Текст книги "Огонь, вода и медные трубы"

Автор книги: В. Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЛЕЙБ ГВАРДИИ РЯДОВОЙ

 
Идем в поход неудержимой лавой
И не сдержать напора, нас не счесть.
Идем в поход, и это – наше право
И боевая воинская честь.
 

Поэт Александр Прокофьев «В поход»

Итак, мой выбор пал на молодого бойца Виктора Ордынцева. Был он на полголовы ниже меня и отличался подвижностью. Улыбка никогда не сходила с его лица. Больше всего он любил острить по всякому поводу и без всякого повода. Надо сказать это у него хорошо получалось!

Иногда Витька начинал декламировать стихи, а то и петь. При этом он становился так, чтобы быть в центре бойцов, немного откидывал голову назад, чуть – чуть прикрывал глаза и, выбросив вперед правую руку, как вождь мирового пролетариата, начинал декламировать, растягивая слова. В свое исполнительское искусство он вкладывал всю свою неугомонную душу, читал с выражением, делая ударения там, где это требовалось.

Вот и в этот раз он привлек к себе всеобщее внимание художественной декламацией.

 
Она поет и звуки тают,
Как поцелуи на устах.
 

Пауза. Все взоры устремляются на него. Кто жевал, так и застыл с куском хлеба во рту. Кто чистил винтовку, так и замер в ожидании интересного продолжения о красавице – девице. Даже Пигольдин, который, как всегда, что – то тараторил Молчанову, примолк. А Витька продолжает

 
А у ворот собаки лают
И пенье то наводит страх.
 

Опять пауза, а на лицах слушателей сомнение. Их лица как бы говорят: опять сострит черт эдакий! А неугомонный Витька продолжает

 
Она поет лесные звери
Все в норы прячутся скорей,
Соседи закрывают двери
Плюется дворник Федосей.
 

После этих слов Витька делает паузу, чтобы последним четверостишьем окончательно убедить слушателей в непревзойденности своего таланта.

 
Мороз по коже продирает
Встают у лысых волоса
И все как – будто умоляют
Не пой ты, дева красота!
 

– Ну ты и фрукт! Опять шутку отчебучил! – говорит один из присутствующих стариков. А Витька с торжествующей улыбкой озирает всех и видно, как он радуется эффекту, произведенному на слушателей

Много позже, перечитывая стихи М. Ю. Лермонтова, встретил две первые строчки в одном его стихотворении, а все остальное это уже народное творчество…

Когда приезжала кухня, старался сесть поближе к нему. Порой заговаривал с ним. Это дало положительный результат. Вскоре мы с ним подружились и всегда оказывались рядом. Ели из одного котелка

А наступление наше продолжалось..

Отступавшие фрицы уничтожали все, что не успевали вывезти или, что нельзя было вывезти. Деревни сожжены, кирпичные здания, железные дороги, мосты были взорваны. Перед тем, как уходить они расстреливали людей, не успевших спрятаться. Домашний скот, лошадей, коров, которых они не успели съесть, безжалостно уничтожали.

Обычно при освобождении деревень жителей, которые оставались еще живыми, не было видно. Они куда-то прятались. Но в одной деревушке из подземелий, выползло несколько местных жителей. И уж совсем невероятное событие – среди них оказался мужик лет за сорок. Ему тотчас же выдали обмундирование и в строй!

Он стал доказывать, что освобожден от воинской службы и даже предъявил документ, как он говорил, «белый билет». В этом документе значилось, что он является инвалидом в связи с дефектом слуха, поэтому освобожден от воинской службы. Но его никто не стал слушать. Звали его Зайцев. Он всегда старался быть рядом со мной. Меня он ласково называл – сынком.

В один из первых дней пребывания в роте Зайцев подошел ко мне и, попросил: «Никогда не стрелял! Можно мне пульнуть?» «Конечно можно. – говорю – отойдем в сторонку». Он лег и через некоторое время раздался выстрел.. Возвращается ко мне и, потирая правое плечо, говорит: —"Бъеть! Бъеть" Это надо понимать так, что отдача винтовки при выстреле, была чувствительной.

Мне пришлось растолковать ему, что при выстреле надо приклад плотно прижать к плечу тогда и бить не будет.

Вот так дела – подумалось мне. Никогда не стрелял! Вот и повоюй с такими!

