Славили Екатерину Великую.

Баженов писал: «В парчовой робе, с голубой лентой через грудь, счастливая и улыбающаяся, императрица проследовала под балдахин, перед коим стоял стол с грамотами, печатями, дипломами Академии.

Воцарилась тишина.

Сумароков, коего зрю я впервые, начал в молчаньи торжественнее слово.

И тут иглою кольнуло сердце.

Тако же, в оный день, теперь далекий, говорил Ломоносов, отметивший меня.

А Сумароков, тщащийся заменить орла, каркал глухим голосом:

– Сей день и час установления и освящения твоего, новоучрежденный храм Геликонских нимф. Се время сияния плодов Гесперидских, обещающих богатую жатву. Сеет их Екатерина.

По окончании слова представлены мы были государыне, и я один из первых. Чертежами моими вельми довольна осталась, за ревность учению похвалила.

Все то время, как конференц-секретарь доклад изволил делать о моей персоне, не отрывал я глаз от лица царицы. Не доброе оно, но и жестоким я бы не назвал его, разве глаза только: холодноватые, будто из льдинок, синие, с карим отливом. Ни в губах, скромно поджатых, ни в улыбке уст, обнаруживающих ямочки на ланитах, кои с розою могут быть сравнимы, ничего в лице не таит коварства. Росту невысокого, но станом гибкая, хороша она была на коне в день завоевания царства, и улыбкою ее полки покорялись беспрекословно. А когда встала она, дабы вручить диплом мой, восторг окружающих передался мне, и я, преклонив колени, припал к руке монархини с чувством готовности умножить славу ее художествами.

В ту минуту припомнились мне строфы Ломоносова, как бы завещание его:

 
Блаженства нового и дней златых причина
Великому Петру во след Екатерина
Величеством своим снисходит до наук
И славы праведной усугубляет звук…»
 

– Кажется, это о вас Шувалов говорил мне однажды, что бог не обделил вас талантом, а поездка в чужие края принесла вам пользу. Я надеюсь, что господин архитектор употребит все старания свои во славу отчизны.

– Ваше величество, смею заверить, что для меня нет мечты более желанной, – с легким поклоном ответил Баженов.

– Токмо учтите, что ныне мы желаем строить не хуже, чем в Европе.

Василий не сразу сообразил, что ответить, непонятно почему покрылся румянцем, а после паузы выдавил из себя ничего не значащую и даже нелепую фразу:

– Как вам будет угодно, Ваше величество.

ЕЩЕ ОДИН ЭКЗАМЕН

Василий разложил в определенном порядке семь чертежей с пояснительными текстами, взял указку и принялся уверенно комментировать готовый во всех деталях проект. Тема – строительство «увеселительного императорского дома» в Екатерингофе – была предложена ему академическим советом, в частности, Кокориновым и Деламоттом. Это был своеобразный экзамен на право получить звание профессора, иметь свою кафедру в академии и заниматься педагогической деятельностью. Это давало высокое положение в обществе и открывало дорогу к наиболее интересным и значимым правительственным заказам.

– Итак, господа, вот местоположение дома, кое предложено мне. С запада мы имеем Финский залив, с севера сии земли омывает Фонтанка, с востока и юга протекает речка Таракановка. Таковая трудность для строительства, по моему разумению, может обернуться на пользу и придать особливую красивость строениям. А посему предписанную мне четырехугольную фигуру здания ионического ордена я переменил на круглую, что больше с окружающей природой соответствие имеет. Сей дом обнес я каналами, как для способности лучше проезжать к нему водою, так и чтобы дать ему течением воды живность и открытый вид. Пропорции я использовал Палладиева вкуса, кои весьма почитаю. Но есть и пропорции, мною изобретенные. Основание увеселительного ансамбля, коему надлежит зверинец иметь и стоять в роще, вздумал я представить развалинами древнего Дианина храма. От этого я рассудил сделать и амфитеатр, имеющий вид древности. Но ежели кому сие не по вкусу придется, то я заготовил другой вариант, – опережая возможные возражения, продолжал Баженов. – Можно и без руин, вот как здесь изображено, где амфитеатр обычные колонны имеет. Число их можно употребить такое, сколько у нас городов имеется, и поставить на них статуи с гербами каждого города… Коли нет возражений, я продолжу, – сказал Баженов, выдержав короткую паузу.

– Покуда лично у меня никаких замечаний и сумнений нет, – заметил Кокоринов, которому искренне нравилось все, что предлагал молодой архитектор.

