Текст книги "Мессианский Квадрат"

Автор книги: Ури Шахар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

2003

В январе 2003 года к власти пришел «Ликуд». Все в моем окружении радовались, однако у меня сразу возникли подозрения, что Шарон затевает что-то недоброе. Дело в том, что в состав своего правительства он включил не естественных и традиционных союзников  Ликуда – религиозные партии, а их ярых противников – антиклерикальную партию «Шинуй».

Потом пошли слухи, будто бы Шарон хочет ликвидировать десяток поселений в Самарии. А в мае правительство с известными оговорками согласилось принять навязываемый «международным сообществом» план «Дорожная карта», предусматривающий полное отступление Израиля из Иудеи и Самарии и создание на этой территории Палестинского государства.

Вскоре после этого, в начале июня, мы с Сарит поехали на Субботу в Кирьят-Арбу. После утренней трапезы мы, оставив детей у Саритиной подруги, пошли прогуляться по еврейскому Хеврону и взглянуть на занятые поселенцами лавки оптового рынка.

Эти арабские лавки были закрыты армией после того, как палестинский снайпер застрелил полуторагодовалую Шалхевет Пас, спавшую на руках у матери. Но земля, на которой эти лавки размещались, издавна принадлежала евреям. Имелись документы, подлинность которых никто не оспаривал. На этом основании десяток еврейских семей вселились в эти лавки.

Мы пришли на рынок и остановились возле одного из этих заселенных евреями строений. Сарит заговорила с одной поселенкой с ребенком на руках, которая стояла в дверях своего жилища. Я тем временем стал оглядываться вокруг и вдруг увидел среди арабской толпы знакомое лицо. Я поначалу не мог понять, кто это... Женщина исчезла. Но я быстро пошел в сторону толпы и, наконец, разглядел ее...

Я вдруг опознал в этой арабской женщине в характерном одноцветном лиловом платке и длинном до пола темном платье…  Ольгу! Сперва я все-таки подумал, что ошибся. Потом, когда понял, что передо мной именно она, решил, что это маскарад. И лишь в следующий миг, когда она оживленно заговорила со стоявшим рядом с ней  арабом, я все понял: Ольга была русской женщиной, принявшей ислам!

Я не мог оторвать от Ольги ошеломленного взгляда. Она, по-видимому, почувствовала его, повернула голову в мою сторону и наши глаза встретились.

На лице Ольги промелькнула усмешка. Она дернула за рукав мужчину и что-то ему сказала. Он пристально и мрачно посмотрел на меня… Потом они вместе повернулись и скрылись за углом. Сарит, которую я, наконец, окликнул, не успела ее разглядеть.

Трудно описать мое потрясение. На протяжении многих лет я принимал за еврейскую поселенку  хевронскую мусульманку! А ведь она, по-видимому, ни разу не соврала мне. Просто умело играла на двусмысленности, явно этим забавляясь… Понятно также и почему она в Иерусалим так часто наведывалась: с российским паспортом можно с легкостью миновать блок-пост. Наверняка ее в качестве связной использовали. Мне вспомнилось, как свободно Ольга ориентировалась на крышах арабского квартала Старого города, вспомнилось, как,  звоня по просьбе Андрея ей на сотовый телефон, я услышал арабскую речь и с недоумением перезвонил, решив, что не туда попал. Осел! Как я не заподозрил этого раньше? Как я, в самом деле, медленно связываю всякие детали и обстоятельства! Впрочем, и Ольга никудышной шпионкой оказалась. Что ей помешало по-настоящему втереться нам в доверие? Только ее непробиваемое высокомерие.

С исходом субботы я позвонил Халеду и рассказал о своем открытии.

– Надо же, – сказал Халед. – Я-то думал на Пинхаса! А ведь, похоже, что это именно через Ольгу бедуины получили информацию о рукописи. Она тебя о рукописи расспрашивала?

– Не слезала с этой темы, – признался я. – Так ты думаешь, она была в связи с бедуинами?

