Текст книги "Сегодня-Позавчера_Послесловие(СИ)"

Автор книги: В Храмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Миша, милый, не могу больше, не гони!

– Ой, извини, малыш. Забыл, что к скорости – привыкнуть надо.

– А почему ты меня называешь "малыш"? Я не на много тебя не ниже ростом! Я – самая высокая была в классе! 175 см!

– Малыш, – улыбнулся Миша, – ты всегда будешь для меня – малыш. Девочка моя милая. Но, если не нравиться – не буду.

– Да нет. Пусть будет. Чувствую себя маленькой только. Но – защищённой.

Неожиданно, её слова погасили улыбку Миши. Взгляд его стал жёстким, звериным. Потом он посмотрел на неё, взгляд его на секунду смягчился. Но, как только он поворачивался к дороге – глаза опять становились холодными. Лицо – каменело. Маша тоже посмотрела.

– Флаги снимают. Траур, – сказала Маша.

– Они – ответят!

– Миша, ты обещал! Я – тоже тебя прошу – не лезь. Прошу, пожалуйста. Всё что угодно сделаю! Уволюсь, побегу за тобой, как дурочка, на край света! Всё, что угодно! Только не оставляй меня! Я понимаю, что моя просьба – ничто, но я – очень прошу!

Миша внимательно посмотрел на неё.

– Два, – резко бросил он, как боевой приказ. Тем же тоном, командным.

– Что? – не поняла Маша.

– Батя мне поставил условие – два сына. Поможешь?

– Хоть десять. От тебя – хоть десять. А на что условились?

– Пока не будет двух наследников – не видать мне дальнейшего, как своих ушей. Пока не будет двух Михалычей – Батю я не увижу.

– А на свадьбе он не будет? – расстроилась Маша.

– Надеюсь – нет. Иначе это будет не свадьба, а Сталинград. Отец патологически не умеет отступать. А что?

– Ты подумал, что я по службе интересуюсь? Нет, любимый. Я – не дурочка. Хотела познакомиться с великим и ужасным...

– Гудвином, – перебил Миша.

– Каким Гудвином? – удивилась Маша.

– Есть такой сказочный персонаж, – усмехнулся Миша. Со злорадством понимая, что это он у Бати заразился привычкой сбить пафос момента нелепой, неуместной шуточкой.

– Невоспитанный солдафон, – вздохнула Маша, гладя торпеду приборной панели ладонью, проведя пальцами по большому, сильно наклонённому, выпуклому сразу во многих направлениях стеклу, – перебил девушку. А я хотела познакомиться с твоим отцом. И – боялась.

– А чё – боялась-то? Он, вообще-то, мягкий и пушистый. Когда спит зубами к стенке.

– Шутишь всё, – вздохнула Маша, – а как не приглянусь я твоим родителям? Не понравлюсь?

– Головы не забивай! – рыкнул Миша, втискивая машину на 60 км/ч в просвет двух машин на перекрёстке, – Нравиться, не нравиться, спи моя красавица! Батина присказка. Мой выбор. Да, что я перед тобой? Слушай – правду! И – решай, пока не поздно! Отец и его лучший друг генерал Вишнин – тебя нашли. Выступили, как сваты. Они нас свели, как кобелька и сучку. Если бы ты им не понравилась – служила бы и дальше в райотделе. Какой области?

– Свердловской, – всхлипнула Маша. Слёзы бежали из глаз. Салон машины закружился перед ней, лобовое стекло и ряды машин за ним стремительно улетало вперёд, крутясь.

– Маша, Маша, Солнышко, тебе плохо? Прости, меня, дурака! Правда, солдафон! – машина приняла вправо, остановилась.

Хлопнула дверь, открылась дверь около девушки, сильные, настойчивые руки помогли выбраться из машины.

– Щас мороженку съедим, газировочки попьём, в теньке посидим. Не слушай меня, солдафона! Привык дрючить дубовых новобранцев! С девушками у меня – совсем никакого опыта.

– Почему? – тихо спросила Маша, усаживаемая на скамейку.

– Больной я, Маша. Немтырь. Молчун. Два слова связать не могу с девушками. "Бе-ме-кхе" – вот так разговариваю. Матерюсь только ловко. А в бою – только так и надо.

– Не заметила, – слабо улыбнулась Маша.