– Перед домом я намерен установить статуи, изображающие части света, и соорудить фонтан на манер Де Треви, что имеется в Риме. Увеселительные места ансамбля представлены мною на рисунках, и рассмотреть их со вниманием – в вашей воле. Ворота я изобразил овальными медальонами. Внутренний декор не богат, скромен, ибо красота не токмо в убранстве, а в разумности форм, линий и пропорций. Во глубине сада по заданной программе я соорудил часовню, коя из кирпича будет в стиле готическом. Того требует природа.

– Не слишком ли много стилей, господин Баженов? – полушутя заметил президент Бецкой.

– Они диктуемы не токмо фантазией и вкусами, но прежде всего местом, уготовленным для строений. А посему не имеют противоречий ни с природою, ни между собой, а находятся в подчинении у гармонии. – Баженов прошелся вдоль разложенных чертежей, положил на стол указку и, глядя в упор на Бецкого, продолжил:

– Я полагаю, что всякое строение должно в будущем свое развитие иметь, а посему не диктовать потомкам и каменным собратьям какой-либо один самодержаввый стиль, угодный моде, а не разумности. Мое же строение охотно в родстве будет со многими стилями и вкусами зодчих.

Это прозвучало не как оправдание, а как твердая убежденность. Даже проскользнули нотки резкого тона, что не осталось незамеченным.

– А известно ли господину архитектору, что здешние воды капризны, а посему со строениями может конфуз получиться? – спросил Бецкой.

– Да, сие мне известно, – спокойно ответил Баженов и снова взял указку, отошел к чертежам, – я намерен поднять берега, чтобы не допускать наводнения. Кроме того, гораздо выше обычного я поднял фундамент, что хорошо означено в профиле.

Баженов логически обосновал каждую деталь в проекте. В результате после тщательного рассмотрения проект Василия был принят и высоко оценен советом. Однако ни звания профессора, ни кафедры ему не дали. Оригинальный и изящный проект остался неосуществленным. Его отдали на хранение в академический архив, где он и затерялся (сохранилось лишь его словесное описание).

Баженову, еще не успевшему привести свои денежные дела в порядок, только этого не хватало: ему представили счет за кафтан.

– Да, но это делалось в ваших же интересах, – пояснил Баженову конференц-секретарь академии Салтыков.

– В моих интересах – поменьше долгов иметь. Вот счет. В нем указывается, что я обязан возвернуть Академии художеств за кафтан 95 рублей 47½ копейки…

– Все правильно, голубчик…

– Но это не все. Здесь указывается, что с меня причитается еще 200 рублей за… «…за обратную поездку из чужих краев».

– И это правильно… Василий Иванович, голубчик мой, я всею душою сочувствую, но помочь ничем не могу. Долги надобно рано или поздно возвращать.

– Непременно! Только я знаком с математикою, приучен учителями к аккуратности, а посему люблю точность. – Баженов положил перед Салтыковым лист бумаги. – Сие составлено мною на основании расходных документов.

– Ну что вы, это невероятно… этого, голубчик, не может быть, – разводя руками, сказал конференц-секретарь.

– Да, ваша светлость, ежели быть точным, то мне причитается, как я изволю указывать, 1567 рублей 82½ копейки. Сия недоплата стала для меня в чужих краях причиною великих тягостей и несносной нужды.

– Ей-богу, это похоже на шутку.

– Нисколько, ваша светлость. Я полагаю, что сей предмет не повод для шуток.

– Ну хорошо… Допустим, – не теряя благостного тона и самообладания, размышлял Салтыков. – Вот только… Дозвольте, голубчик, интерес проявить. На какие такие деньги вы существовали за границею все эти годы?

– Недополученное мною я трудом своим дополнял, способностями к архитектуре. Мне также приходилось часто чертежником при строениях наниматься и всякую черную работу выполнять.

Салтыков, не найдя чем возразить и не желая конфликтовать с глазу на глаз, любезно предложил перенести тему разговора на будущее, до выяснения подробностей.

– Что же касательно академической бумаги, – сказал он, – то, поверьте, голубчик, сие отменять не в моей власти. Долги есть долги.

Баженов так ничего и не доказал. Тяжба длилась несколько лет. Василий Иванович, продолжая испытывать денежные затруднения, наконец смирился. Ему до крайности опротивели все эти денежные споры. Завистники Баженова сумели убедить Екатерину, что к молодым талантам, пребывавшим за рубежом, следовало бы относиться построже, не торопиться с похвалами: кто знает – какие идеи они впитали, что у них за душою и какими страстями они движимы. И потом, русских, особливо тех, кто вышел, как говорится, из грязи в князи, опасно баловать похвалой. Они быстро начинают чересчур много мнить о себе и бессовестно попирать авторитеты.

