Текст книги "Розы в снегу"
Автор книги: Урсула Кох
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
На девушке было надето простенькое платьице, ткань которого местами протерлась и напоминала паутину. Надо полагать, только поэтому фрау Меланхтон и подарила его Катарине. Однако вдоль выреза платья – оно было туго зашнуровано, что подчеркивало тонкую талию и полную грудь его новой хозяйки – сохранилась мастерски выполненная вышивка. Хотя у девушки уже начали отрастать волосы, она по-прежнему носила монашеский чепец, вышитый, к слову сказать, не менее искусно. Сняв его перед сном, Катарина каждый раз осторожно трогала мягкий пушок на голове. Она боялась, что волосы перестанут расти или выпадут. Хотя уже в первые дни фрау магистерша сказала ей, смеясь:
– Волосы – как трава. Растут себе и растут.
Как всегда держась очень прямо и не ничем выдавая своего страха, переступила Катрина порог гостеприимного дома Райхенбаха. Она все еще страшилась внимательных взглядов, каждый шаг казался ей шагом в пропасть. К тому же она не знала, куда деть руки. Охотно спрятала бы она их в рукава, но те были слишком узкими. Из-за того, что Катарина шла потупившись, она чуть не налетела на пожилого господина, с трудом ковылявшего ей навстречу.
– Что с вами, фройляйн? – Укоризненно покачал головой старичок.
У Катарины не хватило смелости извиниться, и она ускорила шаг. Девушка по-прежнему считала невозможным для себя заговорить с незнакомым мужчиной на улице. А тут еще собачонка с лаем бросилась ей под ноги. Дети прибежали с рыночной площади. Тяжело дыша, Катарина остановилась.
На противоположной стороне улицы прогуливались две разодетые в пух и прах бюргерши.
– Вечер добрый, благочестивая фройляйн! – с издевкой поздоровалась одна. А другая спросила вполголоса:
– Не поздновато ли для прогулки, сестра?
И, тихонько посмеиваясь, бюргерши продолжили свой путь.
Катарина покрепче перехватила ручку корзины и посмотрела им вслед. Губы ее сжались. Девушка решительно продолжила свой путь.
Подойдя к дому Меланхтонов со стороны университета, она заметила, что с противоположной стороны, от ворот Элстертор, к жилищу магистра приближается еще один пешеход. И опять учащенно забилось ее сердце. Это был монах. Высокий широкоплечий мужчина, облаченный в черную рясу, выглядел посреди улицы как скала. Катарина потупилась и остановилась.
– Я вижу, фройляйн фон Бора, мы оба идем к нашему другу Меланхтону?
– Пожалуйста, герр доктор, проходите. Я… Мне надо зайти к фрау Меланхтон… принести ей… принести…
То, что от волнения она заикается, злило Катарину. Как бы ей сейчас пригодилась вуаль, под которой можно спрятать лицо!
Меж тем Лютер уже барабанил в дверь. Когда та отворилась, он повернулся к девушке:
– Проходите, фройляйн… Мы проявим к вам подобающее уважение, – и пропустил Катарину вперед.
Она быстро проследовала за лакеем в комнату для прислуги, а Лютер прошел на жилую половину дома. Оттуда вскоре послышались смех и громкие голоса. Четверо или пятеро мужчин, а также фрау Меланхтон собрались за столом. Немного погодя они пригласили Катарину и дружески ее поприветствовали.
– Дорогой Иеронимус, позволь представить тебе Катарину фон Бора, одну из девяти монашенок, в освобождении коих герр доктор принимал самое живое участие, – обратился хозяин дома к своему собеседнику, молодому человеку с длинными русыми кудрями до плеч. На шее юноши блестела золотая цепь; его камзол был украшен богатой вышивкой. Молодой человек окинул Катарину внимательным взглядом.
– Вот тебе еще один грех папистов : прекрасных, благородных девушек прячут они от мужчин за стенами монастырей! – Друг Меланхтона, Камерариус, сделал широкий жест рукой, как будто бросал обвинение в лицо самому римскому папе.
Катарина стояла молча.
– Видишь, друг мой, она еще не научилась фривольным речам, – продолжал Камерариус, – потому и разнеслась о ней молва, как о святой. Студенты прозвали ее Катарина фон Сиена .