– Сама едва ли, но она наверняка обо всем сообщила мужу, а уж тот, будь уверен, передал информацию куда следует.

– Послушай, но значит, и то нападение в ущелье Макух могло произойти по ее наводке? Те террористы, которые напали на нас, могли искать не заложников, а информацию о рукописи. Во всяком случае, выследить нас с помощью бедуинов им ничего не стоило… Хотя это и было уже после ограбления Пинхаса.

– Все возможно. Как я понимаю, бедуины так и не поделились своей находкой с наводчиками.

***

Это событие на несколько дней вывело меня из равновесия. Я позвонил Андрею, рассказал о случившемся, и, пока мы разговаривали, утешали друг друга, шутили, я понял, что настолько соскучился по Андрею, что пообещал приехать Москву этим же летом.

Вообще-то мы с Сарит планировали съездить наконец в другие страны. Собирались в Прагу. Но поскольку Давид, который никогда не был в России во взрослом состоянии, тоже стал меня настойчиво уговаривать, то мы все вместе отправились в августе в Москву.

В аэропорту нас встретили Семен, который где-то достал автомобиль и повез нас прямо в Сокольники.

Признаться, я опасался, что рукоположение изменит его, но этого не случилось. Он, правда, заметно пополнел, но нисколько не утратил своей непосредственности и приветливости.

Мы, как в былые времена, уютно устроились в квартире Андрея, только вместо Кати был Давид.

На кухонной двери Андрей прикрепил красочную афищу с изображением Шрека.

– Эта компьютерная анимация удивительные эффекты создает, – заметил я, кивнув  на Шрека. – Ты попадаешь в сказочный мир, в котором все предельно реально. От неожиданности просто дух захватывает.

– Еще как захватывает! – многозначительно заметил Андрей. – Благодаря этой ленте мы скоро захватим весь мир. Этот мультик был задуман нами с самого начала.

– О чем ты? – не понял я.

– Ну как же? Благодаря этому фильму в сознании всех обитателей нашей планеты теперь формируется положительный образ людоеда. Разве не это мы с тобой планировали сделать уже на первых этапах реализации нашего всемирного людо-юдского заговора? Мы же вроде вели с тобой какие-то протоколы?

– Я помню, ты сказал, что это архиважно.

– Вот видишь.

– За тебя, председатель! – высоко взметнув рюмку, пробасил Семен. – За твой чудо-заговор, за твои творческие успехи. Кстати, какими новыми открытиями ты готовишься осчастливить человечество?

– На этот раз не столько новыми открытиями, сколько новым романом об этих открытиях.

– Ну-ну, твой фонтан идей поистине неиссякаем. И что это будет на этот раз?

– Да это та самая старая идея про двух Иисусов. Мне надоело дожидаться, пока разыщется моя рукопись, в которой описывается один из Иисусов, пострадавший на Суккот, и, быть может, даже  вскользь говорится о другом, пострадавшем на Песах, и я решил самостоятельно восстановить события...

– Меня не устает удивлять, как это ты так хорошо знаешь, что там в твоей рукописи должно быть написано, – усмехнулся Семен.  – Мы вот, например, с Ури иначе считаем. Мы думаем, что в ней идет речь об Учителе Праведности.

– Неважно. Пусть вы правы. Тогда  должна существовать какая-то другая рукопись, в которой описываются два Иисуса.

– Почему это должна?

– Потому что евангельский образ двоится. Это тайна, которая сама рвется наружу, которая хватает тебя за горло и требует немедленного  осмысления.

– А если такая рукопись не сыщется, что, на мой взгляд, вполне вероятно? Что тогда?

– Не имеет значения. Если не сыщется, то придумается!

– И это как раз то, что в твоей творческой лаборатории сейчас происходит?

– Вот именно. Поверь мне, что между обнаружением рукописи и ее выдумкой разница почти неуловима....  Собственно я еще давно составил согласование всех четырех евангелий из предположения, что Иисусов два и что они оба сыны Давида. А теперь вот решил облечь этот материал в форму романа. После его публикации никто не сможет понять, как он вообще раньше мог думать, что в Евангелии только один главный герой.

