Текст книги "Приключения пчёлки Майи"
Автор книги: В Бонзельс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
"Если мой народ должен погибнуть, то и мне жить незачем. Но сначала я испробую все средства для его спасения", – подумала Майя и невольно крикнула:
– Да здравствует царица пчел!
– Эй, ты там, потише! – осадил ее снаружи грубый голос.
Пчелка страшно перепугалась. "Это, верно, часовой обходит крепость, пронеслось у нее в голове. – Должно быть, уже глубокая ночь".
Когда шаги снаружи затихли, Майя начала энергично расширять щель в стене. Ей удалось прогрызть хрупкую перегородку, хотя она и потратила на это много времени. В конце концов образовалась довольно широкая дыра, сквозь которую пчелка и пролезла. Очень осторожно, с сильно бьющимся сердцем, она поползла вперед. Если ее побег заметят, она заплатит за это жизнью – нет сомнений!
Из глубин крепости доносился громкий храп.
Зал, куда выбралась пчелка, был слабо освещен проникавшим через выход голубоватым сиянием. Майя уже знала, что это лунный свет. Она пошла на него, держась теневой стороны; через несколько минут она вступила в узкий и высокий коридор, в конце которого было светло. Пчелка глубоко вздохнула, заметив в небе яркую звезду. Неужели она будет свободна?
Тихо, шаг за шагом, пробиралась вперед Майя. Выход все ближе и ближе. Еще немного – и она очутится снаружи, взмахнет крылышками... Сердце безумно колотилось в груди...
Вдруг, в тени колонны, находившейся у самого выхода, Майя заметила часового.
Пчелка остановилась как вкопанная. Погибли все ее надежды! Миновать незаметно стража не было никакой возможности. Что делать? "Лучше всего вернуться назад в свою темницу", – обреченно подумала Майя, но несколько необычный вид стоявшего у ворот великана привлек ее внимание. Казалось, он был погружен в глубокую задумчивость, подперев рукою подбородок и низко склонив голову. Как ярко блестел в лунном свете его золотой панцирь!! Во всей его фигуре было нечто такое, что тронуло пчелку. "Он выглядит таким печальным, – подумала она. – И какое у него благородное лицо! Как сверкает его вооружение! Он не расстается с ним ни днем ни ночью, и в любую минуту он готов грабить, сражаться и умирать за свою царицу..."
Майя почти забыла, что перед нею лютый враг. Увы! Как часто ее слабое сердце, склонное восхищаться всем прекрасным, подвергало пчелку опасности!
Вдруг на шлеме часового сверкнула полоска света. Он, по-видимому, повернул голову.
– Господи! – прошептала пленница. – Настал мой последний час!..
Но, к великому ее изумлению, разбойник спокойно произнес:
– Подойди поближе, малютка!
– Что? Что вы говорите? – пробормотала Майя. – Разве вы видите меня?
– Да, и уже давно. Ты прогрызла дыру в стене и кралась по теневой стороне зала. Потом ты заметила меня, и все твое мужество пропало. Верно?
– Да, – уныло ответила пчелка. – Это правда.
Она вся дрожала от ужаса. Значит, все это время часовой следил за ней... Она вспомнила рассказы об остроте чувств этих умных разбойников.
– Что тебе здесь надо? – добродушно спросил шершень.
Майе показалось, что он был все еще грустен и думал о своем; она почти не сомневалась, глядя на него, что и она сама, и ее побег интересовали его не шибко сильно.
– Я хочу выйти отсюда, – смело сказала Майя. – Мужества я не потеряла, но просто испугалась, когда увидела вас, такого сильного и такого красивого в вашем прекрасном золотом вооружении. Теперь, если хотите, я готова с вами сражаться!
Часовой с изумлением слегка наклонился вперед, посмотрел на пчелку и усмехнулся. Но улыбка его не была злой и произвела на Майю сильное впечатление.
– Нет, малютка! – ласково произнес он. – Сражаться с тобой я не буду! Вы – могучее племя, но мы сильнее вас. Никогда еще шершень не вступал в честный поединок с пчелой. Если хочешь, оставайся здесь, поболтаем. Но недолго, потому что скоро я должен буду разбудить солдат, и тогда тебе придется вернуться в свою каморку.