– Уж сколько раз высокомерие принимали за святость, – с ядовитым смешком встряла в разговор жена Меланхтона. – Фройляйн – из благородных. Она не станет говорить с кем ни попадя.
В легком сумраке помещения – лишь слабый свет струился из окна – никто не заметил, как вспыхнуло лицо Катарины.
– Я не привыкла к насмешкам, – внезапно вырвалось у нее.
Молодой человек вскочил, взял девушку за руку и склонился перед ней в почтительном поклоне.
– Не сочтите речи этих серьезных мужей за насмешку, фройляйн, но примите их как знак уважения. Мы все преклоняемся перед мужеством, которое вы выказали.
И с этими словами он уселся на свое место.
Хозяйка указала Катарине на стоявший в углу стул, и вечерний разговор высокоученых друзей продолжился.
Весь вечер Катарина не могла отвести взгляда от лица Иеронимуса. Девушке казалось, будто он открыл в ее душе дверь, ведущую в помещение, о котором она даже и не догадывалась и которое до сих пор пребывало в полной темноте.
Два дня спустя по дороге на рынок Катарина опять встретила этого красавца.
Молодой человек поспешил ей навстречу, она же остановилась, как вкопанная, корзина чуть не выпала из ее рук.
– Фройляйн фон Бора, до чего же приятно встретиться с вами вновь…
Катарина осторожно глянула на него.
– Я тоже рада… – Лицо девушки просияло. Испуганная, она опять потупилась.
– Вы идете на рынок?
– Да. Фрау Райхенбах – а она, знаете, мне как мать – попросила купить овощей. Я охотно хожу на рынок, хотя, собственно, это дело служанок. Но они частенько приносят червивую капусту. И еще не распознают, какие фрукты спелые, а какие – нет; ну и потом, позволяют торговцам обсчитывать себя. А я веду счет каждому пфеннигу . Райхенбахи были ко мне так добры. И это платье…
– Оно вам очень идет, – заявил Иеронимус, не отрывая взгляда от лица девушки. Его узкие губы под темными усами изогнулись в приветливой улыбке. – И теперь я вижу: вовсе вы не глухонемая, как та святая Катарина из Сиены! По-моему, просто не хватает человека, который смог бы разомкнуть эти прелестные уста!
Катарина вновь испуганно потупилась. Что это она здесь нагородила? Откуда взялись все эти слова?
– Если я приглашу вас сегодня вечером на прогулку перед городскими воротами, вы расскажете о себе еще? – спросил молодой человек.
Одно мгновение Катарина колебалась, сердце ее готово было выскочить из груди.
– Я спрошу разрешения у магистра! Как ударит вечерний колокол, приходите.
Катарина протянула Иеронимусу руку, и он крепко ее пожал. Затем девушка круто повернулась и нырнула в рыночную толпу. Держась, по своему обыкновению, очень прямо, внимательно вглядываясь в лица торговцев, она рассматривала товар, приценивалась к нему, сравнивала и не слышала перешептываний за спиной:
– Да… она самая, одна из тех… до сих пор у нас, в Виттенберге… Сюда-сюда, благородная госпожа! У меня купите, у меня!.. Остальные уже разъехались, их было девять… Да, все – девицы из благородных… Ищут себе мужей… Что они в этом понимают?.. Ты же знаешь!.. Здесь самые лучшие ягоды! Попробуйте, благородная фройляйн! А вот селедка. Селедка как в монастыре!..
***
Зацвели липы. Вечерами их медовый запах плыл над сомлевшим от летней жары городом. Студенты небольшими группками собирались на берегу реки – там было прохладнее. Их молодые жизнерадостные голоса далеко разносились вокруг.
Катарина сидела у окна и мучилась с вышивкой. Мыслями она была далеко за городом, на обочинах дорог, пестревших цветами, в прохладной березовой роще…
На лестнице послышались шаги.
– Катарина! – позвала хозяйка.
Девушка с облегчением отложила вышивку и встала.
В распахнутую дверь ворвался Иеронимус.
Радостной улыбкой встретила его Катарина.
– Любовь моя, я пришел проститься с тобой!
– Уже?.. Так скоро?
– Чем быстрее доберусь я до Нюрнберга и переговорю с родителями, тем быстрее вернусь за тобой. – Молодой человек взял девушку за руки и окинул ее взглядом, полным любви.
