Текст книги "Против князя Владимира. Книга первая. За Новгород (СИ)"
Автор книги: В. Б. Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Варяжко пристроился на последних санях-розвальнях, привязав Тарана за повод к ним. Возница – еще нестарый мужичок в овчинном кожухе и подбитой таким же мехом шапке, – попался разговорчивый. Похоже, даже обрадовался, что будет не один, так всю дорогу не умолкал, поощряемый вниманием слушателя и его вопросами. От него отрок многое узнал о новгородских порядках, жизни простых людей, их утехах и обидах. Наслушался о прежнем князе, Владимире, нынешнем наместнике, идущих по городу слухах о скорой смуте, междоусобице братьев. Новгородчанин лишний раз подтвердил его предположение, что местный народ на стороне беглого князя, а власть Ярополка принимает до поры до времени – пока не вернется с чужбины его брат.
Остановились на дневной привал тут же, на льду, пообедали взятыми с собой припасами. После часового отдыха направились дальше и почти сразу, за очередным поворотом реки, попали в засаду. В морозной тишине, нарушаемой скрипом снега под полозьями, раздался громкий свист. Пока мужи в обозе недоуменно переглядывались, на лед с изрезанного оврагами берега посыпалась толпа обросших людей, вооруженных разношерстным оружием – от острог и топоров до копий. Пока охрана спохватилась и вышла навстречу, тати вплотную приблизились к ней и напали по двое на одного. Варяжко в эти секунды перед боем только успел соскочить с саней и снять с Тарана притороченные меч и щит, как на него набежал дюжий мужик с занесенным над головой топором.
Не стал принимать на шит удар, шагом в сторону пропустил топор и провалившегося вперед грабителя, а потом коротким уколом меча поразил тому бок. Тут же развернулся к следующему нападающему, попытавшемуся достать его копьем. Оно застряло в деревянном щите, Варяжко резким рывком вырвал оружие из рук врага, а затем в стремительном выпаде достал клинком в грудь. Хотя он, вернее, прежний Мезенцев, впервые применил меч для убийства себе ближнего, никакой растерянности или сомнения не испытывал. В голове сохранялась полная ясность, четко видел складывающуюся вокруг ситуацию. Одного взгляда и мгновения хватило понять, где нужна его помощь и что ему нужно предпринять. Щит пришлось оставить – вытаскивать из него глубоко вонзившееся копье времени не оставалось.
Бросился к ближайшему воину, с трудом отбивавшемуся мечом от двоих татей – они в сноровке оружием явно превосходили противников отрока. Стелющимся бегом подскочил к одному из них, без всякого зазрения воткнул тому меч в спину. Пока же с оставшимся противником охранник справлялся сам, бросился дальше к следующему. Так, за спиной напавших, добрался до их вожака, стоявшим позади других и выкрикивавшим команды. Бой с тем выдался трудным – видно, что мастер из него хоть куда, он орудовал своим топором изрядно. Варяжко даже обманулся на ложный замах по ногам, в последний момент успел среагировать на изменившийся удар, но все же не сумел полностью отвести – почувствовал режущую боль в предплечье. Отчаянным выпадом достал таки увертливого противника, его меч пробил кольчугу и вонзился в подбрюшье. А потом от наступившей слабости упал рядом с поверженным врагом и ушел в забытье.
Очнулся от острой боли, пронзившей его насквозь, невольно застонал. Во все еще помутившемся сознании различил знакомый говор возницы: – Потерпи, милок, немного. Скоро будем в Гнездово, там тебе помогут.
Сани подбросило на очередной наледи, от вспыхнувшей нестерпимой боли Варяжко вновь впал в беспамятство. Первым чувством, когда пришел в себя, кроме ноющей, но терпимой рези в ране, стало ощущение покоя и тепла. Его не трясло более, лежал на чем-то мягком и неподвижном. Открыл глаза, в полусумраке увидел над собой закопченный потолок, вернее, свод кровли из толстых жердей и сплетенной соломы. Стены из бревен также закоптились, похоже, что изба курная, отапливалась по черному – без дымохода. Слабый свет шел от небольших окон, прорубленные в двух стенах и закрытых пластинами слюды. Сам Варяжко лежал на широкой печи, устроенной в правом от входа углу, тепло от нее чувствовалось даже через постеленную под ним шкуру.
