Текст книги "Левая рука тьмы (сборник)"

Автор книги: Урсула Кребер Ле Гуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

9. Эстравен-предатель

Восточно-кархидское предание, рассказанное в Коринхеринге Тоборрцем Черхава и записанное Дж. А. Предание известно во многих вариантах.

Давным-давно, до дней короля Аргавена Первого, который превратил Кархид в единое королевство, была кровавая вражда между домейном Стока и домейном Эстра в земле Карм. Распря продолжалась три поколения и конца ей было не видно, потому что спор шел из-за земли. Плодородные земли редки в Карме, а гордость домейна в том, насколько обширны его пределы.

Лорды в земле Карм горды и обидчивы, они отбрасывают черные тени.

Случилось так, что один юноша, наследник лорда Эстра, охотясь на озере Айсфут на пестри в месяце Иррем, вступил на подтаявший лед и провалился в воду. Хотя ему удалось при помощи одной лыжи выбраться на лед, дела его были плохи: стоял курем (курем – влажная погода с температурой от нуля до минус двадцати градусов) и приближалась ночь. Он понял, что ему не пройти восемь миль вверх по холму до Эстра, и потому отправился в деревню Эбос на северном берегу озера.

Когда наступила ночь, с ледника спустился туман и покрыл все озеро, так что юноша не видел даже своих лыж. Он шел медленно, опасаясь снова провалиться под лед.

Холод пробирал его до костей. Он понимал, что скоро уже не сможет двигаться. Наконец сквозь туман и ночь он увидел впереди свет. Берег был крут и местами лишен снега, поэтому юноша отбросил лыжи, ноги его уже не держали, но он упрямо шел на свет. Он ушел далеко в сторону от Эбоса. Перед ним оказался маленький одинокий домик в лесу из деревьев торе.

Леса земли Карм сплошь состоят из этих деревьев, и они кольцом окружали дом. Юноша постучался в дверь и крикнул.

Ему открыли и ввели его в дом.

В доме оказался только один человек.

Он помог юноше раздеться – одежда его была, как из железа, – уложил его под меха и согревал собственным телом. Он дал ему горячего чая. Наконец юноша пришел в себя и посмотрел на своего спасителя.

Тот оказался тоже молод. Они смотрели друг на друга. Оба были миловидны, сильны, с красивыми телами и смуглыми лицами, и Эстравен увидел в лице другого пламя кеммера.

Он сказал:

– Я Арек из Эстра.

– А я Терем из Стока, – ответил второй.

Тогда Эстравен рассмеялся, потому что он был еще слаб, и сказал:

– Ты вернул меня к жизни, чтобы убить, Стоквен?

Тот ответил:

– Нет.

Он взял Эстравена за руку, как бы желая проверить, вышел ли из нее холод. И хотя до кеммера Эстравену оставалось день или два, при этом прикосновении он почувствовал, как в нем самом просыпается огонь.

Некоторое время они сидели, взявшись за руки.

– Одинаковые, – сказал Стоквен.

Он указал на свою ладонь и ладонь Эстравена. И действительно, их руки были одинаковыми по величине и форме, как будто один человек сложил свои ладони.

– Я никогда не видел тебя раньше, – сказал Стоквен, – мы смертельные враги.

Он встал, подбросил в очаг дров и вернулся к Эстравену.

– Мы смертельные враги, – повторил Эстравен. – Я дам тебе клятву кеммеринга.

– А я тебе, – ответил тот.

И они дали обет кеммеринга друг другу, а в земле Карм, как и сейчас, этот обет не может быть ни нарушен, ни заменен другим. Эту ночь и следующий день они провели в лесном доме у замерзшего озера. На завтра к дому подошел отряд из Стока. Один из прибывших узнал Эстравена. Не говоря ни слова, он без предупреждения ударил его ножом в грудь, и молодой человек упал мертвым.

– Он был наследником Эстра, – проговорил убийца.

Стоквен сказал:

– Положите его на сани и отвезите в Эстра для погребения.