Майя неожиданно почувствовала, что дружелюбный тон шершня обезоруживал ее гораздо больше, чем гнев и крики. Она смотрела на своего природного врага большими затуманенными грустью глазами и наконец сказала:
– Я всегда слышала о шершнях одно только дурное. Но вы не злой. Я не могу поверить, чтобы у вас не было сердца.
– Везде в мире есть добрые и злые, – спокойно ответил часовой. – Но не забывай, что мы – ваши враги. Так было, и так будет всегда.
– А разве враг должен быть непременно злым? – спросила пчелка. Давеча, когда вы стояли, задумавшись у ворот, я совсем позабыла, что вы мой недруг. Мне казалось, что вы чем-то опечалены, а я убеждена, что всякий, кто испытывает печаль, не может быть злым.
Шершень молчал. Майя, уже чуть храбрее, продолжила:
– Вы могущественны. Если вы захотите, вы можете стащить меня обратно в тюрьму. Но если вы пожелаете, вы можете подарить мне свободу...
Часовой неожиданно выпрямился. Его панцирь затрещал, а поднятая рука попала в луч уже побледневшего лунного света. "Неужели близок рассвет?" подумала пленница.
– Ты права, – ответил шершень. – Такою властью я обладаю. Но я получил ее от моего народа и от моей царицы. Наш закон гласит: ни одна пчела не может выйти живой из стен нашей крепости. Я буду верен своему долгу.
После некоторого молчания он добавил:
– На собственном опыте, когда Шнука покинула меня, я испытал, какую боль причиняет измена.
Майя была потрясена и не могла ничего ответить. Ведь и ею руководило то же чувство – любовь и преданность своему народу. Она поняла, что сможет победить либо силою, либо хитростью. Каждый исполняет свой долг... "Но чье имя произнес часовой? – неожиданно для самой себя подумала пчелка. – Он говорил о чьей-то измене? Ведь я знаю Шнуку: эта та стрекоза, живущая на водяных лилиях... Может быть, здесь есть шанс для моего спасения?.."
– Разрешите спросить: кто такая Шнука? – робко осведомилась пчелка.
– Ах! Это тебя не касается, – ответил разбойник. – Она потеряна для меня навсегда, я никогда не смогу найти ее!
– Я знаю Шнуку, – уже более смело сказала Майя. – Это – стрекоза. Самая красивая из всех, что я видела.
Пчелка была поражена происшедшей с часовым переменой. Он, казалось, забыл обо всем.
– Как? – воскликнул он. – Ты знаешь Шнуку? Скажи скорее: где она?
– Нет, не скажу, – твердо произнесла Майя.
В душе она ликовала.
– Если ты не скажешь, я откушу тебе голову! – пригрозил разбойник, приближаясь к ней.
– Ее мне все равно откусят... Пожалуйста, приступайте. Но я не предам милую стрекозу, с которой нахожусь в тесной дружбе. Вы, кажется, хотите взять ее в плен?
Часовой тяжело дышал. Майя видела, как он побледнел. Сколько чувств было в его глазах!
– Боже! – прошептал он. – Пора уже будить воинов... Нет-нет, малютка, я не желаю Шнуке зла! Я люблю ее больше жизни. Скажи мне, где я могу найти ее?
– Я тоже люблю свою жизнь, – уклончиво ответила пчелка.
– Если ты мне скажешь, где сейчас живет Шнука, – медленно, с дрожью в голосе произнес часовой, – я подарю тебе свободу.
– И вы не обманете?
– Честное слово шершня! – с гордостью сказал охранник.
У Майи дух захватило. Ей трудно было говорить. Но каждая минута была дорога, если она хотела спасти свой народ. Она наклонилась к уху часового:
– Хорошо, я верю вам. Вы знаете старые липы у замка? За ними тянутся покрытые цветами луга, а еще дальше лежит большое озеро. В южном углу его, где вливается ручей, торчат из воды лилии. Там, в тростнике, и живет Шнука. Там вы найдете ее в полдень, когда солнце стоит высоко в небе.
