Текст книги "Левая рука тьмы (сборник)"

Автор книги: Урсула Кребер Ле Гуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

4. Девятнадцатый день

Восточно-кархидское сказание. Рассказано Тобордой Чержавой в очаге Коринхеринг и записано Дж. А., 93/1492/.

Лорд Ферости рем ир Айн прибыл в крепость Тангеринг и предложил сорок бериллов и половину дохода от урожая своих садов, как плату за предсказание.

Его условия были приняты. Он задал свой вопрос Ткачу Одреку и вопрос его был: «В какой день я умру?»

Собрались предсказатели и ушли во тьму.

Когда кончилась тьма, Одрек дал ответ: «Ты умрешь в Одстрет» (девятнадцатый день любого месяца).

– Какого месяца? Через сколько лет? – воскликнул Ферости.

Но связь была разорвана, и ответа не было. Лорд вбежал в круг, схватил Одрека за горло и начал душить его, крича, что если он не получит ответа, то сломает Ткачу шею. Его оттащили, хотя он и был сильным человеком. Он бился в их руках и кричал:

– Дайте мне ответ!

Одрек сказал:

– Ответ дан, и цена уплачена. Иди.

Разгневанный Ферости рем ир Айн вернулся в Гарут, третий домейн своей семьи, бедную местность на севере Осноринера, которую он сделал еще беднее, выколачивая из нее плату за предсказание. Он закрылся в крепости, в самой высокой комнате башни очага, и не выходил оттуда ни к другу, ни к врагу, ни в посев, ни в жатву, ни для кеммера, ни для набега. И прошел месяц, и шесть месяцев, и девять, а он продолжал жить, как заключенный, и ждать. А в Одпетерхад и в Одстрет – в восемнадцатый и девятнадцатый дни месяца – он не ел, не пил и не спал.

Его кеммерингом по любви и обету был Харбор из клана Геганнер. Этот Харбор в месяц Гренде пришел в крепость Тангеринг и сказал Ткачу:

– Мне нужно предсказание.

– Чем ты заплатишь? – спросил Одрек.

Он видел, что пришедший плохо одет и плохо обут, его сани стары, а все его снаряжение нуждалось в замене.

– Я заплачу своей жизнью, – сказал Харбор.

– У вас больше ничего нет, милорд? – поинтересовался у него Одрек.

Он говорил теперь с ним, как с благородным человеком.

– Вы больше ничего не можете предложить?

– Ничего, – сказал Харбор. – И я не знаю, ценна ли для вас моя жизнь?

– Нет, – сказал Одрек. – Для нас она не ценна.

Тогда Харбор упал на колени, сраженный любовью и стыдом, и воскликнул:

– Я умоляю ответить на мой вопрос! Спрашиваю я не для себя!

– А для кого?

– Для моего лорда и кеммеринга Ферости, – ответил Харбор. Он заплакал.

– С тех пор, как он вернулся от вас с ответом, для него нет любви и радости. Он умирает от вашего ответа, который вовсе и не ответ.

– Человек умирает только от смерти, – сказал Ткач Одрек. Но страсть Харбора его тронула. Наконец он сказал: – Я поищу ответ на ваш вопрос, Харбор, и не спрошу за это плату. Но помните, что платить приходится всегда. Тот, кто спрашивает, всегда должен заплатить.

Тогда Харбор прижал руки Одрека к своим глазам в знак благодарности. Собрались предсказатели и ушли во тьму.

Харбор был с ними и задал свой вопрос, а вопрос его был: «Долго ли проживет Ферости рем ир Айн», ибо Харбор хотел узнать день, месяц и год, чтобы любящее сердце его кеммеринга успокоилось с этим знанием. Предсказатели ушли во тьму, и вот Одрек закричал, как от великой боли, как будто его жгли на огне:

– Дольше, чем Харбор из Геганнера!

Харбор отправился домой в Герут через снега Гренде. Он поднялся на башню.

Здесь сидел его кеммеринг Ферости, мрачный и хмурый.

– Аше, – сказал Харбор, – я был в крепости и получил от предсказателя ответ. Я спросил, долго ли ты проживешь, и он ответил: дольше, чем Харбор.