Он вернулся в Сток. Люди положили тело Эстравена в сани, но увезли его в лес и оставили там на съедение зверям, а сами вернулись в Сток. Терем стоял рядом со своим родителем из плоти лордов – Хариш рем ир Стоквен. Он спросил:

– Вы сделали то, что я велел?

Они ответили:

– Да.

– Вы лжете, – сказал Терем. – Вы никогда бы не вернулись из Эстра живыми. Эти люди не выполнили мое приказание и солгали, чтобы скрыть свое неповиновение. Я требую для них наказания.

И лорд Хариш изгнал их из очага и объявил их вне закона.

Вскоре после этого Терем покинул свой домейн, сказав, что хочет немного пожить в крепости Ротерер, и целый год не возвращался в Сток.

В домейне Эстра долго искали Арека в горах и на равнине и горевали о нем все лето и всю осень, потому что он был единственным ребенком лорда по плоти.

Но в конце месяца Тенери, когда стояла глубокая тьма зимы, с гор на лыжах спустился человек и отдал привратнику у ворот сверток в мехах, сказав:

– Это Терем, сын Эстра.

Он исчез, быстрый, как падающий камень, и никто не сумел задержать его.

В свертке лежал новорожденный ребенок.

Его отнесли к лорду Эстра и передали ему слова незнакомца. Старый лорд, полный горя, увидел, что ребенок как две капли воды похож на его сына Арека. Он приказал, чтобы ребенка растили во внутреннем очаге, и назвал его Терем, хотя это имя и не использовалось в клане Эстра.

Ребенок рос красивым и сильным. Он был смуглым и молчаливым, и все видели в нем сходство с пропавшим Ареком. Когда он вырос, лорд Эстра назвал его своим наследником, но сыновья кеммеринга лорда разгневались. Это были все сильные люди, и они долго ждали наследства. Они устроили засаду на юного Терема, когда он отправился охотиться на пестри в месяце Иррем. Но он был вооружен, и они не сумели застать его врасплох. Двоих братьев он застрелил в тумане, который густым покрывалом окутал озеро Айсфут, а с третьим сразился на ножах и убил его, хотя и сам был жестоко изранен. Он стоял над телами братьев в тумане на льду и видел, что приближается ночь. Он слабел, кровь текла из его ран, и он подумал, что найдет помощь в деревне Эбос, но в сгущавшейся тьме он сбился с пути и забрел в лес торе на восточном берегу озера. Увидев заброшенный дом, он вошел в него и слишком слабый, чтобы разжечь огонь, упал на холодные камни очага.

Ночью в дом пришел человек. Он остановился у входа и молча смотрел на окровавленного юношу, лежащего у очага, потом торопливо вошел, уложил раненого в постель, разжег огонь в очаге, промыл раны Терема и перевязал его. Увидев, что молодой человек смотрит на него, он сказал:

– Я Терем из Стока.

– А я Терем из Эстра.

Наступило молчание. Наконец молодой человек улыбнулся и сказал:

– Ты перевязал мои раны, чтобы убить меня, Стоквен?

– Нет, – ответил старший.

Эстравен спросил:

– Как случилось, лорд Сток, что ты тут один, на этой спорной земле?

– Я часто прихожу сюда, – ответил Стоквен.

Он взял руку молодого человека, чтобы проверить его пульс, и увидел, что руки у них одинаковые.

– Мы смертельные враги, – сказал Стоквен.

Эстравен ответил:

– Мы смертельные враги. Но я никогда не видел тебя раньше.

Стоквен ответил:

– Однажды я видел тебя давным-давно, – сказал он. – Я хочу, чтобы между нами и нашими домами был мир.

Эстравен сказал:

– Я дам тебе клятву мира.

Они дали клятву мира и больше не разговаривали. Раненый уснул. Утром Стоквен ушел, а из Эбоса пришли люди и унесли Эстравена в Эстра. Теперь больше никто не мог противиться воле старого лорда. Все видели три тела на льду озера, и после смерти лорда Терем стал лордом дома Эстра. Он немедленно прекратил старую вражду, отдав половину спорной земли домейну Сток. За это и за убийство своих братьев он был прозван Эстравен-предатель, но его имя – Терем – по-прежнему дают детям этого домейна.