Часовой прижал обе руки ко лбу. Казалось, он переживал суровую борьбу между своим словом, данном пленнице, и своим долгом.
– Ты сказала правду, – тихо произнес он и застонал не то от горя, не то от счастья. – Она действительно говорила мне, что стремится к белым водяным цветам. Это, верно, те самые и есть... Ну лети! Спасибо тебе! – С этими словами он отступил от выхода. – Шершень никогда не нарушает своего слова, – добавил он.
Он не знал, что Майя слышала в ту ночь о готовящемся налете на пчелиный улей, и думал: "Одной пчелкой больше или меньше... Какое это имеет значение?"
– Прощайте, – воскликнула Майя, даже не поблагодарив его.
Надо было спешить изо всех сил. Уже занималась заря.
15. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Майя напрягала все свои силы, всю свою волю. Как выпущенная из ружья пуля (а пчелы летают быстрее многих насекомых), мчалась она прямо к лесу. Только там она сможет скрыться, только там она будет в безопасности, если шершень вдруг передумает и бросится за ней в погоню.
Чтобы лучше видеть, пчелка взвилась очень высоко – настолько высоко, как только смогла. Она думала лишь об одном: добраться как можно скорее до родного улья, до своего народа, до своей родины, которой угрожала столь страшная опасность. Она должна предупредить своих, чтобы они успели приготовиться к задуманному грозными разбойниками нападению. О! Пчелы могучее племя и в состоянии выдержать борьбу даже с более сильным, чем шершни, противником. Но только если они смогут вовремя вооружиться! Совсем другое дело, если их застанут врасплох. Если царица и солдаты еще будут спать, тогда успех шершней обеспечен: они учинят кровавое избиение и захватят в плен множество пчел... Майя думала о силе и стойкости своих соотечественников, об их преданности своей государыне. И Майя горела ненавистью к врагам, готовая принести себя в жертву ради спасения своих близких.
Но ей было нелегко отыскать путь к своему улью. Она не привыкла замечать дорогу, как это постоянно делают пчелы, отправляющиеся за медом.
Майе казалось, что она никогда еще не забиралась так высоко. Ей было холодно. Она едва различала внизу отдельные предметы, над которыми пролетала.
"Куда лететь? – думала она. – Нет, мне не суждено помочь своим... А какой прекрасный случай загладить свою вину!" – вздыхала она.
Но словно какая-то непреодолимая сила толкала ее вперед.
"Меня, наверное, направляет тоска по родине", – размышляла Майя и летела стремительно вперед, отдавшись на волю гнавшего ее инстинкта.
Вдруг она испустила громкий крик радости. Вдали, в утреннем сумраке, показались, словно огромные серые купола, верхушки больших лип замкового парка. Ну, теперь-то она найдет дорогу! И пчелка опустилась почти к самой земле и влетела в покрывавший луга светлый туман. Тут она вспомнила об эльфах, которые находят в тумане блаженный покой, и это воспоминание окончательно рассеяло все опасения. Пусть ее выгонят из родного города, пусть царица жестоко покарает ее за бегство – лишь бы спасти свой народ от грозной опасности!
Вон там, у длинной каменной стены, уже видна стройная елка, защищающая их улей от западного ветра. Вон входы и выходы из улья красные, голубые и зеленые ворота родного города... Сердце Майи безумно колотилось, но она подавила свое волнение и быстро подлетела к главному входу в улей. Наконец-то она увидит свой народ, свою царицу!..
Когда пчелка опустилась на дощечку перед входом, ей преградили дорогу два стражника. Майя тяжело дышала и сначала не могла произнести ни слова. Часовые грубо оттолкнули ее, ибо, как известно, пчелам, под страхом смертной казни, запрещен вход в чужой город без разрешения его царицы.
– Назад! – крикнул один из стражников. – Ишь ты, что вздумала! Если ты сию же секунду не уберешься прочь, мы с тобой церемониться не будем! Слыхано ли что-нибудь подобное? Да еще на рассвете! – с возмущением добавил он, обращаясь к своему товарищу.