Наущения не прошли бесследно. Екатерина II берется за написание статьи в форме письма в адрес абстрактного «Белиберды». Сие произведение предназначено для журнала «Всякая всячина». Он был основан самой императрицей, она же, по существу, являлась и его основным автором.

Автор письма, не называя имен, рассуждает: «…приметил я, что здесь часто бедный старается быть столько роскошен, как и богатый. Ни один человек почти не живет по своему достатку: всякой проживает более, нежели он имеет дохода, делает долги, не думает, как их заплатить, и, наконец, когда уже его принуждают к платежу, тогда иные стараются избыть онаго незаконными отговорками или же промышляют, как бы денег достать». А поскольку выманить у «людей» или у «правительства», замечает автор, не всегда удается, то «тогда уже разстроенное состояние разстраивает час от часу более мысли, без того склонные к прихотям». А далее прослеживаются те самые опасения и намеки на образ мыслей: «Выходя же из своего состояния, чего иначе ждать, как безпристранных прихотей, следовательно, беспокойств душевных и телесных и мыслей необузданных? Тогда справедливый отказ почитается обидою, доляшое послушание покаяжется тягостью, частные неудовольствия изъявляются им общими».

Статья-письмо заканчивается так: «Слышал я, что есть и такие люди, коих почти уверить не можно, что все то, что те требования есть прихоть. Мне обещали такого-то человека показать. Я признаюсь, что я любопытен узнать образ мыслей такого-то человека, и упрямство, или кривотолки, или тупость тому причиною?

Моим глазам дико весьма показалось, что здесь нередко видим, что молодчики молодые становятся перед стариками и им места не дают. В наших краях прежде сего смертию казнили тех, кои малейшее непочтение показывали старикам…»

Но вместе с тем императрица не гнала от себя молодого архитектора. Ей любопытно было проверить его на деле.

Екатерина поручила Баженову разработать проект Института благородных девиц при Смольном монастыре. Зодчий выполнил это поручение в кратчайшие сроки. Величественная и изящная композиция поразила многих архитектурной изобретательностью, органичным сочетанием многообразных традиционных форм российского зодчества. Но, к сожалению, дифирамбами дело и ограничилось. Проект остался неосуществленным. После длительных проволочек предпочтение отдано проекту архитектора Кваренги. Возможно, потому, что он иностранец и придерживался более привычного тогда для Петербурга европейско-барочного стиля.

Визит в Малый двор не прошел бесследно. Увлеченный рассказами Баженова, цесаревич Павел загорелся желанием построить свой дворец на Каменном острове. Баженов довольно быстро выполнил этот заказ. Дворец был возведен в стиле классицизма. Позднее его перестраивали. Но имеется свидетельство французского путешественника, видевшего строение в первоначальном варианте: «Он очень красив, особенно благодаря своему местоположению (на берегу Невы). Нижний этаж приподнят на несколько ступеней. Здесь мы видим, во-первых, большую переднюю, украшенную арабесками, далее зал овальной формы, который при большой длине кажется немного узким; декоративная часть в нем очень проста. Направо – помещение, из которого дверь ведет в небольшой театр, довольно красивый… Фасад к саду украшен колоннами. В конце сада находится небольшая часовня, построенная из кирпича: готический стиль, которому старались подражать при ее постройке, производит красивый эффект».

Другая работа Баженова этого периода – усадебный дом.

По совету гравера Махаева помещик Н. Тишинин из села Тихвино-Никольское, что под Рыбинском, попросил Баженова спроектировать усадебный дом. План включал садовую планировку, декоративные украшения и триумфальные ворота.

Баженов, пользуясь письменным описанием рельефа местности, этот заказ выполнил. В письменном же виде он давал свои указания и советы во время строительства. Эту работу он выполнил в классическом стиле. (Постройки сохранились до нашего времени.)

Друг Баженова Каржавин в своих записках сообщает, что 2 декабря 1766 года Екатерина назначила Баженова «архитектором при Артиллерии со чином капитана Артиллерийского и взяла в свое ведение». Он попал в подчинение и под покровительство Григория Орлова, «генерал-фельдцейхмейстера». Именно в это время Баженов работает над сооружением каменного здания Арсенала (взамен деревянного) в конце Литейного проспекта. Здесь он использует свои излюбленные мотивы: барельефы, овальной формы окна и т. п.

Вскоре Василий Иванович решил, что петербургский климат не по нему. Он рвется в Москву, где прошло его детство, где больше зодческой «теплоты». Эта поездка в 1767 году состоялась.