– А тебя не беспокоит тот вред, который ты нанесешь своим романом христианству? – спросил Семен.

– Не беспокоит. Роман мой вообще может принести христианству только пользу. Подумай сам. Люди захотят проверить, верно ли я все написал, и, наконец, прочитают Евангелие! Я колоссальную пользу принесу церкви своей книгой…

– Ну-ну, – усмехнулся Семен. – Только как ты потом будешь перед Богом за свою пользу отчитываться? Сказано: горе тому, кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня. А ты множество и великих, и малых взбаламутишь.

– Никого я не взбаламучу, – решительно возразил Андрей. – Я всего лишь анализирую наличный священный текст, который оказался гораздо богаче, чем все эти века полагали. Я всего лишь согласовываю Евангелия. Я даже и роман свой хочу назвать «Конкордация» – согласование...

– Ну как же, как же! – усмехнулся Семен. – Сижу себе, не шалю, никого не трогаю, конкордацию составляю!

– Верно, никого не трогаю! Я ведь, заметь, не просто конкордацию, а роман пишу. А роман невинен и неподсуден, как ребенок. Ведь роман – это заведомая условность, игра. Его так и называют – «фикция», «fiction». Если я напишу роман о двух Иисусах, то получу полное алиби. Вопрос:  «откуда я все это взял?» будет снят, даже не прозвучав. Автор – он как бог, он также автоматически наделен всезнанием и всемогуществом. Толстой, например, знает, что творится в голове Пьера Безухова, хотя тот никому о своем намерении прикончить Наполеона не рассказывал, а Достоевский следит за вызреванием преступного плана в голове Раскольникова. И никто со смехом на этих писателей пальцем не тычет… Если тебя не возмущает эта условность, то тебя не должна смущать и моя осведомленность относительно подробности жизни двух Иисусов и, главное, относительно их теологических представлений. Моя теология – литературная. С нее взятки гладки.

– Уже не терпится твой роман прочитать, – сказал я. А Давид добавил:

– Ты только не разъясняй там всего. Побольше туману напусти  – публика это любит.

– Хорошо, ты напишешь историю, но смысл-то в ней какой? – продолжал гнуть свое Семен. – Ведь два Спасителя – это полная ерунда. Какой – пусть даже и литературный – смысл в двух Спасителях, которые даже друг о друге ничего не слышали? Ведь по твоей новой версии, они друг о друге ничего не слышали?

– Да тут сколько хочешь можно смыслов усмотреть. Вот у евреев по традиции должно быть два спасителя. И они вовсе не обязательно должны быть знакомы… Что вообще в этом странного? Если Учитель посылал своих учеников по двое, то почему сам он не мог быть послан в паре с кем-то?

– Ну если, конечно, считать, что Мессия – простой человек, то тогда может быть. Но ведь соль христианства в том, что Иисус – это сам Бог во плоти.

– Да что вам так далась эта его божественность? – усмехнулся Андрей. – Если вы любите Иисуса только за то, что он Бог, то чего особенного делаете? Не то же ли делают и язычники? Подумай, ведь если вдруг окажется, что Иисус действительно только человек, а другими словами – просто еврей, то при всех тех же его речениях и деяниях, вы потеряете к нему всякий интерес! Ну кто вы, если не язычники?

– Не уходи от ответа. Ты должен признать, что христианская теология не может принять двух Мессий и остаться при этом христианской, то есть исповедующей явление Бога во плоти.

– Почему не может? Я тебе и такую теологию могу предложить.

– Теологию двойного воплощения?

– В каком-то смысле двойного.

– Как же это?

– Согласно этой теологии, Иисус синоптиков – это только человек, то есть это праведник, которому поручено дело победы над смертью. Это столбовой и, так сказать, иудейский путь спасения, как сказано в Писании: «праведник – основа мира»… Но поскольку Всевышний и «святым Своим не доверяет», поскольку Всевышний признает, что человек – существо ненадежное и, сойдя в ад, может оттуда не выбраться, то Он также и Сам совершает этот подвиг в лице описанного Иоанном Иисуса-Бога. Это запасной христианский путь. Вот тебе, пожалуйста, теология сочетанного воплощения.