В эту минутку Майя вспомнила пароль, благодаря которому пчелы узнают своих. Часовые сразу от нее отступили.
– Вот как! – воскликнули они. – Да ты из наших! Но почему же мы тебя не знаем?
– Пустите меня к царице! – крикнула Майя. – Сейчас же! Немедленно! Нам грозит страшная опасность!
Но сторожа колебались.
– Нельзя будить ее величество, – произнес один из них.
– Безумцы! – закричала Майя таким страстным и громким голосом, каким никогда еще не кричала ни одна пчела в мире. – Безумцы! Малейшее промедление – и царица не проснется больше никогда! Смерть несется по моим следам! Пустите меня, пустите меня скорее к царице!
Крик ее звучал так властно, что испуганные часовые повиновались.
Один из них повел Майю по знакомым ей дорожкам и ходам внутрь улья.
– Я дома! Я дома! – взволнованно шептала она.
В приемном зале она чуть не потеряла сознание. Часовой поддержал ее, в то время как стражник зала отправился с докладом в покои царицы. Часовой понял наконец, что произошло что-то необыкновенное.
Несколько пчел уже занимались приготовлением воска. Они с любопытством просовывали в зал свои головки: весть о необычайном происшествии уже распространилась по улью.
Из придворных комнат вышли два офицера. Серьезно и молча они заняли места у двери и, не обращая внимания на Майю, застыли в ожидании. Через несколько секунд в зал вошла царица.
Она была без всякой свиты, в сопровождении лишь двух фрейлин и адъютанта. Увидев Майю, она сделала по направлению к ней несколько быстрых шагов, но, заметив ужасное состояние и волнение пчелки, остановилась, причем строгое и суровое выражение лица царицы сменилось более мягким.
– Ты пришла с важными вестями? – спросила царица. – Кто ты и откуда?
Майе трудно было говорить.
– Шершни! – смогла лишь крикнуть измученная Майя.
Царица побледнела, но сохранила самообладание. Ее спокойствие подействовало на Майю ободряюще.
– Государыня! – воскликнула она. – Прости, что я нарушила мой долг верноподданной. Я расскажу тебе потом, в чем моя вина, и повергну к твоим стопам мое раскаянье. Но в эту ночь я чудом вырвалась из крепости шершней, где была в плену. Там я случайно подслушала, что сегодня, на рассвете, готовится нападение на наш город.
Трудно описать впечатление, которое произвели эти слова. Фрейлины царицы громко завопили, а стоявшие у входа офицеры побледнели как снег и приготовились бежать, чтобы поднять тревогу. Адъютант пробормотал: "Господи, Боже мой!" – и посмотрел вокруг себя в сильном волнении.
Но совсем иначе приняла эту страшную весть царица. Ничто не изменилось в выражении ее лица. Она лишь слегка выпрямилась, и фигура ее, полная силы и мужества, дышала глубокой верой в силу и храбрость своих солдат. Майя дрожала, взирая с почтительным страхом на это поистине редчайшее присутствие духа.
Кивком головы царица подозвала офицеров и решительным голосом сделала ряд распоряжений.
– Даю вам минуту на исполнение приказов, – закончила она речь. – Вы отвечаете головой за любое промедление или упущение.
Но оба офицера не нуждались в этом грозном дополнении. С молниеносной быстротой устремились они выполнять приказы.
– О, ваше величество! – пролепетала в восторге Майя.
Царица нагнулась к пчелке и посмотрела на нее своим властным взглядом, в котором сквозила любовь ко всем ее поданным.
– Благодарю тебя, – сказала она. – Какова бы ни была твоя провинность, сейчас ты нас спасла. А теперь ступай и отдохни, дитя моя. У тебя очень усталый вид, и руки твои дрожат.
– Я хотела бы умереть за тебя, – прошептала Майя.
– Не беспокойся за нас, – ответила царица. – Среди множества пчел, населяющих улей, не найдется ни одной, которая не мечтала бы отдать жизнь за спасение своих близких и за мое... Спи спокойно.
Она наклонилась к Майе, поцеловала ее в лоб и, кивнув фрейлинам, приказала им позаботиться о пчелке.