– Это я с тобой – болтун. Ожил. Ты моя индивидуальная, персональная Муза. Я тебе ещё песни петь буду и стихи писать. Только не бледней так, ладно?

Миша был так искренне напуган, так жалостлив его голос, что Маша ткнулась лицом в его плечо и разрыдалась. Миша гладил её волосы, дёргая волоски наждачкой дублённой кожи своих ладоней, причитал, успокаивал.

– А тебе не обидно? – Маша отстранилась, глядя в глаза Мише.

– Что именно?

– Что нас свели, как лошадей, как породистых собак? Для случки. Для улучшения породы?

– Какой породы? Маша? Я – немой сирота, которого Медведь подобрал на руинах Сталинграда, ты – детдомовская. Порода!

– У меня по бабкиной линии – князья. Дворяне.

– Акуеть! Ой, прости! И чё? Ну, совпало. Бывает. Ты не виновата, что предки – тунеядцы. Сама-то ты – не такая.

Маша даже разинула рот от удивления. "Улучшение породы"? Миша считает – ухудшение.

– Всё одно – мне отвели роль породистой сучки, клушки, что должна высиживать яйца и кудахтать над цыплятами.

– Есть такое, – кивнул Миша, не стал отрицать, – но, любая бабка, любой дед – хочет, чтобы сноха была – клушкой. Потому что хотят внуков. А у Медведя под это целая госпрограмма подведена. И теоретически грамотно оформлена. Демографическое возрождение. Во как! Не много, не мало! Ему мало тысяч Медвежат, ему дай сотню тысяч внуков!

– А тебе не обидно, что ты – как бык-производитель?

– А я – не бык-производитель. Я – Маугли. Я – это я. А ты – это ты. И я не обязан им ничем, кроме земного поклона, что дали мне тебя.

– Даже так?

– Ну, смотри! Закончился бы у меня отпуск. И отец – в бегах. Государственный преступник он, так? А я? Неблагонадёжный – отца не сдал. Всё, о карьере – можно забыть. Будто я о ней грезил. Но, Героями Союза – не разбрасываются. И поеду я в джунгли Амазонии, прерии Трансильвании, в пустыню Пальмиры или ещё какую жопу, местных учить проходить минные поля с целыми ногами и кишками.

– А ты – можешь?

– А то! А ты – так и просидела бы всю жизнь в райотделе, заполняя опермутки по пьяным поножовщинам. Или ещё вариант – подложили бы тебя под диппредставителя какого, нужного твоим начальникам.

– Фу!

– И не отказалась бы. Комсомольская сознательность, то, сё. Так что – нормально. Я благодарен этим старым волкодавам за тебя. И детей рожать ты будешь не им, а мне. Если захочешь. Не захочешь – перетопчатся.

– Правда? – с надеждой спросила Маша, смотря в глаза Миши.

– Вот те крест!

– Дурак!

– А ты думала – тебя в станок поставим и поставим план по ежегодному увеличению поголовья и надоев?

– Честно – да, – рассмеялась Маша.

– Так ты, дерёвня! "Княжна"! Ты – Человек! Не забывай об этом. И имеешь право любому показать голую корму и кукиш. Даже мне. Даже, желательно. Корму, я имею в виду. И сейчас! Такая...! Я уже – соскучился.

– На-ка! – Маша сунула Мише под нос сложенные кукишем пальцы, – прямо на улице? Или, как собаки – в кустиках? Потерпим. Я тебя не на помойке нашла, чтобы дорогое мне так вот марать.

– Ну, вот! Вопрос – исчерпан? Полегчало? Плакать не будешь? Хорошо, не накрашенная – сейчас бы размазалось.

– Я не крашусь.

– Ничего, мои бешенные сестрёнки – научат.

– Ты хочешь сказать – я не красивая? Мне надо краситься?

– Не надо краситься. Ты – самая красивая на свете. "Свет мой зеркальце скажи..." Просто я – пророк и увидел это в будущем. В будущем. А ты мне так и не дала однозначного ответа – "да" или "нет".

– Конечно, да! Я буду для тебя – кем захочешь! Хоть княжной, хоть половой тряпкой. Хоть клушкой и станком для повышения надоев. Для тебя!