– И тогда святая Катарина из Сиены станет женой отнюдь не святого Иеронимуса Баумгэртнера! – Он громко рассмеялся.
– А твои родители? Думаешь, согласятся? Все произошло так стремительно…
Иеронимус сделал отстраняющий жест рукой и сел подле Катарины.
– Сейчас небезопасно… Отовсюду приходят вести об убийствах и грабежах на дорогах. Даже крестьяне сбиваются в отряды.
– Попросим у Господа в спутники парочку ангелов! А любимая моя разве не будет молиться за меня четырежды в день?
– Девять раз! – отвечала Катарина с улыбкой. Она тяжело дышала. Какое-то время молодые люди молча сидели рядом. Иеронимус легонько гладил руки Катерины, которые держал в своих руках. В доме было тихо. Лишь внизу, на кухне, смеялись и гремели горшками служанки.
– Доктор Лютер засмеялся, когда я ему об этом сказал. Одной заботой меньше. Но он и впрямь заслужил, чтобы его избавили от лишних хлопот. Чего-чего, а этого добра у него хватает! – весело продолжил Иеронимус.
И молодой человек принялся рассказывать ей о Нюрнберге, своем родном городе, о родительском доме; пока он говорил, взгляд Катарины рассеянно скользил по ветвям цветущей липы. Девушка представила крепостные башни, улицу, дом. Она мысленно поднялась вместе с Иеронимусом, ее мужем, по лестнице, вошла в светлую, украшенную коврами гостиную и… слезы потекли у нее по лицу.
– Не плачь, моя Катарина!
– Это слезы радости, – ответила она смущенно. – Ты же вернешься, Иеронимус?
– Да! Я обещаю тебе! И пусть радостным будет каждый твой день!
Уже в потемках Иеронимус простился с четой Райхенбах. Катарина слышала, как стихли на улице его шаги. Еще долго сидела она у окна с вышивкой на коленях. Хотела помолиться – и не нашла нужных слов. И тогда, вся в слезах, она вскинула руки и прошептала:
– Miserere mei, deus, miserere mei… Сжалься надо мной, Господи, сжалься надо мной…
***
– Что это ты принесла, Катарина? – Несмотря на летнюю жару, Рейхенбах сидел в комнате, закутавшись в одеяло.
– Дорогой герр магистр, здесь настой горького клевера, я собрала эту травку на берегу реки. Выпейте, и вам полегчает. В монастыре мы…
– Я и не знал, Катарина, что ты искушена во врачевании.
– У нас была хорошая аптека. Там работала моя тетя Магдалена, она-то и научила меня собирать травы и с их помощью лечить.
Катарина непроизвольно вздохнула, вспомнив о тете, которая сейчас все делает одна…
– Выпейте этот настой. Он горек, но вам станет легче.
Райхенбах взял кубок из рук Катарины и пригубил его. Скривился, вздрогнул.
– Какая горечь!.. Но тебе в угоду я выпью.
Он благодарно улыбнулся девушке – Катарина как раз склонилась над ним, поправляя скамеечку для ног.
– Могу я задать вам вопрос, герр магистр?
– Конечно, Катарина.
– Мне хочется быть полезной. А в вашем доме много служанок и мало работы. Я… – Девушка потупилась и замолчала. – Когда сегодня я искала у реки траву, я подумала… Мне это очень нравится. Не могла бы я помогать в аптеке майстеру Лукасу? Авэ говорит, там есть чем заняться.
– Если ты всех, кто приходит в аптеку, будешь угощать такой горечью, у майстера Лукаса не останется клиентов! – рассмеялся Райхенбах. – Но я с ним переговорю, как только поправлюсь – надеюсь, твое снадобье мне поможет. По словам моей супруги, у тебя нет склонности к рукоделью. А ведь наши дочери коротали время перед замужеством именно так. Но из этого не следует, что ты не должна помогать Кранахам. У них большой дом и уйма слуг, там ты сможешь многому научиться. Но не погружайся с головой в эту суету – она заразна!
Устало откинувшись на спинку кресла, магистр Райхенбах внимательно смотрел на стоящую перед ним девушку.
– Ты держала себя с достоинством, Катарина, но я уже давно замечаю – наш дом для тебя слишком мал.