– Тут у тебя что-то не сходится, – усмехнулся Семен. –  Насколько я понял, твой Иисус, который воплощенный Бог, погибает и воскресает после того, как уже воскрес Иисус – «только человек». Зачем? Ведь по твоей мысли так должно выходить, что Иисусу-Богу нужно было бы появиться на арене только в том случае, если бы Иисус-человек не воскрес. А так какой смысл? Или, может быть, Иисус-человек, по твоей новой версии, и не воскресал?

– Нет, почему же? Оба воскресли. Иначе синоптических евангелий просто не существовало бы…

– Постой, – вдруг опомнился Семен, у которого наконец сработал его христианский инстинкт. – Что ты мне голову морочишь! Если твой второй Иисус – воплощенный Бог, то именно он всю работу и делает! Первый может воскресать, может не воскресать, но его вечная судьба, как и судьба всех прочих людей, зависит от того, исповедует ли он Христа, исповедует ли он Бога во плоти, который, по твоему утверждению, описан только евангелистом Иоанном. Твой синоптический Иисус оказывается в одном ряду с прочими праведными евреями, с тем же Иоанном Крестителем... но он никого не спасает. Спасает вочеловечившийся Бог.

Андрей собрался уже что-то ответить, но я не выдержал и опередил его:

– Семен, опомнись. Это же ярлыки. Я никогда не думал о христианстве так дурно, как ты его сейчас представил. Неужели вы и в самом деле такие замороченные?... Неужели вы и в самом деле потеряете к своему Иисусу всякий интерес, если решите, что он только человек?

– К счастью, перед такой дилеммой мы не стоим.

– Стоим, стоим, – решительно возразил Андрей. – И именно тот факт, что Иисусов два, дилемму эту разрешает.

Семен вопросительно посмотрел на Андрея, который продолжал:

– Ты же знаешь, что ни Восточная, ни Западная церкви не дают определенного ответа на вопрос: воплотился ли бы Создатель в том случае, если бы Адам не согрешил? Мнения расходятся. С одной стороны, вроде бы понятно, что Ему не надо было бы в этом случае воплощаться, потому что не надо было бы спасать человечество. А с другой стороны, может быть, Бог воплотился из простой солидарности с человеком, безо всякой связи с первородным грехом. Это именно дилемма, которую Церковь не знает как разрешить... Согласно же моей литературной теологии все становится на свои места.

– Ну каким образом единый Бог мог воплотиться в двух людей? Это же полная чушь!

– Не такая уж это и чушь, Семен. Моя литературная теология предлагает два способа воплощения – снизу и сверху. В Иисусе Иоанна Бог воплощается как Слово, воплощается из солидарности с человечеством, и воскресает он как Бог, то есть, если бы Иисус Иоанна был бы просто человеком, то он, пожалуй бы, и не воскрес. Синоптический же Иисус, родившийся обыкновенным человеком, воскресает самостоятельно, избавляет всех людей и тем самым совершает «двекут», единение с Богом, то есть, другими словами, становится Богом. Эти два воплощения – сверху и снизу, дополняют друг друга и, как ты видишь, полностью соответствуют двум христологиям – «христологии сверху» и «христологии снизу», которые в рамках классического христианства как раз не очень стыкуются. Такова моя литературная теология...

– Да, все верно, только слово не то – это пародия, а не теология, – возмутился Семен. – После этого вообще никакую теологию всерьез уже нельзя воспринимать.

– А вот это, по-моему, как раз очень ценно, – оживился я. – В этом как раз большая заслуга Андрея. У нас вообще нет теологии. Евреи теологии нисколько не доверяют. Виленский Гаон писал, что за одно то, что евреи уклонялись от теологических изысканий, они удостоятся созерцания Божественного света…

– Ничего себе… – удивился Андрей. – Чем же это теология евреям не угодила?