Слух у него был действительно слабоват и, приходилось напрягать голосовые связки, чтобы втолковать ему что – либо. До него доходила и нормальная речь, если говорить в самое ухо.

Он был заядлым курильщиком. С табаком было плохо. В качестве курева выдавали махорку. 50 грамм или, как говорили, «осмушку».на двоих. Это надо понимать, как одна восьмая фунта (фунт это 400 грамм). Небольшая такая пачка в коричневой упаковке. Выдавали не регулярно и курильщики очень страдали. Это и определило особую роль махорки на войне. О ней даже песню сложили. Вот отрывки из нее (все, что удалось запомнить).

 
Как письмо получишь от любимой
Вспомнишь дальние края
И закуришь, и с колечком дыма
Улетает грусть твоя!
 

Припев.

 
Эх, махорочка, махорка
Подружились мы с тобой
Вдаль глядят дозоры зорко
Мы готовы в бой! Мы готовы в бой!
 

Мне, некурящему парню, эта махорка была не к чему и, это определило мое особое положение в роте.

Курильщики ревниво оберегали меня от пуль и осколков. Были случаи, когда меня за гимнастерку стаскивали с бруствера со словами: – Ты, что? Пулю снайперскую в лоб хочешь получить? Все отлично понимали, что с моим уходом на тот свет или в госпиталь из роты исчезнет дополнительная пайка махорки.

Когда приносили махорку, вокруг меня возникала небольшая свалка, Все старались убедить меня, что свою пайку махорки надо отдать именно ему. Но постепенно Зайцев оттеснил их всех и, прочно завладел моим табаком. Он старался всячески завоевать мое расположение. Отдавал свой сахар. На мой категорический отказ, он в ответ убеждал меня, что сахар не ест и, даже дома, в мирное время, не ел его.

Однажды, наша рота занимала позицию недалеко от болота. Зайцев принес в котелке ягоды. Кажется, эти ягоды называются морошкой. Кисленькие такие, но очень приятные.

Несколько в стороне от наших позиций находилось большое картофельное поле. Картофель уже давно созрел и перезрел, но убирать его было некому.

Туда за картофелем ежедневно направляли двух бойцов с мешками.

Картофельное поле хорошо просматривалось противником. Заметив наших заготовителей, фрицы открывали минометный огонь. Чтобы спастись от мин, бойцы отрыли на поле два окопчика и при обстреле отлеживались в них.

И вот наступила моя очередь идти за картофелем. Мы с Петровым взяли мешки и перебежками добрались до нашего правого фланга. Сплошной траншеи не было. А там за деревьями была дорога, которую наша дивизия должна была перерезать.

Справа от дороги занимала позиции другая рота. Положение, при котором по обе стороны дороги находятся войска, у военных называется «оседлать дорогу»

С востока дорогу оседлали мы, а с запада – немцы. Дорога хорошо простреливалась с обеих сторон. Поэтому справедливо считалось, что дивизия задачу перерезать дорогу еще не выполнила.

Вот мы с Петровым вышли на эту смертельную дорогу. По ней нужно пробежать метров 300, а затем свернуть влево на картофельное поле. Это нам удалось проделать сравнительно быстро и, мы сразу же приступили к работе.

Работа спорилась и мешки были заполнены почти наполовину, когда начался минометный обстрел. В один момент мы оказались в окопчиках и терпеливо ждали окончания обстрела.

После обстрела, заполнив мешки до предела, мы направились к дороге. Здесь мы увидели офицера, который ехал верхом на коне по обочине в направлении наших позиций. В это время раздался вой мины и, мы с Петровым в один миг укрылись в придорожной канаве.

После взрыва мы благополучно вылезли из канавы и тут же увидели лошадь, мчащуюся по дороге без седока

– Смотри! Офицера – то нет!. – закричал Петров.

– Бежим к тому месту, где мы его видели до взрыва. Он, видимо, ранен.

Офицера мы увидели сразу, как только подбежали к этому злополучному месту. Он лежал с открытыми глазами неподвижно. Мы сразу поняли, что он мертв.

Как только мы пришли в роту, то сразу же рассказали ротному об этом происшествии. Он начал названивать по телефону. Вскоре выяснилось, что погибший был начальником штаба 755го стрелкового полка нашей дивизии.

На войне полковое звено командования: командир полка, его заместители, начальник штаба полка и другие передвигались верхом на лошадях. Начиная с дивизии, командование пользовалось легковушками, как правило, это были отечественные машины марки М-1 или, как их называли в народе «эмки».