– Вопрос исчерпан! – подвел итог Миша, вставая. Глаза его опять стали жестокими, движения – резкими, – не забывай об этом, когда будешь сейчас докладываться на ковре начальства.

– Я – уволюсь!

– Не обязательно. Я говорил, что я – пророк? Следующим твоим заданием – буду опять я. Цель – тоже я. Задача – внедрение в среду. То есть, в мою семью. Установление контактов, наблюдение. Работа под прикрытием. Где тут расхождение с нашими с тобой планами?

– Миша, я не понимаю тебя! Я должна буду "стучать" на тебя?

– Да. Очень часто и очень подробно. Исчерпывающе подробно. Исчерпывающе. Чтобы у них не было желания внедрять другого агента.

– Другого? Агента? Убью! – Маша оскалилась.

Миша холодно усмехнулся:

– Поехали, воительница моя. Прямо в точку – "Валькирия"! По дороге сказку расскажу.

– Сказку?

– Про Большую Медведицу. Есть такой человек, Палыч. Был он когда-то всесильным, грозным наркомом. И был один необычный, странный человечек, который никак не хотел контроля над собой. Вкусы и пристрастия человечка изучили и решили ему внедрить связь. А он, человечек, возьми и перевербуй связь! Да ещё и сделал её ВПЖ.

– Военно-полевой женой?

– А то! Теперь у них – тысячи детей и они жаждут внуков.

– Твои родители? А Палыч – Берия? Медведица – агент?

– А то! До сих пор своему начальнику за чаем с плюшками про своего неугомонного мужа докладывает. Жалуется. Всё надеется – отправят его в отставку, дома засядет. Ща-аз! Батя – вообще финт ушами выкинул – ушёл в нелегалы. Ищи его теперь, свищи! Пеки жданки.

– Ты меня поразил до глубины души, – сказала Маша.

Миша косо на неё посмотрел, покачал головой:

– Круто. "Поразил до глубины души". Надо запомнить. А я всё – матом да матом. Ёмко, сочно, эмоционально, но нецензурно. А ты – молодец! Так что, любовь моя – увольняться не обязательно. Но, решай сама. Без работы не останешься. Гвардейск – особый город. Там – всё иначе. И ты станешь иной. И вот ещё. Возможен вариант, что на тебя будут давить, грубить. Не бойся, не тушуйся, не прогибайся, не ломайся. Помни, кто твой муж. Помни, что я, в одно лицо, могу голыми руками вырезать весь ваш отдел. Всё здание в одно лицо зачистить. Так быстро, что милиция приехать не успеет. И уйти без царапины, с тобой под мышкой. И нас – не найдут. Это – моя работа. И делаю я её – хорошо. Диверсантов моего уровня по всему миру – одной руки хватит пересчитать. Не забывай, что на тебе теперь – метка. В тебе – метка. След Медведя. Ты теперь – Медвежонок. Со всеми вытекающими правами и обязанностями. Приехали. Иди с Богом! В 17.00 я за тобой подъеду.

И он – уехал. И мир стал прежним. Обычным. Серым и расчётливым. Кончилась сказка. Лишь истома в лоне напоминала, что это – было. Это был не сон.

И он был прав. Машу сразу вызвали на "ковёр". Вызвали, но держат в "предбаннике". Было душно. Маша сняла ветровку, но увидев взгляды, одела обратно. Грудь её распирала эту эластичную футболку, что облегала, обтягивала. Истома в теле вызывала твердость, где не надо, притягивающая взгляды не только мужчин, но и коллег-женщин. Пришлось париться в ветровке.

Машу впустили в кабинет. Портрет Сталина и чёрная ленточка на нём – сбили Машу. Она не могла отвести взгляда от этой чёрной ленты.

– Вижу, Иванова, что задание выполнено. Связь установлена. Ты ночевала в квартире ╧78.

– Так точно. Ночевала. Связь установлена. С фигурантом ╧ 7 – Кузьминым Михаилом, известным так же, как Маугли.

– Какая связь?

– Половая, товарищ полковник.

– Даже так?

– Даже так. Сделал предложение руки и сердца.

– Даже так?

– Даже так. Зовёт с собой в Гвардейск. Знакомить с фигурантом ╧ 2.

– А ╧ 1?

– Не удалось установить местоположения. Маугли говорит, что сам не знает, где Медведь. И не узнает, пока у него, Михаила, не родятся два сына.

