Текст книги "Левая рука тьмы (сборник)"

Автор книги: Урсула Кребер Ле Гуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

14. Бегство

Когда Оболе и Еджей одновременно покинули город, а привратник Слосе отказался впустить меня, я понял, что настало время обращаться к врагам, потому что друзья ничего хорошего не принесут.

Я шантажировал Шусгиса. Поскольку у меня не было денег, чтобы подкупить его, пришлось рискнуть репутацией.

Среди всех вероломных поступков главное – предательство. Я заявил Шусгису, что являюсь в Оргорейне агентом кархидской фракции благородных, которые планировали убийство Тайба. Он должен был служить для меня связью с Сарфом. Если он отказался или еще откажется мне давать информацию, я вынужден буду сообщить своим друзьям в Эрхенранге, что он двойной агент, служащий в то же время фракции открытой торговли. Это известие, конечно, дойдет до Мишпори и Сарфа. Проклятый дурак поверил мне. И тут же рассказал все, что было нужно. Он даже спросил, доволен ли я.

Мне не грозила немедленная опасность среди моих друзей – Оболе, Еджея и других. Они купили свою безопасность, принеся в жертву посланника. До моего посещения Шусгиса никто из сторонников Сарфа, кроме Гуама, по счастью, не считал меня достойным внимания, но теперь они скоро пойдут по моим следам. Я должен закончить свои дела и скрыться. Не имея возможности послать сообщение кому-нибудь в Кархиде, так как почта просматривается, а радио и телефон прослушиваются, я отправился в королевское посольство. Послом был Сарден рем ир Ченевич, которого я хорошо знал при дворе. Он согласился немедленно отправить письмо Аргавену с сообщением о том, что произошло с посланником и где он находится в заключении. Ченевич был умный и честный человек, я верил, что сообщение достигнет короля, но как поступит Аргавен, предсказать было невозможно. Я хотел, чтобы Аргавен получил эту информацию до того, как звездный корабль Ая неожиданно упадет из-за облаков, потому что у меня тогда еще сохранялась надежда, что он послал сигнал на корабль до ареста.

Теперь я находился под угрозой, а если кто-нибудь видел, как я входил в посольство, значит, в крайней опасности.

Прямо из посольства я отправился к месту отправки караванов на этой стороне и еще до полудня в тот же день Одстрет Саоми покинул Мишпори, как и пришел в него, грузчиком каравана. Со мной было старое разрешение, немного измененное, чтобы соответствовать новой работе. Подделка документов в Оргорейне дело опасное: пятьдесят два раза в день их проверяют инспекторы, но из-за опасности она не становится более редкой, и один из моих знакомых на Рыбачьем Острове показал мне кое-какие приемы. Пришлось принять вымышленное имя.

Это уязвляло мою гордость, но больше ничто не могло спасти меня и позволить через весь Оргорейн добраться до Западного моря.

Пока караван грохотал по мосту через Кундерер, выбираясь из Мишпори, мысли мои устремлялись на запад. Кончалась осень, а я должен добраться до цели раньше, чем закроются дороги быстрого движения и пока еще есть надежда на благополучный исход.

Я видел добровольную ферму в Коматоме, когда входил в администрацию Синота и разговаривал с бывшими заключенными. Увиденное и услышанное заставляло меня тревожиться. Посланник, такой уязвимый для холода, что даже в теплую погоду носил пальто, не переживет зиму в Пулафене. Необходимость заставляла меня спешить, но караван двигался медленно, тащился от города к городу, разгружался и нагружался, так что мне потребовалось полмесяца, чтобы добраться до Этвена в устье реки Исагель.

В Этвене мне повезло. Один человек в доме для приезжих рассказал мне об охотниках за мехами, которые бродят вниз и вверх по реке на санях, охотятся в терапитском лесу и добираются до самого Льда. Я тут же составил свой план.