– Значит, ты спросил у них, когда я умру? – спросил Ферости.

Он медленно поднял голову, как будто она у него задрожала.

– Я спросил, долго ли ты будешь жить?

– Долго ли? Глупец! Ты мог бы спросить у них, когда я умру, в какой день, месяц, год. Сколько дней мне осталось жить? А ты спросил: «Долго ли?» О, глупец! Дурак! Конечно, дольше, чем ты!

Ферости поднял стол из красного камня и бросил его в голову Харбора. Харбор упал.

Ферости увидел, что разбил Харбору череп, поставил стол на место. Он лег рядом с мертвым и обхватил его руками, как будто они были в кеммере. Так их и нашли: Ферости сошел с ума, и его держали под замком, так как он повсюду искал Харбора, думая, что тот где-то в домейне.

Он прожил еще месяц и повесился в Одстрет, в девятнадцатый день месяца Терем.

5. Овладение предчувствием

Мой хозяин, ужасный болтун, собирал меня в путешествие на восток.

– Если путник хочет посетить крепости, он должен пересечь Каргав, затем попасть через горы в старый Кархид, к Реру, старому королевскому городу. Мой сожитель по очагу водит караваны грузовиков через проход Зенар. За чашкой орша он рассказал мне, что завтра они отправляются в первый переход. Весна теплая, дороги расчистились до самого Энгожера. Еще несколько дней и снегоочистители совсем расчистят их. Меня не заставишь пересекать Каргав. Эрхенранг мой дом и крыша над головой, но я Йомешта, да будет благословенно молоко Меши, а Йомештой можно быть где угодно. Мы вновь прибывшие: лорд Меша родился две тысячи двести два года тому назад, а старый Хандадара уходит в прошлое еще на десять тысяч лет. Если вы интересуетесь Старым Путем, вам нужно вернуться на Старую Землю. Послушайте, господин Ай, я сохраню вашу комнату на острове до вашего возвращения, но вы мудрый человек и на время должны уехать из Эрхенранга, потому что все знают, что предатель всем во дворце демонстрировал свою дружбу с вами. Теперь, когда старина Тайб стал Королевским Ухом, все опять будет хорошо. Если пойдете в Новый порт, найдете там моего товарища по очагу и скажете ему, что я вас послал…

И так далее. Как я сказал, он был разговорчив и, обнаружив, что у меня нет ингретора, принялся давать мне советы, правда, маскируя их словами «если» и «как будто».

Он был управляющим моего острова. Я мысленно называл его хозяйкой, так как у него были толстые ягодицы, которые переваливались при ходьбе, мягкое, толстое лицо, а по характеру он был добрый и любил подглядывать, шпионить и разнюхивать. Он хорошо относился ко мне, но за маленькую плату показывал мою комнату любителям острых ощущений, когда я отсутствовал: посмотрите комнату загадочного Посланника! Он был так женоподобен по внешности и манерам, что я однажды спросил, много ли у него детей. Он удивленно взглянул на меня.

Оказывается, он не родил ни одного, хотя был отцом четверых. Одно из маленьких потрясений, которые я постоянно получал. Даже культурный шок ничто по сравнению с биологическим шоком, который получал я, как мужчина, находясь в обществе тех, кто пять шестых времени был не мужчиной и не женщиной, а чем-то средним.

Радиобюллетени были полны деяний нового премьер-министра Пеммер Харт рем ир Тайба.

Большинство из этих новостей касалось событий на Севере, в долине Синот. Тайб постоянно поддерживал претензии Кархида на этот район – именно такие действия на любой другой планете на данном этапе цивилизации привели бы к войне, но не на Гетене. Ссоры, убийства, феодальные распри, набеги, вендетты, пытки, похищения – весь знакомый человечеству набор. Только без войн, как будто у них не было способности к войне. В этом смысле они вели себя, как животные или как женщины, но не как мужчины или муравьи. Во всяком случае, до сих пор. Все, что я знал об Оргорейне, указывало, что последние пять-шесть столетий он превратился в способное к войне общество, в настоящую нацию.

Соперничество, главным образом экономическое, побуждало Кархид тоже превращаться в нацию, развить, как говорил Эстравен, патриотизм. Если это произойдет, гетенианцы в конце концов изобретут и войну.