Обессиленная, но счастливая Майя покорно дала себя увести. Ей казалось, что она пережила самый прекрасный миг в своей жизни. Как во сне, слышала она громкие сигналы и гул придворных и сановников, толпившихся у покоев царицы; затем донесся глухой звон, быстро наполнявший весь улей.
– Солдаты! Наши солдаты! – прошептали спутницы.
Последнее, что услышала Майя в маленькой, тихой каморке, где ее уложили спать фрейлины, был мерный топот проходивших мимо войск. Где-то далеко звучала бодрая команда, и, уже сквозь сон, до слуха Майи донеслись слова старой военной песни пчел:
Солнце, солнце! Ты наш путь
Освети лучами.
Нам царицу сохрани!
Мир да будет с нами!
16. БИТВА
В улье царило необычайное возбуждение. Даже в дни бунта в нем не было такого жужжания и гудения. Все пчелы, от первой до последней, были охвачены великим гневом и пламенным желанием дать достойный отпор смертельному врагу. Но ярость не вносила в подготовку к обороне ни малейшего замешательства или беспорядка. Войска приготовились к бою с поразительной быстротой, а через несколько минут и остальные обитатели улья уже были каждый на своем месте. Всякий знал, где он может быть полезнее всего, каждый ясно осознавал свой долг и обязанности.
И это было своевременно – один за другим возвращались разведчики с известиями о приближении неприятеля. Добровольцы, по призыву царицы изъявившие готовность быть первыми защитниками города, выстроились тремя сомкнутыми рядами у входа в улей, где тотчас же воцарилась ватная тишина. Все напряженно ждали. Только в тылу армии еще слышались команды офицеров, формировавших резервы. Снаружи могло показаться, что улей спит глубоким сном, если бы не дюжина пчел, лихорадочно залепливающих воском все входы и выходы из улья и сужающих до предела главные ворота. Через несколько минут, словно по волшебству, на месте входов выросли толстые стены, для разрушения которых самым сильным шершням пришлось бы потратить немало времени.
Царица заняла внутри улья центральное место, откуда она могла следить за ходом битвы. Ее адъютанты шмыгали взад-вперед.
Вскоре прилетел еще один разведчик. Он свалился в изнеможении и, с трудом переводя дух, произнес:
– Я последний... Все остальные убиты...
– Где находятся шершни? – спокойно спросила его царица.
– У лип... – ответил он и вдруг испуганно воскликнул: – Вон они, вон! Слышите? Воздух дрожит под напором их гигантских крыльев...
Но никто ничего не слышал. Со страху ему, должно быть, все еще казалось, что его преследуют.
– Сколько их? – строго спросила царица. – Отвечай, только тихо.
– Я насчитал четыре десятка, – пробормотал разведчик.
– Ни один из них не вернется домой живым, – громко и твердо сказала царица, хотя и ее испугала численность неприятеля.
Солдаты и офицеры, понявшие эти слова как предсказание гибели врага, еще больше воспрянули духом.
Через несколько мгновений в тихом утреннем воздухе послышалось сперва отдаленное, затем все более явственное жужжание. Свет во входе в улей вдруг померк и многие отчетливо расслышали страшный гул свирепейших среди насекомых грабителей и убийц. Лица отважных пчел слегка побледнели, словно их неожиданно озарил бледный свет. Они смотрели друг на друга глазами, в которых уже отражалась смерть: не пройдет и минуты, как многие из них расстанутся с жизнью.
Но тут с высоты прозвучал спокойный и ясный голос царицы:
– Пусть разбойники проникнут в улей один за другим. Не двигайтесь с места до моего приказа, после чего первые ряды, около сотни бойцов, устремятся на врага, а задние закроют выход. Таким образом мы раздробим силы неприятеля. Вы, сражающиеся впереди других, помните, что от вашей стойкости и отваги зависит благополучие государства. Ждите спокойно шершней: в полумраке они не заметят, что мы подготовлены, и слепо полезут в западню.