Мне знакома охота на пестри. Эти животные живут поблизости от ледников, и я охотился на них в земле Керм, когда был молод.

Почему бы не повторить то же в лесах Путоре вблизи Пулафена?

Здесь, далеко на северо-западе Оргорейна, люди могут приходить и уходить по своей воле, потому что не хватает инспекторов. Кое-какие остатки прежних свобод сохранились тут, несмотря на Новую эпоху.

Этвен – серый рабочий порт, построенный на серых скалах залива Исагель.

Влажные морские ветры дуют на его улицах. Население его – угрюмые моряки.

Я с благодарностью вспоминаю об Этвене, где мне повезло.

Я купил лыжи, снегоступы, капканы и провизию и получил разрешение для охоты. Затем подготовил другие необходимые документы и вышел пешком вверх по Исагель в отряде охотников под предводительством старика по имени Мавриза. Река еще не замерзла, и по дороге движение еще шло на колесах, так как дождь бывал чаще, чем снег в этот последний месяц года.

Большинство охотников ждало, пока установится зима, они старались отправиться вверх по Исагель на ледовых санях, но Мавриза хотел пораньше забраться на север и захватить пестрии в самом начале их миграции, когда они спускаются в леса. Мавриза хорошо знал Хитерленд и северный Сембенспенс с Огненными Холмами, и в эти дни, идя вверх по реке, я многое от него узнал. Впоследствии это спасло мне жизнь.

В поселке Туруф я отстал от отряда, разыграв болезнь. Отряд ушел на север, а я в одиночку двинулся на северо-восток в предгорья Сембенспенса. Здесь я провел несколько дней, изучая местность, запрятав все свое снаряжение в укромной долине в двенадцати-тринадцати милях от Туруфа.

Затем я вернулся в поселок, вошел в него с юга и направился в дом для приезжих. Как будто готовясь к охоте, я купил лыжи, снегоступы, провизию, меховой спальный мешок, зимнюю одежду – все заново, купил также и печь Чейба, пластиковую палатку и легкие сани, на которые погрузил все имущество.

Теперь оставалось только ждать, пока снег не сменит дождь и грязь не замерзнет. Но ждать пришлось недолго. Прошло больше месяца с тех пор, как я вышел из Мишпори.

В Архад Терем установилась зима, пошел сильный снег.

Вскоре после полудня я миновал электрическую ограду Пулафенской фермы, и снег сразу скрыл мои следы. Спрятав сани в овраге к востоку от фермы, я нес только мешок на спине и шел к ферме по дороге.

Я открыто подошел к передним воротам и предъявил документы, подделанные в Туруфе. В них говорилось, что я, Терет Барт, освобожденный под честное слово преступник, на два года назначенный в охрану Пулафенской сотрапезнической третьей добровольной фермы. Внимательный инспектор заподозрил бы подделку, но здесь не было внимательных инспекторов.

Войти в тюрьму очень легко, а вот насчет выхода я не был так уверен.

Дежурный начальник охраны выругал меня за то, что я прибыл на день позже срока, указанного в документах, и отправил в бараки. Обед кончился, и, к счастью, было уже слишком поздно получать мундир и сдавать мою хорошую одежду. Пистолет мне не дали, но я раздобыл его на кухне, куда пошел поесть. Пистолет повара висел над жаровней. Я украл его. У него не было смертельного поражения. Вероятно, ни у одного из охранников не было. На ферме охранники не убивают заключенных, а предоставляют убийство холоду, зиме и отчаянию.

На ферме было тридцать или сорок охранников и около ста пятидесяти заключенных.

Большинство из них улеглось спать, хотя был всего лишь четвертый час. Я попросил одного молодого охранника показать мне, где спят заключенные. Я увидел их в ослепительном блеске ламп в большом помещении, и моя надежда на действие в первую же ночь, до того, как я вызову подозрения, почти угасла. Все они лежали в мешках, укрывшись с головой, неразличимые. Все, кроме одного. Этот был слишком длинен. У него было худое лицо, глаза закрыты, волосы спутаны.