– Нерелевантностью своей, – отрезал я. – Теология была у греков еще до того, как они обратились к Библии. Христианство просто приспособило еврейское откровение к этой уважаемой науке, и получилось то, что получилось… Евреи спорят не столько с троицей и воплощением, сколько с самой рационализацией религии.

– Но ведь и у евреев религиозных мыслителей хватает?

– Верно, вы затянули нас на свою площадку. Но для иудеев теология никогда не значила того, что она значила для христиан. У вас церковь убивала даже совершенных праведников только за неправильный образ мыслей, а у евреев что хочешь думай, хоть считай все наоборот, чем это принято, но если соблюдаешь закон – ты член общины.

– В этом что-то есть... – согласился Андрей. –  Что ж, если кому-то не по нраву теология, я могу рассказать притчу: Благовестие подобно ядерному взрыву. – Андрей выжидающе обвел нас глазами.

– Нам будет дано какое-то разъяснение, или мы должны сами уловить сходство?

– Ты, Сёма, этой притчи в жизни не истолкуешь. Но тебе дано знать тайны Экзинстенционала, поэтому слушай. Общеизвестно, что все евангельские речения повторяют либо ветхозаветные, либо талмудические. Скажем, что такие поучения составляют один процент от всех иудейских. И тогда это подобно естественному урану, содержащему приблизительно 99 процентов изотопа 238 и приблизительно один процент изотопа 235. Этот выделенный из естественного урана уран-235 собственно и представляет собой ядерную бомбу. Когда разбросанные по всем еврейским источникам этические высказывания сконцентрировались в одной небольшой книжице, то произошел взрыв. Как сказано: «огонь принес я на землю».

– Очень верная притча, – заметил я. – Рав Кук именно таким образом объяснял талмудическую притчу про Йешу а-Ноцри, который поклонился кирпичу. Он выхватил из здания один элемент и пренебрег всем остальным.

– Но это не все. Как известно, ядерный взрыв происходит при достижении критической массы, то есть в тот миг, когда сближаются две независимо очищенные порции урана-235. Евангелие Иоанна и Евангелие синоптиков – это две такие порции. Вы только представьте себе Новой Завет без одной из этих половин. Из такого источника может произойти либо маркионизм, либо эвионейство, но в любом случае не произойдет никакого ядерного взрыва.

– Впечатляет, – улыбнулся Семен.

– Эта же притча может служить ответом на вопрос: зачем понадобились два Иисуса, – загадочно добавил Андрей и, победно оглядев нас, продолжил: – Всеобщее воскресение требует такого количества энергии, которое достигается лишь при воскресении двух Мессий. Обрати внимание, Семен, у синоптиков рассказывается, что после воскресения Иисуса из гробов стали вставать праведники, но процесс оборвался. Поэтому, кстати, иудеи и не верят в Христа, считают его миссию провалившейся.

– Что ты мелешь? – засмеялся Семен. – Ведь и твое воскресение твоих двух Иисусов тоже не привело к всеобщему воскресению!

– Верно, но у меня хотя бы становится ясно, отчего так вышло. Это получилось из-за того, что знание о двух Иисусах до сих пор удерживается, от того, что они воспринимаются человечеством как одно лицо.

Только теперь я увидел, что творится на воздушном шаре моих друзей в чистых условиях, когда Катя не контролирует процесс воспарения.

– Что?! – подскочил Семен. – Ты все доводишь до абсурда, Андрей! Ты сам не веришь тому, что говоришь!

– Но как ты тогда можешь верить тому, что говоришь? То есть тому, что Христос кого-то спас? Ведь все его приверженцы остаются в гробах. Где Иоанн Златоуст, где Иоанн Кронштадтский? У меня хоть какое-то объяснение этому имеется, а у тебя и того нет...

– Нет, – упрямо мотал головой Семен. – Это абсурд. Ты и сам во все это не веришь. Ты просто смеешься надо мной.

– К тому же гипотеза двух Иисусов объясняет наличие двух изображений на туринской плащанице, – заявил  Андрей, решивший, видимо, довести сегодня своего друга до обморока.