Курная изба на Руси
В избе никого, кроме него, не было, так что мог спокойно оглядеться и понять, где он находится. Хотя и не помнил ничего, что произошло после схватки с вожаком, но уже то, что он жив и в тепле – подсказывало о сравнительно благополучном для него исходе нелегкого боя с разбойниками. Если не считать слабости во всем теле и боли в раненом месте, то чувствовал себя неплохо. Без одуряющего сознание головокружения или тошноты, жара или озноба – как будто после небольшого недомогания, а не после серьезного ранения и возможных осложнений. И сейчас и еще очень долго, пока не изобрели антибиотики, даже небольшая ранка могла привести к печальному исходу, прежде всего, от заражения крови. А что уж говорить о нем – вражеский топор почти перебил его руку. Радовался своей удаче, но и невольно задался вопросом – как она случилась?
Проверил пострадавшую руку. Осторожно пошевелил пальцами – они слушались, но когда попробовал сжать в кулак, рана острой болью напомнила о себе. Больше не стал бередить ее, тихо лежал на теплой печи, пока не услышал в сенях чьи-то шаги. Вскоре дверь открылась и вошел невысокий мужчина средних лет. Неспешно снял кожух и шапку, за ними кафтан и только потом заметил обращенный на него взгляд отрока. Заспешил к нему, подойдя ближе, проговорил довольно:
– Хвала Даждьбогу, даровал тебе жизнь! Я уж не чаял, что переборешь ты лихоманку – седмицу горел в беспамятстве.
А потом, уже более деловитым тоном, продолжил: – Ну, что ж, молодец, посмотрю-ка, что у тебя с рукой.
Осторожно снял берестяные лубки, размотал повязку с высохшей кровью. Обращался бережно, но все равно боль терзала Варяжко. Он терпел ее, закусив губы, только иногда глухо стонал, когда уже было невмочь. Лекарь осмотрел глубокую рану, пересекшую все плечо, протер вокруг смоченной в вонючем зелье чистой тряпочкой, насыпал еще порошка из каких-то трав, а потом вновь перевязал, высказав удивленно: – Ты смотри, уже заживает! Видно, на роду у тебя век прописан, если, конечно, в сече не пропадешь.
Лубки не стал накладывать – кость, поврежденная краем, уже стала срастаться, только велел пока руку не тревожить. После дал выпить из глиняной кружки горький отвар и оставил в покое. Варяжко, обессилев от выпавших страданий, почти сразу заснул, проспал без сновидений до самой ночи. Лежал в темной избе, прислушиваясь к себе, явственно чувствовал прибывающие силы. Задумался о происшедшем с ним исцелении – иначе, как чудом, его не назвать. Вряд ли травами можно перебороть начавшийся, судя по словам лекаря, сепсис, тут без сильных антибиотиков никак нельзя было обойтись.
Возможно, что сильный организм сам справился с недугом, но приходила мысль, что без какого-то неведомого вмешательства извне тут не обошлось. Никогда прежде Мезенцев суеверием не страдал, но после случившегося неизвестным образом переноса в тело отрока уже не так строго судил о сверхъестественных явлениях. Да и не зря, по-видимому, толковали о славянских волхвах, как о чудодеях, поднимавших на ноги неизлечимых больных. Может быть, действительно в этом древнем мире есть боги, с помощью которых они творили волшебство! Не стал путать рассудок уж совсем невероятным, принял как данность доставшуюся ему милость и заснул спокойно, до самого утра.