Она вдруг умолкла. В воротах показалась голова первого разбойника очевидно, разведчика. Медленно и очень осторожно поводил он во все стороны своими усиками, его страшные челюсти широко раскрывались и закрывались; могучее, как у тигра, тело с сильными крыльями тихо продвигалось вперед. Панцирь шершня сверкал от падавшего снаружи рассветного сияния.
По рядам пчел пробежала дрожь, но ни одна из них не издала ни звука.
Разбойник вернулся назад, и слышно было, как он докладывал своим:
– Улей спит. Но вход в него замазан воском, и нигде нет сторожей. Не знаю – хороший это признак или дурной?
– Хороший! – крикнул кто-то из шершней. – Вперед!
В то же мгновение два великана устремились в ворота. Через минуту в улье было уже восемь нападающих. Но царица пчел молчала. Уж не окаменела ли она от ужаса? Неужели шершни все еще не видели солдат, сгрудившихся в тени, по обеим сторонам от входа?
И вдруг с высоты прозвучало:
– Во имя права и справедливости, во имя своей царицы, защищайте государство!
В ту же секунду воздух огласился невообразимым шумом и яростными криками. Казалось, улей рухнет от наполнившего его внезапно боевого жужжания. На каждого разбойника налетели, как бушующие волны, десятки солдат. Один молодой офицер с трудом дождался приказа царицы, ему хотелось начать битву первым. Он горел нетерпением и при первых же словах царицы ринулся в бой. Он напал на стоявшего впереди разбойника и с силой вонзил жало ему в шею, в открытое место между головой и панцирем. Храбрец увидел, как шершень с безумным воплем весь скорчился и несколько мгновений казался блестящим черно-белым шаром. Но затем раненый выпрямился, и его страшное жало впилось в сердце юного героя, который, умирая, исчез вместе со смертельно раненным им врагом в плотной толпе защитников улья. Эта героическая мужественная смерть воодушевила всех, и пчелы оказали разбойникам неслыханное сопротивление.
Но шершни – искушенное в боях разбойничье племя; грабеж и убийство давно уже стали для них жестоким ремеслом. Если неожиданный отпор и внес некоторое замешательство в их ряды, то существенного ущерба не причинил. Жала пчел не могли пробить панцири великанов, а огромный рост и сила шершней давали им преимущество, о котором те прекрасно знали. Резкие воинственные крики шершней, приводящие в ужас всякое живое существо, заглушали боевой клич защитников улья. Даже человек боится встречи со свирепыми шершнями и предпочитает уходить с их пути.
Пробравшиеся внутрь улья разбойники быстро сообразили, что они должны во что бы то ни стало продвинуться вперед, если не хотят преградить путь своим. И барахтающиеся кучи сцепившихся противников быстро катились по темных переходам пчелиного города. Однако план царицы оказался правильным. Как только пространство у ворот освободилось, его тотчас же заняли задние ряды воинов, которым было приказано защищать вход. Это был старый испытанный прием. Каждый раз, когда в улей врывался новый шершень, пчелы, притворившись измученными сражением, не мешали ему лезть вперед. Когда же он достаточно углублялся, позади него быстро выстраивалась новая шеренга солдат и, охватив его со всех сторон, подавляла своей численностью.
Боевые крики перемешались с воплями и стонами умирающих от ран бойцов. Страшные жала шершней производили сильное опустошение в рядах пчел. Барахтавшиеся кучи схватившихся не на жизнь, а на смерть противников оставляли за собой множество убитых. Захваченные врасплох шершни поняли, что им нет спасенья, что ни один из них уже не выйдет из улья, и они бились с храбростью отчаянья. Но мало-помалу они погибали один за другим. Сила великанов была поистине неисчерпаема, но ядовитое действие жал быстро иссякало, и уколы разбойников становились все менее и менее опасными. Раненые пчелы уже знали, что не погибнут и выздоровеют. Это сознание, вместе с жаждой мести за павших сестер и братьев, усиливало их мужество.
Постепенно шум битвы начал стихать. Громкие крики шершней, находившихся перед ульем, уже не находили отклика у их проникших в пчелиный город товарищей.