Семен вытаращил глаза. Он напряженно что-то соображал. Не дождавшись ответа, Андрей продолжил.

– Ты наверняка слышал, что на другой стороне туринской плащаницы недавно ученые обнаружили изображение другого лика, очень схожего с общеизвестным, но все же чем-то отличного...

– Ты серьезно хочешь сказать, что ученики использовали одно погребальное полотно дважды? – даже с какой-то жалостью в голосе спросил Семен.

– Если бы я думал, что имело место сознательное отождествление двух лиц, то такое предположение, при всей его странности, было бы вполне разумным. Но я думаю, что ученики одного Иисуса ничего не слышали о другом и не могли так поступить...

– Ну так как же это случилось?

– Если основное изображение человека мы имеем и спереди, и сзади, то есть он был явно завернут в этот саван, то у второго видна лишь лицевая часть... Иными словами, он находился снаружи савана. Объяснить это можно только одним образом: первый воскресший пришел приветствовать второго в момент его победы...  Или, что тоже нельзя исключить, второй пришел поддержать первого в его решающий миг.

– Ну это уже слишком, – засмеялся Семен. –  Твоя литературная теология на глазах превращается в остросюжетный триллер...

– Мне эта история с воскресениями, признаться, тоже не по сердцу, – поддержал я Семена. – Почему бы тебе, Андрей, не написать роман в духе того, как Маккоби всю эту историю представляет? Ну то есть, что Йешу ожидал, что на Масличной горе произойдет явление Господа и враг будет повергнут, так как об этом предсказано пророком Захарией…  Пусть бы даже их и два было, этих Иисусов, которые ожидали этого избавления. Пойми, нельзя поверить, будто бы Йешу думал, что погибнет и в третий день воскреснет… Нет ничего такого в еврейской традиции.

– Зато есть в истории... – запальчиво воскликнул Андрей. – История подтвердила правоту церковного предания.

– Каким это образом?

– Видишь ли, между воскресением государства Израиль и воскресением Иисуса существует явная параллель. Воскресение Иисуса произошло через два дня после его смерти, точнее, на заре третьего дня, а воскресение Израиля – через два тысячелетия после завоевания Израиля Помпеем и потери государственной независимости, т.е. на заре третьего тысячелетия. А для Бога, как известно, тысяча лет – как один день! С Храмом, мне кажется, то же самое произойдет. Он будет восстановлен в третий день, как сказано: «Разрушьте Храм сей, и я в три дня воздвигну его»... Храм был разрушен в 70 году, значит, его восстановления можно ожидать по прошествии двух тысячелетий, в начале третьего, то есть в 70-х годах нашего века. Сразу после того как пробьет десять часов... Это ведь, кажется, 2073 год?

– Точно, – кивнул я. – Тогда начнется час Божественного суда.

– А пока, кстати, я бы посоветовал вам установить на горе Сион голографическое изображение Третьего Храма, в котором виртуальные священники смогут приносить в жертву виртуальных агнцев. Пусть люди постепенно привыкают.

–     Да уж! – усмехнулся я. – Это будет настоящее светопреставление! Но ты, Андрей, мне кажется,  уклонился. Я не услышал ответа, почему ты не хочешь описать свой роман, как Маккоби это представляет? Ведь его идею, что арест Йешу произошел на Суккот, а казнь – на Песах, ты легко смог бы обыграть.

– Да при всем желании, не могу я писать роман по Маккоби. Это невозможно, потому что я работаю не с теориями, пусть даже и самыми правдоподобными, а с наличным евангельским текстом, как его Святой Дух изложил. Согласно этому тексту, я очень извиняюсь, воскресения имели место, а бунта против римлян – не было.

– Так там еще написано, что евреи просили своего лютого врага распять для них их собственного Мессию. Ты что, и этот смехотворный поклеп сохранишь на правах священной коровы?