Я решил отправиться в Оргорейн и проверить, верны ли мои догадки, но раньше мне нужно было закончить все дела в Кархиде, поэтому я продал еще один рубин ювелиру с улицы Энг и, захватив с собой все деньги, ансибл, несколько инструментов и смену одежды, выехал как пассажир торгового каравана в первый день первого месяца лета.

Грузовики тронулись на рассвете от грузового нового порта. Они проехали под аркой и повернули на восток – двадцать громоздких тихоходных, похожих на баржи грузовиков на гусеничном ходу, двигавшихся цепочкой по глубоким улицам Эрхенранга сквозь утренние тени. Они везли ящики с линзами, катушки звукозаписей, медную и платиновую проволоку, ткани, ящики с сушеной рыбой с залива, шарикоподшипники и другие детали машин. Десять грузовиков перевозили орготское зерно картик. Все это было закуплено для Перинга, самой северной области страны.

Перевозки на великом континенте осуществлялись главным образом на этих электрических грузовиках, а когда было возможно, на барже по рекам и каналам. В месяцы глубоких снегов медлительные тракторы и снегоочистители, механические сани и ледовые корабли – единственный транспорт, кроме лыж и саней, которые тащат люди. Во время оттепели вообще никаких сообщений организовать невозможно, поэтому перевозки велись почти исключительно летом.

По дорогам тогда движется множество караванов.

Движение контролируется, каждый караван или отдельная машина поддерживают постоянную радиосвязь с контрольными пунктами по всему пути, движение совершается со скоростью двадцать пять миль в час (земной). Машины гетенианцев способны двигаться быстрее, но никогда этого не делают. Если гетенианцев спрашивают об этом, они отвечают:

– А зачем?

Когда землян спрашивают, почему их машины двигаются быстро, они отвечают: «А почему бы и нет?»

О вкусах не спорят.

Земляне постоянно стремятся вперед, они считают движение прогрессом. Люди Зимы, всегда живущие в первом году, считают, что прогресс менее важен, чем присутствие. У меня земные привычки, и, покинув Эрхенранг, я испытывал раздражение от медлительности каравана. Мне хотелось, чтобы он двигался быстрее. Я был рад избавиться от длинных каменных улиц с черными крутыми крышами, бесчисленными башнями, избавиться от бесконечного города, где все мои усилия оказались тщетными по причине страха и предательства.

Взбираясь на Каргаз, караван останавливался ненадолго, но часто для еды в придорожных гостиницах. Вскоре после полудня мы смогли бросить взгляд на весь хребет с вершины предгорья. Мы видели Костор с четырех миль высоты от подножья до вершины, гигантский западный склон горы скрывал от нас северные пики. Некоторые из них достигали тридцати тысяч футов. Южнее Костора один пик за другим вздымались белыми громадами на фоне бесцветного неба. Я насчитал их тридцать, а дальше виднелось лишь неразличимое мерцание в туманной дымке. Водитель назвал мне все тридцать вершин. Он рассказывал мне о лавинах, о грузовиках, сброшенных с дороги горными ветрами, об экипажах снегоочистителей, запертых на недели, и о прочем в дружеской попытке напугать меня.

Он поведал, как однажды грузовик, шедший перед ним, соскользнул с дороги и полетел вниз, в тысячеметровую бездну, и что замечательно, сказал он, так это медлительность, с которой все это происходило. Казалось, целый час грузовик падал, и удивительно, как он, наконец, беззвучно исчез в сорокаметровом слое снега на дне пропасти.

В третьем часу мы остановились для обеда в большой гостинице с обширными ревущими очагами, высокими комнатами, множеством столов, уставленных хорошей пищей, но мы не остановились на ночь. Наш караван был рассчитан на движение по ночам, он торопился (по-кархидски, конечно), чтобы первым в сезоне добраться до области Перинг и взять максимальную прибыль на рынке.