Во второй половине войны появились американские виллисы. Это нашло отражение в песне фронтовых журналистов. Там есть такая строка.

 
На виллисе дранном
И с одним наганом
Мы первыми въезжали в города.
 

Перед командованием стояла задача выбить противника с этой злополучной дороги, которую бойцы уже прозвали «дорогой смерти»

Комбат капитан Рудь пришел к командиру роты. Между ними состоялся разговор. Мне удалось кое – что из этого разговора услышать.

Две стрелковые роты, которые находились правее дороги, должны в наступательном бою выбить немцев с их позиций. 766 стрелковый полк окажет помощь этим ротам фланговым ударом.

Командование совершенно обосновано считало, что фрицы перейдут с правой стороны дороги на левую и, тут в наступление перейдет наша 9ая рота.

Две роты правого фланга при поддержке станковых пулеметов перейдут дорогу и продолжат давление на немецкий левый фланг. А 766полк по дороге двинется в тыл немцев и создаст для них угрозу окружения. Все это поможет нашей роте продвигаться вперед. Выполнение этого плана и приведет к тому, что шоссейная дорога будет перерезана, освобождена от противника. Задача, поставленная командованием перед нашей дивизией, будет выполнен, но только в отношении шоссейной дороги. Останется еще железная дорога.

С наступлением сумерек командир роты и старшина прошли вдоль наших позиций. Бойцам выдавали патроны, гранаты, индивидуальные перевязочные пакеты. Ротный приказал всем почистить и смазать оружие. За этим занятием мы провели остаток ночи.

На рассвете справа от дороги и немного в тылу послышался гул, напоминающий раскаты грома. Началась артиллерийская подготовка.

По обеим сторонам дороги росли деревья и мы не могли видеть этого боя, но стрельба из всех видов оружия была хорошо слышна.

В полдень мы заметили оживление на позициях противника. Командир роты скомандовал: – «Вперед!»

Мы выскочили из окопов и, стреляя на ходу, устремились на немецкие позиции. С их стороны сначала слышались выстрелы, а затем огонь немцев прекратился. Рота вышла на вражеские позиции. Стало ясно, что противник отошел. Ротный приказал выходить на дорогу и строится. Колонна из серых шинелей двинулась по дороге на запад.

На привалах мы с Зайцевым продолжали наши беседы Эти разговоры были для меня очень поучительными.

Зайцев появился на свет еще в девятнадцатом веке и был свидетелем, иногда даже участником, событий 1917 года и последующих лет.

Однажды он обратился ко мне

:-Сынок, а ведь ты и не знашь, что я был коммунаром! А знашь ли ты, что такое коммуна? Недостаток образования сказывался на речи Зайцева.

Будучи политически подкованным, без запинки выпалил:

– Это добровольное объединение бедняков для совместной работы и жизни в одном таком прочном коллективе,

– Правильно, кроме одного. Не было совместной работы

– А на что вы тогда жили?

И вот, что мне рассказал Зайцев.

В их селе были богатеи и бедняки. Богатеи с утра до ночи работали в поле или по хозяйству. В этой работе участвовала вся семья, от мала до велика. Жили они хорошо, в полном достатке.

В отличие от них бедняки не работали, а, в основном, пьянствовали. Приехавшие из города большевики, создали из них «комитет бедноты», сокращенно «комбед» и объявили, что отныне вся власть в селе отдается этому комбеду, то есть этим горьким пьяницам. Все жители села должны подчиняться этому комбеду. Эти городские объявили также, что теперь все будут жить по ленинскому завету – «Грабь награбленное!».

В селе был большой и красивый дом богатых людей – помещиков, которые сразу же бежали из села. Комбед, в составе семи человек, захватил этот дом и устроил там коммуну. Выполнялось указание вождя.

– Вы жили в этом доме и обрабатывали землю помещика? – спрашиваю его. В моем сознании не укладывалась мысль, что можно жить и не работать!

– Что жили в этом доме – это точно, а вот обрабатывать землю… Нет! Все семь были начальниками. Один – председатель, второй – его заместитель, третий – главный бухгалтер, четвертый – казначей. Остальные тоже были руководителями. Кому ж работать? Да и зачем работать? Добра в этом доме было видимо – невидимо: картины, мебель, ковры и чего только там не было! Мы все это продавали и жили не так уж плохо. В свободное от торговли, еды и сна время, занимались тем, что ссорились по всякому поводу и без всякого повода.