– Просто 2 ребёнка, Иванова. Не обязательно мальчики. Это – не условие свидания. После рождения двух детей Медвежата – погибают. Порой, нелепыми смертями. Часто – кусков не соберёшь. Как проклятие. Э! Иванова? Ты что? Тебе плохо?

– Да. Мне – плохо. Я сутки провела на крыше, на жаре и ливне, потом работала с фигурантом. Ничего не ела всё это время. Разрешите идти?

– Да-да, иди. В письменной форме! Жду доклада. Все подробности! Что, как, когда! Всё!

– Товарищ полковник, а пораньше можно уйти?

– Во сколько?

– В 17.

– Наглеешь, Иванова! Только пришла – уже отпрашиваешься. Ладно, учитывая состояние... Доклад напишешь – свободна. Отдыхай. Молодец, кстати.

"Знаю" – мысленно ответила Маша и вышла.

В бюро – ажиотаж. Маша прислушалась. Обсуждаются кадровые перестановки в верхах власти. Кто ушёл, кого "ушли". Строятся гипотезы. Почему ушли, за что ушли? Ещё позавчера, Маша бы активно прислушивалась, но сегодня находила эти обсуждения информации "достоверных источников" – смешными. Она лишь краем уха прикоснулась... Маша криво улыбнулась, вспомнив, чем она "прикоснулась" и к какому "достоверному источнику". Вспомнила сам "достоверный источник". Ей стало опять жарко и некомфортно. Слова никак не складывались в предложения. Доклад не получался.

Чтобы отвлечься, опять стала слушать обсуждения коллег. "Старая гвардия" – уходила. Молодых "боевых наркомов" – уходили. Говорят – война кончилась. Надо жить по-новому. А эти "боевые наркомы", как работали во время Войны – без выходных и круглые сутки, так в таком режиме и функционируют. И всех своих подчиненных заставляют так же круглосуточно "пахать". А Война – кончилась! Раз не понимают, что мир – изменился, то пусть освобождают место!

Никто не понимал, зачем Медведь убил Сталина. Строились разные предположения. От безобидных – хотел помочь, но не смог, случайность, до крайне негативных – попытка Медведем узурпировать власть в стране. "Вон он каким оказался! А Сталин про таких и говорил – переродился!" – говорили. Никто не высказал, что Медведя – подставили. Никто. Маша – тоже молчала. Перед глазами стояло лицо Медведицы: "Раздавят – мокрого места не останется".

В голове Маши даже секунды сомнения не было с том, что Медведь – виновен. Она верила в его кристально честный образ – и всё! Верила Маугли. Маша резко отринула всю, вновь устанавливаемую, вертикаль власти, просто потому что эта власть отринула её возлюбленного и его семью, его отца. Это было неправильно – руководствоваться в таких серьёзных вопросах эмоциями, находясь в состоянии изменённого сознания, именуемого также – влюблённостью. А надо было задаться вопросом – не может большинство ошибаться. Если весь народ, партия и правительство уверены, что Сталина убил именно Кузьмин, то – так оно и есть! А все эти, шитые белыми нитками записи, что показал ей Егерь на сказочном экране – подделка. С их умением снимать кино – плёвое дело. Для чего подделывать? Чтобы убедить её? Её – одну? Проще – её просто убить. Маугли это – может. Если верить тем слухам, что ходят про Медведя, Маугли и Егерей. Маша должна была усомниться, как комсомолка, но она – не хотела. Она так сильно хотела верить Мише, его матери, Медведю! Она так хотела быть причастной к этому странному сообществу людей, в простонародье именуемому – Медвежата! Она хотела, чтобы мир опять стал прекрасным, радужным и простым, умным и интересным, увлекательным, каким он был, когда Миша был рядом.