Аккумуляторы грузовиков подзарядили. На работу заступила новая смена водителей, и мы двинулись дальше. Один из грузовиков каравана служил в качестве спальни для водителей. Для пассажиров никаких спальных мест не было. Я провел ночь в холодной кабине на жестком сиденье. В полночь была сделана короткая остановка у маленькой гостиницы высоко в горах. Кархид не знает, что такое комфорт. Проснувшись на рассвете, я увидел лишь скалы, свет и узкую дорогу, поднимавшуюся все вверх и вверх под гусеницами наших грузовиков. Я с дрожью заставил себя вспомнить, что есть вещи поважнее удобств, если только ты не старая женщина или кошка.

Дальше гостиниц уже не было. К обеду грузовики остановились один за другим на покрытой снегом гряде, стоя под углом в тридцать градусов. Все выбрались из кабин и собрались вокруг спальной машины.

Из нее выносили чашки с горячим супом, раздавались ломти сухого хлебного яблока и кружки с кислым пивом. Мы стояли в снегу, ели и пили, повернувшись спинами к резкому ветру, который был полон сухой снежной пыли. Потом снова сели в грузовики и поехали дальше вверх. В полдень в переходе Вехот на высоте четырнадцати тысяч футов было восемьдесят два градуса по Фаренгейту на солнце и тринадцать в тени. Электродвигатели работали так тихо, что слышно было, как где-то далеко в двадцати милях срывались в пространство лавины.

После полудня на высоте пятнадцать тысяч футов мы миновали вершину.

Глядя на южный склон Костора, по которому мы бесконечно ползли весь день, я увидел странную скалу в четверти мили над дорогой, напоминающую замок.

– Видите там крепость?

– Так это здание?

– Крепость Арискостор.

– Но так высоко невозможно жить.

– Прежде люди селились здесь, некоторые живут и поныне. Прошлым летом я вел грузовик в караване, который доставил им пищу из Эрхенранга. Конечно, десять или одиннадцать месяцев в году они не могут оттуда выходить, но это их не беспокоит. Здесь, в горах, семь или восемь таких поселений.

Я смотрел на одинокое строение на огромной высоте и не мог поверить водителю. Но затем я подавил свое недоверие. Если кто-либо и может выжить в таком суровом климате, то только кархидцы.

Дорога спускалась по краю пропасти, извиваясь то на север, то на юг. Восточный склон Каргаза более крут, чем западный, и падает к равнинам внизу ступенями большой лестницы – остатками бурного горообразования. На закате мы увидели цепочку крохотных точек, ползущих в обширной белой тени на семь тысяч футов снизу. Это был караван грузовиков, вышедших из Эрхенранга на день раньше нас. На следующий день мы тоже спустились по этому склону, очень медленно, стараясь даже не дышать, чтобы не вызвать лавины. Отсюда уже смутно виднелись в пятнах облаков и в серебряных нитках рек обширные равнины Рер.

В сумерках на четвертый день после выхода из Эрхенранга мы прибыли в Рер.

Между двумя городами лежит расстояние в одиннадцать сотен миль, горная стена в несколько миль высотой и две-три тысячи лет.

Караван остановился у западных ворот, где будет перегружен на баржи. Ни один грузовик не может войти в Рер. Он был построен до того, как кархидцы начали использовать машины, а они использовали их уже двадцать столетий. В Рере нет улиц. Вместо них крытые, подобные туннелям, переходы. В них можно идти и внутри, и по крыше. Дома, острова и очаги разбросаны хаотично, в удивительной и изобильной путанице, которая внезапно сменяется великолепными кроваво-красными башнями дворца Ан, лишенными окон.

Построенные семнадцать столетий назад, эти башни служили в течение тысячи лет резиденцией королей Кархида, пока Аргавен Харт, первый в своей династии, не пересек Каргаз и не поселился на обширной равнине к западу от гор. Все здания в Рере фантастически массивны, на высоких, мощных фундаментах, оборудованные для защиты от непогоды и воды. Зимой ветер с равнины выдувает снег из города, но в сильные бураны улицы бывают полностью завалены.

Над снегом торчат только крыши домов, под карнизами видны зимние двери, как слуховые окна. Оттепель – плохое время на этой равнине со множеством рек. Туннели превращаются в бурлящие сточные трубы, пространства между зданиями – в каналы или озера, жители Рера отправляются по своим делам в лодках, отталкиваясь веслами ото льдин. И всегда над пылью лета, над снегами зимы, над весенними разливами возвышаются красные башни – пустое сердце города.