Мне продолжало везти. У меня есть лишь одно достоинство: я знаю, когда нужно действовать. Мне казалось, что за последний год в Эрхенранге я утратил этот дар, но теперь я снова почувствовал, что владею им.

Поскольку я продолжал бродить, изображая любопытного тупоумного парня, меня назначили в позднюю смену. К полуночи все, кроме меня и еще одного охранника за дверью, спали. Я продолжал время от времени прохаживаться вдоль нар. Обдумывая план действий, я начал готовиться к вхождению в доте. Перед рассветом я еще раз вошел в спальное помещение и выстрелил из пистолета в Дженли Ая, установив самый слабый уровень поражения, затем поднял его вместе с мешком и понес на плече в караульную.

– Что случилось? – спросил второй охранник сонным голосом.

– Он мертв.

– Еще один. Клянусь кишками Меше, нас ждет трудная зима.

Он взглянул в лицо посланника.

– А, это извращенец. Клянусь Глазом, я не верил во все эти рассказы о кархидцах, пока не увидел его. Что за урод! Он всю неделю провел на нарах, но я не думал, что он так быстро кончится. Неси его наружу. Не стой здесь, как грузчик с мешком рыбы.

Я пошел в кабинет инспектора. Никто не остановил меня. В кабинете я увидел стенд, контролирующий все ограды и тревожные сигналы. Кнопки не были подписаны, но сами охранники нацарапали рядом с ними обозначения, не доверяя своей памяти. Найдя кнопку с буквой «о», я выключил ток в наружной ограде и вышел, неся Ая на плечах. Проходя мимо караульной, я сделал вид, что с трудом тащу тело. Во мне начала оживать сила дота, и я не хотел, чтобы заметили, с какой легкостью я несу человека, который тяжелее меня самого. Я сказал:

– Мертвый заключенный. Мне велели вынести его из барака. Куда мне его деть?

– Не знаю. Вынеси его отсюда и положи под навесом, чтобы не занесло снегом, иначе он в следующую оттепель выплывет. Идет педедка.

Он хотел сказать, что идет густой влажный снег, и это была для меня лучшая новость.

– Хорошо, – сказал я.

Я вытянул груз наружу. Выйдя, я свернул за угол и исчез из виду. Снова подняв Ая на плечи, я пошел на север. Через несколько сот ядров я добрался до ограды, перелез через нее и перетащил тело Ая. Затем снова поднял его на плечо и как можно быстрее пошел к реке.

Я не очень удалился от ограды, когда послышалась сирена и вспыхнули прожектора.

Густой снег скрывал меня, но все же его было недостаточно, чтобы за несколько минут начисто замести следы. Но когда я спустился к реке, преследования еще не было. Я двинулся на север по ровной тропе под деревьями. Когда дороги не было, я шел прямо по воде. Речка, торопливый маленький приток Исагеля, все еще не замерзла.

Становилось светлее, и я пошел еще быстрее.

В состоянии доте посланник не казался мне тяжелым. Двигаясь вдоль ручья, я добрался до того места, где спрятал свои сани. На них я уложил посланника, наверх сложил груз, так что он совершенно скрылся, а поверх всего набросил полотно палатки. Потом я переоделся и немного поел, потому что меня начал мучить голод, всегда преследующий в долгом доте.

После этого я двинулся на север по лесу. Вскоре меня догнали два лыжника.

Теперь я был одет и снаряжен, как охотник, и сказал им, что догоняю отряд Мавризы, который в последние дни Гренде ушел на север. Они знали Мавризу и, бросив торопливый взгляд на мое снаряжение и разрешение, поверили моему рассказу. Они не думали, что бежавший направился к северу, потому что севернее Пулафена ничего нет, кроме леса и льда. Вообще они, видимо, были не очень заинтересованы в поимке бежавшего. Зачем им это? Они прошли дальше и час спустя снова встретились со мной, возвращаясь на ферму. Один из них был тем самым парнем, с которым я дежурил ночью.

Полночи мое лицо было у него перед глазами, и все же он меня не узнал.

Когда они ушли, я свернул с дороги и целый день шел по лесу, широким полукругом возвращаясь к ферме. Наконец с востока, из дикой местности, я пришел к скрытой долине под Туруфом, где прятал свое снаряжение. Идти по пересеченной местности, таща за собой груз, было нелегко, но снег лег толстым слоем и подмерз, а я находился в доте. Мне нужно было поддерживать это состояние. Если бы я из него вышел, я ни на что бы не годился. Раньше я никогда не впадал в доте больше чем на час, но знал, что старые люди могли выдерживать доте сутки и даже больше, а необходимость вместе с тренировкой помогла мне. В доте не особенно заботишься о себе, но я беспокоился о посланнике, который давно уже должен был очнуться от легкой дозы ультраизлучения.

Он не шевелился, а у меня не было времени ухаживать за ним. Неужели организм его настолько чужд, что доза, которая у нас вызывает лишь кратковременный паралич, для него смертельна? Когда руками поворачиваешь колесо, следи за своими руками. Я дважды назвал его мертвым и нес, как мертвеца. Мне пришла в голову мысль, что он на самом деле уже мертв, что я тащу по лесу труп и что моя удача и его жизнь кончились. При этой мысли я покрывался потом и дрожал, а сила доте, казалось, вытекала из меня, как вода из разбитого кувшина, но я продолжал идти и силы не изменили мне, пока я не достиг долины в предгорьях, не разбил палатку и не сделал все, что можно, для Ая. Я открыл ящик с кубиками высококалорийной пищи, большую часть их я проглотил, но из нескольких приготовил для него похлебку, потому что он выглядел как умирающий от голода. На его груди и руках были язвы, от постоянного трения о грязный мешок они воспалились. После того, как я очистил эти язвы и уложил его в тепло, больше ничего нельзя было сделать. Наступила ночь, и меня поглотила великая тьма. Это была плата за крайнее напряжение сил.

Я должен был доверить и себя, и его тьме.

Мы спали, шел снег. Все время моего сна шел снег, не метель, а первый настоящий зимний снегопад. Когда я наконец встал и заставил себя выглянуть, палатка оказалась наполовину погребенной под снегом. На снегу лежали голубые нитки солнечного света. Далеко на востоке в небо поднимался серый столб дыма – это был Уденуштреке, ближайший к нам из Огненных Холмов. Вокруг лежали горы, холмы, склоны, овраги, все в снегу.

Я все еще находился в периоде восстановления. Я был еще слаб и хотел спать, но, вставая время от времени, я давал Аю глоток похлебки. Вечером, на второй день, он начал проявлять признаки жизни, но сознание еще не вернулось к нему. Он садился и начинал с ужасом кричать. Когда я наклонялся к нему, он пытался убежать, а так как для этого требовалось слишком много сил, он терял сознание. Ночью он много говорил, но я не понимал языка.

Странно было в тишине дикого леса слышать, как он произносит слова другого мира.

Следующий день был очень тяжелый. Он, по-видимому, принимал меня за охранника и боялся, что я дам ему какой-то наркотик. На орготском и кархидском языках он просил меня не делать этого и с силой отчаяния отбивался. Это происходило снова и снова, и, поскольку я еще находился в периоде танген, я не мог справиться с ним. И в тот день я подумал, что он не только испытал действие наркотиков, но и лишился рассудка. Тогда я пожалел, что он не умер на санях в лесу торе, что я выбрался из Мишпори, а не был сослан на какую-нибудь ферму.

Когда я проснулся в следующий раз, он смотрел на меня.

– Эстравен, – произнес он слабым, изумленным шепотом.

Сердце мое ожило. Я смог успокоить его и позаботиться о нем. В эту ночь мы спали спокойно.

На следующий день ему было гораздо лучше, и он смог поесть сидя. Язвы на его теле заживали. Я спросил, от чего они.

– Не знаю, думаю, что от наркотиков. Мне постоянно делали уколы.

– Чтобы предотвратить кеммер? Я слышал об этом от человека, бежавшего с добровольной фермы.

– Да. И другие. Я не знаю, какие именно. Наверное, заставляющие говорить правду. Я от них болел, а они все делали и делали их мне. Не знаю, что они хотели от меня узнать.

– Они не столько спрашивали, сколько приручали вас.

– Приручали?

– Человек, привыкший к наркотику, становится послушным. Такая практика известна и в Кархиде. Или они проводили над вами и остальными эксперимент. Мне говорили, что они испытывают разные виды наркотиков на заключенных на фермах. Услышав об этом, я не поверил тогда, а теперь верю.

– В Кархиде тоже есть такие фермы?

– В Кархиде? Нет.

Он раздраженно потер лоб.

– Наверное, в Мишпори утверждают, что в Оргорейне таких мест нет.

– Наоборот. Они хвастают этим, демонстрируют записи и снимки добровольных ферм, где получают убежище отклоняющиеся от обычного поведения и небольшие племенные группы. Они даже могут показать добровольную ферму Первого района совсем рядом с Мишпори. Отличное место для показа. Если вы считаете, что у нас в Кархиде есть такие фермы, господин Ай, вы нас сильно переоцениваете.

Он долго лежал молча и смотрел на горящую печь Чейва, которую я включил и которая давала живительное тепло. Потом он посмотрел на меня.

– Вы разговаривали со мной сегодня утром, я знаю, но мозг мой еще болен. Где мы и как сюда попали?

Я снова все рассказал ему.

– Вы просто ушли со мной?

– Господин Ай, любой заключенный мог уйти оттуда. Если бы вы были не голодны, истощены, деморализованы и пропитаны наркотиками, если бы у вас была зимняя одежда, если бы у вас было куда идти… Вот что главное: куда идти? В город? Нет документов. В дикую местность? Нет убежища. Летом, я думаю, в Пулафенской ферме бывает больше охранников. Зимой же сама зима сторожит заключенных.

Он почти не слушал.

– Вы не смогли бы пронести меня и сотни футов, Эстравен, а бежать несколько миль во тьме, таща меня…

– Я был в доте.

Он колебался.

– Сознательно вызванном?

– Да.

– Вы жанндара?

– Я два года провел в крепости Ротерер. В земле Карм большинство населения жанндара.

– Я думал, что после доте, требующего крайнего напряжения сил, наступает упадок.

– Да. Мы называем его танген – черный сон. Он длится значительно дольше периода доте, и когда входишь в восстановительный период, очень опасно сопротивляться ему. Я проспал почти двое суток. Я и сейчас еще в периоде танген. Ходить я не могу, а из-за голода, который сопровождает период танген, я съел то, что рассчитывал растянуть на неделю.

– Хорошо, – торопливо сказал он. – Верю вам. Что еще я могу сделать, как только поверить вам? Вот я, вот вы; но я не понимаю, зачем вы все это проделали?

Тут я не выдержал и долго смотрел на ледоруб в руке, а не на него, чтобы не выдать свой гнев. К счастью, у меня не было сил для действий, и я сказал себе, что он – невежественный человек, чужеземец, больной и испуганный. Поэтому я овладел собою и наконец произнес:

– Я чувствую, что отчасти это моя вина, что вы оказались в Оргорейне и на Пулафенской ферме. Я стараюсь исправить свою вину.

– Вы не имеете никакого отношения к моему приезду в Оргорейн.