10. Беседы в Мишпори

На следующее утро, когда я кончал завтракать в своей комнате в доме Шусгиса, тихо звякнул домашний телефон. Я включил его и оттуда послышался голос, говоривший по-кархидски:

– Говорит Терем Харт. Могу ли я войти?

– Пожалуйста.

Я хотел побыстрее отделаться от него.

Ясно, что никаких отношений между Эстравеном и мной не может быть. Даже если его разжалование и изгнание частично можно было отнести на мой счет, я не чувствовал себя виновным. Ни его поступки, ни их мотивы не были мне ясны в Эрхенранге, и я не мог доверять ему. Я бы не хотел, чтобы он связывался с теми орготами, которые, как я считал, одобряли мою миссию. Его присутствие было для меня помехой.

Один из многочисленных слуг ввел его в мою комнату. Я усадил его в мягкое кресло и предложил выпить эля. Он отказался. Его манеры были не то чтобы сдержанными, а какими-то напряженными.

– Первый настоящий снег, – сказал он, заметив, что я гляжу на плотно занавешенное окно. – Вы еще не смотрели на улицу?

Я выглянул и увидел густой снег. Улицы и крыши были укутаны им. За ночь снег выпал на два-три дюйма. Был Ирин Гор – одиннадцатый день первого осеннего месяца.

– Ранний снег, – проговорил я, очарованный этим зрелищем.

– Он предсказывает суровую зиму.

Я оставил занавес незадернутым. Тусклый свет падал на смуглое лицо Эстравена. Казалось, он состарился с тех пор, как я его в последний раз видел в доме в Красном Углу во дворце Эрхенранга. Ему, должно быть, довелось многое испытать.

– Вот то, что меня просили передать вам, Эстравен, – сказал я.

Я отдал ему сверток с деньгами, который после его звонка я выложил на стол. Он взял его и торжественно поблагодарил меня. Я не садился. Немного погодя, по-прежнему держа сверток в руках, он встал.

Что-то говорило мне, что я совершаю ошибку, но я не обратил – на это внимания. Я не хотел, чтобы он вновь приходил ко мне.

Он посмотрел на меня. Конечно, он был ниже ростом и плотнее, но в этот момент мне не казалось, что он смотрит снизу вверх. Я не встретился с его взглядом. Я рассеянно глядел на радиоприемник на столе.

– Не следует верить всему, что передают здесь по радио, – вежливо сказал он. – Мне кажется, что здесь, в Мишпори, вы будете нуждаться в помощи и совете.

– Похоже, здесь много людей, готовых помочь мне.

– По-вашему, десять человек более достойны доверия, чем один? Но простите, мне не следовало говорить по-кархидски.

Он перешел на орготский.

– Изгнанник не должен говорить на родном языке. В его устах этот язык горек. А орготский язык больше подходит для предателя: он похож на сладкий сироп. Господин Ай, вы оказали услугу мне и моему старому другу и кеммерингу Аше Форету, и его именем и своим собственным я прошу о позволении дать вам добрый совет.

Он помолчал. Я ничего не сказал.

Раньше я никогда не слышал о такой форме вежливости. И я понятия не имел, что она означает. Он продолжал:

– Здесь, в Мишпори, вы не то, чем были в Эрхенранге. Здесь вы лишь орудие фракционной борьбы. Советую вам быть осторожным и не позволять им использовать себя. Советую вам не доверять ни одной фракции. Они могут использовать вас лишь во зло.

Он замолчал, и я уже хотел было попросить его объясниться подробнее, но он сказал:

– Прощайте, господин Ай.

Он повернулся и вышел. Я стоял в ошеломлении. Этот человек подобен электрическому угрю – его не ухватишь и не поймешь, чем он тебя ударил.