Потому что серая унылость обычной жизни ею была выедена до тошноты. Бомбёжки, гибель бабушки, бегство на восток, где бедную сиротку – били, пинали, отпихивали от машин, вагонов. Голод. Грязные домогательства пьяного мужика, которому она разодрала всю морду. И если бы не молодой милиционер с тонкой шеей – этот мужик – убил бы её. Именно тогда Маша решила, что тоже – будет бороться с беззаконием, защищать слабых и беспомощных. Милиционер привёл её в отделение. Во всём отделении было только двое милиционеров – молодой тощий паренёк, что было нормой в те годы, и пожилой добрый дядька с рыжими от курева усами и пристёгнутым к плечу пустым правым рукавом. Этот дядька смотрел на Машу добрыми, ласковыми глазами, называл её "Дочка". И впервые за несколько дней Маша – поела. Не было ничего вкуснее того хлеба с опилками и прозрачного кусочка жёлтого от старости сала. Именно дядька поморщился, когда она назвала свою фамилию, и выписал ей её новую фамилию – Иванова.

Потом – бесконечные пересылки по сиротским приютам. Голодные годы Войны, работа – от темна до темна. Условия жизни в детском доме были не то, чтобы суровыми. Они были – безжалостными. Дети, по природе своей – безжалостны. Им не знакомо сострадание. Взрослых рядом с ними не было большую часть времени. Взрослым было не до них – война, у всех – море забот. Все, кто мог сражаться – были в Армии, а мужиков заменили женщины, старики и подростки. Дети почти круглые сутки были предоставлены сами себе. Они работали в цехах, где были только дети от 7 до 14 лет, они жили в бараке, где на сотню детей была только немощная старуха, даже летом не снимавшая валенок и почти круглые сутки дремавшая. Отношения среди детей строились по законам волчьей стаи. Именно тогда Маша прошла свою главную школу жизни. Именно сиротский приют её научил стойкости и непримиримости. У неё была своя собственная война.

Они толпами слушали репродуктор с сообщениями Совинформбюро, о том, как страна сражалась с врагом. Всем бараком зачитывали до дыр газеты с описаниями героических подвигов бойцов и командиров Красной Армии.

Именно тогда её мечта укоренилась и выкристаллизовалась. И Маша стала к ней двигаться. Целенаправленно. Надо учиться – она училась. Надо заниматься физкультурой – занималась. Она стала отличницей по успеваемости, по физической подготовке.

Добилась перевода в спецприёмник НКВД. Она стала единственной девочкой в классе. Она была единственной девочкой в приёмнике. Ради неё одной никто не станет организовывать женского класса (тогда практиковалось раздельное обучение – мальчики отдельно, девочки – отдельно, прим. авт.). Спецприёмник этот был аналогом суворовского училища. Но если в суворовских и нахимовских училищах из беспризорников готовили офицеров для армии и флота, то в их приёмнике готовили оперов НКВД. Натаскивали их, как собак. Дрессировали. И – пороли. Даже Машу. Причём, в этот спецприёмник был особый отбор. Отбирали не самых умных, не самых покладистых. Наоборот – самых отчаянных и дерзких беспризорников, от которых "вешались" остальные приюты для беспризорников.

Впервые Маша оказалась в особом положении. Как единственная девочка, она стала – неприкосновенной. Как волчица в стае. Из-за неё – каждый день драки! Но она – неприкосновенна. И это была проверка её женской силе. Тому, чему её учила бабушка.

После спецприёмника – полугодовая работа в "поле" сержантом милиции. Опять – на отлично! Поэтому – спецкурсы. И тоже – с отличием! Поэтому по окончании она – лейтенант, а не младлей, как все.

Жизнь была простой и понятной. Чёрно-белой. Противной и тошной, но – простой. Есть люди, а есть – уроды. Есть свои, остальные – чужие, а значит – враги. Есть цель, есть мечта, есть к ней – путь. Всё остальное – по боку! Есть – работа, служба, остальное – потеря времени. Есть коллеги, есть люди, нет – мужчин и женщин. Есть цель, всё остальное – средство её достижения. Но, есть ещё и Честь. До вчерашнего дня – просто Честь. Теперь – девичья Честь отделилась, образовавшись, вдруг, в самостоятельное понятие. Вчера Миша что-то сделал с Машей. Она лишилась невинности, но обрела намного больше!