– Вовсе нет. Мне не подходит только определенная работа. Мои пальцы отказываются держать иголку, и все тут!
– Я постараюсь помочь тебе.
Катарина бесшумно покинула комнату и, неслышно ступая, спустилась по лестнице. Ах, если б у нее было чуть больше терпения! Со времени отъезда Иеронимуса прошло восемь долгих недель. И она ждала каждый день, каждый час. Ждала, стоя у окна, беспокойно меряя шагами тихие комнаты, выйдя на улицу, вглядываясь в лица приезжих… Ни письма, ни весточки… Наверное, вот-вот сам приедет. Возможно, уже завтра. Или послезавтра?
Когда спала полуденная жара, Катарина направилась через рыночную площадь на улицу, поднимающуюся к замку. На этой улице располагалась аптека. Молодой врач, доктор Вазилиус, колдовал над колбами в заднем помещении. Ему помогала сияющая от счастья Авэ.
– Я помешала? – испугалась Катарина.
– Нет, ты – нет! – сердечно ответила Авэ и обняла подругу по монастырю. Молодой врач приветливо улыбнулся.
– Вы прямо-таки светитесь! На вас приятно смотреть!.. – На эти слова подруги Авэ не ответила, лишь покраснела. А вот в сердце Катарины не было радости. Ей вдруг стало очень одиноко. Она отвернулась.
Через переднюю дверь с улицы вошла хозяйка дома, за ней – торговец.
– Пойдем, Катарина, пойдем скорее ко мне. Посмотрим ткани, привезенные этим господином из Италии. Такого чуда ты еще не видела.
Возбужденно переговариваясь с торговцем, Барбара Кранах устремилась вверх по лестнице, и Катарине нечего не оставалось, как последовать за ней.
После того как диковинная ткань была рассмотрена со всех сторон, Барбара спросила:
– А как чувствует себя добрейший герр магистр? Прошли у него желудочные колики?
– Надеюсь.
И Катарина со смехом рассказала о горьком отваре, который она приготовила для Райхенбаха, упомянула и о своем желании работать в аптеке.
– Пока не вернется Иеронимус, – заметила Барбара.
Катарина проглотила комок в горле.
– Что это будут за праздники в нашем доме! Сначала выдадим Авэ за доктора Базилиуса, затем тебя за Иеронимуса. До чего же я рада… Но что с тобой, Катарина? Ты, кажется, совсем не весела?
– Вот вернется Иернимус, тогда… тогда и мне будет весело.
– Вернется, обязательно вернется!
Барбара взяла полосу тончайшего светло-коричневого сукна и обернула им плечи Катарины. Затем сняла со своей шеи массивную золотую цепь и надела ее на девушку.
– До чего же тебе все это идет, Катарина! Ты будешь красивой и гордой, как принцесса!– Она радостно захлопала в ладоши. – Но сначала я возьму тебя в помощницы – тебе надо научиться вести большой дом!
***
В доме художника Лукаса Кранаха дни пролетали быстрее, чем у магистра Райхенбаха. Ранним утром шумной гурьбой в мастерскую вваливались ученики и тотчас приступали к занятиям под присмотром самого майстера Лукаса или его сына Ганса.
Работы хватало всем. Катарина и Авэ приглядывали за младшими детьми. Хозяйка дома закупала все необходимое и управляла служанками на кухне.
Если в аптеке было много дел, Авэ помогала продавать лекарства, а Катарина – приготовлять микстуры и мази. С интересом прислушивалась она к тому, о чем говорили в мастерской художника. Находившиеся там картины мало кому из домашних попадались на глаза. Разве что кто-нибудь попросит майстера Лукаса вечером, когда он оставался в мастерской один, показать то или иное полотно и рассказать о нем.
– А это, фройляйн фон Бора, портрет нашего дорого курфюрста . Благодаря его помощи можем мы следовать учению доктора Лютера. Портрет почти готов, мне осталось лишь слегка «подстричь» шубу, – объяснял Лукас Кранах. Суровое лицо князя пугало Катарину, но глаза его смотрели спокойно и доброжелательно. Она знала: этот человек взял ее, беглянку, под свою защиту и отклонил все требования матери-настоятельницы и самого епископа фон Пфорта…
Пока при угасающем свете дня художник трудился над воротником шубы курфюрста, Катарина переходила от одной картины к другой.