Он окончательно испортил мне настроение. Я подошел к узкому окну и выглянул наружу. Снег немного поредел, и картина была прекрасна. Хлопья снега напоминали лепестки вишни, падающие под порывами ветра на моей родине – на Земле, на зеленой, теплой Земле, там, где весной деревья покрываются цветами. Я почувствовал тоску по родине. Два года я провел на этой планете, начинается третья зима – месяцы безжалостного мороза, снега, льда, ветра, холода снаружи и внутри, холода до костей и до мозга костей. И все это время я один, совершенно один, и не могу доверять ни единой душе. Бедный Дженри, может быть, мы поплачем? Я видел, как из дома вышел Эстравен – темная фигура на фоне белого снега, – осмотрелся, плотнее затянул пояс своего хеба – пальто у него не было – и пошел по улице, двигаясь грациозно и быстро, как будто он был единственным живым существом в Мишпори.

Я отвернулся от окна. В теплой комнате было душно и тесно: обогреватель, мягкие кресла, кровать со множеством теплых одеял, ковры, занавеси.

Надев зимнее пальто, я вышел погулять.

Настроение у меня было плохое, и окружающий мир казался ужасным.

В этот день я обедал с сотрапезниками Оболе, Еджеем и еще несколькими, с которыми познакомился накануне. Обычно обедают здесь стоя, чтобы не создавалось впечатления, что человек целый день проводит за столом. Однако в этом случае были приготовлены сиденья. Стол был разнообразным – восемнадцать или двадцать горячих и холодных блюд, в основном вареных яиц и хлебного яблока. Не начиная есть, чтобы не нарушать общепринятого табу на деловые разговоры за едой, но накладывая себе на тарелку жареные яйца, Оболе заметил:

– Вот тот человек по имени Мерсен – эрхенрангский шпион, а вот этот – Гуам – агент Сарфа.

Он говорил негромко и смеясь, будто подхватил мою удачную шутку.

Я понятия не имел, кто такой Сарф.

Когда все усаживались за стол, к хозяину Еджею подошел молодой человек и что-то сказал. Еджей громко произнес:

– Новости из Кархида. У короля Аргавена сегодня утром родился ребенок и через час умер.

Наступила пауза, потом все разом заговорили, а красивый человек, которого Оболе назвал Гуамом, поднял свою пивную кружку:

– Пусть все короли Кархида проживут так же долго! – воскликнул он.

Некоторые выпили вместе с ним, но большинство не стало этого делать.

– Во имя Меше, смеяться над смертью ребенка! – сказал толстый старик в пурпурном одеянии, сидевший рядом со мной.

Лицо его исказилось от отвращения.

Начался спор о том, кого из детей своих кеммерингов Аргавен назовет наследником – ему уже сорок лет, и, конечно, детей по плоти у него уже не будет – и как долго Тайб еще будет регентом.

Некоторые считали, что регентству приходит конец, а другие сомневались.

– А вы как думаете, господин Ай? – спросил человек по имени Мерсен, которого Оболе назвал кархидским шпионом. Вероятно, это был человек Тайба.

– Вы ведь только что из Эрхенранга. Говорят, что Аргавен, в сущности, отрекся от престола, передав сан своему двоюродному брату.

– Я слышал такие разговоры.

– Вы считаете, что для них есть основания?

– Не знаю, – ответил я.

Тут вмешался хозяин, заговорил о погоде. Гости принялись за еду.

После того, как слуги унесли тарелки и горы рыбьих костей, мы остались за длинным столом. Принесли маленькие чашки с огненной жидкостью. Меня начали расспрашивать.

С тех пор, как меня в Эрхенранге осматривали врачи и ученые, мне никто не задавал вопросов. Мало кто из кархидцев, даже рыбаки и фермеры, среди которых я провел первые месяцы, стремились удовлетворить свое любопытство, расспрашивая меня. Они избегали прямых вопросов. Даже специалисты ограничивались в своих вопросах чисто физиологическим аспектом, главным образом интересуясь действием желез внутренней секреции. В этом отношении я больше всего отличался от гетенианцев. Они никогда не спрашивали о том, как постоянная сексуальность нашей расы влияет на социальную организацию. Как мы справляемся с нашим постоянным кеммером. Они слушали, когда я рассказывал, но ни один из них не задавал общих вопросов, чтобы представить себе картину земного или экуменийского общества. Пожалуй, исключением был только Эстравен.