Её большая Душа, зажатая рамками Разума, не терпела монохромности жизни. Разум – шёл к Цели, Душа хотела – Жизни. Красок, радости, счастья, любви. Работая среди таких же сержантов и офицеров НКВД, Маша не видела красок. Война выплеснула из людей всю гниль их пустых черепных коробок наружу. Страна захлёбывалась в этих нечистотах. Их, бойцов правопорядка было очень мало. Они – тоже тонули в этом дерьме. Они – ожесточились. Круглые сутки, складывающиеся в недели, месяцы и годы, солдаты закона и порядка жили и возились с преступниками, отступниками, уродами, прочими людьми с червивыми головами и сердцами, деклассированными элементами. Нормальные люди работали от зари до ночи, часто – ночевали прямо в цехах. Свои проблемы решали – сами. Милиция их просто – не видела. Поэтому, спустя некоторое время казалось, что в мире больше нет других людей, нормальных, простых людей с обычными человеческими понятиями и ценностями, остались – только уроды. Очень часто вместо задержаний – применяли оружие.

Первым в своей жизни Маша застрелила пьяного мужика, что смог открутиться от фронта, сказавшись инвалидом, принудил к сожительству вдовствующую солдатку с девочкой подростком, сев ей на шею. И – насиловал девочку с её 12-летия. А мать – знала, но терпела. Зачем? Зачем? Этот урод – задушил свою сожительницу. Избитая девочка прибежала в милицию ночью. Маша – дежурила. Она просто пошла и застрелила пьяного урода, что спал без штанов на остывающем теле изнасилованной им сожительницы. Он её придушивал – каждый раз. В этот раз – насовсем. Маша просто подошла и выстрелила в затылок спящему.

И её – не терзала совесть. Её коллеги – парни, смотрели на неё с какой-то опаской. Предлагали выпить. С недоумением, Маша – отказывалась. Вот после этого случая её и "сбагрили" на спецкурсы.

А Душа – требовала чего-то другого. И тогда Маша пристрастилась к книгам. За дежурство – прочитывая целую книгу. Тогда она и узнала, что Кузьмин – не только боевой генерал, конструктор, но и – писатель. За год Миша прочла целую библиотеку. Появилась, подспудно, тщательно подавляемая, Мечта о Прекрасном Принце. Айвенго.

А Разум – вел её к Цели. Перевод в Москву. Стажировка. И первое же задание – Мечта! Медведь, его среда, особая, искромётная. Люди, что именовались – Медвежата, жили рядом. Жили среди них, но, казалось – они жили в другом мире. Над этим болотом людских слабостей, людской боли и жестокости, над всей этой грязью, которую милиции приходиться разгребать и загонять в отстойники тюрем и исправительных лагерей. Как в том анекдоте, когда гинеколог вышел на улицу и удивился: "У них – лица есть?", так и Маше казалось, что мир состоит из уродов, уже совершивших мерзость или только собирающихся её, мерзость, совершить, но опасающихся последствий. А Медвежата – были – другие. Они – улыбались. На фоне остальных мрачных жителей страны, считающих, что улыбающийся тебе человек – или издевается над тобой, или дурачёк – бросалось в глаза. Они жили – иначе. Одевались – иначе, говорили – иначе. Реагировали – иначе. Как будто они не ходили по этой же земле, а приехали из какой-то другой, солнечной страны. Из той, про которую песня – про город золотой, с прозрачными воротами и яркою звездой.

И ей – задание на внедрение именно в эту среду. Наблюдение именно за этими людьми! Она все глаза сломала на Параде, смотря на них. На их смеющиеся лица, на их мундиры, увешанные наградами. На этих детей, ярких и праздничных, казалось, что это не дети, а – ангелы. Сироты, усыновленные Медведем. Как они были не похожи на тех сирот, что были в приюте вместе с Машей. Настолько разительное было отличие этой группы зрителей от остальной толпы на Параде, что даже – злило! Но, эмоции – эмоциями, а Разум говорил, что детям – повезло. И не злиться на них надо, а радоваться, что хоть кто-то проживёт нормальным, счастливым детством. И толика уважения к этому здоровяку с ребёнком на плечах, что развлекал детей, друзей и их супруг (как они одеты! Ах!) махал руками проезжающим парадным расчётам. Уважение, что он – поделился своим благосостоянием с этими детьми, не стал жить в своё удовольствие. Что хоть этим детям перепало счастье!