– Не пугайтесь, фройляйн фон Бора! – воскликнул мастер, уловив боковым зрением, что Катарина приблизилась к деревянной доске с изображением водной нимфы. Доска эта была задвинута в самый дальний угол мастерской и полуприкрыта сукном. Но было уже поздно.
– Кто?.. Кто это, майстер Лукас?
– Это нимфа, дитя мое. Древние греки верили, что источники, ручьи и реки оберегают божества, похожие на прекрасных девушек.
Катарина облегченно вздохнула.
– Значит, это не настоящая женщина?
– Конечно нет, милая моя невеста Христова, – с улыбкой ответил художник, – конечно не «настоящая» женщина. Но некоторые «настоящие» женщины ничем не уступают этой красавице.
Катарина не решилась на дальнейшие расспросы и перешла к следующей картине. На ней была изображена молодая дама в богатом наряде, сидящая под высоким деревом. В руках она держала сосуд для масла. Ее прекрасное лицо излучало доброту, но при этом было очень серьезным.
– Это святая Магдалена с сосудом для миропомазания.
– Вы полагаете, майстер Лукас, что она была так хороша?
– Конечно, ведь она была большой грешницей.
И вновь Катарину охватило изумление. Внимательно вгляделась она в лицо изображенной на полотне женщины.
– Ну, на сегодня хватит, – заявил художник и отложил кисть в сторону.
Он вытер руки о суконную тряпку и окинул свою работу критическим взглядом. Катарина последовала за ним к выходу. На пороге она оглянулась. Белое тело нимфы светилось в темноте.
Как-то раз – дело было во время семейного обеда – майстер Лукас подмигнул сидящим напротив него Авэ и Катарине.
– В нашей семье уже есть две девушки благородного происхождения, а теперь нас навестит король!
И, довольный произведенным эффектом, погладил свою острую бородку.
– Вот какой значительный город наш славный Виттенберг!
– Настоящий король? – Маленький сын Кранаха, округлив глаза, глядел на отца.
– А на голове у него есть золотая корона? – поинтересовалась его сестренка.
– Боюсь, золотую корону он потерял по дороге, – рассмеялся майстер Лукас. Он беден как церковная мышь и будет рад сесть за стол фрау Барбары Кранах.
Этим же вечером в ворота дома громко постучали. Схватив в руки факелы, слуги выбежали на улицу. Майстер Лукас спустился в холл в широком черном плаще. Возле него, поблескивая богатой вышивкой, шедшей по вороту платья, замерла Барбара. Катарина и Авэ с детьми застыли за спинами хозяев.
С улицы, где дождь лил как из ведра, вошел крепкий молодой человек, одетый в темное. Лицо его было бледным, глаза блуждали по сторонам. Двое слуг увели лошадей на конюшню; затем в холле появился массивный и спокойный доктор Лютер – с его черных кудрей стекала вода.
– Добро пожаловать, ваше величество, в дом скромного бюргера! – поприветствовал короля Кранах и, обращаясь к Лютеру, добавил: – Входите поскорее, уважаемый герр доктор, а то на вас сухой нитки не останется!
Лютер рассмеялся:
– Вы правы. Мой новый камзол – мне его щедрой рукой выделил наш курфюрст – нуждается в сушке.
– Рада, что вы наконец-то расстались с монашеской рясой, – выпалила Барбара, игнорируя высокого гостя. – Давно пора!
– Тот, к кому короли обращаются за помощью, имеет право на приличный камзол, – проворчал Кранах и пригласил гостей в гостиную.
В камине горел огонь, окна были закрыты деревянными ставнями, так что вскорости в помещение распространилось благодатное тепло, а от мокрых одеяний гостей пошел пар.
В то время как друзья беседовали король Дании Христиан Второй , беспокойно мерил шагами комнату. Дети испуганно смотрели на него, пока наконец Авэ не увела их в спальню. Катарина осталась. Служанка поставила на стол светильник и наполнила серебряные кубки вином.
– Ваше величество! Хотя ваши враги изгнали вас из страны, давайте все же выпьем за распространение доброго Лютерова учения в Дании!
Король схватил кубок и принялся торопливо пить. Затем обернулся к женщинам и, не говоря ни слова, еще раз поднял кубок. Катарина глянула в его усталое, окаймленное темной бородой лицо и ей стало жаль этого человека. Но после ужина, поднимаясь по лестнице в спальню, хозяйка шепнула ей:
– Ты видела его руки? Белые и мягкие, но сколько на них крови! Лукас говорит, он велел казнить большую часть шведского дворянства …
Катарина ужаснулась.
Следующий день выдался ясным и теплым. Осеннее солнце ласково поглядывало на маленький Виттенберг. В то время когда Христиан Второй, Лютер и прибывшие из Торгау курфюрсты обсуждали положение в Северной Европе, Катарина собирала на берегу Эльбы лекарственные травы.
После обильных дождей вода в реке поднялась и помутнела. Погруженная в невеселые думы, Катарина наблюдала, как быстрое течение кружит и уносит сломанные ветви. Так же беспощадное время унесло весну и лето… унесло Иеронимуса – он не вернулся, как не вернутся эти ветви…
Неожиданный шум вывел Катарину из задумчивости. Позади нее, на узкой тропе, вьющейся у реки, остановились три всадника – это были король и его провожатые. Христиан спешился, бросил повод слуге и вежливо заговорил с девушкой.
– Фройляйн позволит проводить ее до города? – спросил он с милым акцентом. Катрина кивнула.
Они вернулись в Виттенберг через ворота Элстертор. При виде этой странной пары бюргеры останавливались и удивленно смотрели Христиану и Катарине вслед. Дорогой король расспрашивал девушку о происхождении, планах на будущее, бегстве из монастыря.
– Я выйду замуж, – заявила Катарина твердо.
– Счастлив тот мужчина…
Перед домом Кранахов Христиан остановился.
– Прекрасная страна, прекрасные женщины, – и снял кольцо с пальца. Без колебаний взял он руку Катарину и надел на пальчик девушки перстень. – На память.
И, прежде чем Катарина успела поблагодарить, толкнул дверь и исчез в доме.
Вечером она еще раз увидела его за столом, беседующим с Кранахом и Лютером. На следующий день, рано утром, датчане покинули Виттенберг. Растерянно смотрела Катарина на кольцо.
– Молись, чтобы Господь не оставил твоего короля, – сказала Барбара, – ему это необходимо.
Ночью, в комнатушке, которую она делила с Авэ, Катарине приснился сон: будто стоит она на узенькой тропке меж цветущих деревьев и видит, как кто-то издалека идет ей навстречу. И чем ближе подходил этот человек, тем яснее становилось – это Иеронимус. Вот он протянул к ней руки и словно бы позвал. Она хотела побежать к нему, но тут он исчез. А на обочине – только черные скелеты деревьев.
Катарина проснулась. Быстро оделась и, кутаясь в теплый плащ, подаренный ей Барбарой, выбежала во двор. За ночь подморозило. Ветер гнал по улицам первый снег. Через спящий город прошла она до ворот Элстертор. Там остановилась и долго всматривалась в пустынную дорогу, исчезающую во мгле раннего утра. Никого…
Вечером она сидела с детьми и Барбарой у камина. Все весело болтали. Только Катарина не проронила ни слова.
– Подожди до весны, дороги уже засыпало снегом… – сказала Барбара.
На следующий день Катарина и хозяйка дома, сидя у окна, вышивали детские рубашки.
– Вчера утром я шла мимо березовой рощицы, той, что растет у городских ворот, и мне показалось, будто голые стволы берез похожи на женские тела, написанные майстером Лукасом. Обрывки тумана окутывали их, точно полупрозрачные одеяния, в которые майстер облачает на своих полотнах женщин. Эти женщины так прекрасны и стройны…
Слушая, Барбара улыбалась. Работа лежала на коленях Катарины нетронутой. Девушка рассеянно смотрела в пространство.
– Откуда майстер Лукас знает, как выглядят женщины? – неожиданно спросила Катарина.
Барбара громко рассмеялась и оглянулась. Дверь, ведущая наверх, была заперта на ключ. Никто не мог их слышать.
– Он женат, Катарина, – прошептала она.
– Значит вы… И он знает?..
Внизу, в холле, загремели сапоги посыльных. Лицо Барбары под вышитым золотом чепцом покраснело.