– Они погибли, – печально сказал атаман разбойников и велел трубить отбой. Нападавшие, число которых уменьшилось наполовину, отступили, преследуемые грозным жужжанием пчел.
– Тут пахнет изменой! – воскликнул предводитель шершней. – Пчелы были кем-то предупреждены.
Нападавшие собрались на елке. Начинало светать. Утренняя заря золотила верхушки лип. Слышалось звучное чириканье птиц. Роса капала с деревьев.
Дрожа и бледнея от ярости, стояли разбойники вокруг своего атамана, который боролся с двумя чувствами: дать ли волю страсти к грабежу или уступить голосу благоразумия?
Поняв наконец, что всему его отряду грозила смертельная опасность, он решил, подавив уязвленное самолюбие, послать к пчелам парламентера для переговоров об освобождении оставшихся в улье товарищей.
Выбор пал на умнейшего из шершней. Атаман назвал его по имени, но ответом ему было молчание – тот, на кого он надеялся, находился в руках пчел. Тогда, наспех, он выбрал другого и предложил ему отправиться в улей, откуда доносились гул и крики бушевавших пчел.
– Торопись, – сказал атаман вестнику мира, подавая ему белый лепесток жасмина. – Если придут люди – мы погибли. Скажи пчелам, что мы уйдем и обещаем им вечный мир, если они выпустят пленных.
Парламентер поспешил вперед и, помахав перед воротами улья белым лепестком, опустился на взлетную площадку.
Царице пчел доложили, что явился посол для переговоров. Она выслала к нему своих адъютантов. Когда ей сообщили условия врагов, она приказала дать им следующий ответ:
"Мы согласны выдать вам ваших мертвецов, если вы хотите унести их с собою. Раненых и пленных у нас нет. Все ваши солдаты, проникшие в улей, перебиты. Вашему обещанию хранить вечный мир мы не верим. Можете снова приходить, когда вам будет угодно: мы всегда окажем вам встречу, как сегодня. А если желаете продолжить битву – пожалуйста, мы готовы!"
Предводитель шершней побледнел, когда ему передали эти слова. Он сжал кулаки и охотно исполнил бы желание своих воинов, громко требовавших мести, но благоразумие вновь одержало верх.
– Мы еще вернемся сюда! – проскрежетал он зубами. – Но как могло все так случиться? Разве мы не сильнее пчел? Разве до сих счастье не было всегда на нашей стороне? Как после такого страшного поражения предстать перед царицей? В чем тут дело? – яростно повторял он. – Только измена все объясняет!
Старый шершень, один из советников царицы разбойников, заметил:
– Мы правда могущественнее пчел, но они сильнее нас своим единодушием и преданностью общему делу. Это – великая и несокрушимая сила. Ни одна из них не изменит своему народу, и каждая из них готова отдать за него последнюю каплю крови.
Но атаман не обратил внимания на его слова.
– Ладно! Мы свое еще возьмем! – проворчал он с угрозой.
После минутного размышления он продолжил:
– Я боец и хочу умереть достойной воина смертью. Но возобновить сейчас сражение было бы безумием. Что пользы, если мы разрушим весь улей и сами при этом погибнем? Ступай и потребуй выдачи мертвых! – крикнул он парламентеру. – Мы уходим.
Весь его отряд хранил мрачное молчание, когда посол снова полетел к улью.
– Мы должны быть готовы к новому коварству, – сказала царица пчел, когда ей доложили, что шершни желают получить тела своих убитых товарищей. – Впрочем, я думаю, что воинственный пыл этих бандитов немного охладел.
Царица приказала солдатам выстроиться в два ряда у ворот, а работницам и тыловому отряду – заняться очисткой города от мертвецов.
Убитых начали сносить вместе, оттаскивая в стороны тела разбойников, которые затем волокли к воротам и выбрасывали вон из улья. Молча, с угрюмыми лицами следили оставшиеся в живых шершни за падавшими на землю телами убитых товарищей. Восходящее солнце озаряло своими лучами эту душераздирающую картину. Скоро двадцать два павших разбойника лежали у подножия несдавшегося пчелиного города. Неприятель не получил ни капли меда, ни одного пленника!