– А чего ссориться – то? Полный достаток. Работать не надо. Живи да радуйся!

– Например. Одному купили ботинки. Другие тут, как тут. Почему не мне? И пошло, и поехало!

– А чем же все это кончилось?

– Ясное дело, чем! Все проели, пропили и в разные стороны! Так и закончилась эта коммуна, Вот так – то, сынок! Вот все говорят, что в стране будет коммунизм. Это я так понимаю, что снова будут коммуны. Одно только понять не могу, где взять богатые дома, чтобы опять грабить награбленное? Ведь все уже разграбили!

– Эх! Зайцев, Зайцев! Да не грабежом будут жить люди при коммунизме.

– А чем?

– Ну, я так понимаю, что всего будет так много, что всем хватит. Без грабежей!

– Совсем ты меня запутал, сынок! Не понять мне этого!.

.В одной не разрушенной деревне на пороге избы показался седой, как лунь, старик. Мое внимание привлек его огромный рост и согнутая чуть ли не под прямым углом спина.

Так захотелось вступить в разговор с ним, что, приблизившись, сбросил свой вещмешок, вынул и предложил ему краюху хлеба. Старик хлеб взял и сказал спасибо.

Оказавшись рядом с ним, с удивлением увидел, что едва достою головой до плеча.

– Какой у вас рост? —спрашиваю.

– А рост такой, что, по молодости, не мог войти ни в одну избу.

Затем он назвал свой рост в аршинах и вершках, что мне ничего не говорило.

Командир роты скомандовал – привал. Это меня обрадовало. Появилась возможность поговорить со стариком.

Уселись на крыльцо и, завязался разговор.

– Большая ли у Вас семья?

– Один я одинешенек! Сам вскапываю огород, заготовляю дрова. Все делаю сам. А вот не хочешь ли ты послушать мою историю?

– Хочу, да еще как!

Старик рассказал, что. все. это было еще в царское время. Его забирали в армию.

– На воинского начальника, который занимался подбором парней на военную службу, мой рост произвел большое впечатление. В предбаннике голых молодых парней, построили в одну шеренгу. Офицеры, их называли "покупателями, " решали, кого куда направить. Один из них подошел ко мне и ощупал мой подбородок. Потом он посовещался с другим офицером спрашивает.:

– У тебя борода и усы растут?

– Молод я еще, а у тяти, борода и усы на загляденье! (Тятей в то время называли отца.)

Посовещавшись с другими офицерами, он сказал, обращаясь к унтер – офицеру, который находился здесь же:

– В лейб гвардии гренадерский!

Унтер – офицер, здоровяк, схватил меня за плечи и, толкнув в руки другому унтеру, стоящему у двери в мойку, заорал: – В лейб гвардии гренадерский! В руки сунули кусок мыла и, открыв дверь в мойку, втолкнули меня туда.

– Из мойки мы выходили в другое помещение, в котором на лавках лежали горы белья. обмундирования и сапог. Там мы оделись во все новое красивое и маршем на железнодорожную станцию. Потом я оказался в Питере в лейб гвардии гренадерском полку.

– А как служилось – то? – Расскажите!

– Попал я в первую роту. Она называлась «Рота Ее Величества» Во всех лейб гвардейских полках первые роты назывались так: в одном полку – рота Его Величества в другом, Его Высочества и так во всех полках.

– Наша рота несла караул внутри Зимнего дворца. Посты были трехсменными, круглосуточными и находились: на лестничных площадках, в коридорах, переходах из одного корпуса в другой и прочих местах.

– Порядок был такой: одни сутки в карауле, одни сутки отдыха и одни сутки занятий. А потом все с начала – по новому заходу. За сутки караула каждому лейб гвардейцу выдавали по одному рублю. В то время это были большие деньги! За пять рублей можно было купить корову. Вот какие деньги получал я!

– А как с обмундированием?

– Обмундирование было очень красивое – все расшито шнурами. Всем приказали отпустить бороду и усы. У тех гвардейцев, которые были не черными, перед заступлением в караул, красили черной краской не только бороду и усы, но и брови. У некоторых получалось ничего, а у других совсем безобразно. После караула мы смывали эту краску.