– Господин Ай, мы видим одни и те же события разными глазами. Я неверно считал, что смотрим мы одинаково. Позвольте мне вернуться к последней весне. Я начал подбадривать Аргавена, подталкивать его к принятию решения относительно вас примерно за полмесяца до церемонии ключевого камня. Аудиенция вам была назначена, и я считал, что нужно пройти через нее, хотя никаких конкретных результатов пока не ожидал. Я думал, что вы все это понимаете, и в том была моя ошибка. Я слишком многое считал само собой разумеющимся, я не хотел оскорблять вас советом. Я думал, что вы понимаете опасность неожиданного усиления власти Пеммера Харт рем ир Тайба в кноремми. Если у Тайба будут причины опасаться вас, он обвинит вас в измене, и Аргавен, который очень легко поддается приступам страха, вполне мог приказать убить вас. Я хотел, чтобы вы были в безопасности, пока у власти находится Тайб. Так случилось, что мы с вами попали в немилость одновременно. Я ожидал этого, но не думал, что это произойдет в ту ночь, когда мы с вами разговаривали в последний раз. Но ни один из премьер-министров Аргавена не удерживается надолго. Получив указ об изгнании, я уже не мог общаться с вами, не подвергая вас опасности. Я бежал сюда, в Оргорейн. Я убеждал тех из Тридцати Трех, кому верил больше, чем остальным, пригласить вас в Оргорейн. Вы не попали бы сюда без их содействия. Они увидели – я помог им увидеть – в вас путь к власти, выход из усиливающегося соперничества с Кархидом, возврат к установлению открытой торговли, возможность вырваться из тисков Сарфа. Но они сверхосторожные люди, они боятся действовать. Вместо того, чтобы публично объявить о вас, они вас спрятали и тем самым упустили возможность. А потом они продали вас Сарфу, чтобы спасти собственные шкуры. Я слишком многого ожидал от них, и поэтому вся вина на мне.

– Но зачем все эти интриги, заговоры и попытки захватить власть? Что вам до этого, Эстравен, чего вы хотите?

– Я хочу того же, что и вы: союза вашего мира с нашим. А вы что думали?

Мы смотрели друг на друга поверх горящей печки, как два деревянных идола.

– Вы хотите сказать, что даже если бы Оргорейн вступил в союз…

– Даже если бы это был Оргорейн. Кархид вскоре бы последовал за ним. Вы думаете, я играл в шифгретор, рискуя всем? Какая мне разница, какая страна первая вступит в союз?

– Но разве я могу вам поверить! – взорвался Ай.

Телесная слабость приводит к тому, что его слова звучали обиженно.

– Если это правда, вы должны были раньше объяснить мне все и избавить от поездки в Пулафен. Ваши попытки направить мое поведение…

– Не удались и принесли вам боль, позор и опасность. Но если бы вы попытались бороться с Тайбом, вы были бы не здесь, а в могиле в Эрхенранге. Но и в Кархиде, и в Оргорейне есть люди, которые прислушиваются ко мне. Они поверили вам и еще могут принести вам пользу. Самая большая ошибка моя в том, что я не поговорил с вами откровенно и совершенно ясно. Я не привык так делать, у нас не принято давать или принимать советы. Это считается оскорбительным.

– Я не хочу быть несправедливым, Эстравен…

– Однако вы несправедливы. Странно. Я единственный человек на Гетене, который целиком поверил вам, и мне, единственному на Гетене, вы отказались доверять.

Он опустил голову на руки и после некоторого молчания сказал:

– Мне жаль, Эстравен.

Это было одновременно и извинение, и признание.

– Дело в том, – сказал я, – что вы просто не могли поверить в то, что я верю вам.

Я встал, потому что у меня затекли ноги, и почувствовал, что дрожу от гнева и слабости.

– Научите меня вашей мозговой речи, – сказал я, стараясь говорить мягче и без злобы, – вашему языку, который не лжет. Научите, а потом спрашивайте, зачем я это сделал.

– С удовольствием сделаю это, Эстравен.