– По счастью, сами Евангелия позволяют эти обвинения дезавуировать. Существует не только исследование Маккоби, существует также книга Хаима Коэна, в которой вполне убедительно показывается, что евреи хотели избавить Иисуса из римских рук, а не казнить. Не бойся, грубых отклонений от действительности я не пропущу.

– Нет, ты мне все же скажи... Честно скажи, как ты веришь? – волновался Семен. – Ты можешь сказать честно?

– Ну правда, Семен. Я все уже сказал. Я верю в Благую весть, и в том, что в этой Вести вырисовывается еще один загадочный план, я усматриваю не противоречие, а дополнительную глубину. Поистине великое не может быть ни плоским, ни однозначным.

Семен ничего не ответил, только устало махнул рукой.

***

На другой день с утра мы с Сарит отправились показывать Давиду дом на Шаболовке, где я раньше жил, и другие места российской столицы, которые находил примечательными. Москва в целом выглядела краше и прибранней. Почти полностью исчезли матерные  надписи на заборах, стенки на  автобусных остановках в основном оставались целые, почти не попадались пьяные.

Давид остался на этот раз ночевать у папиной двоюродной сестры, а мы вернулись к Андрею. За ужином мы стали его расспрашивать о Кате.

– Она сейчас в одном подмосковном монастыре. Я, представьте, к ней иногда туда наезжаю. Порой мне даже удается ее оттуда вытянуть на прогулку. Но вообще-то ей недавно из-за меня нагоняй сделали, так что сейчас я взял небольшой тайм-аут.

– Так ты с ней, выходит, тесные отношения поддерживаешь?

– Устав монастыря этому не благоприятствует, приходится на всякие ухищрения идти, но сама Катя всегда мне рада. Спрашивает, когда я еще приеду. Ждет по-настоящему. Мы очень сдружились.

– Но ты, мне помнится, с пониманием к ее решению отнесся…

– Как тебе сказать? Это я с вами говорю как христианин, то есть доказываю, что монашество – это высокий идеал, но в присутствии Кати мой полемический заряд меняется на противоположный, и я склонен защищать как раз супружество. Я Кате объясняю, что есть мистики, которые утверждают, что браки заключаются даже в посмертии… Я не сказал ей, что сделаю ей в том мире предложение, но намекнул определенно…

– Ты знаешь, мы не поняли, в каком статусе сейчас Семен и Катя, они разведены? – спросила Сарит.

– Разведены? С какой стати они должны быть разведены? Они просто разошлись по монастырям.

– Нам Катя сказала, что Семен предлагал ей развестись, перед тем как рукополагаться. Но она не сказала, чем дело кончилось.

– Мне она ничего такого не говорила, – взволновался Андрей. – Ни она, ни Семен! Нет, нет, скорее никакого развода не было, иначе они бы мне сказали. Но это важный вопрос. Ведь Катя же обетов не давала пока, она на послушании там находится.

В этот самый момент раздался звонок. Андрей подошел к домофону.

– Это Катя! – растерянно улыбаясь, произнес он. – Просто галлюцинация какая-то!

Через минуту Катя стояла на пороге.

– Вот так визит! Так ты в Москве?

– Как видишь. Проходила мимо, дай, думаю, зайду.

Сарит извлекла из сумки лакомства, привезенные из Израиля. Она и покупала их специально для Кати, чтобы при случае в монастырь передать.

Андрей сиял и не отрывал взгляда от своей гостьи.

– Дорогая Катруся, садись, угощайся. Все эти продукты израильские, кошерные, приобретены на деньги налогоплательщиков.

– На чьи – на чьи?  – опешил я. – Это мы все на наши кровные, заработанные деньги покупали...

– Вот я это и говорю. Ты что, разве налогов не платишь? Ты сам жаловался, что с тебя снимают 15 процентов. Так что ты и есть самый что ни на есть налогоплательщик.

Катя рассмеялась.

– Ты надолго отпросилась?

– Кажется, я совсем с ними распрощалась, – сказала Катя, бросив   взгляд украдкой на Андрея.  – Или правильнее сказать, они со мной распростились…

– Вот как? Неужели из-за меня? Но я ведь уже две недели не пел серенад под вашими окнами.