Здесь, по-видимому, люди были не так связаны соображениями гордости и престижа, и вопросы не оскорбляли ни спрашивающего, ни отвечающего. Однако скоро я заметил, что некоторые спрашивающие пытались поймать меня, доказать, что я обманщик. Это на минуту вывело меня из равновесия. Конечно, и в Кархиде я встречался с недоверием, но это никогда не делалось в открытую. Тайб пытался намекать на обман в день парада в Эрхенранге, но теперь я знаю, что это была часть игры, рассчитанной на свержение Эстравена. Я думаю, что на самом деле Тайб верил мне.

В конце концов, он видел мой корабль – маленькую посадочную капсулу, которая доставила меня на планету. Он читал доклады инженеров о корабле и ансибле. Никто из орготов не видел мой корабль, и их бы не очень убедило, даже если бы я показал им свой ансибл. Его настолько трудно совместить с реальностью, что скорее он покажется доказательством мошенничества.

Старый закон о культурном эмбарго не разрешал на этой стадии ввоз доступных для анализа и воспроизведения предметов культуры, и поэтому на Гетене со мной не было ничего, кроме корабля и ансибла.

Вот и сейчас в моем распоряжении не было других доказательств, кроме ящика с фотографиями, несомненной странности моего тела и неопровержимой уникальности разума. Фотографии передавались вдоль стола и рассматривались с тем непроницаемым выражением, с которым рассматривают фотографии чьей-либо семьи.

Расспросы продолжались.

– Что такое Экумен? – спросил у меня Оболе. – Мир, союз миров или столица?

– Все и в то же время ничего из этого. Экумен – это наше земное слово, на всеобщем же языке оно означает дом, по-кархидски могу сказать – очаг. Я не знаю, как сказать по-орготски. Я еще плохо владею вашим языком. Не сотрапезничество, мне кажется, хотя есть несомненные параллели между сотрапезническим правительством и Экуменом. Но Экумен – это вовсе не правительство. Это попытка объединить мистику с политикой, и, конечно, эта попытка едва не потерпела неудачу. Но такая неудача дала нашему обществу больше выгод, чем все удачи наших предков. Это сообщество, имеющее свою культуру. Это форма образования, в некотором смысле это союз или лига миров, обладающих центральной организацией. Экумен, как политическая организация, функционирует через координацию, а не через закон. Он не издает законы, решения принимаются советом. Как экономическая организация, Экумен исключительно активен, он усиливает связи между мирами, поддерживает равновесие в торговле среди восьмидесяти миров. Точнее, их будет восемьдесят четыре, если Гетен вступит в Экумен.

– Что это значит – он не издает никаких законов? – спросил Оболе.

– Их нет. Государства – члены Экумена – руководствуются собственными законами. Когда эти законы вступают в противоречие, то Экумен служит посредником, пытаясь найти компромисс, приспособить эти законы друг к другу в юридическом и политическом отношении. Экумен должен был служить силой, поддерживающей мир, но в этом не было необходимости. Центральные миры все еще оправляются от разрушительной волны, шедшей много столетий назад, возрождая утраченные умения и идеи, учась жить заново.

Как мог, я объяснил им, что такое Век Вражды и каковы его последствия. Но как это объяснишь людям, у которых никогда не было войны.

– Все это исключительно интересно, господин Ай, – сказал хозяин, сотрапезник Еджей, деликатный, щегольски одетый человек с пронзительным взглядом, – но я не понимаю, чего они хотят от нас. То есть я хочу спросить, какой им смысл присоединить к себе восемьдесят четвертый мир? К тому же и не очень-то мудрый мир. У нас нет звездных кораблей и всего прочего, что есть у них.

– Ни у кого из нас их не было, пока не появились хейнцы, и до сих пор у многих их не было бы, если бы Экумен не установил правила, которые вы, я думаю, могли бы назвать правилами открытой торговли.

Это вызвало у окружающих громкий смех. Оказывается, так называлась фракция Еджея в сотрапезничестве.