Медведь – был сказочно богат. Конструктор, генерал, писатель, композитор, хозяин целого таёжного архипелага! Ему приписывали несметные богатства. В их, рабоче-крестьянской стране – миллионер. Немыслимо! Но, Маша помнила, что не её одну это задело. Была прокурорская проверка деятельности Кузьмина. Говорили, что следователя специально назначили из "обиженных" Медведем. Толстяк, которого Маша видела в записи инцидента на даче Сталина. Тот самый. Обиженный. Медведь много кому ноги обтоптал. А этого – вообще призирал. Даже на официальных мероприятиях, слушаньях в суде, например, называл его животным прозвищем, отказывая в человеческом достоинстве, да ещё и женского рода, отказывая в мужском достоинстве. Не "Конь", например, "педальный". Или – "Конь в пальто". А именно – "Лошадь"! Этого следователя нельзя было обвинить в симпатиях к Кузьмину. Скорее – наоборот – в предвзятости.

И что дала проверка прокуратуры? Что Кузьмин не имеет никаких правонарушений! Что все сказочные миллионы им потрачены не на себя, а на строительство и развитие таёжного города Гвардейск. И вся приобретённая им собственность – автомобили, корабли, самолёты – всё отчуждалось государству сразу же, при таможенном оформлении. Что все гонорары за издания его произведений за границей, там же и были потрачены. И все эти траты или были оформлены на государство, или проходили по секретным статьям ГРУ и МГБ. У Медведя – не было ничего своего. Ничего в личной собственности! Ничего! Он жил – как буржуй, жизнью миллионера, являясь на самом деле – истинным коммунистом – жил не для себя, а для тех, кто ему был дорог – для людей, для Союза.

И не состоял в КПСС. Потому что – был в плену. Он – искупил штрафной ротой, и его бы приняли в Партию, но он – не подавал заявления. Демонстративно. Являясь образцом истинного коммуниста, не являясь им юридически. В пику тем, кто в Партию вступили для своего возвеличивания. И этим – он тоже давал на мозоли многим.

И после этого Маша должна поверить, что Медведь решил узурпировать власть? И убил Сталина? Медведь, который ушёл из Армии с первой волной демобилизации? Вместе с Рокоссовским? Медведь, который не занимал вообще никакой должности, демонстрируя этим презрение к карьерному продвижению? Это такой нелогичный хитрый ход? Отказаться от высоких военных должностей, от рычага управления, довольствуясь лишь влиянием на Армию своим авторитетом, отказаться от всех, предлагаемых ему должностей в Совете Министров, что предлагал ему его, ещё со времён Войны, друг – Устинов? Отказаться от карьеры в Партии? Являясь генералом Егерей, не состоять в должностях при МГБ? И после этого – захватить Верховную Власть? Очень уж вывернутый ход!

На той сцене, что показал Миша на экране артефакта, Медведь – тоже поступил не логично. Если тебя застали над телом – убери свидетелей! Медведь – смог бы. Он убивал много. И врагов, и – своих. С одинаковой лёгкостью. Он мог бы вообще уничтожить всю дачу. Нет! Он их – прогнал. И сбежал сам. Узурпатор!

Так что, Маша верила своему возлюбленному и его приемному отцу, не только потакая своим эмоциям. Это было – единственное логически достоверное построение – Медведя подставили заговорщики. Осуществлён был контрреволюционный заговор.

Переворот. Как? Как такое возможно в их Великой стране? Не в Парагвае каком панамском, а в их СССР? Как?

Надо чего-нибудь поесть. Маша спустилась в столовую. За столиком к ней подсела Люда, с которой они вместе пришли в бюро. Вместе были "молодыми стажёрами".

– Где пропадала, подруга? – спросила Люда, ставя поднос.

– На задании, – вяло ответила Маша.

– Уже? Здорово! И как прошло? – живо заинтересовалась Люда.

– Плохо, Люд. Надо было проследить за парнем, а он меня сбил с ног, новое платье – порвалось, вся ободралась, потом ещё дверь на крышу захлопнулась. Сутки сидела взаперти на крыше высотки. Жара несусветная, а потом – ливень всю ночь! Думала – не переживу.

– Досталось тебе! А как выбралась?

– Тоже – случайно. Парень один на крышу поднялся – а я уже без сознания, замёрзла насмерть. Спас меня.

– Ух, ты! А что за парень? Что дальше?

– Хороший парень. Майор. Пограничник. На Парад приезжал посмотреть. В отпуске. Предложение мне сделал.