– Почти из-за тебя… Из-за той книги, которую ты мне подсунул. Ее заметили. Полгода назад, помнишь, у меня был с матушкой серьезный разговор. Меня тогда после тушения огней застукали за чтением Достоевского… А тут вообще Сведенборг! Словом, у меня был с матушкой очень серьезный разговор. Мне показалось, что последний.

– Ну ты хоть Сведенборга-то прочитала?

– Начала только…

– Послушай, Катя, мне тут поступила информация, будто бы Семен предлагал тебе развод до своего рукоположения. Это правда?

– Правда.

– Ну  и?

– Я отказывалась, но он настоял. Мы разведены....

Андрей присвистнул.

– Подождите… я вам сейчас кое-что прочту… – объявил он загадочно.

Он принес какую-то папку, зажег свечи и  выключил свет. Комната его, как театр при погасшем свете, наполнилась какой-то тайной, как будто мы попали в сказку. Я еще раньше обратил внимание, что вся обстановка в квартире Андрея как будто специально создавалась  под  такое освещение. В прежние свои приезды, ложась спать, я пару раз видел, как Андрей при свечах читает какие-то книги. Он даже пояснил мне тогда, что все издания, вышедшие в свет до «лампочки Ильича», он предпочитает читать при свечах. Это очередное чудачество друга на этот раз произвело впечатление на всех.

– Это манускрипт Войнича, – заявил он важно, раскрыв папку и сняв свои роговые очки. – Я его расшифровал и перевел. Слушайте.

Андрей начал читать:

Под весом собственного гнета,

Загадка вышла из границ.

Прорвав плотину переплета,

Полились смыслы со страниц…

Через несколько минут Андрей прервался, чтобы разлить по бокалам вино.

Я воспользовался паузой и дал волю своему недоумению:

– Ты что, расшифровал манускрипт? Но ведь это же стихи!

– Это поэтический перевод… – ответил Андрей, внимательно глядя на Катю. – Если хотите, я продолжу…

– Очень хотим, но, к сожалению, нам с Ури пора, – вдруг сказала  Сарит.

– Куда пора? – удивился я.

– Ты что, позабыл? …

Мы вышли в прихожую и там, в стекле двери, отражающей комнату, я вдруг увидел, как Катя провела рукой по волосам Андрея.

– Но куда вы спешите? – спросил Андрей, выйдя к нам в коридор.

– Нас очень ждут тетя и Давид, мы обещали к ним рано приехать, – не допускающим возражения тоном сказала Сарит.

– Мы действительно опаздываем, – забормотал я, и мы выскочили наружу.

– Как все повернулось, а? – сказала Сарит, спускаясь с лестницы. – Из монастыря девушку умыкнул!

– Сработала, наверно, его угроза даже в загробном мире ее душу в покое не оставлять. Этот его метод доведения всего до абсурда иногда, оказывается, даже на девушек воздействует.. А как ты думаешь, то, что он читал, действительно манускрипт Войнича?

– Если только в каком-то абсурдном переводе, – сказала Сарит. – Я еще вчера у него эту папку на столе видела… Она называется «Склоняясь над манускриптом – поэтический дневник».

– Правильно Давид сказал. Побольше непонятного, девушки это обожают.

Хорошо, что у моей двоюродной тети была просторная квартира. И тетя, и Давид были нам очень рады.

***

Андрей и Катя поженились в декабре. Как раз вскоре после их свадьбы Шарон объявил о своем намерении смести с лица Земли Израиля несколько еврейских поселений. Вскоре выяснилось, что он имеет в виду Гуш-Катиф – крупный поселенческий блок, расположенный в секторе Газа.

Все протесты оказались напрасны, и в августе 2005 года это злодейство было совершено. Правозащитники могли ликовать – они своего добились:  на руины, оставшиеся от разрушенных еврейских поселений, вернулись пески, а на месте бывших цветущих вилл и парников выросли вечно полыхающие помойки и тренировочные лагеря террористов.