– Именно открытую торговлю я и мечтаю ввести у вас. Торговлю не только товарами, но и знаниями, технологией, идеями, философией, искусством, медициной, наукой, теорией. Думаю, что вряд ли у Гетена будет много путешествий к другим мирам. Мы находимся в семнадцати световых годах от ближайшего экуменийского мира Юллула, планеты-звезды, которую вы называете Аеномс, а самые далекие миры – в двухстах пятидесяти световых годах, и вы даже не видите света их звезды. При помощи ансибла вы можете общаться с мирами, как по радио с соседними городами. Но я сомневаюсь, что вы встретитесь когда-нибудь с их людьми. Торговля, о которой я говорю, может быть очень выгодна, но это скорее коммуникация, чем транспортировка. В сущности, мое задание – установить, хотите ли вы общаться с остальной частью человечества.

– «Вы», – повторил Оболе, напряженно наклонившись вперед. – Означает ли это Оргорейн или весь Гетен в целом?

Я поколебался: такого вопроса я не ждал.

– Сейчас это означает Оргорейн, но договор не может быть исключительным. Если Сит, или остров Наций, или Кархид решат вступить в Экумен, они смогут это сделать. Каждый раз это вопрос индивидуального выбора. Обычно на высокоразвитых планетах типа Гетена дело кончается объединением всех наций и образованием центрального координирующего органа, осуществляющего связь с другими планетами. По нашей терминологии, это местная Стабильность. Такая организация сберегает много времени и денег. Объединившись, легче, например, построить космический корабль.

– Клянусь молоком Меше! – воскликнул толстый Хумери рядом со мной. – Вы хотите, чтобы мы улетели в небо? Уф!

Он негодующе фыркнул.

Гуам спросил:

– А где ваш корабль, мистер Ай?

Вопрос он задал негромко, улыбаясь, как будто он был совершенно незначительным и случайным. Гуам был исключительно красив по любым стандартам, и я не мог удержаться, чтобы не посмотреть на него, отвечая. И снова подумал, что же такое Сарф.

– Это не секрет, об этом много раз говорилось по кархидскому радио. Ракета, высадившая меня на острове Хорден, сейчас в королевских мастерских в школе ремесел, вернее, то, что от нее осталось. Когда ее исследовали, вероятно, немало деталей было снято.

– Ракета? – переспросил Хумери.

Я использовал орготское слово, обозначающее пиротехническую ракету, шутиху.

– Это слово неплохо передает принцип движения моей капсулы.

Хумери опять фыркнул. Гуам лишь улыбнулся и сказал:

– Значит, у вас нет способа вернуться… словом, туда, откуда вы пришли?

– Почему же? Я могу связаться по ансиблу с Оллулом и оттуда вышлют за мной корабль типа «Кафап». Правда, ему потребуется семнадцать лет, чтобы добраться сюда. Или я могу вызвать по радио тот корабль, который доставил меня в вашу солнечную систему. Он сейчас находится на орбите вокруг вашего солнца. Через несколько дней он будет здесь.

Слова мои вызвали сенсацию, и даже Гуам не смог скрыть своего изумления. Этот факт я никому не сообщал, даже Эстравену в Кархиде.

– Где же этот корабль? – спросил Еджей.

– Он кружит вокруг солнца где-то между Гетеном и Кухурком.

– Не шутите, – сказал старый Хумери.

– Совершенно верно. Мы не приземляемся в межзвездных кораблях, пока не устанавливается сообщение или союз. Я прибыл в маленькой ракетной капсуле и высадился на острове Харден.

– И вы можете связаться с большим кораблем при помощи обычного радио? – поинтересовался Оболе.

– Да.

Я не стал упоминать о маленьком спутнике, выпущенном мной с ракеты. Мне не хотелось, чтобы у них сложилось впечатление, что все их небо занято моим металлическим хламом.

– Нужен достаточно мощный передатчик, но у вас такие есть.

– Значит, и мы можем вызвать ваш корабль по радио?

– Да, если у вас есть соответствующий шифр. Люди на борту находятся в состоянии, которое мы называем статисом, или гибернацией. Они не тратят время своей жизни, пока я здесь выполняю свое задание. Соответствующий сигнал на нужной волне приведет в движение механизмы, которые выведут людей из статиса. После этого они свяжутся со мной по радио или ансиблу, используя Юллул в качестве постоянного центра.

Кто-то тревожно спросил:

– Сколько их?