Обмундирование служило три года. В первый год мы в новом обмундировании ходили только в караул. На второй год это обмундирование одевали только на занятия, а на третий – работали в нем.

Сижу, затаив дыхание, слушаю этот рассказ. Подумать только, передо мной сидел не только очевидец, но и участник тех далеких событий! Хотелось, как можно больше узнать о том времени. Задаю еще и еще вопросы.

– Офицеры вас не били?

– Офицеры нет! Если, что сделаешь не так, как положено, он говорит твоему соседу :-"А ну вдарь ему!"Сосед размахивался сильно, но ударить старался слабо. Ведь свой брат – товарищ!

– А как с кормежкой?

– Кормежка была отличная! Каждый день давали хороший кусок мяса на палочке, что бы довески не попадали. Кто просил мясо пожирнее, а кто попостнее. Добрым словом поминаю ту службу!

– А кого-нибудь из царской семьи Вы видели?

– Ясное дело видал, а как же! На пасху императрица приходила в нашу роту христосоваться. Недаром же мы назывались «Рота Ее Величества!» Всю роту выстраивали в две шеренги. Императрица, с фрейлинами и с корзиной фарфоровых яиц, становилась перед строем. У нас у каждого в правой руке было крашенное яичко. Далее начинался сложный церемониал. Подходишь к императрице и отдаешь его ей. Она берет его левой рукой и передает фрейлине, которая кладет яйцо в пустую корзину. Затем императрица протягивает правую руку для поцелуя. Другая фрейлина подает ей фарфоровое яйцо. Берешь его и становишься в строй.

– В том лейб гвардейском полку, где первая рота называлась: "Ротой Его Величества, " на пасху приходил сам царь. Было видно, что он выпил. С каждым гвардейцем он троекратно целовался и говорил: – «Христос воскрес!», а ему отвечали: – «Воистину воскрес!»

– И это продолжалось до той поры пока не свергли царя?

– Да! Ну, а как произошла эта самая распроклятая революция, будь она неладная, нас разогнали, а офицеров многих расстреляли.

– Как дальше сложилась Ваша судьба?

– Возвращаться домой было невозможно. Не было ни дома, ни родственников. Пошел в монастырь. А потом и его разогнали, как «очаг мракобесия». Так вот и доживаю свой век один – одинешенек. Слава Богу, есть еще силы обслуживать самого себя

Мое любопытство все еще не было удовлетворено. Следующий вопрос был таким,

– Как мы освободили вашу деревню, мне ясно. А вот, как вас оккупировали немцы, мне хотелось бы знать. Расскажите про это?

Далее мне старик подробно рассказал об отступлении наших войск и наступлении противника.

Немцы шли во втором эшелоне, а впереди они пустили финов и чехов, которые вели себя очень хорошо. Не было ни одного случая, что бы они кого-либо ограбили, убили, сожгли дом. А вот немцы грабили, жгли, убивали. Если у местных жителей была возможность, они призывали на помощь финов, которые заступались за местных жителей и наводили порядок.

– Вот так! А в пятом классе, когда началось преподавание немецкого языка, учительница говорила нам, что немцы культурный народ и изучение их языка позволит нам приобщиться к их культуре!.

– Упаси Бог приобщаться к их культуре! Таких злодеев свет не видывал! Малых детей отнимали у матерей и бросали в огонь! Звери, а не люди!

Очень мне хотелось еще поговорить с этим невероятно интересным стариком, но прозвучала команда: – «Строится!» и мне ничего не оставалось, как попрощаться с ним и бежать на свое место в строю.

Рота двинулась вперед, оглянулся и увидел старика, стоящим на ступеньках крыльца. Он махал мне вслед рукой. Сердце мое сжалось, так стало мне горько за его судьбу!

Это наступление для нашей роты не было безоблачным! Скорее наоборот! Вот такой случай. Вдруг раздалась команда ротного:

– Рота, стой! Вправо в цепь!

Дорога, по которой мы шли, пролегала по пшеничному полю и команда эта означала, что мы должны развернуться в цепь на этом прекрасном поле по правую сторону дороги. Вытопчем весь хлеб! – мелькнуло у меня в голове, но ничего не поделаешь – война!