– Ты обо всем узнаешь, Катарина, когда вернется Иеронимус и возьмет тебя в жены.
Зазвенели колокола церкви Святой Марии. Барбара отложила рукоделье в сторону и ушла на кухню. Чуть погодя, она крикнула со двора:
– Катарина, портной пришел. Иди, примерим твое платье.
Закутанная в мягкую материю, стояла Катарина перед окном. Барбара одергивала ткань на рукавах, спине. Портной ползал по полу, подкалывая булавками края подола, и бормотал, шепелявя:
– Какая стать! Ах, какая стать, фройляйн! Да вы просто принцесса, фройляйн! Те, из замка, ничем не лучше вас. Какая осанка… Ах, какая у вас осанка, фройляйн фон Бора! Вам надо показаться в замке…
– Да перестань же ты, наконец, болтать, Ян, – одернула его Барбара, – Такой девушке, как Катарина, будет лучше в доме богатого бюргера. Или ты хочешь сказать, что у Кранахов дела обстоят хуже, чем у придворных?
Портной вскочил на ноги и взволнованно заметался между женщинами, объясняя, что его неправильно поняли, что он совсем не то имел в виду, – словом, попытался загладить свою неловкость потоком красноречия. Барбара подтрунивала над ним, а Катарина была занята собой. Дорогая ткань, подаренная ей майстером Лукасом, струилась меж пальцев, нежно прилегала к телу. Что скажет на это Иеронимус?
– Ты замечталась, Катарина! Снимай юбку – Яну надо закончить швы – да пойдем с детьми в сад.
Березы, растущие перед воротами Элстертор, оделись в нежный зеленый наряд. В доме Лукаса Кранаха было более восьмидесяти комнат, и из каждой по обыкновению доносился шум. В передней части здания, в типографии, стучали печатные станки. В мастерской кричали подмастерья – громко пыхтя, они передвигали тяжеленные мольберты из одного угла в другой. В центре мастерской стоял наполовину готовый портрет несчастного датского короля. Кто-то из учеников Кранаха трудился над створками алтаря.
На кухне хлопотали служанки, в аптеке доктор Базилиус сновал туда-сюда вдоль полок с лекарствами, размешивал в склянках снадобья, толок сухие травы, растирал их в мельчайший порошок. Ему помогала жена – Авэ.
У Катарины был жар, и она не вставала с постели. К будничным звукам, приглушенно долетавшим до девушки со двора, прибавился звук чьих-то приближающихся шагов. В комнату с кубком в руке вошла хозяйка и присела возле кровати.
– Выпей, Катарина, это – вино с пряностями. Его прислал доктор Базилиус. Мы все озабочены твоей болезнью.
Катарина приподнялась на кровати и покорно выпила вино. Бессильно откинулась назад. Глянула пустым взглядом. Барбара осталась сидеть.
– Сможешь выйти к столу вечером? Майстер Лукас только что приехал из Торгау. Наверняка ему есть что рассказать.
– Попробую…
– Мне надо идти…
Больная кивнула и закрыла глаза. Барбара, тихонько вздыхая, еще немного постояла у кровати.
Во время ужина майстер Лукас поднял кубок во здравие Катарины.
– Фройляйн фон Бора, вам надо много гулять, любоваться весной. Больше года прошло с тех пор, как вы покинули монастырь. Мы рады этому; кроме того, вы серьезно помогли нам дома и в аптеке. Мы нуждаемся в вас, ведь, если я не ошибаюсь, ваша подруга Авэ ждет ребенка и не сможет больше трудиться в аптеке.
Кранах с улыбкой глянул на доктора Базилиуса, Авэ покраснела.
– Нам осталось выдать замуж двух монашенок, – продолжал меж тем художник, пребывавший в самом лучшем расположении духа. – Не так ли? Это Эльза фон Канитц, которая живет у своей сестры и…
Катарина побледнела.
– Попробуйте дичь, майстер Лукас, – вмешалась хозяйка.
Опустив кубок, Кранах высоко вскинул брови. Внимательно глянул на Катарину.
– Если я сболтнул что-то лишнее, простите меня, фройляйн.