Я остановился в дорогой гостинице вблизи башен, ночью спал плохо, видел множество кошмаров, на рассвете уплатил владельцу за постель, завтрак и путаное объяснение, как добраться до нужного места, и пошел пешком к Стерхеду, древней крепости недалеко от Рера. Отойдя от гостиницы на пятьдесят ярдов, я заблудился. Стараясь, чтобы башня осталась за мной, а огромная белая стена Каргаза была справа, я выбрался из города.

Встретившийся по дороге мальчишка, сын фермера, указал мне поворот на Стерхед.

Я пришел туда в полдень. Впрочем, я не был уверен, туда ли я попал. Меня окружал лес из толстых деревьев. Лес этот казался еще более тщательно расчищенным, чем остальные на этой планете аккуратные леса.

Тропа проходила по холму среди деревьев.

Немного спустя я заметил справа от себя деревянный домик, потом слева увидел несколько больших деревянных зданий. Откуда-то доносился запах свежей жареной рыбы.

Я медленно шел по тропе, слегка беспокоясь. Откуда мне знать, как жанндары относятся к туристам? Я вообще очень мало знал о них. Жанндара – это религия без организации, без жрецов, без иерархии, без обетов и вероучений. Я не могу даже сказать, признает ли она существование бога. Единственным видным ее проявлением служат крепости-убежища, в которых верующие могут провести одну ночь или всю жизнь.

Я не стал бы любопытствовать по поводу тайн этого культа, если бы не хотел получить ответ на вопрос, на который не ответили мои предшественники-исследователи. А именно, кто такие предсказатели и чем они, в сущности, занимаются? Я пробыл в Кархиде дольше прочих исследователей и все же не знал, есть ли правда в рассказах о предсказателях и их пророчествах. Легенды о предсказателях распространены на всех заселенных людьми планетах.

Предсказывают боги, предсказывают духи, и компьютеры тоже предсказывают. Неопределенность советов оракулов и статистическая вероятность представляют многочисленные увертки, а противоречия уничтожаются верой. С другой стороны, я не убедил еще ни одного кархидца в существовании телепатической связи. Он не убедится, пока сам не «увидит». Точно такова же моя позиция по отношению к предсказателям жанндарам.

Идя по тропе, я понял, что в тени леса размещается целый поселок. Здания его разбросаны, как и в Рере, но выглядит этот поселок по-деревенски мирным. Над крышами и тропой свисали ветви хеммена, самого распространенного на Зиме дерева, крепкого хвойного растения с толстыми бледно-алыми иглами. Шишки хеммена усеивали ветвящиеся тропы. Ветер приносил запах пыльцы хеммена, и все дома были построены из его древесины. Я остановился, гадая, в какую бы дверь постучать, но тут какой-то человек вышел из леса и вежливо поздоровался со мной.

– Вы ищете место для ночлега? – спросил он.

– Я пришел с вопросом к предсказателям.

Я решил, по крайней мере в первое время, выдавать себя за кархидца. Подобно моим предшественникам-исследователям, я никогда не имел неприятностей, выдавая себя за туземца, если это было нужно. Среди множества кархидских диалектов мой акцент проходил незамеченным, а сексуальная ненормальность скрывалась под тяжелой одеждой. Мне недоставало толстой волосяной кисточки, у меня был несколько другой разрез глаз, я был смуглее и выше большего числа гетенианцев, но все это было в пределах нормы.

Бороду мне удалили совсем, прежде чем я покинул Юллул. В то время мы не подозревали о волосатых племенах Перунтера, которые не только носили бороды, но вообще полностью заросли волосами.

Изредка меня спрашивали, где я сломал нос. У гетенианцев сильно выступающие узкие носы со стягивающими ноздрями, прекрасно приспособленные к вдыханию морского воздуха. Человек на тропе Стерхеда с любопытством взглянул на мой нос и сказал:

– Тогда, может быть, вы хотите поговорить с Ткачом? Он ниже на поляне, если не поехал куда-нибудь. Или вначале предпочитаете поговорить с кем-нибудь другим, из холостяков.

– Не знаю, я крайне невежествен…

Молодой человек насмешливо поклонился.