Еще неделю провел в Гнездово, набираясь здоровья и сил. На третий день встал на ноги, ходил сначала по избе, качаясь на ослабших ногах, а потом уже по двору и ближайшей окрестности. Много говорил с лекарем, тот рассказал о злосчастном нападении разбойников со слов старшего обоза – купца Горана. Напали не местные тати, которых на тракте также хватало, а пришлые из-за Двины ливы. Они часто промышляли разбоем на севере Руси, в отместку русичи совершали набеги на них. Так во взаимных нападках прошел весь нынешний век – с тех пор, как этот коварный и жестокий народ пришел в эти края из Померании.
Одна из их разбойных групп напала на обоз, пользуясь двойным превосходством в численности воинов. Неизвестно, чем бы закончилась схватка, если не гибель вожака ливов в самый ее разгар. Остальные не стали искушать судьбу – прихватив мертвое тело старшего, убрались восвояси. Второпях не удосужились добить раненого отрока, погубившего их предводителя. Охрана не пустилась в погоню, да и сил у нее заметно убавилось – потеряли треть людей. Наскоро перевязали раненых, собрали трофеи и вместе с обозом поторопились в Гнездово. Здесь пробыли два дня, набрали людей взамен выбывших, подлечили раненых – из тех, кто остался на ногах. Тех же, у кого раны оказались посерьезнее, оставили у местных лекарей, но простились с ними, как с не жильцами на этом свете.
Так отнеслись и к Варяжко, старший забрал его коня и поклажу, только не стал трогать вещи на самом раненом. Еще передал, что если вдруг отрок выживет, то пусть обратится в его подворье – вернет взятое добро. Да и одарит щедро за великую заслугу – ведь именно тот и поразил вожака. Другие раненые, оставленные знахарю, померли один за другие в первые же дни. Только Варяжко держался до последнего, а потом вдруг пошел на поправку, немало поразив многоопытного лекаря – с такой раной редко кто выживал, а уж тем более, когда она пошла чернотой. Сейчас порадовался за него, а когда отрок попытался заплатить из оставшегося в поясной сумке запаса гривн, отказался, заявил, что купец оплатил за все – даже погребение, которое, хвала Даждьбогу, не понадобилось.
Варяжко за эту неделю посчитал себя достаточно окрепшим и выехал с ближайшим обозом, идущим в Новгород из Киева. Также, как и с первым, объяснил старшему о поручении князя, но тот, против ожидания, плату с него взял, пусть и небольшую – десяток кунов, пятую часть гривны. Правда, в счет этой суммы пообещал кормить обедом из общего котла на дневных привалах. Обоз шел наполовину пустой – собирались загрузить его товаром в Новгороде, так что в санях места оказалось предостаточно, даже лежа, чем бывший отрок и воспользовался – так легче переносил путь. В Смоленске надолго не останавливались, к обозу присоединились еще местные купцы, следующим утром выехали к Двине по волочной дороге – в судоходную пору по ней перетаскивали ладьи между реками.
По прямой и ровной дорога уже к вечеру добрались к небольшому поселку Каспля на берегу озера – от него путь шел уже по Двине и ее притокам. Ночевали прямо в санях за околицей – гостевой двор заняли люди со встречного обоза. Стоял крепкий мороз и, чтобы не замерзнуть, всю ночь жгли костры. Варяжко продрог, его еще слабый организм не выдержал переохлаждения. К утру, когда вокруг стали собираться в дорогу, он слег в горячечном бреду. Не чувствовал, как его внесли в ближайшую избу, устроили на лавке рядом с теплой печью, вновь провалился в беспамятство. Иногда, в минуты просветления разума, как сквозь сон замечал, что его отпаивают чем-то горячим, укутывают мехом, к нему прижимается чье-то жаркое тело.
Пришел в себя к вечеру следующего дня. Услышал чей-то говор, смех детей, после почувствовал прогорклый запах шкур, чад дыма, несвежего воздуха. Слабость во всем теле не давала пошевелиться, открыв глаза, видел над собой такой же прокопченный свод, как и в избе лекаря. Боли или недомогания не было, даже нывшая прежде рана не давала о себе знать. Чуть полежав, юноша уже нашел силы повернуть голову и осмотреться. Изба внутри почти ничем не отличалась от той, где он очнулся после ранения. Разве что печь стояла не справа, а слева от входа, а на окна вместо слюды натянули бычий пузырь.