– Одиннадцать.

Все с облегчением вздохнули, кто-то даже рассмеялся. Напряжение спало.

– А что, если вы не свяжетесь с ними? – спросил Оболе.

– Через четыре года они автоматически выйдут из статиса.

– Тогда они явятся за вами?

– Нет, пока не поговорят со мной. Они проконсультируются со стабилями на Юллуле и Хейне по ансиблу. Вероятнее всего, они решат сделать еще одну попытку – послать еще одного Посланника. Второму посланнику часто бывает легче работать, чем первому. Ему приходится меньше объяснять, и люди охотнее ему верят.

Оболе улыбнулся, большинство остальных выглядело задумчивыми и настороженными, а Гуам слегка кивнул мне, как бы одобряя быстроту ответа. Слосе о чем-то напряженно думал. Вдруг он резко повернулся ко мне:

– Почему, господин посланник, вы никогда не упоминали об этом другом корабле за все два года в Кархиде?..

– Откуда нам знать, что он этого не делал? – перебил его Еджей.

Он улыбнулся.

– Не делал, – подтвердил я. – И вот почему. Корабль, ждущий где-то наверху, может испугать. Вероятно, некоторые из вас чувствуют это. В Кархиде мне никогда не удавалось дойти до такой степени доверия, чтобы я мог упомянуть об этом корабле. Но здесь вы меня охотно слушаете, и не в тайне, а открыто и публично. Вами не так правит страх, как в Кархиде. Я пошел на риск, потому что считаю его необходимым. И Оргорейн – самое подходящее место.

– Вы правы, господин Ай! – с воодушевлением сказал Слосе. – Через месяц вы вызовете ваш корабль, и его встретят здесь, в Оргорейне, как добрый знак новой эры. Тогда у всех откроются глаза!

Так продолжалось до самого ужина. Потом мы ели, пили и разошлись по домам. Я очень устал, но был доволен тем, как идут дела.

Конечно, остаются кое-какие препятствия.

Слосе хочет сделать из меня новую религию. Гуам хочет доказать, что я обманщик. Мерсен, по-видимому, стремится доказать, что он не кархидский агент, доказывая, что таким агентом являюсь я. Но Оболе, Еджей и некоторые другие поняли ситуацию. Они хотят общаться со стабилями и привести на землю Оргорейна корабль «Нафал», чтобы убедить все сотрапезничество присоединиться к Экумену. Они считают, что, поступив так, Оргорейн одержит победу над Кархидом и что сотрапезники, организовавшие эту победу, получат престиж и власть в своем правительстве. Их фракция открытой торговли, находившаяся в меньшинстве среди тридцати трех, противилась продолжению конфликта из-за долины Синот и в основном представляла консервативную, националистическую линию. Фракция уже давно потеряла власть и считала, что теперь сможет вернуть ее на пути, указанном мной.

То, что они не способны были заглянуть дальше и увидеть, что мои мысли и моя миссия означает конец их фракции, меня устраивало. Ступая на дорогу, они начнут понимать, куда она ведет.

Оболе, убеждая других, говорил:

– Либо Кархид испугается ‘силы, которую этот союз даст нам – а Кархид всегда боится всего нового, отступит и останется позади, – либо правительство Эрхенранга наберется храбрости и попросит разрешения присоединиться к союзу вслед за нами. В обоих случаях шифгретор Кархида пострадает, в обоих случаях мы будем править санями. Если у нас хватит разума воспользоваться этим случаем, он обеспечит нам преимущество. И надолго!

Потом он повернулся ко мне.

– Но Экумен должен помочь нам, господин Ай. Нам нужно показать своему народу кое-что еще, кроме вас, одного человека, да еще уже известного в Эрхенранге.

– Понимаю, сотрапезник. Вам необходимо хорошее, убедительное доказательство, и я с радостью предоставлю вам его сам. Но я не могу вызвать корабль, пока не обеспечены его безопасность и ваше единодушие. Мне нужно согласие вашего правительства и гарантии. Я считаю, что такой гарантией будет публичное оповещение всего сотрапезничества.

Оболе кисло посмотрел на меня, но сказал:

– Ну, конечно.