Катарина чувствовала, что его взгляд пронзает насквозь. Она попыталась встать, но рука Барбары прижала ее к стулу. Люди за столом оживленно переговаривались, шутили, смеялись. Катарина была очень бледна – ни кровинки в лице.
Когда все уже порядком устали от обильного угощения, дверь резко распахнулась и темная фигура грохнула обувью на пороге столовой. Разговоры тотчас смолкли.
– Доктор Мартинус! – радостно вскричал хозяин. – Проходите к столу, в кувшине еще есть вино!
Но Лютер продолжал стоять в неосвещенном углу столовой. Его взгляд пробежал по сидящим за столом, на мгновение задержался на Авэ и, наконец, замер на лице друга.
– Майстер Лукас, я получил известия! Все клокочет. Кипит! Крестьяне читают Евангелие. Требуют Царства Божия. Это убивает меня …
Тяжело дыша, Лютер рухнул на стул рядом с Кранахом. Хозяин и гость погрузились в серьезный разговор.
Никем не замеченная, прошмыгнула Катарина в свою комнатушку. Из узелка, лежащего рядом с кроватью, она достала засохший венок из роз – тот самый, в котором принимала постриг.
Упав на колени и перебирая четки, девушка начала жарко молиться; ее глаза застилали слезы.
– Ave Maria, gratia plena… – шептала она. – Славься Мария, преисполненная благодати. Господь пребывает с тобою…
Утром следующего дня она с трудом поднялась с постели и направилась в аптеку. Там-то и застала Катарину Барбара – девушка как раз связывала травы в пучки – и окинула ее озабоченным взглядом. Покрасневшие глаза, бледное лицо и упрямо сжатые губы…
Когда вечером посыльный ректора Глатца спросил Катарину, к нему вышла фрау Кранах и заявила, что ее помощница больна. Посыльный оставил для девушки записку.
Одетый в мантию гражданского собрания, городской писарь Райхенбах вышагивал взад и вперед перед Катариной. Девушка сидела на стуле спиной к окну, крепко сцепив руки на груди.
– Катарина, ты знаешь: после твоего приезда в Виттенберг, мы приняли тебя как дочь – стало быть, и о твоем будущем заботиться нам. Мы охотно отдали бы тебя в жены Иеронимусу – хотя он был молод для фройляйн вроде тебя, но ваши благородные, кроткие сердца тянулись одно к другому. Но вот прошел год. От Иеронимуса нет известий. И теперь уважаемый господин ректор университета…
Катарина заерзала на стуле.
– Ты собираешься что-то сказать?
– Мне не хотелось бы быть непослушной, дорогой герр магистр, но я прошу вас, подождите еще! Нюрнберг так далеко от Виттенберга. И до чего же легко в это неспокойное время потеряться письму и даже гонцу! А может… может, это было слишком большой неожиданностью для его семьи.
– Без сомнения, – вздохнул Райхенбах. Он остановился перед девушкой и взглянул на нее. – Прошу тебя, Катарина, не привязывай своего сердца к этой единственной надежде!
Девушка вскинула глаза. И увидела доброту и участие во взгляде Райхенбаха. И все же страх сдавил ей горло, и она прошептала, заикаясь:
– Я постараюсь…
– Тебе ведь хорошо живется у Кранахов?
Она кивнула.
– Ты часто видишь там доктора Лютера?
– Да.
– Я спрошу у него совета.
– И передайте доктору Глатцу, пусть подождет это лето и осень.
– Думаешь, Катарина, ты первая? Мы все прошли через это.
От удивления девушка остановилась.
– И вы, фрау Барбара?
Женщины шли по саду вдоль внутренней городской стены, в руках они держали корзины со спелыми вишнями.
– И я, Катарина… но, само собой, я была гораздо моложе тебя… Когда я познала мужчину, мне едва исполнилось четырнадцать… А вскоре он уехал. Он был перекати-поле, один из тех, из тех, что вечно спешат на ярмарки. Он не вернулся, хотя и обещал…
Они остановились, наблюдая за полетом ласточек в небе.
– Да и стоило ли мне, дочери богатых родителей, уходить с первым встречным? Что мне было делать? Я согласилась выйти замуж за того, кого выбрали для меня мать и отец. Но мой жених не дожил до свадьбы. Я ходила в черном, как вдова… И была рада, когда появился Кранах – он достойный мужчина.