Увидел перед собой мирную домашнюю картину. В углу напротив еще не старая женщина в белой льняной сорочке и душегрее лепила на небольшом столике каравай. Рядом юная девушка в такой же сорочке и переднике чистила на пристенной полке посуду. В правом углу муж средних лет – по-видимому, глава семьи, возился с обувью, прошивал ее дратвою. На лавке у дальней стены двое детей – мальчик лет десяти и девочка помладше, игрались с щенком. Муж и жена громко переговаривались между собой о своих делах, поминали каких-то людей, похоже, соседей – что-то не поделили с ними.
Отрок пошевелился, закряхтел, подавая о себе знать. Первой заметила его знаки девушка, подняла взгляд – и Варяжко утонул в ее огромных, с поволокой, глазах. Смотрел на них, даже не различая лица и всего остального. Такого он не испытывал ранее, если не считать первые встречи с будущей женой в прошлой жизни. В этом же мире ни одна из встреченных девиц не затронула его сердца, хотя он не избегал их, даже миловался на сеновале кое с кем. Сейчас же весь свет сошелся на этой юнице, хотя ничего не ведал о ней. Только знал – покоя без нее ему не будет.
Девушка не выдержала его пристальный взгляд, отвела взор, после что-то негромко сказала, обращаясь к старшей женщине – по-видимому, матери. Ее мягкий голос показался юноше чарующей душу мелодией, все больше затягивающей в любовные сети. Смотрел на ее милое лицо, ладную фигурку – каждая черта в ней вызывала отклик в сердце, и без того заполненное волнующим чувством бескрайней нежности и отрады. Не слышал слов подошедшей к нему хозяйки, обращение ее мужа – не отрывал глаз от той, что заняла всю его душу и помыслы.
Очнулся Варяжко от наваждения, когда его встряхнули за грудки. Увидел рассерженное лицо склонившегося над ним отца семейства, а потом услышал:
– Его пустили по людски, а он тут охальничать надумал! Вот выволоку на мороз, враз уразумеешь – неча на чужих девок заглядываться, да еще при отце-матери.
Ему вторила женщина: – Не для того мы растили-берегли свою зореньку, чтобы ее поганил взором нечистым чужак прохожий! Для доброго мужа жена верная наша Милава, а не для утех беспутных!
Юноша переводил растерянно взгляд между ними, смысл их слов не сразу дошел до его разума, все еще затуманенного ликом ненаглядной. Попытался объяснить разгневанным родителям девушки, но из уст раздался только хрип. Сглотнул ком, вставший в горле, а потом слабым голосом – на большее сил не хватало, произнес:
– Прошу милостиво простить меня, что обидел невзначай. Нет у меня злого умысла, могу поклясться Родом. А дочь ваша запала мне в сердце, нет в нем теперь покоя. Она суженная моя – в том мое слово, стану добрым мужем, если отдадите Милаву в жены.
Немного размягчившись, уже не так сердито, хозяйка проговорила: – Ишь, какой быстрый – отдай ему Милаву! Да и просватана она уже, взяли за нее вено.
Последние слова едва не ввергли Варяжко в отчаяние. Встретить любовь и тут же потерять ее – от этой мысли душа застыла, как от злейшей стужи, а сердце, напротив, рвалось горячей кровью, пронзив острой болью. Невольно застонал и замер, пока не отпустило, а потом лихорадочно стал думать, что же предпринять. Знал о принятом обычае выкупать у родителей невесту, но можно ли расторгнуть помолвку и что нужно для того – не представлял. Тут вспомнил о другом, пусть и редком среди русичей, обряде – жених мог украсть девушку, конечно, с ее согласия, а потом выплатить родителям выкуп. Тем не оставалось ничего иного, как принять выбор дочери, пусть и против их воли.
– Возьмите с меня вено и урок, – высказал свою мысль отрок, – как если бы я умыкнул дочь вашу. А Милаву прошу не отказать мне, принять душу мою и сердце. Буду жалеть и холить ее, не раскается, что пошла замуж за меня. Скажу вам, что еду я в Новгород к наместнику, стану его советчиком по велению князя Ярополка Святославича. Нужды у Милавы не будет, а хоромами со временем обзаведемся.
По сути, Варяжко покупал девушку, как рабыню, давая за нее большую цену. Дальше пошел торг, разве что ради приличия родители спросили согласия своей дочери. Та только притупила взор, что все, считая и юношу, приняли как нужный знак. Начали с двух гривен, такую цену, как за хорошего боевого коня, предложил отец Милавы. Варяжко готов был отдать и больше, но, чтобы не вызвать у родичей будущей жены досады, что продешевили, пришлось сбивать ее. При том чувствовал, что чем больше ему удастся, тем выше уважение вызовет у другой стороны – умение торговаться ценилось не только среди ушлых купцов, но и у смердов, других простых людей из вольных.
Родители наперебой расхваливали невесту – и умница, и красавица, никакой работы не чурается, будет в доме ладная хозяйка. Жених же соглашался, что девка пригожая, но проговаривал – за такую цену только боярскую дочь брать. После долгих торгов сошлись на гривне, десяти ногатах и пяти кунах, а потом довольный отец ударил по рукам с будущим зятем – угодил тот ему. За ужином – Варяжко нашел силы выйти к нему, – разломили каравай, дали по куску новобрачным, после родичи благословили молодых именем Сварога, на том и закончилась свадебная процедура. А когда стали укладываться спать, юная жена пришла в постель к такому же юному мужу.
При свете лучины легла в сорочке с краю лавки – Варяжко отодвинулся к стене, давая больше места, накрыл ее суконным одеялом и шкурой. Лежали рядом, но не касаясь друг друга, даже затаили дыхание, пока хозяин не загасил лучину. Уже в темноте юноша коснулся руки жены. Почувствовал, как та вздрогнула, но не отвела, потом смелее принялся гладить – плечи, грудь и ниже. Под его ладонью девушка дрожала, как осиновый лист на ветру, ее небольшая грудь шла ходуном от прикосновений. Дышала часто, сердечко же билось, как будто хотело выскочить из груди. А после, когда Варяжко принялся снимать с нее сорочку – помогала ему, выгибаясь всем телом.
Он прижался губами к открывшимся холмикам, поласкал сосок – Милава тихо застонала, а потом приняла его в себя, сама обняла с силой. Юноша взял девушку бережно, остановился, услышав ее стон от боли, нежными объятиями и ласками успокоил напрягшееся тело любимой. Продолжил, когда она сама прижалась к нему, так они вели вместе свою первую близость. А потом заснули, обнявшись, не сказав ни слова друг другу, но души их сплелись воедино. Утром родители не стали будить молодых, когда же они проснулись и вновь слились в жарком объятии – сделали вид, как ни в чем не бывало, только переглядывались между собой с улыбкой, услышав сдержанные стоны дочери.
В этот новый день Варяжко чувствовал себя превосходно – ушла прочь вчерашняя немочь, силы бурлили в нем, заставляя что-то делать, искать движений. Наверное, сказались душевный подъем от сбывшейся надежды и близость с возлюбленной. Проснулся с ощущением радости, прижал крепче спящую жену, ласками разбудил ее, после отдался плотскому наслаждению, раз за разом обладая нежным телом. То, что в избе они не одни, не останавливало юношу, в страсти он почти не замечал окружающих. Да и такие сношения при других не возбранялись в эти времена – когда в одной избе жили несколько семей, поневоле закрывали глаза на сходящуюся на их глазах в любовной близости пару или сами увлекались подобным примером.
После позднего завтрака молодые отправились на прогулку, прихватив с собой санки. Варяжко усадил в них жену, а потом повез на лед озера. Катал ее, разбежавшись, опрокидывал санки на поворотах, а потом набрасывался на барахтающуюся в снегу Милаву, обнимая и целуя ненаглядную. Еще лепили вместе снежную бабу, жена украсила ее ветками, после стала разбивать снежками, припевая:
– Мороз, мороз, через тын перерос,
– Бабу снежную принес.
– Баба, нос крючком,
– Получай снега ком!
Тешились до самого обеда, вернулись домой уставшие и счастливые. Варяжко открыл в любимой задорный и веселый нрав, она, как маленькая девочка, живо принимала радости в каждой мелочи – от катания и игр до прекрасной погоды, чистого неба. А на его ласки и поцелуи отвечала пусть и неумело, но с заметной охотой, даже страстью. Пообедали кашей и зайчатиной, после скорой работы Милавы по дому направились вдвоем в поселок – Варяжко надумал купить в здешней лавке свадебный подарок жене, да и гостинцы ее родичам. Шли, держась за руки, уже подходили к торговой площади, когда на их пути встала ватага местных парней.
Увидев их, Милава остановилась, в испуге схватилась обеими руками за мужа, а потом, поворачивая его обратно, проговорила с дрожью в голосе: – Варяжко, милый, вернемся в избу. Не надо идти дальше, я боюсь!
Глава 4
Бывший отрок стоял неподвижно, всматриваясь в группу из четверых парней примерно его возраста. Один из них выдвинулся чуть вперед, держа в руках увесистую палицу. Покрупнее других, да и постарше, он несомненно был у них вожаком. Да и заметно по властному выражению на его далеко не приятном лице, что он привык распоряжаться. Одежда его отличалась добротностью, из мягких мехов и кожи, явно побогаче, чем у других подельников. Те тоже оказались вооружены дубинками, стояли за спиной лидера, ожидая его команды. Варяжко не испугался их, хотя сам оставался безоружен, уверенность в своих силах и боевом мастерстве давала ему то спокойствие, с которым он ответил напуганной жене:
– Не бойся, Милава, я справлюсь с ними. Не забывай – твой муж отрок из княжеской дружины, пусть сейчас не на службе.
Скинул кожух, отдал его жене, побледневшей от страха. Остался в форменном кафтане дружинника, шагнул в сторону неприятелей – такими он посчитал этих ребят, явно не собравшихся его привечать. Его решительный вид, похоже, смутил их, замерли в сомнениях – то ли уйти восвояси, от греха подальше, то ли все же напасть. Вожак почувствовал колебания прихвостней, ступил на шаг ближе к Варяжко и вызывающим тоном произнес:
– Что, фетюк пришлый, надумал наших девок помять! За то мы тебе самому бока помнем, забудешь дорогу в наши края. Ату его, хлопцы, бей!
С этим криком набросился на отрока, попытался ударить дубиной в голову. Скользящим шагом в сторону Варяжко уклонился от удара, перехватил руку и, выворачивая ее, заставил отпустить палицу, после подсечкой бросил того под ноги нападавших подельников. Первый налетел на тело вожака и упал, остальные остановились в нерешительности. Варяжко за секунду поднял дубину первого соперника, сам бросился в атаку, охаживая им оставшихся на ногах недругов. Те долго не выдержали, после пары пропущенных ударов стремглав умчались прочь. А уж потом отрок принялся мутузить тех, кто лежал на снегу – правда, бил по бокам и ногам, стараясь не калечить. Особенно досталось вожаку – он вертелся на снегу, пытаясь встать, Варяжко же давал такой возможности, подсекая тому руки и ноги.
Остановил избиение, когда оба прекратили всякое сопротивление, только съеживались под ударами палицы и выли истошным голосом. Вокруг собрался местный народ, но никто не пытался остановить отрока – охотников заступиться не оказалось. Напротив, кто-то из толпы поддержал громко: – Правильно, бей охальников. Чтобы не повадно им было на людей добрых наскакивать и девок наших обижать.
Варяжко ударил напоследок по толстой заднице вожака и отбросил в сторону палицу. После направился к жене, смотревшей на него с восхищением. От прежнего страха не осталось и следа, ее лицо светилось довольной улыбкой. Принял из рук Милавы кожух, накинул его на себя – жена еще заботливо поправила воротник, после, вновь взявшись за руки, продолжили путь к лавке. Она рассказала по дороге, что Драган, так звали побитого, не раз приставал к ней, несмотря на прямой отказ, грозился украсть и снасильничать над ней. И не было управы на него, никто не хотел связываться с сыном волостеля. Так в страхе и жила последний год, из-за него не ходила на игрища, как ее сверстницы, перешедшие из отроковниц в девичий возраст.
В лавке Варяжко купил шерстяную поневу и платок, положенные замужней женщине, взял еще жене ожерелье и перстень из серебра. Родителям и младшим также набрали подарков – от одежды до тряпичных кукол, набрали на целый куль, с тем и вернулись домой. Вечер прошел в радостном возбуждении всей семьи – ценные дары пришлись по душе, примеряли на себе и детях, разбирали каждую вещь. После ужина не сразу улеглись спать, угомонились уже затемно. В эту ночь Милава расстаралась угодить мужу, чутко слушалась каждому ему желанию. Еще призналась на ушко, что привязалась к нему еще в первый день, когда его в беспамятстве принесли в их избу.
А ночью по велению матери, но с охоткой, легла к нему под бок и согревала всю ночь своим телом, пока он не изошел потом. Созналась смущенно, что грешным делом трогала юношу за сокровенное место, о котором юной девице даже говорить стыдно, и желала его втайне даже для себя. Не мечтала, что он станет ее суженным, но когда отрок сам проявил к ней внимание, не чуяла ног от радости, сердце рвалось к нему. Только боялась сглаза и молча сдерживала порыв девичьей души, пока родители решали ее судьбу с любимым. Теперь же счастью нет предела, готова отдать всю себя без остатка ради него. Варяжко в ответ на признание обнял крепче жену и они вновь слились в близости, уже потеряли ей счет.
Следующим днем опять пошли на лед, только с младшими – они напросились идти с ними. Катал на санках по очереди – то Милаву, а дети бежали рядом, то Милослава с Ладой, убегая от девушки, а она догоняла их, заливаясь смехом. Затеяли игру в снежки – все против него одного и он, конечно, сдавался таким превосходящим силам. Слепили в пару к снежной бабе снеговика, а потом водили хоровод вокруг них обоих. Варяжко придумывал еще игры, дети и увлекшаяся с ними Милава охотно принимали их. Так провели незаметно для себя несколько часов, пока их не позвала на обед тетка Мирина, теперь уже теща отрока. А уже дома, когда вся семья сидела за столом, пришел гонец из управы – юношу вызвали на суд к волостелю.
Варяжко, а с ним и Милава, увязавшаяся под предлогом, что она будет видоком, отправились с гонцом в волостную управу. Здесь ждала вся четверка побитых юнцов, а сам местный правитель встретил отрока грозным взглядом, обещавшим немалые неприятности обидчику отпрыска и его подельников. Не предложив вошедшим присесть на лавку, не проводя даже формальный допрос, вынес приговор: виновному в причинении телесных страданий надлежит выплатить виру в гривну за каждого. Не дал и слова сказать Варяжко, когда тот попытался возразить, пригрозил, что посадит в холодную, пока тот не внесет всю сумму. Понимая, что никакие оправдания не помогут защититься от произвола волостеля, отрок решил пойти на блеф.
Громко, на всю приемную палату, выговаривая каждое слово, произнес:
– Именем Великого князя Ярополка Святославича называю сего волостеля противным его воле за чинение препятствий в государевом деле. О том будет доложено наместнику в Пскове и самому Великому князю. Если же затворит княжеского посланника, то будет караться за измену, уже смертной казнью. Мне дано право применить ее к злодеям по своему ведению сей грамотой.