Мы быстро выполнили команду. Ротный подал команду, Ложись! Пробежал вдоль цепи, убедился, что команда выполнена правильно и скомандовал: «Сто метров, по пластунски, вперед!» Мы проползли эти сто метров и получили приказ окопаться

Здесь несколько слов надо сказать о лопате. Лопата на войне – это жизнь! Вырыл себе окопчик и лежи спокойно. Свистят пули, рвутся снаряды, с коротким визгом проносятся их осколки, тебе все нипочем. Тебя защищает толстый слой земли. Прямые попадания снарядов или мин крайне редки. Мне известен только один такой случай. Об этом позже!

Лопаты нам дали в один из первых дней пребывания в роте. Но вот беда! На роту, численностью 96 человек, досталось только четырнадцать лопат. Когда их выдавали, произошла небольшая свалка. Дальше все было по известному принципу: кто смел, тот и съел. Мне, как не смелому с самого детства, лопата не досталась. Да и в свалке мне участвовать не хотелось. С моей точки зрения это было унизительно..

Счастливчики, у которых были лопаты, начали окапываться. Далее события развивались по законам войны. Противник засек рубеж, на котором мы развернулись в цепь и, сразу же ударила его артиллерия по этому рубежу. В этом артобстреле сказалась вся немецкая аккуратность и педантизм. Сначала снаряды ложились на самом левом нашем фланге. Затем огонь был перенесен правее. Потом еще правее и так до самого правого фланга.

Надо отметить, что такая система ведения огня была свойственна противнику, о чем читатель убедится позже.

Этот артиллерийский обстрел был для меня первым. Громкий вой снарядов большого калибра был очень страшен. Вой каждого снаряда закачивался взрывом. Так продолжалось сравнительно долго. Но вот огонь достиг центра нашей цепи, где открыто, на поверхности земли, лежал автор этих строк..

Этот артобстрел научил меня многому. По вою снаряда можно было, сравнительно точно, определить, где разорвется снаряд. Но вот, когда снаряды стали рваться точно позади меня, впервые услыхал, что вой переходит в прерывистое шипение. Первое впечатление, как будто рвут бумагу. Такое сравнение пришло мне в то время. Вот шипение прекращается и сзади ухает взрыв. Осколки с визгом пролетают надо мной, срезая колосья пшеницы

Лежу на животе, вжавшись в землю. Ладони плотно прижаты к земле, Ох, как мне хотелось, хотя бы немного, углубиться в эту матушку – землю, стать невидимым, превратиться в пылинку! Все мое тело сжалось в тугой комок В голове только одна мысль – авось пронесет! Надо бы молиться Господу Богу! Но куда там! Нас воспитали атеистами.

Помню, еще в первом классе, нас всех записали в «Союз воинствующего безбожника» (была такая организация). Каждому ученику выдали синий членский билет этого Союза и обязали вести войну с церковью. Как вести эту борьбу мы не знали и, на всякий случай, били окна в церквях. С нас аккуратно собирали членские взносы. Мама выделяла мне на это деньги. Много позже в печати было сообщение, что на деньги, собранные этим Союзом, в Ленинграде на адмиралтейской верфи, был построен военный корабль.

При взрыве каждого снаряда, земля вздрагивала. У поэта Твардовского очень удачно сказано: – «аж подвинулась земля!»

Все мои усилия вжаться в землю были бесполезными. Один осколок впился в землю рядом с указательным пальцем левой руки, сорвав кусок мышц и кожи. Больно, но терпеть можно! Сзади раздался крик: – «Санитар, санитар!» Видимо, один из бойцов, не точно выполнил команду, отстал от общей цепи, и стал жертвой этого артобстрела!

Снова команда: – «Выходи на дорогу строиться! В колонну по три становись!» И опять марш, Рота снова движется вперед!

В колонне рядом со мной идет Гуляев. Задаю ему вопрос.

– Во время артобстрела, кто звал санитара?

– А я его фамилию не знаю!

– Какое у него ранение?

– Да тяжелее не придумаешь. Обе ноги оторвало. Неизвестно выживет ли! Когда его клали в повозку, он был уже без сознания. Я уже свыкся с мыслью, что похожая участь ожидает нас всех.

– Ты пессимист, Гуляев! Надо думать о жизни, а не о смерти.

– Твоими устами да мед бы пить! Однако, поживем, увидим…

Но вот командир роты командует: – «Привал налево!» Мы рассыпались по полю, слева от дороги и, каждый занялся своим делом: один прилег, другой открыл вещмешок и достал бумагу и карандаш, чтобы написать письмо домой.

Пигольдин, как всегда, уселся рядом с Молчановым и начал что – то энергично ему втолковывать.

Однако, эта идиллия, вскоре кончилась. Откуда не возьмись, на бреющем полете, над нами, появился немецкий самолет и стал нас расстреливать из пулемета. Пули с коротким свистом проносятся над головой или, попав в землю, поднимают фонтанчики земли. Мы тотчас же легли на спину и в свою очередь открыли по самолету огонь. На этот раз обошлось без потерь, а самолет улетел в сторону противника.

Каждый занялся своим делом, только Витька Ордынцев слоняется среди бойцов. По хитрому прищуру глаз стало ясно – он опять что – то затевает. Вот он занял позицию в центре бойцов. Перебираюсь поближе к центру, Моему примеру последовало еще несколько человек.

Вот все в сборе, Оглядев нас, он начинает напевать. Растягивая последние слова. в каждой строке.

 
Как английский шкипееер,
Нарвался на триии..п
 

После короткой паузы следует продолжение уже скороговоркой

 
Не подумайте плохого
Три подводных лодки!
 

На лицах слушателей ухмылки, а он продолжает.

 
В магазине Копа
Выставлены жоооо..
Не подумайте плохого
Желтые ботинки!
 

Кто – то из слушателей говорит: – «Ну, ты же и артист!» А он продолжает.

 
Как у тети Нади,
Все дочери бляяя..эх
Не подумайте плохого
Бляхами торгуют!
 

А вот и новый куплет!

 
Как у дяди Туяяяя….
Вода течет с хуууу..
Не подумайте плохого
С худого ботинка!
 

Много позже мне удалось узнать, что это дореволюционные куплеты. Видимо он слышал их от стариков и запомнил.

В этом сольном выступлении он весь, со своим хитрым прищуром глаз и всегда с улыбкой во все свое широкое лицо.

Снова построение в походную колонну и, снова марш.

Стемнело. Рота остановилась, окопалась и выставила часовых. В этот раз таким часовым пришлось быть и мне. Лейтенант Колюшенко, сказал, что пароль «Двадцать». Ну и пароль подумалось мне, но офицер разъяснил, как пользоваться этим паролем. Если кто – то приближается, надо ему сказать: – «Стой!» и затем назвать цифру от единицы до девятнадцати. Допустим так: – «Стой, я восемь!» Тот, кто подходит, должен сказать: – «Я двенадцать!» чтобы в сумме получилась двадцать.

Оказалось, что такие предосторожности были совсем не лишними, накануне, ночью, из соседней роты, фрицы уволокли двух наших бойцов.

Черное ночное небо иногда было замечательным зрелищем. Вдруг, откуда – то, в стороне и немного в тылу, в небо поднимаются четыре параллельные огненные струи. Это трассирующие пули. Надо сказать, что эти пули бывают не только огненными, но и цветными: красными, зелеными, синими Счетверенный пулемет, выпускающий вертикально вверх эти огненные змеи, при стрельбе вибрирует и они имеют форму волны. Какое великолепие!

Часто в стороне от дороги виднелись огневые позиции «катюш». Официальное название этих установок «Гвардейские минометы». Это грузовик, в кузове которого находятся под острым углом к горизонту, металлические направляющие для реактивных снарядов КТ, что расшифровывается так «Костюковский термический». Первое слово в этом термине фамилия разработчика снаряда. Отсюда и произошло солдатское название этих установок – катюши.

На эти направляющие укладывается сразу несколько снарядов. При залпе слышится скрежет. Длинные черные реактивные ракеты с огненными хвостами взлетают одна за другой и несутся в сторону противника. Особенно хорошо виден этот огненный хвост в ночное время. Там, где эти снаряды рвались, в черном дыму бушевал огненный смерч. И виднелось огненное море, освещая кровавыми сполохами половину неба..

Во время этих переходов противник частенько уничтожал наши походные кухни. Котел кухни возвышается над землей значительно выше человеческого роста, так как под котлом находится топка. Еще выше поднимается над котлом кухни черная труба, из которой при варке еды вырывается дым. Это отличная цель для противника. Как – то, в один из дней перехода, мы потеряли сразу две кухни..

Все описываемое и есть наступление наших войск!

Так двигалась наша рота, попадая временами под обстрел артиллерии или огонь немецких самолетов. Остановилась рота только тогда, когда мы вновь оказались на передовой, но об этом в следующей главе.