Когда мы ехали домой, я спросил:

– Скажите, Шусгис, кто такой Сарф?

– Он глава постоянного бюро Внутренней Администрации, занимается подложными документами, торговлей без разрешения, регистрацией, контрабандой.

– Значит, инспекторы – агенты Сарфа?

– Да, многие.

– И полиция тоже находится в его распоряжении до какого-то предела?

Я задал вопрос осторожно и получил такой же осторожный ответ.

– Возможно. Сам я состою во внешней администрации и не знаю подробностей, как обстоят дела во внутренней.

– Но ваши интересы должны пересекаться. Как, например, с инспекцией вод.

Я, как мог осторожнее, отошел от вопроса о Сарфе. То, что сказал Шусгис, могло ничего не значить для жителя Хейна или, скажем, для жителя счастливого Чифферса. Но я родился на Земле. Не всегда плохо иметь преступных предков. Дед, испытавший ожог, передает внуку по наследству нос, который издалека чувствует запах дыма.

Было удивительно найти здесь, на Гетене, столько совпадений с древней историей Земли: монархия, крайне бюрократическое правительство.

Итак, Гуам, старающийся представить меня лжецом, не был агентом тайной полиции Оргорейна. Знал ли он, что Оболе считает его таковым? Несомненно знал.

Не был ли он в таком случае агентом-провокатором? И действительно ли он заодно с фракцией Оболе или против нее?

Какую же фракцию в правительстве тридцати трех контролировал Сарф или какая контролировала его? Мне следовало выяснить все это, хотя задача могла оказаться нелегкой. Мой курс, который совсем недавно казался мне ясным и обнадеживающим, вдруг начал выглядеть сомнительным и полным тайн, как в Эрхенранге. Все шло хорошо, подумал я, пока рядом со мной вчера вечером не появился, как привидение, Эстравен.

– Какова позиция лорда Эстравена здесь, в Мишпори? – спросил я Шусгиса, который забился в угол плавно двигающегося экипажа и как будто уснул.

– Эстравена? Его здесь зовут Харт, у нас в Оргорейне нет титулов, все отменено Новой Эпохой. Он подчиненный сотрапезника Еджея.

– Он здесь живет постоянно?

– Я думаю, да.

Я уже собирался сказать, что странно, что я увидел его вчера у Слосе вечером и не увидел у Еджея сегодня, но тут же понял, что в свете нашего короткого утреннего свидания, это совсем не странно. Но мысль о том, что его сознательно не допускали ко мне, была тревожной.

– Его отыскали, – сказал Шусгис, поудобнее усаживаясь на мягком сиденье, – где-то на южной стороне на консервном заводе или на фабрике клея – в общем, в каком-то таком месте – и вытащили из грязи. Кто-то из фракции открытой торговли, я думаю. Конечно, он был полезен для них, когда был премьер-министром и членом кноремми, поэтому они поддержали его сейчас. Главным образом для того, я думаю, чтобы досадить Морсену. Ха-ха! Морсен – шпион Тайба, и, конечно, думает, что об этом никто не знает, но знают все, а он не выносит вида Харта, думает, что тот предатель или двойной агент и бог знает, кто еще.

– А как вы думаете, уважаемый Шусгис, кто такой Харт?

– Предатель, господин Ай. Просто и ясно. Отказался от требования своей страны на долину Синот в надежде помешать Тайбу захватить власть, но ничего не добился. У нас его ждало бы худшее изгнание, клянусь сосцами Меше! Если играешь против своей страны, рискуешь проиграть все. Этого не понимают те, кто лишен патриотизма. Впрочем, думаю, Харта не слишком беспокоит его положение, пока он может рассчитывать хоть на какую-то видимость власти. Он неплохо прожил эти пять месяцев здесь.

– Наверное, неплохо.

– А вы ему не доверяете?

– Нет.

– Я рад это слышать, господин Ай. Не понимаю, что Еджей и Оболе нашли в нем. Он явный предатель, всегда заботится лишь о себе и старается править нашими санями. Я так, во всяком случае, считаю, господин Ай. Не думаю, чтобы я дал ему волю, если бы это от меня зависело.