Вынул из сумки княжескую грамоту с его печатью, показал волостелю, не выпуская из своей руки, тут же убрал обратно. А после продолжил, обращаясь к побледневшему правителю: – Так какое указание ты даешь мне, княжескому посланнику?
В этой речи Варяжко рассчитывал на неведение местных ставленников о последних предписаниях из Киева. В крайний год, после гибели брата князя – Олега, и бегства Владимира, вся Русь перешла под прямое правление Ярополка. Он менял старых наместников на своих, вводил новые порядки, так что в такой неразберихе выданный экспромтом вариант с особым поручением князя мог обернуться успехом. А то, что посланник юн годами, тоже не удивительно – самому князю едва исполнилось двадцать, мог послать любого, кому доверял.
Добавил для острастки: – Сии же парубки, учинившие нападение, по княжескому уложению отдаются в холопы. За них родичи могут выплатить урок в казну – по две гривны за каждого. Без такого выкупа будут проданы уже на торгах.
Авантюра висела на волоске, Варяжко видел недоверчивые глаза волостеля, других служилых людей – писаря и вирника. Ничем, кроме пресловутой грамоты, его слова не подтверждались. Да и потребуй управитель показать ее поближе, на этом все и закончилось бы – княжеский свиток адресовался новгородскому наместнику, к здешней власти никакого отношения не имевшего. В палате застыло молчание – волостель, похоже, не знал, что ему ответить. Возможно, битый жизнью государев слуга не повелся на угрозы юнца, объявившемся в их селении с попутным обозом неизвестно откуда. Но какие-то сомнения оставались – а вдруг сказанное им правда, после беды не оберешься!
Уже сам вид отрока явственно говорил, что он не из простых. Форменная одежда княжеского дружинника, сидящая на нем как влитая, воинская выправка, уверенный взгляд – все, даже в мелочах, выдавало знающего себе цену служилого человека из ближнего к князю круга. Да и вряд ли властитель русских земель отправил бы с грамотой чужого, не пользующимся его доверием. Дернул же Чернобог связаться его Драгану с этим молодцом – сам получил хороших, а теперь отца подставляет под княжескую немилость! После этих размышлений волоститель принял решение – не будить лихо, пока оно тихо, ответил требовательно смотрящему ему в глаза отроку:
– Не гневись, воин князев. Не было у меня злого умысла – не ведал я о твоей службе. Чинить препятствия не смею, можешь ехать когда угодно. Только милостиво прошу простить сына моего и его дружков – по дурости своей обидели тебя, не нароком. Уж я разберусь с ними, будет им неповадно. Согласен хоть сейчас выплатить вирнику малую виру – по десять кун за каждого.
К общему удовлетворению на этом замяли дело. Волоститель после выплаты неустойки принялся чихвостить зачинщиков, а Варяжко с женой отправился домой. По дороге молчавшая вначале Милава спросила мужа, глядя на него полным любопытства взглядом:
– Варяжко, а ты в самом деле мог наказать волостителя? У нас все его боятся – может посадить в холодную ни за что или наложить урок за любую провинность.
– Дело государево, Милава, тебе лучше о том не знать, – не стал откровенничать отрок.
Язык у женщин длинный – проговорится матери, а та дальше соседкам, так и пойдет не нужный ему слух. Отвлек ее более важной для них заботой: – Скоро нам надо выезжать в Новгород, так что собирай вещи. Через полседмицы будет туда обоз, поедем с ним. Я найму сани, туда сложишь все свое добро. Или тебе нечего?
– Как нечего! – Милава даже возмутилась. – Мои родители не голь перекатная, снарядили мне приданное не хуже других. Вот придем домой, покажу, оно в лари под лавкой.
– Не надо показывать, – засмеялся Варяжко, – конечно, я верю тебе. Что не хватит, то закупим уже в Новгороде.
– А где мы будем там жить? – тут же переспросила жена.
– Сейчас не скажу, приедем – видно будет. Может быть, в хоромах наместника, или снимем угол. Думаю, в ближайший год обзаведемся своим домом. Только не избой курной – не хватало тебе и нашим детям чадом дышать!