– Я польщен! – сказал он. – Я прожил здесь три года, но не приобрел еще достаточно невежества, чтобы оно было достойно упоминания.

Он явно забавлялся, но манеры его оставались вежливыми, и, вспомнив отрывки из сказаний Жанндары, я понял, что безбожно хвастал, все равно, как если бы я сказал ему: «Я исключительно красив».

– Я хотел сказать, что ничего не знаю о предсказателях.

– Завидую, – сказал юный житель Стерхеда. – Но если мы хотим прийти куда-нибудь, нужно оставить на снегу след. Я покажу вам дорогу на поляну. Меня зовут Росс.

– Дженри, – сказал я.

Я отказался от своего «л». Вслед за Россом я углубился в лесную тень. Узкая тропа часто меняла направление, извиваясь по склону. Тут и там поближе и подальше от тропы среди массивных деревьев виднелись маленькие дома. Все было красным и коричневым, влажным, ароматным и тусклым.

Из одного домика доносились мягкие свистящие звуки кархидской флейты. Росс шагал легко и быстро, как девушка, в нескольких ярдах передо мной. Но вот его белая куртка сверкнула на солнце и мы оказались на широком лугу.

В двадцати футах от нас стояла фигура прямая и неподвижная. Алый хеб и белая куртка, украшенная яркой эмалью, отчетливо виднелись на фоне высокой зеленой травы. В ста ярдах от нас стояла еще одна статуя в голубом и белом. За все время, пока мы разговаривали с первым, второй не шевельнулся и не оглянулся. Они упражнялись в жанндарском искусстве (они называют это присутствием), которое является разновидностью транса. Цель его – утрата собственного «я», путем крайнего обострения чувственного восприятия. Росс заговорил с человеком в алом. Тот шевельнулся, взглянул на нас и медленно подошел.

Я почувствовал благоговейный страх. В этот солнечный полдень незнакомец сиял собственным светом.

Он был так же высок, как и я, строен, с чистым, открытым и прекрасным лицом. Когда наши взгляды встретились, я почувствовал желание мысленно поговорить с ним, постараться донести до него мозговую речь, которого я никогда раньше не испытывал на Зиме и не должен был испытывать. Желание было так сильно, что я начал мысленно говорить с ним.

Ответа не было. Контакта не состоялось.

Он продолжал смотреть прямо на меня. Мгновение спустя он улыбнулся и сказал мягким высоким голосом:

– Вы ведь Посланник?

Запинаясь, я ответил:

– Да.

– Меня зовут Фейкс. Вы оказываете нам честь, посетив нас. Вы хотите провести некоторое время в Стерхеде?

– С удовольствием. Я хочу побольше узнать о ваших предсказателях. Если вас интересуют мои рассказы, я мог бы рассказать вам, откуда я прибыл.

– Как вам будет угодно, – сказал Фейкс. Он безмятежно улыбнулся. – Прекрасно, что вы пересекли океан, а потом добавили еще тысячу миль и пересекли Каргаз, чтобы прибыть к нам сюда.

– Я пришел в Стерхед из-за славы его предсказателей.

– Тогда, возможно, вы захотите увидеть, как мы предсказываем. Или у вас есть собственный вопрос?

Его ясные глаза излучали правду.

– Не знаю, – сказал я.

– Иусут, – сказал он. – Неважно. Может быть, пробыв у нас немного, вы найдете свой вопрос. Вы знаете, что предсказатели способны собираться только в определенное время, так что вам все равно придется провести у нас несколько дней.

Я так и поступил, и это были приятные дни. Я все время был свободен, за исключением общественных работ на полях, в садах и в лесу – к таким работам в случае необходимости приглашали и пришедших. Помимо этого, целые дни могли проходить без единого произнесенного слова. Впрочем, я разговаривал с Россом и Фейксом, чей необычный характер, прозрачный и неизмеримо глубокий, как колодец с чистой водой, был словно копией характера этого места. По вечерам происходили собрания у очага в одном из одиноких, окруженных деревьями домов. Здесь шли беседы, можно было выпить вина, звучала энергичная музыка Кархида: мелодически простая, но ритмически сложная. Она всегда была импровизированная. Однажды вечером начали танцевать два человека, таких старых, что их волосы поседели, а тела высохли. Их танец был медленным, четким и строго контролируемым, он чаровал глаз и рассудок. Они начали танец во время третьего часа после обеда. Музыканты присоединялись к игре или бросали ее когда угодно, лишь барабанщик не прекращал своих ритмичных ударов. В шестом часу в полночь, спустя пять земных часов, старые танцоры все еще продолжали танцевать.