Разбойники подхватили своих мертвых и улетели. Сражение кончилось. Пчелы одержали победу.
Но каких жертв им это стоило! Повсюду лежали павшие защитники: в проходах, перед кладовыми, перед детскими...
Печальная работа закипела в улье в это прекрасное солнечное утро. Надо было убрать мертвецов, перевязать раненых, ухаживать за ними... Но к полудню пчелиный город уже жил своей нормальной жизнью. Пчелы не праздновали победу, не предавались долго скорби по погибшим – работа не ждала. Каждая пчела, глубоко затаив в душе и гордость и горе, принялась за свои повседневные хлопоты.
Удивительный народ эти пчелы!
17. ПОДРУГА ЦАРИЦЫ
Майя проснулась после короткого сна в самый разгар битвы. Она мгновенно вскочила и хотела было бежать, чтобы принять участие в защите родного города, но заметила, что силы покидают ее и что в таком состоянии она не принесет своим никакой пользы.
Вдруг возле нее показалась группа сражавшихся. Молодой, сильный шершень – вероятно, офицер – упорно отбивался от наседавших на него врагов. Медленно катился вперед живой клубок крепко сцепившихся тел. Майя с ужасом следила, как одна за другой отделялись от него тяжелораненые пчелы. Но и великану-разбойнику тоже было невесело. На его руках, ногах, чуть не на усах висели солдаты, решившие скорее умереть, чем выпустить врага. Вот уже несколько пчелиных жал вонзились между панцирем и головой в шею шершня. Майя видела, как бессильно опустился он вдруг на землю и молча, не издав ни единого стона и ни одной жалобы, умер смертью храбрых, сражаясь до последнего мгновения. Он не просил пощады и не проронил ни одного бранного слова.
Покончив с этим шершнем, пчелы устремились к воротам улья и снова бросились в бой. Майя последовала за ними и с замиранием сердца следила за сражением. Вдруг она заметила умирающего от ран шершня и медленно подошла к нему. Он лежал скорчившись, без движения, но еще дышал. Пчелка насчитала на нем не меньше двадцати уколов. Когда Майя увидела, что враг еще дышит, она побежала за водой и медом. Но умирающий покачал головой и отстранил слабеющей рукой пищу и питье.
– Все, что мне нужно, – с гордостью сказал он, – я добываю сам. В подарках не нуждаюсь...
– Но я думала, что вы страдаете от жажды! – воскликнула Майя.
Смертельно раненный солдат улыбнулся и серьезно, с чуть заметным оттенком горечи, сказал:
– Не все ли равно? Ведь я должен умереть.
Майя не нашла что ответить. Только теперь, казалось ей, она почувствовала, что такое смерть. Только теперь, когда возле нее умирали, смерть была ей гораздо понятнее, чем тогда, когда она ждала ее в сетях паука и в темнице шершней.
– О! Если бы я могла хоть что-нибудь для вас сделать! – произнесла она и расплакалась.
Раненый молчал. Он еще раз открыл глаза, глубоко вздохнул и упокоился навеки.
Через полчаса, вместе с другими павшими товарищами, его вынесли за городские ворота. Но в душе Майи глубоко запечатлелось все то, что она пережила возле умиравшего шершня. Она поняла, что враги – такие же живые создания, как она, что и они любят жизнь, как любят ее пчелы, что тяжело умирать в одиночестве и без помощи. Она вспомнила об эльфе, который воскресал при каждом пробуждении природы, и ей страстно захотелось узнать, возвращаются ли снова к жизни и другие умирающие существа.
– Я хочу верить, что это так, – тихо проговорила Майя.
Ее размышления были прерваны курьером, сообщившим ей, что царица требует Майю к себе.
Пчелка вошла в зал и увидела повелительницу, окруженную многочисленной свитой. У Майи задрожали ноги, и она опустила глаза, не смея их поднять в присутствии государыни и стольких знатных особ. Среди окружавших царицу офицеров уже не было многих доблестных воинов, и потому настроение присутствующих было серьезное и торжественное. На всех лицах лежала печать затаенной грусти, но взоры светились радостным сознанием одержанной победы и новой славы.