Люда завизжала, кинулась на шею, обниматься. Все обернулись, смотрят.

– Машка, а ты что такая смурная?

– Нездоровиться.

– А ты что? Что думаешь? А что тут думать? Соглашайся! Майор! Молодой? – засыпала вопросами Людка, проигнорировав слова про самочувствие Маши.

– Молодой.

– Даже не думай! Генеральшей станешь! Я слышала, что говорят – такая маленькая армия – ошибка. Будет твой майор через год – полковником. Если командовал батальоном, будет командовать полком, а если командовал полком – станет комдивом! А ты – командовать дивизией через него!

Маша криво улыбнулась:

– Мёртвым полковником.

– Чёй-то? – удивилась Людка.

– А с чего это армию решили раздуть? А? На нас и с маленькой армией – никто не нападал. Зачем раздувать армию?

– Что-то ты не то говоришь, подруга, – зашипела Людка, осматриваясь, – Ты это брось! Услышит кто – проблем не оберёшься. Раньше – нас боялись. У нас был Сталин. И Стальной Медведь. А сейчас – ни того, ни другого.

– В том-то и беда. Ни того, ни другого.

– Ничё, подруга! Прорвёмся! Как Сталин сказал, теперь страна – в наших руках.

– Хорошо ли это?

– Слушай, подруга! Ты, видно, правда на Солнце перегрелась! Шла бы ты домой.

– Рабочий день.

– Отпросись.

– А что, можно?

– А ты не видишь, как мало народу? Хватит, война – давно закончилась! А мы всё пашем, как рабы!

Маша посмотрела на подругу новым взглядом. Что случилось с ней, с Людой? Когда она так изменилась? Или – это Маша, за эти сутки, так изменилась, что она перестала понимать Люду. Метка? След Медведя? На ней и в ней.

Маша вернулась к отчёту. Злая. Дело пошло. Слова складывались в предложения, предложения в абзацы, абзацы образовали листы. Сдав отчёт, Маша узнала время. Ещё полчаса. Полчаса без него. Но, сидеть на стуле и слушать бредни вдруг обуржуазившихся, шкурных, коллег – не было сил. На каждое их предположение Маша хотела ответить едким комментарием, но сдерживалась. "Мышонок – не лезь!"

Окончательно убило её известие, что генерал Вишнин – отставлен. Маша взяла чистый лист, заполнила его в виде рапорта об отставке. И понесла регистрировать секретарю.

Секретарь, старуха времён взятия Исмаила, равнодушно прочитала рапорт, вдруг, как шарпей, встряхнулась, прочитала ещё раз и ... порвала лист рапорта:

– Чтобы я этого больше не видела, поняла, девочка?

Из глаз Маши – опять слёзы:

– Я не хочу служить этим...

– Заткнись сейчас же! Тебе доверено ответственейшее поручение, ты завалить всё хочешь? Подвести таких людей? Убрала сопли! Сейчас же!

Слёзы высохли, как не бывало. Старуха встала, сняла очки, поманила Машу пальцем. Маша наклонилась. Старуха прошептала ей в ухо:

– У меня этот – семнадцатый! – палец её ткнул на дверь кабинета, – но, помню я только одного! Служим мы не "этим". Служим мы – Родине. "Эти" – как пришли, так и уйдут.

– Такие люди уходят!

– Уходят – только в могилу! Русский офицер в отставке не бывает!

Маша отшатнулась. Старуха торжествующе улыбалась:

– Поняла, сопливая? Есть такие задания... И всем ИМ надо обеспечить тыл!

Старуха сунула Маше её отчёт:

– Переписывай! Ты о чем, вообще, думаешь? Тут тебе что, детский сад? Тут – террариум. Красным зачеркнула, что совсем ни в какие ворота не лезет!

Видя, как Маша смотрит на часы, старуха сказала:

– Завтра сдашь. Другой, сопливой. Меня найдёшь в архиве. Заходи на чай, посплетничаем.

Маша смотрела на секретаря удивлённо, не понимая, чем обязана такой чести. Видимо, Маша была для старухи, как открытая книга:

– Реакция правильная, но в данном случае – ошибочная, – кривой палец старухи упёрся в порванный рапорт.

– Уезжаю я, – грустно ответила Маша.

– Знаю. Я же и готовила приказ о твоём переводе в Гвардейск.