В первый раз тогда я увидел феномен сознательного, контролируемого использования того, что мы называем «мистической силой». После того я стал с большим доверием относиться к рассказам о Старых Людях Жанндары.

Это была сосредоточенная на самом себе жизнь, самонадеянная, застывшая, погруженная в то единственное «невежество», которое превыше всего ценится жанндарами, жизнь, которая полностью подчиняется их правилу пассивности и невмешательства. Это правило (выраженное в слове «иусут», которое я приблизительно перевел, как «неважно») – сердце культа, и я не стану делать вид, что понял его. Но после полумесяца, проведенного в Стерхеде, я начал лучше понимать кархидцев.

Под политикой и страстями лежит старая тьма, пассивная, молчаливая и плодотворная тьма Жанндары.

Из этой молчаливой тьмы необъяснимо доносится голос предсказателя.

Юный Росс, которому нравилось быть моим гидом, объяснил, что вопрос предсказателям может касаться чего угодно и быть сформулирован в любой форме.

– Чем более точно сформулирован вопрос и чем более он ограничен, тем точнее ответ, – сказал он. – Неясность порождает неясность. Ну и, конечно, на некоторые вопросы нельзя дать ответ.

– А что, если я задам именно такой вопрос? – спросил я.

Эта уловка, конечно, была мне знакома. Но я не ожидал услышать в ответ:

– Ткач отвергнет его. Вопросы, на которые нельзя дать ответ, вредят предсказателям.

– Вредят?

– Разве вы не знаете истории лорда Шорта, который заставил предсказателей крепости Асен ответить на вопрос: «В чем смысл жизни?» Это было несколько тысяч лет назад. Предсказатели оставались во тьме шесть дней и ночей, а в конце все холостяки впали в кататонию, все дураки умерли, извращенец убил лорда Шорта камнем, а Ткач… Им был человек по имени Меше…

– Основатель Комештского культа?

– Да, – сказал Росс.

Он рассмеялся, но я не понял, смеялся он по поводу Комешты или надо мной.

Я решил задать вопрос, требующий ответа лишь «да» или «нет». Такой вопрос, по крайней мере, покажет степень скрытности или истинности в ответе. Фейкс подтвердил сказанное Россом: вопрос может касаться и таких предметов, о которых предсказатель ничего не знает. Я мог спросить, хорош ли будет урожай хулма в западном полушарии, и они ответили бы, даже не подозревая, где находится это полушарие. Это, по-видимому, ставило их гадание на уровень обычной вероятности наряду с гаданиями на лепестках ромашки или по костям. Нет, вероятность тут ни при чем.

– Предсказание дается точное и от вероятности не зависит, – ответил Фейкс.

– Значит, вы читаете мысли?

– Нет, – сказал Фейкс.

Он опять безмятежно улыбнулся.

– Может быть, вы читаете мысли, сами того не подозревая?

– Что хорошего в этом? Если спрашивающий заранее знает ответ, он не станет за него платить.

Я выбрал вопрос, на который определенно не знал ответа. Только время покажет, правы ли предсказатели, если, конечно, как я ожидал, это не будет одним из тех патентованных профессиональных пророчеств, что применимы к любому исходу.

Вопрос был не тривиальный. Я отказался от банальных вопросов типа «Когда прекратится дождь?», узнав, что любой вопрос труден и опасен для девяти предсказателей Стерхеда. Цена высока для спрашивающего – два моих рубина перекочевали в сокровищницу Стерхеда. Но еще выше она была для отвечающих. Я хорошо узнал Фейкса, и мне трудно было поверить, что он сознательный или бессознательный лжец. Разум его был тверд, ясен и отшлифован, как мои рубины. Я не решился ставить ему ловушку. Я спросил именно то, что больше всего хотел узнать.

В Одпетерхад, восемнадцатый день месяца, девять предсказателей собрались в большом здании, которое обычно было закрыто. Это был высокий зал, холодный, с каменным полом, тускло освещенный светом из нескольких узких окон. В одном конце зала в очаге горел огонь. Они сели на каменный пол кружком, все в длинных плащах с капюшонами. Грубые, неподвижные фигуры, похожие на статуи первобытного прошлого. Росс среди нескольких других жителей Стерхеда и врач из ближайшего домейна молча смотрели на них с сидений у очага, а я пересек зал и вошел в круг.

Все испытывали сильное напряжение. Одна из фигур подняла голову, и я увидел странное лицо с резкими чертами, тяжелое, с дерзкими глазами.

Фейкс сидел, скрестив ноги, неподвижный, напряженный, полный поднимающейся силы, которая сделала его чистый и мягкий голос резким, как электрический разряд.

– Спрашивайте, – сказал он.

Я задал свой вопрос:

– Будет ли спустя пять лет Гетен членом Экумена?

Молчание. Я стоял, пойманный в паутину молчания.

– Вопрос имеет ответ, – спокойно сказал Ткач.

Все почувствовали облегчение. Статуи в капюшонах шевельнулись, тот, который показался мне таким странным, начал шёптаться с соседями. Я оставил круг и присоединился к наблюдателям у очага.

Двое предсказателей оставались молчаливыми и не реагировали на окружающее.

Один из них время от времени поднимал левую руку и слегка хлопал по полу десять-двенадцать раз, потом вновь замирал. Ни одного из них я раньше не видел.

Это дураки, так называл их Росс, душевнобольные, безумные. Росс называл их «разделителями времени». Возможно, он имел в виду шизофрению. Кархидские психологи, хотя и не обладали мозговой речью и поэтому действовали, как слепые хирурги, хорошо знали наркотики, гипноз, шоки, лечение холодом и различные виды психотерапии. Я спросил, можно ли вылечить этих безумцев.

– Вылечить? – переспросил Росс. – Станете ли вы лечить певца от его голоса?

Пять других в круге были жителями Стерхеда, адептами жанндарской науки присутствия. Росс сказал, что пока они считаются предсказателями, они будут холостяками, то есть в период сексуальной потенции они не вступают в кеммер. Один из этих холостяков был во время предсказания в периоде кеммера. Я видел признаки в его фигуре, которые говорили о первой фазе кеммера.

Рядом с ним сидел извращенец.

– Он пришел из Опрева с врачом, – сказал мне Росс. – Некоторые группы предсказателей искусственно вызывают извращения, вводя мужские и женские гормоны в дни перед встречей. Но лучше иметь естественного. Этот сам пожелал прийти. Ему нравится известность.

Росс использовал местоимение, обозначающее самца животного, а не местоимение человеческого существа в мужской роли в период кеммера. Он выглядел несколько смущенным. Кархидцы свободно обсуждают сексуальные проблемы и с удовольствием говорят о кеммере, но неохотно вступают в разговоры об извращенцах. По крайней мере, в разговорах со мной. Чрезмерная продолжительность периода кеммера с постоянным преобладанием гормонального равновесия в сторону мужчины или женщины – это они называют извращением. Оно встречается нередко, три-четыре процента взрослых обычно относятся к психологическим извращенцам. Их не исключают из общества. Но относятся к ним с некоторым презрением. Извращенцы стерильны. Извращенец, сидевший в группе, после первого странного взгляда не обращал ни на кого внимания, кроме соседа в кеммере, чья увеличенная сексуальная активность должна была перейти в высшую женскую стадию кеммера под влиянием преувеличенной мужественности извращенца. Извращенец что-то негромко шептал, склонившись к кеммерингу, который почти не отвечал и, казалось, испытывал отвращение. Остальные молчали и слышали только шепот извращенца. Фейкс внимательно следил за одним из дураков. Извращенец положил свою руку на руку кеммеринга. Тот торопливо отпрянул, как бы в страхе взглянув на Фейкса. Фейкс не шевельнулся. Кеммеринг вернулся на место и оставался неподвижным, когда извращенец снова коснулся его. Один из дураков поднял голову и рассмеялся долгим фальшивым хриплым хохотом: